Наука имеет двоякое общественное значение: с одной стороны, она дает общее направление умам и выясняет существенные основы человеческой жизни; с другой стороны, изучением природы она содействует покорению ее целям человека и тем умножает благосостояние человеческих обществ.
Влияние искусства иное: оно непосредственно действует на чувство и волю. Изображая в ярких чертах те идеалы, к которым стремится человек, и те превратности, которые он испытывает в своей жизни, оно возбуждает в нем любовь и ненависть, вселяет в его душу гармонию или разлад, возносит ее к небу или низвергает на землю.
Произведения науки являются выражением современного ее состояния; немногие сохраняют прочное значение. Произведения искусства составляют вечное достояние человечества: представляя образы непреходящей красоты, они служат источником возвышенных наслаждений для всех времен и народов.
Искусство определяется как выражение идеи в соответствующей ей гармонической форме. В науке идея выражается в отвлеченных, логических понятиях; в искусстве выражением ее служат конкретные образы и чувства.
Художественная идея, проникающая произведения, не есть только мысль; содержанием ее может быть впечатление, чувство или действие. Самые философские начала получают здесь плоть и кровь; иначе они не принадлежат к области искусства.
Для конкретного выражения идеи требуется материал. Приспособление его к целям искусства составляет область техники. Различием материала определяются различные виды искусства: пластика, живопись, музыка, поэзия.
Из них высшую ступень занимает поэзия, которая, выражая идею в наиболее соответствующей ей форме слова, соединяет в себе живописность образа с музыкальностью звука, воображение с чувством, совместность изображения с последовательностью рассказа.
Поэтому, поэзия имеет наиболее могущественное влияние на людей. Поэтические произведения составляют высший цвет народного духа; ими определяется общее настроение умов. Однако и другие отрасли искусства имеют свое высокое призвание.
Не подлежит сомнению великое значение живописи и пластики, а также и пения, для возбуждения религиозного чувства. Известно также могучее действие музыки на поддержание военного духа.
Но для того, чтобы идея, выраженная в материале, имела значение художественного произведения, надобно, чтобы она получила стройную и гармоническую форму, привлекающую душу.
В этом состоит красота, которая есть собственная идея искусства, в отличие от тех частных идей, которые оно призвано изображать. Этим оно отличается от других начал человеческого духа; этим она действует на душу. Красота образа есть изящество, красота чувства есть поэзия, в смысле производимого на душу впечатления.
Чувством красоты, которое возбуждается художественным произведением, душа окрыляется и возносится в идеальную сферу, превыше обыденных жизненных мелочей. Этим и воля направляется к идеальным целям.
Идеей красоты определяется и отношение содержания к форме в искусстве. Содержание искусства двоякое: с одной стороны, те высшие идеи, которые оно призвано выразить, с другой стороны те жизненные явления, которые должны служить выражением идей.
Последние берутся из самой жизни, и чем более они с нею сходствуют, чем ярче они ее изображают, тем больше жизненной правды заключается в художественном произведении, тем глубже оно затрагивает человека. Это составляет реалистический элемент искусства. Поэтому оно определяется иногда как подражание природе.
Но такое определение не соответствует настоящему его понятию. Природа и жизнь дают только материал для искусства. Реальный мир содержит в себе в хаотическом смешении существенное и случайное, высокое и безобразное.
Для того, чтобы из этого материала составить художественное произведение, надобно откинуть от него все случайное и создать из него нечто цельное и гармоническое, выражающее идею, иными словами, надобно жизненный материал очистить и наложить на него печать красоты.
Через это художественное произведение не перестает быть правдивым изображением жизни; но оно изображает не внешние, случайные явления, а самую ее сущность, то, что составляет глубочайший ее смысл. Возвышая человека над миром случайностей, оно заставляет его живее чувствовать и понимать существенное содержание жизни.
В этом состоит великая задача художника, его высокое общественное призвание. Сила, производящая этот очищенный от случайности идеальный мир, есть своего рода творчество.
Это – сила, непосредственно, почти бессознательно истекающая из души художника н покоряющая ему сердца людей. Он становится творцом идеальных образов, в которых мир себя узнает, но узнает возвышаясь и очищаясь.
Это не значит, однако, что художник должен ограничиваться изображением идеальной стороны жизни. Действительность весьма далеко отстоит от идеала, и представление этого несоответствия составляет одну из важнейших задач искусства.
Но несоответствующие идеалу явления опять же должны быть изображены не в их случайности, а в их существе, то – есть, в типической, или идеальной форме, заключающей в себе не фактическую, а существенную правду. И самая идея, которой они противоречат, должна возвышаться над ними, освещая их своим светом.
