Постановления уголовного кодекса, направленные против неразрешенных обществ, получили применение не сразу. Хотя с падением Империи и водворением Бурбонов все оппозиционные элементы начинают группироваться в кружки и союзы, главное внимание правительства устремлено не на них, a на периодическую печать, против которой в законодательном порядке принимаются различные меры.
Случаи же преследования неразрешенных обществ по 291 статье представляются крайне редкими. Так в 1819 г. правительство, после неудачного исхода общих выборов, решилось возбудить преследование против societe des Amis de la Presse, в числе учредителей которого были Брольи, Лафайэт, Лафит и другие политические деятели.
Дело это кончилось штрафом в 200 фр., наложенным на собственников помещения, где происходили собрания[1]. Другое тайное общество, известное под именем Aide toi, le ciel t’aidera, имевшее крупное политическое значение; несмотря на свое резко оппозиционное отношение к правительству, вовсе не навлекло на себя преследований.
Заслуживает быть отмеченным то обстоятельство, что во главе последнего общества в качестве его председателя стоял Гизо, впоследствии министр Июльской монархии, выступивший в 1834 г. защитником специального закона об усиленных наказаниях за участие в тайных обществах.
Необходимость прибегать к таким приемам борьбы, как тайные общества, конспиративные кружки, расплодившиеся в эпоху Реставрации в большом количестве, объяснялось, конечно, отсутствием для оппозиции легальной возможности организоваться открыто. Всякая попытка распространять свои идеи посредством агитации в публичных собраниях встречала со стороны правительства резкий отпор.
Историк той эпохи, Viel Castel, как о выдающемся событии, рассказывает о банкете, устроенном в 1816 г. в Париже 400 избирателями, в честь 14 депутатов оппозиции, среди которых был Казимир Перье. Уже одно известие о предстоящем банкете вызвало в публике опасения.
Во избежание всяких беспорядков, устроители решились не допускать на банкете не только речей, но даже тостов. Как и следовало ожидать, банкет прошел спокойно, но с известной холодностью. Несколько подобных же банкетов в честь депутатов оппозиция было устроено в провинции, при чем на них провозглашались тосты за короля, королевскую семью, и «за полное осуществление Хартии»[2].
Интересно отметить, что пример в устройстве банкетов исходил с правой стороны. Именно первый банкет был устроен роялистами 31 марта 1816 г., по случаю годовщины того дня, когда они, воспользовавшись присутствием иностранных войск, проникли в Париж и провозгласили на бульварах восстановление Бурбонов.
Оппозиция только следовала ее примеру, так как устройство банкетов, по-видимому, не вызывало особых протестов со стороны администрации, хотя бы уже потому, что эти банкеты были доступны лишь строго ограниченному кругу лице, и самая программа их устанавливалась заранее.
Между тем, публичные собрания далеко не считались нормальными явлениями политической жизни в этот период, и попытки устройства их вызывали неизбежные столкновения с администрацией.
В тех случаях, когда являлась необходимость столковаться по поводу предстоящих выборов в Палату Депутатов, устраивались, обыкновенно, частные собрания, в частных квартирах, и без огласки. Администрация, по-видимому, не ставила препятствий к устройству таких немноголюдных и закрытых собраний.
Когда же во время частичных выборов в 1828 г. оппозиционные избиратели устроили подготовительное собрание в общественном месте, в помещении, известном под названием Ротонды, в Елисейских полях, и на собрании около 1000 человек, выслушали речи кандидатов оппозиции, то реакционные газеты подняли тревогу.
Несмотря на то, что собрание прошло вполне спокойно, на следующий же день La Quotidienne и Gazette de France объявили, что в Париже открылся якобинский клуб и революция возобновилась.
По мнению реакционной прессы подобные собрания избирателей сами по себе являлись незаконными, так как противоречили ст. 8 избирательного закона 1817 г., в силу которой избирательные коллегии (les Colleges electoraux) созываются королем и распускаются по окончании выборов, причем никакие дебаты на собраниях этих коллегий не допускаются.
Таким образом, реакционная печать совершенно отрицала право самих граждан созывать собрания, право, которое столько раз торжественно провозглашалось в эпоху революции. Такие собрания представлялись для реакционной прессы не нужными и даже вредными.
Несомненно, писала Gazette de France, что в Париже избирательный округ в 1000 граждан подавлен тремястами избирателей. Несомненно, что подготовительные собрания фальсифицируют мнение избирателей.
На другой же день, после описанного выше собрания в Елисейских полях, происходившего 31 марта, герцог де-Сабран выступил в палате пэров с заявлением, что политическое собрание, которое само выбирает председателя, выслушивает речи кандидатов на выборах, принимает от них обязательства, и т. п., не может быть допущено.
Правительство не должно позволять, чтобы разрушились самые основы общественного мира (les fondements de la paix publique).
Правительство немедленно приняло меры. Уже 4-го апреля в «Moniteur» появилось правительственное сообщение, в котором указывалось, что предвыборные собрания могут происходить лишь в частных помещениях, и что собрания, подобные тому, какое было устроено оппозицией 31-го марта, не будут более допущены.
Это собрание, говорилось в правительственном сообщении, хотя и не сопровождалось беспорядками, но пробудило печальные воспоминания и вызвало серьезные беспокойства.
Либеральная печать истолковала это распоряжение как узаконение собраний закрытых, устраиваемых в частных помещениях. Попытки устраивать публичные собрания в эпоху реставрации стали после этого еще более редкими[3].
[1] См. Weil Le droit de reuuion et d’association devant les Chambres et le tribuuaux, Paris 1893. стр. 49.
[2] Viel Castel «Histoire de la Restauration», t. 6, p. 516-518.
[3] Описание всего этого эпизода см. Viel Castel Histoire de la Restauration, t. 17 p. 333-6. См. также Weil, Le droit de reunion et d’association devant les chambres et les tribunaux, p. 75 et suiv.
