А. Теории юридического возмездия (Кант).
Из этих теорий наиболее заслуживает внимания теория формального или апологического возмездия, в противоположность материальному возмездию (п. 32). Это-теория Канта (Metaphysische Anfangsgrunde der Rechtslehre, Konigsb. 1798, стр. 225 и след).
Верховное начало естественного права и источник общего понятия о праве, по мнению Канта, есть согласование внешней свободы человека с проявлением свободы других разумных существ. Внешняя свободная деятельность есть требование практического разума для осуществления нравственного закона.
Без свободной деятельности, человек не мог бы надлежащим образом исполнять нравственные повеления. Эта свобода индивида, сопоставленная со свободою других, не может быть неограниченна. Отсюда необходимость войти в общественное состояние, – в котором все покоряются внешнему правовому принуждению, и права каждого определены законом и обеспечены надлежащей силой.
Каждый имеет право делать все то, что лежит в сфере его свободы, ограниченной совместным проявлением свободы других лиц. Таким образом понятие уголовного закона отличается от нравственного: и тот и другой основаны на практическом разуме, но не зависимы друг от друга.
Объем того, что юридически возможно, несравненно обширнее того, что возможно нравственно: ибо в правовом отношении человек может делать все, что не нарушает объема внешней свободы другого; притом в праве принимается в уважение только внешнее нарушение.
Таким воззрением на государство, приближенным к воззрению Руссо, Кант, положив внешнее основание праву, не применил оного последовательно к уголовному принуждению. Это начало служит Канту только ограничением уголовного принуждения таким образом, что это принуждение касается только внешних, т. е. чисто правовых нарушений.
Общественное наказание опирает Кант на высшей необходимости, на нравственном убеждении и нравственной природе человека; и дает наказанию, в противоположность другим правовым принуждениям (напр. обязанности вознаградить вред), нравственное основание.
Наказание есть категорический императив (безусловное повеление) практического разума, есть возмездие, которое есть единственная априорическая идея, составляющая фундамент уголовного права. Императив уголовный истекает из формы или из духовной организации практического разума; он присущ человеческому уму. Кант не доказал этой тезы.
Притом он не оправдал нравственной необходимости наказания как возмездия, и не мог оправдать ее. В самом деле, ни нагая нравственная природа, ни опыт, ни религия, не указывают на такую неразрывную связь внутреннего и внешнего мира, чтобы необходимо внешнее наказание следовало за виной, и чтобы внешняя награда составляла достояние добродетели.
Добродетель есть сама себе награда; грех сам себя наказывает. Идея возмездия представляется нам, хотя и нет такой необходимой связи между духовным и земным миром. Поэтому нельзя уподоблять общественного наказания тому, что не существует, a именно мнимому необходимому воздаянию в высшем нравственном порядке.
Кант отвергает всякую внешнюю цель наказания. “Наказание никогда не должно быть средством к достижению какого бы то ни было блага общества или преступника. Наказание должно быть наложено на виновника потому, что он совершил преступление. Человек не может быть средством, не может быть поставлен наравне с вещью: против этого он защищен врожденною ему личностью…
Если бы народ, живущий на острове решился оставить его и рассеяться; то последний убийца, находящийся в тюрьме, должен бы был прежде погибнуть, чтобы претерпеть наказание, которое он заслужил своим деянием”.
Если бы Кант стал здесь на почву относительных теорий, по которым наказание необходимо для сохранения общественного порядка, то он был бы согласен со своим воззрением на государство (п. 340), по которому цель государства есть безопасность единиц. С другой стороны, стремление достигнуть, посредством наказания, нравственное исправление преступника нисколько не унижает человеческой личности.
Основывая наказание на идее нравственного возмездия, Кант считал нужным ограничить его одними правонарушениями. Начало такому ограничению он отыскивает вне этой идеи, т. е. в идее права, составляющей противоположность нравственному закону.
Признавая, кроме того, что наказывание маловажных правонарушений повело бы слишком далеко, он полагает, что только публичные преступления (подлог, кража, разбой и проч.), должны подлежать уголовному наказанию; частные же преступления (напр. обман в продаже) подлежат гражданским судам: ибо только публичные преступления угрожают обществу.
Здесь Kaнт впадает опять в относительную теорию, ибо цель этих теорий состоит именно в охранении правового порядка.
Опасность, угрожающая обществу от преступлений, составляет причину, по которой только государству, по мнению Канта, служит право наказывать.
В отношении меры наказания Кант принимает принцип равенства. Она не состоит во внешней буквальной соответственности наказания и преступления, но в том, чтобы наказание было пропорционально, т. е., по роду и степени, отвечало вине. Случаи, указанные Кантом, были причиною, что некоторые (напр. Спасович в своем Учебнике, стр. 18) ошибочно полагали, будто Кант – приверженец материального эталона.