Возвышение идеи над житейскою пошлостью является в виде обличительного смеха; в этом состоит комизм. Возвышение идеи над житейскою мерзостью, посягающею на лучшее, что есть в человеке, появляется в виде скорби и негодования.
Изображение борьбы идеальных стремлений с обуревающими их жизненными невзгодами составляет одну из величайших задач искусства. В этом состоит трагизм. Чем чище и глубже идея, чем возвышеннее характеры, тем сильнее действует трагическое положение на человеческую душу. Величайшие художники в этом проявляли свой гений.
Но трагизм имеет еще высшее значение. Оно изображает не только борьбу идеала с несоответствующею ему действительностью, но и борьбу тех мировых сил, которые действуют в истории и из которых слагается изменчивая жизнь человека.
В беспрерывно волнующемся море событий гармонические явления жизни предаются на жертву неудержимому потоку и сокрушаются силою владычествующего над ними рока. Красота жизни есть преходящий цвет, заключающий в себе семена смерти, а потому носящий в себе трагическое начало.
Она представляет полное и гармоническое изображение идеи в частном явлении; но всякое частное явление есть нечто преходящее, не вполне соответствующее идее, а потому долженствующее погибнуть.
Наслаждаясь жизнью, человек носит в себе это скорбное чувство изменчивости бытия; но как носитель идеи, он заключает в себе и стремление выйти из ограниченности частного явления и возвыситься в область вечного, незыблемого, стоящего над всеми случайностями. Эта неудовлетворенность настоящим, это присущее человеку стремление к бесконечному составляет, в свою очередь, обильный источник художественного творчества.
Оно обозначает особенное направление искусства, отличное от того, которое полагает себе целью идеальное изображение действительности. Последнее составляло характеристическую черту классического мира; первое же развилось с появлением христианства.
Греческий мир был весь проникнут чувством красоты. В этом весеннем расцвете человеческого духа различные его элементы не получили еще одностороннего и самостоятельного развития. Все сливалось в одно стройное и гармоническое целое: и природа и жизнь, и небо и земля; все представлялось человеческому взору исполненным прелести и поэзии.
Боги понимались не как грозные, стихийные силы, владычествующие над судьбой людей; они являлись человеческому сознанию в стройных, изящных образах, как идеалы всего высокого и прекрасного. Вся природа дышала полнотой жизни и наполнялась прелестными созданиями воображения.
В человеческом существовании поклонение красоте во всех ее видах было господствующим началом. В самой борьбе страстей сохранялось чувства меры и гармонии. Все это естественно находило свое выражение в искусстве, которое, вследствие этого, достигло такой идеальной красоты форм, как никогда прежде и никогда после.
Бесконечное разнообразие содержания не затмевало еще стройности целого. Все было просто и ясно, а потому все могло выливаться в произведениях, которые с первоначальною простотой соединяли высшую степень изящества.
Но уже греки чувствовали всю бренность красоты. Отсюда трагизм, господствующий в их миросозерцании. Над всем царит неумолимый рок, сокрушающий все лучшее на земле Божество представлялось завистливым. Дальнейшее движение жизни могло только усугубить это сознание.
Вторжение новых элементов внесло в нее неисцелимый разлад, который все увеличивался. А с гармонией жизни должна была исчезнуть и гармония в искусстве. За периодом высшего расцвета следует период упадка, который идет неудержимыми шагами. В последние века греко-римского мира от древнего искусства остаются только слабые следы.
Не поклонением красоте, а скорбью и негодованием отзываются лучшие произведения того времени. Эти чувства выражаются в сатире Ювенала и в мастерских изображениях Тацита. Древний мир разрушался, а с ним исчезало и древнее искусство.
Именно это послужило исходною точкой для средневекового творчества. Основным его мотивом было отрицание земного и стремление к небесному. Земля представлялась юдолем плача, поприщем для борьбы диких сил. Только в представлении загробной жизни человек находил себе утешение.
Это идеальное стремление к бесконечному выражалось и в стрельчатых соборах, вздымающихся к небесам, и в изображениях изможденных святых, с безобразными формами, но исполненных внутреннего, глубокого благоговения, и в поэзии, которая высшее свое выражение нашла в картинах ада и рая.
Этим идеальным стремлением к чему-то высшему, чистому, недоступному человеческим страстям, проникались и поклонники земной красоты. Оно выражалось в рыцарской любви, вдохновлявшей средневековых певцов. Наряду с изображениями загробной жизни стоит у Данте поклонение Беатриче.
Средневековое искусство содержало в себе и сильный реалистический элемент. Раздвоение, господствовавшее в жизни, отражалось и в искусстве. В нем, рядом с идеальным стремлением к небесному, проявляется самое мелочное внимание к подробностям быта.
