Итак, первым и несомненным поводом к уничтожению патента является недостаточность приложенного к прошению о выдаче привилегии описания.
Появление этого повода ничтожности в русском Положении представляется довольно неожиданным. Конечно, недостаточность описания должна быть указана как причина ничтожности патента в тех странах, где патенты выдаются без предварительного рассмотрения: без нее, очевидно, не могло бы обойтись ни французское[1], ни итальянское[2], ни бельгийское[3], ни швейцарское[4] законодательства.
Но в странах, где прошения о выдаче привилегий подвергаются более или менее строгому предварительному рассмотрению, где специальное учреждение устанавливает, что изобретение описано достаточным образом (Англия) или что изобретение не только описано достаточным образом, но еще и ново (Германия, Австрия, Россия), вторичное обсуждение в суде вопроса о ясности и точности описания представлялось бы, по-видимому, излишней строгостью по отношению к изобретателю.
И действительно, мы видим, что ни одно из перечисленных иностранных государств не знает уничтожения патента вследствие недостатков описания[5]: одна только Россия составляет в этом отношении исключение. Русский закон, значит, исходит из представления о возможности, что комитет установит новизну такого изобретения, которое и понять-то, в сущности, невозможно.
Мне могут возразить, что комитет не гарантирует новизны патентованного изобретения: я скажу тогда, что во всяком случае комитет должен удостоверить, “что на то же изобретение или усовершенствование прежде того никому другому не было выдано привилегии” (ст. 20, п. 6). Каким же образом можно удостоверить отсутствие более раннего патента на такую вещь, которой из описания уразуметь невозможно[6]?
Неудобства, сопряженные с существованием п. 5 ст. 29, усугубляются его редакцией. Указанный пункт трактует об описании, приложенном к прошению о выдаче привилегии; и текст его настолько категоричен, что (несмотря на несомненную наличность редакционного промаха) комментатор принужден считаться с точным смыслом статьи.
Дело в том, что в делопроизводстве комитета необходимо различать два описания: то, которое подается изобретателем при первоначальном прошении (вместе с эвентуальными приложениями, см. ст. 6, in fine), и то, которое печатается в своде привилегий и в выданном патенте. Совпадение этих двух редакций описания отнюдь не является, само по себе, необходимым.
Нередко общее присутствие комитета, в качестве 2-й инстанции, перерешает дела и выдает патенты только потому, что в поданной жалобе оно усматривает “объяснение тех частей первоначального описания”, которые были признаны неясными первою инстанцией: в этих случаях опубликованное описание по необходимости будет скомбинировано из того, что было в описании, поданном при прошении о выдаче привилегии, и того, что привнесла жалоба.
Могут быть и обратные случаи: перед опубликованием описаний комитет подвергает их некоторым редакционным исправлениям с точки зрения стиля и терминологической правильности.
Никто не может, однако, поручиться, что под видом редакционных исправлений комитет, по ошибке, не исключит совершенно без ведома изобретателя из первоначального описания существенных частей (практика показывает, что в данном отношении деятельность комитета сводится почти исключительно к сокращению текстов описаний).
Таким образом, печатное описание может быть и полнее, и эже того описания, которое было подано при прошении о выдаче привилегии. Текст п. 5 не дозволяет подставлять первое на место второго.
Решающим является не то описание, которое доступно публике, а то, которое хранится в рукописном виде при делах комитета. Подобная постановка дела может повлечь, повторяю, массу неудобств: однако она является единственно возможной, если мы вспомним, что описания “редактируются” комитетом перед печатанием без ведома изобретателей[7].
Несомненно, однако, что при точном соблюдении п. 5 указанная выше (см. стр. 388-389) практика общего присутствия является неправильной: quod initio vitiosum erat, не может convalescere путем добавок, изложенных в жалобе.
Итак: первой причиной, влекущей признание патента недействительным, является недостаточность того описания, которое было подано при прошении о выдаче привилегий, поскольку эта недостаточность не восполнена дополнительными прошениями, поданными в 3-месячный срок (но не иными какими-либо документами, в том числе и непечатным официальным описанием).
De lege ferenda желательно, чтобы официальное печатное описание редактировалось в окончательной форме с ведома и согласия изобретателя (как это ныне делается для патентных формул; см. т. I, стр. 388-389) и, затем, чтобы решающей являлась именно эта окончательная редакция, а не какая-либо иная. Сама желательность сохранения п. 5 является спорной.
[1] Французский закон 5 июля 1844 г., ст. 30, 6°.
[2] Итальянский закон 30 октября 1854 г., ст. 57,4°.
[3] Бельгийский закон 24 мая 1854 г., ст. 24, b.
[4] Швейцарский закон 29 июля 1888 г., ст. 10,4°.
[5] Германия: Закон 7 апреля 1891 г., ст. 10. “Die Unvollkommenheit der Patentbeschreibung und- Zeichnungen kann zwar unter Umstanden zum Nachtheile des Patenttragers das Patent praktisch werthlos machen, ein Nichtigkeitsgrund aber kann daraus nicht abgeleitet werden”.
Patentant, 15 августа 1878 г., Gareis, I, стр. 310. Reichsgericht, 15 декабря 1890 г., Gorets, IX, стр. 235-270. См. точные указания в комиссии рейхстага, Bericht der VII (Commission etc., Berlin, 1877, стр. 19-20. Есть контроверза, см. Gareis, в Busch’s Archiv, XLVI, стр. 94; Kohler, стр. 355. Австрия, Закон 11 января 1897 г., ст. 28. Англия: прямых указаний в законе нет; ср Wallace, стр. 578 и 586 (в разным смыслах!).
[6] Дабы дать разумное объяснение указанному противоречию, приходится предположить, что п. 5 имеет в виду специальные приемы, практические указания, без знания коих невозможно выполнить изобретения.
Само по себе изобретение представляется ясным и понятным, а осуществить его, покуда не указаны подобные “ухватки”, невозможно. Только специалисты-техники могут ответить на вопрос: возможны ли описания, страдающие именно этого рода недостатком?
[7] См. т. I, стр. 385-386