Он говорит: “убийца должен быть наказан смертью. Вор лишается всякой безопасности относительно своей собственности; следовательно, он ничего не имеет, a хочет жить: поэтому государство должно кормить его, и взамен того употреблять его к работам как временного или пожизненного раба.
Насилующий и педераст должен быть подвержен кастрации; совершающий скотоложество – извержению из общества, так как он сам сделался недостойным человечества (Per quod quis peccat; per idem punitur et idem….).”
Б. Диалектическая теория возмездия (Гегель).
Эта теория выводит наказание в виде талиона из диалектического процесса понятий. Гегель развивает свое воззрение следующим образом (Grundlinien der Philosophie des Rechts, Berlin, 1838, §§ 29, 82 и след,).
Право есть осуществление свободной или разумной воли. Воля, нарушающая это осуществление, восстающая против права, ставит себя вместе с тем в разлад сама с собою, и есть неправда. Неправда может быть троякая: 1) добросовестная или гражданская, 2) обман, и 3) преступление (насилие, принуждение).
В первом случае ни одна из сторон не восстает против права; но каждая полагает, что имеет его за себя. Здесь признается воля общественная, и отрицается только индивидуальная. Напротив того в обмане нарушается не воля индивидуальная, – ибо обманываемый полагает, что закон в отношении к нему не нарушена воля общественная.
Неправда в собственном смысле есть преступление, которое не почитает ни права в его существе, ни права в том виде, в каком оно нам представляется; следовательно оно нарушает и объективную и субъективную сторону права.
Неправда есть отрицание права. Право, как нечто абсолютное, не может быть уничтожено неправдою, которая по существу своему ничтожна. Следовательно неправда должна быть уничтожена, и закон посредством этого отрицания (уничтожение неправды) восстановлен. Зло, постигающее преступника, не только само по себе справедливо, но притом оно есть право самого преступника (?).
Посему из существа неправды и из собственной воли или (фиктивного) соглашения преступника следует, что содеянное им нарушение должно быть уничтожено. Наказание есть оказание почета преступнику и признание его существом разумным, так как он подвергается закону, который он сам признал.
Из такого общего взгляда на наказание Гегель делает следующие выводы в отношении меры наказания:
Уничтожение преступления есть талион в том смысле, что наказание, равным образом как и право, будучи внешним проявлением, имеет определенный по количеству и качеству объем. Основанное на этом представлении тождество наказания и преступления не есть внешнее, но опирается на ценности или внутреннем равенстве.
Таким образом, между кражей, или грабежом, или денежной пеней, или тюремным заключением, может существовать внутреннее равенство, т. е. эти понятия-уравнительны. Определение такого равенства в отношении к разным преступлениям не есть задача философии.
Здесь невозможно положить общее безусловное правило. Разум может только приблизительно определять такое равенство, делая оценку преступления и обозначая соответственное ему наказание.
Эта искусственно и неясно построенная теория выводит понятие о наказании посредством логического процесса, отнимая у него возвышенное нравственное основание. Необходимость наказания основывает Гегель на ничтожестве преступления, следовательно, на необходимости уничтожения его и на соглашении на то преступника.
Уничтожить то, что уже явилось, невозможно. Что же касается согласия преступника, оно совершенно фиктивно. Граница уголовной и гражданской неправды ошибочно обозначена Гегелем. Согласно его воззрению, следовало бы все умышленные правонарушения, составляющие гражданские проступки, отнести к области уголовных преступлений.
Разрешение вопроса о качестве и количестве наказания Гегель совершенно исключает из сферы философии. Наконец отношение объективной и субъективной стороны преступления определено им неясно. Внимание обращено преимущественно на первую.
В. Теория божия возмездия (Шталь).
Шталь (Philosophie des Rechts, Heidelb., 1856,1, § 54 и сл.; II, § 183 и сл.) излагает свою теорию на основании философии Шеллинга.
Государство есть учреждение, посредством которого, по уполномочию божию, порядок божий должен быть сохранен внешним образом в обществе. Как сфера нравственной деятельности государства есть внешняя (правовая), так и карательное правосудие есть внешнее.
Порядок в государстве и власть его могут быт нарушаемы только внешним деянием, т. е. преступлением, и – восстановляемы только посредством внешнего физического страдания. Эта внешняя справедливость по существу своему должна уподобляться справедливости божьей.