В особенности этот контраст поражает нас в произведениях германского духа, который был типическим представителем раздвоенного средневекового миросозерцания. В готических соборах, уносящиеся к небу стрелки и своды украшены самыми прихотливыми и мелочными орнаментами, с разнообразными, часто уродливыми фигурами.
В произведениях нидерландской живописи глубокое религиозное выражение фигур сочетается с необыкновенною жизненною правдой и с самою мелочною и тщательною выделкой обстановки. Но эта реальная сторона произведений того времени чужда всякого понятия о красоте.
Фигуры угловаты и часто безобразны; драпировка как бы вся составлена из многоугольников, нет ни перспективы, ни композиции. Только тщательность отделки и одухотворяющее их глубокое религиозное чувство делают их предметом невольного удивления.
В итальянском искусстве, которое сохраняло в себе гораздо большие следы древности, этот контраст выражался в гораздо менее резкой форме. Здесь символизм господствовал над реализмом. Но несоответствие формы содержанию и потребность гармонического их соглашения рано или поздно должны были повести к новому направлению.
Это совершилось возвращением искусства к формам, выработанным древностью. В этом состоит великое значение эпохи Возрождения. Образы вечной красоты, завещанные Эллинами, послужили типами, в которые влилось все средневековое миросозерцание. Христианская эпопея была изображена в целом ряде дивных произведений, венцом которых являются творения Рафаэля.
А с другой стороны, весь выработанный средними веками реализм нашел поэтического представителя в могучем гении Шекспира. Это была вторая великая эпоха художественного творчества в истории человечества. Но существенно новых элементов она в искусство не внесла, ибо все было исчерпано предшествующим развитием.
Античный мир дал идеальную красоту формы, дальше которой человечество никогда не шло и не может идти, ибо она представляет совершенство. С другой стороны, средневековое миросозерцание, рядом с бесконечно разнообразным содержанием жизни, развило стремление к бесконечному, уносящее человека за пределы земного бытия. Из этих двух основных элементов составляется все человеческое искусство; задача нового времени состоит в их соглашении.
В эпоху Возрождения это сочетание было произведено непосредственным актом свободного творчества, создавшего новый идеальный мир, в котором античные формы и средневековое содержание сливались в одно гармоническое целое; а так как непосредственное творчество составляет главную силу искусства, то и здесь оно достигло такой идеальной высоты, какая не дана была уже последующим векам.
Наука для своей разработки требует анализа; в искусстве все дело состоит в синтетическом творчестве. Этот первоначальный творческий акт, этот первый полет воображения, стремящегося изобразить идеальный мир в новых, совершенных формах, имеют такую свежесть и такое обаяние, с которыми ничто не может сравниться. Все последующее представляется уже более или менее подражанием.
Однако и последующее развитие искусства нельзя назвать упадком. Но различные его элементы, обособляясь, приняли более одностороннее, а потому менее высокохудожественное направление.
Самое стремление к их соглашению не носило уже той печати непосредственного, самородного творчества, каким отличалась эпоха Возрождения. И здесь также, как и в развитии науки, мы можем различить два последовательных периода: период идеализма и период реализма.
В первом, в идеальной форме, развиваются все элементы искусства нового времени: поклонение античным образцам в классической школе, средневековые стремления в романтизме художественный реализм в произведениях голландской школы живописи и в романах ХVIII века, наконец сочетание этих разнородных начал в художественном миросозерцании, которое с спокойной высоты взирая на все бесконечное разнообразие жизни, стремится извлечь из нее то, что соответствует идеалу.
Высшим представителем этого последнего направления является величайший из поэтов нового времени, Гете, который орлиным взором окидывая всю вселенную, умел античную красоту формы сочетать с глубочайшим пониманием всех элементов новой жизни, которому равно доступны были и высота философской мысли, и невинный лепет девического сердца.
У нас, это сочетание идеальной красоты формы с романтическими стремлениями и с изображением разнообразных сторон русской действительности нашло высокое выражение в поэзии Пушкина.
Но и в области искусства, также, как и в науке и в жизни, за периодом идеализма следует период одностороннего реализма. Современное искусство стремится к изображению жизни, как она есть, в ее будничном течении, даже, и еще более, в ее низменностях. Это – направление наиболее удаляющееся от того, что составляет высшую задачу искусства, от стремления к идеалу, от изображения красоты.
В литературе поэзия заменяется прозою; преобладающими формами литературных произведений являются роман и комедия, но роман без занимательности и комедия без смеха. Интерес романа заключается в содержании, а бесконечная и однообразная канитель будничной жизни порождает только скуку.
Без сомнения, и в обыденной жизни могут проявляться высокие стороны человеческой души. Простое, беззатейливое существование может представлять такую внутреннюю гармонию и такую нравственную чистоту, которые делают его предметом сочувствия и умиления.
