Третьим и последним поводом уничтожения патента является выдача не согласно установленным правилам. Этот пункт возбуждает еще больше сомнений, чем оба предыдущие.
Основным началом законодательной техники по вопросу об уничтожении выданных патентов является возможно большая точность и определенность поводов к такому уничтожению.
Если отказ в выдаче просимого патента может иметь весьма невыгодные последствия для изобретателя, то во сколько раз большее потрясение всего экономического положения данного лица может произвести уничтожение такого патента, который уже был выдан, на основании которого уже проводилась фабрикация и в силу которого уже исчислялись торговые конъюнктуры?
Напомню пример брака: отнюдь не все impedimenta влекут за собой признание брака, совершенного вопреки их постановлениям, ничтожным; законодательство может произвольно умножать их количество; но тем более скупо выделяет он некоторые (точно определенные!) в категорию dirimenta. То же самое, хотя и в более слабой степени, применимо и к патентам.
Можно не допускать, по тысяче причин, возникновения патентного отношения: но раз оно возникло, раз с ним считаются установившиеся интересы, невозможно быть достаточно скупым и определенным в исчислении поводов, могущих повлечь уничтожение того, что было.
Руководясь этим принципом, новейшие законодательства и доктрина идут путем, прямо противоположным[1] тому, которому следует наше Положение[2]. Французские юристы выражают новейшую тенденцию максимой: toutes les nullites sont de droit strict[3].
Уничтожение привилегий, выданных вообще не согласно установленным правилам, является, таким образом, резким диссонансом. И задача толкователя должна свестись к тому, чтобы выяснить возможно точнее[4], какие именно нарушения правил наш закон облагает столь суровой карой.
Ибо не нужно забывать, что указанная широкая формула обнимает собой нарушения каждой из ничтожнейших норм, заключающихся в тридцати одной статье Положения, не считая инструкций.
Между тем очевидно, что, напр., привилегия, выданная с нарушением правил о гербовом сборе, не может быть уничтожена только потому, что комитет позабыл своевременно потребовать с просителя недостающую гербовую марку в 60 коп. на первоначальное прошение.
Аналогично с только что указанным нарушением гербового сбора следует обсуждать, очевидно, и другие мелкие нарушения правил той же категории. Поэтому привилегия не может быть уничтожена только потому:
1) что прошение, чертежи или доверенность не были составлены согласно с инструкцией 20 мая 1896 г. (раз они были приняты комитетом);
2) что прошение, описание или чертеж не были подписаны просителем;
3) что к описанию не было приложено патентной формулы;
4) что к прошению не были приложены копии иностранных патентов, полученных на то же изобретение;
5) что прошение было непосредственно принято от просителя, проживающего за границей.
Указанные случаи, взятые из инструкции, не возбуждают никаких сомнений: все перечисленные нормы касаются мелких делопроизводственных приемов, не могущих иметь значения для третьих лиц. Раз комитет случайно не заметил их несоблюдения – дальнейшее производство покрывает собою допущенный промах.
Из самого Положения можно извлечь следующие постановления, нарушения, коих также не было бы признано поводом к ничтожности патента:
1) привилегия выдана без приложения печати Отдела промышленности (ст. 20);
2) при выдаче привилегии нарушено постановление ст. 14 о том, что все постановления комитета должны быть мотивированными, и т. д.
Критерием и в этих случаях может быть только указанный выше принцип: значение каждого данного правила для третьих лиц. Если норма создана с целью обеспечить права добросовестных конкурентов изобретателя, несоблюдение ее должно влечь за собой ничтожность патента. Поэтому я не могу согласиться с г. Катковым, который выставляет в качестве критерия деление на правила формальные и материальные[5].
Несомненно, что нарушение многих чисто формальных условий все-таки может повлечь ничтожность патента: представим себе, что комитет не опубликует своевременно о подаче прошения и о выдаче охранительного свидетельства (ст. 7), и тем лишит третьих лиц возможности воспользоваться принадлежащим им правом протеста (ст. 10).
[1] Ярким примером старой доктрины может служить Klemschrod, Die Internationale Patentgesetzgebung, 1855, совершенно беспечно умножающий поводы уничтожения.
[2] Тем же принципом вызвано и умолчание о недостатках описания как повод к уничтожению, см. § 145.
[3] Признание самим патентодержателем ничтожности патента не упомянуто в германском законе как повод к объявлению ничтожности патента. Последовательно развивая указанный в тексте принцип, германские суды решают, что “die Anerkenntniss der Nichtigkeit seitens des Beklagten ist an sich kein Nichtigkeitsgrund”. Patentamt, 14 февраля 1895 г., Gareis, XI, стр. 89.
[4] Я позволяю себе сделать особенное ударение на словах “возможно точнее”. В этом отношении серьезных упреков заслуживает г. Катков Мы читаем у него (стр. 210):
“Поводы к уничтожению могут лежать в несоблюдении формальных или материальных условий выдачи. Примером первых могут служить такие случаи: выдача патента без подписи министра или без обозначения даты, без указания зависимости одного изобретения от другого, без предъявления модели, без назначения представителя при ходатайстве из-за границы, без представления копии иностранной привилегии и т.д.
Не все эти случаи будут иметь одинаковое значение. Одни из них (напр., неприложение печати департамента), вероятно, никогда не будут встречаться на практике или, если встретятся, не будут сочтены судами достаточным основанием для признания недействительности привилегии…”
Еcли внимательно прочитать дальнейшее, то мы заметим, что мы тщетно искали бы в тексте продолжение двух начатых антитез (“примером первых”, “одни из них”), так и остается тайной, что именно г. Катков считает примером вторых и какова будет судьба других из них…
А между тем в этом противоположении заключается центр тяжести всего изложения: без окончания читателю невозможно выяснить в точности, в каких именно случаях можно уничтожить привилегию по ст. 29, п. 4.
Вместо всякого критерия г. Катков делает крайне странную ссылку на Сенат: “Разумеется, что определение масштаба этой существенности будет зависеть от Кассационного (sic) Сената” (стр. 210-211).
Недоумение читателя усугубляется еще тем, что несколькими страницами раньше г. Катков, по-видимому, противоречит самому себе, говоря (стр. 145):
“Если, напр., проситель представит копии не той иностранной привилегии, срок которой истекает раньше других; или совсем скроет то обстоятельство, что заявляемое изобретение было уже привилегировано за границей… – можно, по моему мнению, считать эвентуальную выдачу привилегии, при таких условиях, “несогласной установленным правилам” и, по п. 4 ст. 29 Пол., признать ее по суду недействительной”.
См. стр. 210 и 211, где говорится о причинах, которые заставят суд возможно рестриктивнее толковать ст. 29, п. 4.”
[5] Катков, Op. cit., стр. 210; г. Катков, впрочем дает понять, что и некоторые формальные условия выдачи могут влечь ничтожность патента: однако не указывает, какие и когда; см предыдущие примечания.