Государство имеет, не только право, но и обязанность применять внешние наказания, так как оно призвано сохранять внешний этический порядок на земле. Если бы государство было только внешняя ассоциация для человеческих целей, то оно не могло бы лишать благ (жизнь, свобода), которыми оно само не наделяет.
Хотя наказание есть необходимое последствие преступления, указанное справедливостью, однако ж оно служит и другим целям (общественная защита, предупреждение, устрашение, исправление преступника и возвышение нравственности народонаселения).
Но эти цели не составляют основания наказания, а только его моменты. Оправдание его основано на аподиктической (безусловной) необходимости заглажения вины преступником.
Из такого понятия государства и карательного правосудия вытекает понятие преступления и его объем. Преступление есть нарушение власти закона и государства как внешнего этического порядка на земле. К этому внешнему правовому порядку принадлежат: неприкосновенность лиц и собственности, порядок в семействе, быт государства и церкви. Поэтому не входят в объем преступления:
1) Безнравственность и грех. Здесь может иметь место только полицейское взыскание, для предотвращения соблазна, но не уголовное наказание. Так пьянство, лжеприсяга и богохуление, – насколько они не нарушают общественного порядка, составляют только грех.
2) Полицейское нарушение. Оно не направлено против десяти заповедей, и потому не есть непосредственное нарушение правового порядка, a только посредственное, так как оно состоит в неисполнении повелений государства, касающихся общественной пользы. Неисполнение таких поведений может быть наказываемо только полицейским, но не уголовным порядком.
3) Неповиновение и гражданская неправда. Преступление есть всегда положительное нарушение правового порядка; неповиновение же и гражданская неправда составляют только отрицательное нарушение, напр.: невозвращение другому признанной ему судебным решением собственности; неявка пред начальством, несмотря на сделанный вызов; гражданский обман посредством сокрытия недостатков проданной вещи.
Наказание есть зло; в том состоит понятие наказания. Воля может быть преодолена в ее сущности только посредством подвержения ее страданию. Такое зло составляет смертная казнь: ибо существование есть то, чего воля преимущественно желает. Кроме того такое зло составляют: частичное уничтожение существования (изувечение) и телесное наказание; лишение свободы и чести.
Правосудие требует, чтоб наказание было соответственно степени вины. Оно требует этого с такою же неуклонностью, с какою требует самого наказания: ибо для правосудия равным образом важны и неприкосновенность порядка в государстве и неприкосновенность лица, насколько оно невинно. Величина преступления зависит, относительно его объективной и субъективной стороны, от степени нарушения и от степени вины.
Степень правонарушения зависит: от качества нарушенного права (преступления против жизни, и личной неприкосновенности; кража со взломом в отношении к простой краже и пр.); от последствия деяния (совершение, покушение); от причинности деяния в отношении к нарушению (виновник, пособник, и проч.).
Степень вины зависит: от степени самоопределения воли; от рода ее направления (умышленность и неумышленность); от ее напряжения (обдуманность, запальчивость). Такой постепенности преступления отвечает постепенность наказания. Что касается качества наказания, самые соответственная суть: смертная казнь, тюремное заключение и изъятие из-под охраны закона.
Что касается количества, то нельзя определить для каждого преступления известной меры, как безусловного требования справедливости. Однако ж существует приблизительная мера и взаимное соотношение преступлений. Следовательно можно определить относительную строгость или мягкость наказаний, налагаемых данным положительным законодательством.
Эта теория представляет много сближения с прежними теориями божьего возмездия и с теорией Гегеля. Теория Шталя, основанная на чисто теологической (по ветхому завету) точке зрения, – мало самостоятельна; но зато она проведена с логической последовательностью.
С другой стороны, она сходна с относительными теориями в том, что последние тоже направлены к сохранению правового порядка. Но они признают необходимость наказания, насколько оно полезно для осуществления этой цели. Напротив того, Шталь считает наказание необходимым проявлением справедливости и укреплением авторитета правового порядка, которого представитель – государство.
Оно должно наказывать, так как оно должно быть сферою права. Шталь смотрит на государство и правосудие с точки идеального совершенства, к которому государство должно стремиться.
Он забывает, что эта светлая сторона неразрывно связана с темною стороной действительности, с несовершенством и погрешимостью человеческой природы, – вследствие которых правосудие может быть ошибочно, государство же не может считаться наместником божества.
Государство, говоря языком Шталя, есть посредствующая ступень между жизнью природы, и царством божьим. Шталь сам доказывает ошибочность своей исходной точки, так как он признает, что существует приблизительная (или, собственно говоря, недостаточная) мера наказания. Можно ли следовательно справедливость, имеющую такое шаткое измерение наказания, называть внешней божьею справедливостью на земле?