Старосветские помещики, с их бесконечною добротой, среди окружающего их глубокого мира, в простоте отношений, дают нам отрадное и возвышающее душу впечатление. Это – изображение красоты жизни в самом темном закоулке.
Но когда, вместо пленительной идиллии, нам представляют целый ряд событий, в которых пошлые люди ведут пошлые разговоры и совершают пошлые действия, то подобна эпопея становится невыносимою. Только смех искупает изображение пошлости. Но и смех должен быть высоко художественный. Таков был глубокий и меткий смех Гоголя.
Он один способен был поднять Ревизора и Мертвые души на степень первоклассных произведений искусства. Напротив, поверхностное, подчас забавное, но всегда пошлое глумление Щедрина в конце концов нагоняет тоску. Комедия без смеха пленяет иногда тонкостью мысли, игривостью формы, но она всегда остается произведением низшего разряда.
Когда же все ограничивается изображением пошлости, хотя и правдивым, но не выходящим из ее пределов, то здесь даже об истинном художестве не может быть речи. Еще хуже, когда вместе с пошлостью изображается грязь, и сам автор с услаждением купается в этой грязи. Подобные картины внушают отвращение не только к произведению, но и к самому автору.
Хладнокровное и бесстрастное изображение пошлости и грязи составляет одно из самых противных явлений реализма. Оно характеризует самых выдающихся писателей новейшего времени во Франции.
Все это относится в особенности к той отрасли реализма, которую и в области искусства можно назвать материалистическим реализмом и которая имеет ввиду изображение жизни в самых неприглядных ее проявлениях. Гораздо выше стоит то направление, которое можно назвать реализмом нравственным.
Оно имеет ввиду изобразить проявление в жизни высших нравственных начал. Самая симпатическая его сторона состоит в раскрытии высоких нравственных побуждений в самых низменных сферах, в сочувствии обездоленным и угнетенным, в указании человеческого образа на самых низких ступенях умственного развития.
Этим оно привлекает сердца, возбуждает сочувствие и сострадание к ближним, связывает высшие сферы с низшими. Но когда все этим ограничивается, когда перед взорами тянется только бесконечная вереница страданий, унижения и нищеты, без всякого примиряющего элемента, тогда на читателя нагоняется такая же гнетущая тоска, как и нескончаемыми изображениями человеческой пошлости.
Душа стремится вырваться на свежий воздух из этой удушливой атмосферы, в которой она напрасно ищет чего-нибудь, на чем бы она могла отдохнуть и успокоиться. Высшее примиряющее призвание искусства через это совершенно теряется. Идея выражается не в соответствующей, а именно в несоответствующей ей форме.
Хорошо указывать красоту даже и в безобразии, но представлять красоту непременно в безобразии, это – тенденция, наиболее противоречащая требованиям художества. Еще хуже, когда мужик выставляется идеалом, а вся высшая сторона развития, закрытая для художественного взора, подвергается отрицанию.
Подобное направление идет совершенно на руку современным демократическим стремлениям, но способно возбудить только смуту и ненависть, а не примирение и любовь. В самой душе художника, при таком одностороннем направлении, вселяется неизбежный разлад.
Он носит в себе нравственный идеал, которому вовсе не соответствует приковывающая его реальность, и с этим противоречием он сладить не в силах. Материалистический реализм примиряется с обыденною пошлостью, далее которой он не идет; нравственный реализм стремится внести в нее нечто иное, что с нею вовсе не клеится.
Если дарование не велико, художник становится на ходули и сочиняет небывалые образы, какими переполнены, например, драмы Ибсена. Более крупные таланты просто погибают от этого внутреннего разлада. Так погиб гений Гоголя, который в последние годы своей жизни мучился неразрешимыми противоречиями и наконец умер, предавши огню свое приготовленное уже к печати произведение.
Об эти противоречия сокрушился и великий талант Толстого. Отрекаясь от художества, он сделался фантазирующим моралистом. Такое направление может сбивать с толку неприготовленных юношей; в более зрелых умах оно возбуждает только чувство глубокого сожаления об утрате крупного дарования.
В истории человеческой мысли это направление не ново. Уже в древности нравственный реализм выработал из себя отрасль, которая полагала разумную нравственность в отречении от всего внешнего. Антисфен, гордость которого проглядывала сквозь его рубища, Диоген, который жил в бочке и разбил свой ковш, когда увидал, что мальчик черпает воду рукою, были представителями этого воззрения.
С возрождением нравственного реализма в новое время, и оно естественно должно было проявиться. На почве новой истории, к прежней односторонности прибавилось только искажение христианства, ибо стремление возвратить последнее к миросозерцанию Киников нельзя назвать иначе, как грубым искажением.
