Внутренние государственные порядки несомненно определяют фактическое положение, которое занимает данное государство среди других народов; но сами по себе преобразования или перевороты в государстве не изменяют юридического его положения, его прав и обязанностей в отношении других государств[1].
Если все государства, какой бы ни было формы правления, входят в состав международного общения, то разумеется, что каждое государство вольно изменять по своему усмотрению и надобности свои внутренние порядки, свое устройство и управление.
Все государственные преобразования, как бы ни были они существенны и в каком бы духе они ни были предприняты, являются прежде всего вопросами внутренней политики, а не международного права. Необходимо только, чтобы данный народ существовал, как независимый политический организм, имеющий все атрибуты государства.
Такой народ и при новых внутренних порядках удержит свои качества международной личности, будет субъектом международного права. Вследствие перемен, совершающихся внутри государства, он не утратит своих прежних международных прав и не приобретет новых.
Этот общий принцип выражен пятью великими державами в Лондонском протоколе 19 февраля 1831 г., давшем формальную санкцию независимости Бельгийского королевства. Здесь, между прочим, сказано: “согласно общему основному началу, трактаты не теряют своей обязательности, каким бы изменениям ни подвергалась внутренняя организация народов”[2].
Крайняя необходимость и разумность этого правила понятны. Если бы сила международных обязательств зависела от царствования какой-либо династии или от той или другой формы правления, тогда изменение правления или свержение династии служили бы отличным средством освободить народ от обязанности исполнять заключенные им трактаты[3].
Из истории можно привести множество примеров, иллюстрирующих выставленное выше положение. Во время первой и второй английских революций (1649 и 1688 гг.) ни английский народ, ни протектор Кромвель, ни Вильгельм Оранский не отрицали обязательности для себя трактатов, заключенных Карлом I и вообще династией Стюартов.
В свою очередь, Стюарты, реставрированные в лице Карла II (1660 г.), признавали обязательную силу трактатов, заключенных Кромвелем.
Французская революция 1789 г. изменила коренным образом “старый порядок” Франции; тем не менее, Национальное Собрание 1790 г. нисколько не считало себя свободным от обязательств, наложенных на Францию международными договорами Людовика XVI и его предшественников, потому что Франция продолжала существовать как единое государство.
Правда, этот принцип нашел сильных противников в Национальном Собрании 1792 г. и в деятелях Конвента (см. Введение, § 26), которые провозглашали необязательность для Франции трактатов, заключенных “тиранами”. Но европейские державы справедливо видели в нарушении этих трактатов нарушение своих прав и соединились для вооруженной борьбы с общим врагом.
Точно так же, когда Ламартин, бывший министром иностранных дел Второй французской республики (1848 г.), обнародовал декларацию, в которой в пышных фразах отвергал обязательность для Франции Венских трактатов 1815 г., великие державы энергически протестовали против такого объявления, доказывая, что означенные трактаты могут быть отменены только по взаимному соглашению государств.
Исключение составляют те международные обязательства, сила которых, по самому их существу или по соглашению между сторонами, стоит в зависимости от существования на известном престоле данной династии или данного монарха: с лишением династии престола или со смертью государя такого рода обязательства прекращают свое действие.
Так, в 1535 г. была заключена капитуляция между турецким султаном и французским королем Франциском I, продолжительность действия которой, по воле контрагентов, ограничивалась “жизнью монархов”, ее подписавших.
Людовик XIV заключил с Иаковом II Стюартом договор, на основании которого обязался помогать ему войсками и деньгами в борьбе с английским народом, пока Иаков II не будет снова на английском престоле: договор этот был обязателен только для двух названных государей, как личное их дело. Такой же личный характер имели договоры, заключенные Наполеоном III с мексиканским императором Максимилианом.
На основании сказанного будет понятно влияние, которое оказывают междуцарствия на международное положение данного государства. Вновь воцарившаяся династия не может не признать обязательств международных, законным образом заключенных во время междуцарствия, если только последнее было жизнеспособно.
В международных сношениях узурпатор, фактически обладающий властью, считается законным представителем своего народа. Поэтому принятые им международные акты, как акты, совершенные во имя государства, обязательны для легитимного правительства, которое восстановит свою власть.
На этом основании Карл II, король английский, признавал трактаты, заключенные Оливером Кромвелем. Бурбоны, восстановленные на французском престоле в 1814 г., должны были признать обязательными для себя многие из тех международных договоров, которые заключил Наполеон I в качестве консула и императора.
Гессенский курфюст, намеревавшийся не исполнять трактаты, заключенные Вестфальским королем, бывшим по отношению к нему узурпатором, по настоянию великих держав, которые возвратили ему (в 1814 г.) прежние его владения, должен был признать законность тех трактатов.
Напротив, для законного правительства не обязательны те международные акты, которые предприняты главой восставшей против него партии или части населения, фактически не достигшей самостоятельности и не существовавшей как независимое целое. Такой характер имели восстания Костюшко в Польше (1794 г.), Манина в Венеции и Кошута в Венгрии (1849 г.).
[1] Срав. Grotius. De jure belli ас pacis, lib. II, с. IX, 8. Vattel. Droit des gens, liv. II chap. XII. Kent’s International Law (ed. by Abdy), p. 95 etc. Oke Manning’s Law of Nations (ed. by Sheldon Amos), p. 98 etc. Martens. Précis, t. I, § 128. Phillimore, t. I, p. 169, 186 et ss. Heffter, § 28, 50. Bluntschli, § 40 ff. Calvo. Droit international, t. I, § 81 et ss.
[2] “D’après ce principe d’un ordre supérieur, les traités ne perdent pas leur puissance quelsqne soient les changements qui interviennent dans l’organisation intérieure des peuples”. См. Martens. Nouv. Recueil, t. XI, p. 209 et ss. Срав. Rivier, Principes, t. I, p. 283 et suiv.
[3] Phillimore (t. I, § 136) справедливо говорит: „This good faith is the great moral ligament which binds together the different nations of the globe”.