По существу своему, христианство бесконечно шире всех этих узких теорий, которые произвольно выдергивают из него те или другие урывки и, толкуя их по-своему, строят на них фантастический мир.
Во всяком случае, нравственный реализм, со всеми вытекающими из него отраслями, составляет пережитый момент в истории человеческой мысли. В искусстве, также как и в науке, он является остатком прошлого, а не началом будущего. Что требуется для будущего, это ясно из тех недостатков, которыми страдает реализм в обеих своих отраслях.
Общая отрицательная их черта, то, что поражает нас в современности, состоит в полном отсутствии поэзии, ибо нельзя назвать поэзией те жалкие попытки на стихотворство, которыми нас дарит в особенности французская литература.
Рубленая проза с претензиями, с холодною вычурностью форм, но часто без всякого смысла, потому только выдается за поэзию, что она украшается беззвучными рифмами и облекается в неуклюжее стопосложение. Во всем этом нет и тени искреннего чувства или поэтического полета воображения.
Столь же мало можно назвать поэзией тот неопределенный мистицизм, который, стремясь вырваться из пошлой действительности, уходит в совершеннейшую пустоту. Современный мир не имеет ни одного сколько-нибудь крупного поэта, способного пробудить дремлющие стороны человеческого сердца и поднять его на новую высоту.
Никогда еще человечество не переживало такой эпохи, когда, при необыкновенном обилии литературных произведений, нет ни одного, которое было бы не только предметом разговоров, но событием в общественной жизни. Многие думают даже, что век поэзии прошел безвозвратно.
Но это значило бы, что человеческий дух утратил то, что в нем есть самого высокого и прекрасного; ибо когда высокое и прекрасное звучит в душе человека, оно естественно выливается в песне. Поэтическое содержание требует и поэтической формы. Так всегда было, с тех пор как человечество себя сознает, и так всегда будет, пока оно не низойдет на степень животных.
Реализм, отрицающий поэзию, составляет только преходящий момент в истории человеческого сознания. Как в науке требуется возрождение метафизики, так в искусстве требуется возрождение поэзии. Оба начала тесно связаны друг с другом.
Современное человечество, потерявши веру, разочарованное во всех своих стремлениях, жаждет появления могучего гения, который сумел бы разбудить умолкнувшие звуки и дать крылья душе, пресмыкающейся по земле.
Когда появится этот гений и что он скажет благоговеющим людям, этого, разумеется, никто предсказать не может. Дух веет, где хочет и как хочет. Менее всего можно поставить какие-либо рамки свободному творчеству. Но позволительно указать те условия, при которых поэт может действовать на сердца современников в настоящем состоянии человеческих обществ.
Мы видели, что ближайшая ступень, на которую предстоит взойти человеческой мысли, есть универсализм. Он состоит в сочетании рационализма с реализмом, в высшем соглашении разнообразных элементов человеческого духа, указанием места и значения каждого в общей системе духовного мира.
Именно это высшее, гармоническое соглашение жизненных элементов составляет задачу поэзии. В гармонии заключается красота, а это и есть идея искусства. Но чем шире задача, тем менее допустимо какое-либо одностороннее направление. Универсальный поэт не может уединяться в отвлеченной сфере, отказать в сочувствии тем или другим жизненным явлениям. Он не скажет, как Пушкин:
Подите прочь, какое дело
Поэту мирному до вас?
В разврате каменейте смело,
Не оживит вас лиры глас.
Призванный действовать в обществе и на общество, он должен радоваться всем его радостям и мучиться всеми его скорбями. Ничто человеческое не может быть ему чуждо. Но призванный указать и вызвать к жизни высшую гармонию сущего, он не может и не должен быть причастен тем или другим господствующим в обществе односторонним течениям или волнующим общество страстям.
Сочувствие его к явлениям жизни должно измеряться тем идеалом красоты, который составляет верховный источник всякой поэзии. Поэт может вдохновляться идеей свободы, ибо это одно из высоких начал духовного мира оно давало высший полет поэзии Шиллера и Байрона.
Но ходульный талант Виктора Гюго тем более удалялся от истинной поэзии, чем более он погружался в мутный поток современности. Тенденциозные произведения не могут иметь притязания на поэтическое достоинство. Поэт демократ или социалист менее всего способен исполнять свою высокую задачу.
Если сочувствие обездоленным представляет возвышенную черту нравственной натуры, то злобные стремления низших классов к владычеству и возникающие на этой почве дикие фантазии не в состоянии привлечь поэта, носящего в себе ясный образ красоты.
Художественному взору, обнимающему все бесконечное разнообразие жизни, равно должны быть открыты все ее сферы, как низшие, так и высшие, последние даже более, нежели первые, ибо в них всего полнее осуществляется идеал и в них таится закон гармонического соглашения всех элементов.
Для того чтобы постигнуть все разнообразие мировых явлений, поэт должен быть образованным человеком. Одного художественного чутья недостаточно для понимания высших сторон жизни; необходимы разносторонность сведений и умственное развитие. Величайшие поэты нового времени, Шиллер и Гете, были высоко образованные люди; им доступны были самые глубокие философские вопросы.
И чем шире задача, тем это требование становится настоятельнее. Поэты, выходящие из народных масс, могут находить пленительные звуки для выражения простых чувств и впечатлений, но совладать с высшими задачами человеческой жизни они не в силах. Художник с скудным образованием всегда будет увлекаться односторонними тенденциями.
Только широкое развитие мысли способно очистить самое художественное чувство от всех случайностей реального бытия, в которое оно погружено. Но именно это широкое и всестороннее образование составляет самую трудную задачу в настоящее время.
Каким образом можно прийти к гармоническому миросозерцанию, когда жизнь представляет полнейший разлад, когда в умах царствует хаос и все самое высокое и дорогое человеку расшатано в самых основах и отдано на жертву всяким диким инстинктам и уродливым фантазиям?
Господствующее ныне естествознание и в умственной сфере не представляет ни малейшей почвы для решения вопросов, касающихся человека, а в области искусства оно не дает ровно ничего. Прославляемые методы естественных наук менее всего приложимы к поэзии.
Очевидно, что появление поэта, способного действовать на общество, должно быть подготовлено самою жизнью. Вообще, высший расцвет искусства является плодом долговременного исторического процесса. Рафаэль и Микель Анджело были завершителями целой эпохи Возрождения; Пушкин явился как венец Карамзинского периода русской литературы.
Поэт воспитывается окружающею его средой, а эту среду составляет тот избранный кружок истинных художников и целителей искусства, который является одним из существенных элементов умственной аристократии общества. Поэт всенародный столь же мало может без этого обойтись, как и художник, выражающий исключительно чувства и взгляды той или другой группы людей.
Мы приходим тут к вопросу о значении искусства для различных общественных сфер и классов, вопросу, который для науки об обществе имеет самое существенное значение.
Как выражение красоты жизни во всех ее проявлениях, искусство составляет неотъемлемую принадлежность человеческого духа на всех ступенях его развития. Как скоро вырабатывается язык, способный служить выражением чувств и представлений, так художественное творчество естественно выливается в народной песне или слагается в легендарные и фантастические рассказы.
Это – первое выражение художественной души народа. Здесь проявляются уже те духовные свойства и особенности, которые отличают народ на дальнейшем его историческом пути. Поэтому они так дороги и для исследователей народного быта и для поэтов, черпающих из глубины народного творчества мотивы для своих вдохновений.
Но именно как первоначальное проявление духа, оно вместе самое скудное. Народные песни и рассказы доступны всем, потому что стоят на том низком, однообразном уровне, который господствует в первобытные времена и к которому подводятся все общественные явления.
На низших ступенях развития, разнообразные формы и явления жизни еще не выделяются из состояния слитности; общество представляет однородную массу, еще не расчленяющуюся на сословия или классы, имеющие различные воззрения, интересы и вкусы.
Эти различия водворяются с развитием образования. Оно полагает глубокую пропасть между классами образованными и необразованными, преданными умственному и материальному труду. С этим связано и коренное различие быта, понятий и интересов. И эти различия никогда не изглаживаются, как бы широко ни распространилось образование в обществе.
Высшее развитие не состоит в возвращении к первоначальному однообразию, а в установлении высшей гармонии, при сохранении всех различий. Народной массе, преданной физическому труду и всегда будут доступны только простейшие мотивы духовной жизни.
Все, что требует более глубокого понимания, более утонченного вкуса, становится достоянием избранной части. Такое разделение общества естественно и необходимо. Мы сказали уже, что количество и качество составляют необходимую принадлежность всякого бытия.
Простейшие основные начала духовной жизни совершенно достаточны для удовлетворения обыкновенного человека; может быть, они дают даже большее счастье, нежели утонченные потребности. Но высший цвет духовной жизни все-таки остается достоянием немногих. Из народной массы выделяется умственная аристократия, которая призвана выражать высшие стороны народного духа.
С этим вместе искусство получает новое значение. Народные песни и рассказы остаются духовною пищей масс, мотивом для художников, услаждением любителей, особенно тех, которым дорого и близко все, что выливается из народной души; но задачи искусства становятся уже совершенно иными.
Оно живыми красками изображает те взгляды, понятия и интересы, которые господствуют в образованной среде. В эпохи отвлеченного идеализма оно даже исключительно ставит себе эту цель, как единственно достойную искусства, носящего в себе идеал красоты.
С водворением реализма оно нисходит с этой высоты; оно приближается к массе и делает, в свою очередь, будничную жизнь исключительным предметом своей творческой фантазии. Но эта последняя односторонность еще хуже первой, ибо она дальше от идеала, составляющего всегда и везде высшую задачу искусства.
Универсализм требует сочетания обоих направлений; но сочетание не есть уравнение. В какой бы форме оно ни являлось, высшее содержание духовной жизни, глубина мысли, утонченность вкуса, никогда не могут быть достоянием толпы.
Искусство в высших своих проявлениях, по существу своему, составляет аристократический элемент в человеческих обществах. Истинных ценителей художества, одаренных тонким чувством изящного, способных понимать всю его возвышенность и красоту, всегда очень немного.
Кто наслаждение прекрасным
В прекрасный получил удел,
тот принадлежит к числу избранников, составляющих умственную аристократию общества. Массы же поражаются более яркостью образов и красок, нежели их гармонией. Нередко они предпочитают безобразие красоте. В Италии замечено, что предметом народного поклонения всегда служат самые уродливые мадонны. Народный поэт может, конечно, снизойти до понимания масс.
Своим художественным чутьем угадывая ее потребности, он может в простых и ясных образах дать ей духовную пищу. Но высшие стороны его таланта всегда останутся ей недоступны. Общественное его значение ограничивается влиянием на те средние слои, которые лежат между умственною аристократией и народными массами и которые составляют главное связующее зерно новых обществ.
Здесь искусство призвано играть высокую роль. Именно в этих слоях, преданных житейским заботам, распространена та пошлость взглядов и стремлений, которая составляет вообще принадлежность посредственных натур. Облагородить их вкусы, возвысить их житейские понятия, указать им идеальные стремления, такова существенная задача искусства вообще и поэзии в особенности.
Погруженный в житейские мелочи, человек нуждается в досуге. В высшей степени важно, чем он наполняет этот досуг: пустыми ли разговорами и разного рода бессмысленными играми, и упражнениями, или впечатлениями, возвышающими душу? Последние доставляет ему искусство.
Однако, для воспринятия художественных впечатлений надобно быть более или менее подготовленным. Чтобы действовать на публику, недостаточно одного художественного творчества; надобно содержание этого творчества, как сказать, разжевать и вложить в рот посредственным людям.
Это составляет задачу эстетической и литературной критики. Последняя в особенности может играть важную общественную роль. Так как искусство касается всех сторон жизни, то и литературная критика может обсуждать все вопросы повсюду возбуждать мысль и давать направление.
В странах лишенных политической жизни, она иногда получает даже политическое значение. Это мы, Русские, видели у себя. Вследствие этого, от свойств и направлении литературной критики зависит иногда самое настроение общества. Это такое явление, на котором нельзя не остановиться
По существу своему, литературная критика требует сочетания весьма высоких умственных качеств: широкого образования, тонкого эстетического вкуса, глубокого понимания жизни. Поэтому, в истинном своем значении она должна исходить из высоко образованной среды, составляющей умственную аристократию общества.
Этот избранный круг служит посредником между художественным творчеством и массою общества, которой он выясняет эстетический и жизненный смысл художественных произведений.
Когда же эта умственная аристократия распадается или исчезает, что, как мы видели, составляет результат реализма, тогда литературная критика попадает в руки всякого журнального сотрудника, владеющего бойким пером. Научная критика требует все-таки некоторого, хотя и весьма поверхностного знания; для литературной критики не нужно ровно ничего.
Чтобы высказывать самоуверенные суждения о всяких литературных произведениях, чтобы хлестко говорить кое-что обо всем на свете, не требуется ни основательных сведений, ни ума, ни тонкого вкуса; нужно только прийтись по плечу необразованной публике и, главное, проводить известные тенденции. Тогда успех обеспечен, и ничего не смыслящий журнальный борзописец возводится на степень руководителя общественного сознания.
За примерами ходить не далеко. У нас, представителем идеалистической критики сороковых годов можно считать Белинского. Мало людей, имевших такое влияние именно на средние слои русского общества, как этот популяризатор и сеятель мыслей. Сам по себе, он обладал довольно скудным образованием, но он принадлежал к кружку высокообразованных людей; ими он вдохновлялся.
По своей страстной натуре, он в жадном искании истины переходил от одного направления к другому, при этом постоянно вдаваясь в крайности: он сам про себя говорил, что куда он ни кинется в погоне за истиной, он всегда очутится где-нибудь на краю. Но эти крайности умерялись у него глубоким эстетическим чувством, которое одно дает ему прочное значение в русской литературе.
Оно не всегда ограждало его от увлечений, и под час искажалось одностороннею тенденцией, но оно не дозволяло ему удаляться от идеальных требований и от образованных взглядов. Этот шаг сделали те, которые считали себя его последователями.
Они перешли через край истины, и пустились в безбрежную пустоту отрицания, услаждаясь фантастическими мечтами о том новом мире, который должен им открыться в конце этого безотрадного плавания. Научной и философской подготовки у них не было никакой, и еще менее было знания жизни.
Об эстетическом чувстве никто и не помышлял: оно отвергалось, как устарелое аристократическое начало. Это был самый дикий разгул мысли, не сдержанный ни логикой, ни фактами, нахально бьющий направо и налево, проповедующий материалистический реализм во всей его наготе, стремящийся, под личиною сочувствия к угнетенным, к разрушению всего существующего.
Такова была картина русской умственной жизни в шестидесятых годах, эпоха, о которой запоздалые поклонники этого направления поныне вспоминают с умилением. Результатом этого движения были те явления нигилизма, которые всех поразили ужасом и многих заставили одуматься.
Россия была сбита с пути мирного законного развития, на который поставили ее совершенные правительством преобразования. Оторопелое общество шаталось, как угорелый, не зная, за что ухватиться.
Реакция была неизбежна; но и она оказалась весьма невысокого свойства. Это был нравственный реализм в самых низменных своих формах: патриотизм самого пошлого характера, проповедь грубого произвола, узкая вероисповедная нетерпимость.
Все высшие начала общественной жизни, религия, отечество, государство, низводились на степень притеснительных орудий, тяжелым гнетом ложащихся на человеческую мысль и на человеческую совесть, способных удовлетворить лишь самые низкие и пошлые инстинкты коснеющих в невежестве масс.
Таковы естественные плоды обеих отраслей реализма в мало образованном обществе. О художественном творчестве не было, разумеется, и помину. Оно пало среди общего умственного и жизненного разлада. Осталась одна тенденция.
Но с тех пор, как существует человечество, искусство всегда являлось на помощь людям, жаждущим идеала. В глубине народного духа, носящего в себе семена будущего, таятся живые силы, способные возвести его на новую высоту.
Когда душа человека, погруженная в низменные сферы, ищет из них исхода, является гений, вокруг которого группируются лучшие люди, образуя новую умственную аристократию, могущую служить руководительницею общественного сознания.
Создание ее есть дело не учреждений, а жизни Гениальные поэты, великие художники, просвещенные умы, способные их понимать, все это дается не государством, а обществом. Академии остаются мертвыми формами без одухотворяющих их общественных сил.
Жизнь дает и богатый материал для художественного творчества, но жизнь в ее совокупности, а не в мимолетных явлениях настоящего дня. Поэт, призванный изображать все высшие стороны человеческого духа, не ограничивается тем, что представляет ему окружающая его среда; предметом вдохновения служит для него вся волнующаяся в вечном движении история человечества.
Не взор, прикованный к частностям, а понимание целого, в его совокупном течении, способно выяснить высшее и лучшее, что есть в человеке. Можно сказать, что этот материал доселе еще мало разработан.
Идеализм коснулся его отчасти; реализм, погруженный в будничную жизнь, совершенно неспособен его понять. Только универсализм, от частного возвышающийся к общему, может в живых красках изобразить историю человечества. Это – задача будущего.
История дает художнику не один только материал в событиях прошлого; она создала и вечные образцы художественного творчества для всех времен и народов. Как мыслитель находит в истории философии те глубокие взгляды, которые служат ему руководящими нитями в построении нового умственного здания, так и художник находит в прошедших веках те высокие создания искусства, которые в спокойном величии озаряют земной путь и дают человеку возможность проникнуть восхищенным взором в глубину небесных пространств.
Художник поставлен в этом отношении даже в лучшие условия, нежели мыслитель. Философия идет развиваясь; прошлое служит ей только материалом, а не образцом для будущего. В искусстве, напротив, неувядающая красота, воплощенная в идеальных образах, остается вечным достоянием человеческого духа, источником полного и нераздельного эстетического наслаждения для всех поколений.
Боги и герои Илиады и Одиссеи и в настоящее время, среди совершенно изменившихся взглядов и условий, наполняют нас неудержимым восторгом. Творения Шекспира для всех времен и народов останутся глубочайшим откровением человеческих страстей и характеров.
В эпоху Возрождения началом новой исторической жизни было возвращение к образцам вечной красоты, созданным древним миром. В настоящее время идеальными образцами могут служить уже не одни произведения древности, но и то, что создано средними веками и новым человечеством.
Все это в совокупности образует мировой художественный эпос, который является неиссякающим источником поучения и вдохновения для всякой души, стремящейся к идеалу. Только в живом общении с этим источником возможно возрождение поэзии, и оно даст его приниженному к земле человечеству.
