Констатирование наличности условий выдачи патента производится в виде (предварительной) экспертизы и постановления решения комитета.
Первая стадия изображена в ст. 10-11 Положения настолько ясно, что de lege lata – не нуждается ни в каких толкованиях.
De lege ferenda отмечу три пункта: а) вопрос о протестах, b) вопрос об сообщении отзывов эксперта просителям и с) вопрос об организации экспертизы.
Ad а. Протесты третьих лиц не были известны нашему старому законодательству[1]; они были введены в проект закона 1896 г. для того, чтобы, по возможности, облегчить комитету собирание справок о новизне предлагаемого изобретения.
“Установление такого правила, – говорят мотивы[2], – имеет целью, с одной стороны, предупредить, в значительной степени, испрашивание привилегий не по принадлежности, а с другой – обеспечить изобретателей в прочности права их на получение привилегий, если это право не будет опротестовано в установленный срок”.
Таким образом, по мысли законодателя, протесты ст. 10 вводимы были как аналогия немецкого Aufgebot’a. Поэтому с удивлением констатирует исследователь, что Положение пропустило мелочь… допущение публики к обозрению поданных описаний. В Австрии (ст. 57, §1 и 3) опубликовывается вся патентная формула и, кроме того, дозволяется ознакомиться и с описанием.
У нас же заинтересованные лица должны редактировать протест, не видав не только описания, но даже и формулы; недаром один практик заявил, что на основании опубликовываемых “наименований” можно в крайнем случае сочинить кляузу, но отнюдь не дельный протест[3].
И действительно, мы видим, что важный во всех отношениях институт протестов совсем у нас не привился: кому охота протестовать против выдачи патента на “усовершенствования в паровых машинах”, если неизвестно, в чем именно эти усовершенствования заключаются?
Изредка же подаваемые у нас протесты в большинстве случаев ведут к бесполезной трате сил на их рассмотрение: протест на двадцати страницах описывает введенные на заводе протестующего усовершенствования в паровых цилиндрах, а опротестованное описание касается установки маховика.
Ad b. Согласно установившейся практике (основанной, впрочем, на точном смысле закона) заключение, “отзыв” эксперта поступает непосредственно в заседание комитета и дело “заслушивается”.
При всем моем уважении к той добросовестности, с которой наши эксперты исполняют свою обширную и трудную работу, – я не могу не заметить, что они не непогрешимы. Эксперт может не усмотреть самой сущности изобретения и поэтому найти в нем такое сходство с антериоритетами, которые являются лишь кажущимися.
Или: эксперт может не понять какой-либо части описания и предложить “отказ по ст. 6”, между тем как неясность явилась следствием или недоразумения, или даже просто ошибки переписчика (примеры на практике были).
В обоих таких случаях авторитет комитетских решений только выиграл бы оттого, что “отзыв” вносился бы к слушанию не в одностороннем своем виде, а совместно с затребованными разъяснениями просителя.
Предлагаемая мера не представляет ничего нового. Под названием Vorbescheid’a она успешно действует в Германии с 1891 г.[4] и введена в Австрии Законом 1897 г.[5]. У нас введение “предварительного отзыва” можно было бы организовать следующим образом.
Всякое заключение эксперта, коим предполагается полный отказ или выдача с ограничениями, предварительно сообщается просителю для представления в определенный срок возражений.
Если на отзыв об отказе проситель своевременно не представит своих возражений, то дело признается поконченным без заслушания в комитете: проситель сам признал справедливость соображений эксперта (этим достигалась бы значительная экономия делопроизводства!).
Если же проситель своевременно представит свои возражения или если “отзыв” вообще предполагал “ограниченную выдачу”, то дело вносится в комитет вместе с возражениями.
Очевидно, что при таком приближении комитетского делопроизводства к судебно-контрадикторному прообразу постановления о выдаче или об отказе выигрывали бы в деловитости и обоснованности. А главное: такая система уничтожила бы возможность отказов по явному недоразумению или выдач с очевидными редакционными недосмотрами.
Ad с. Самая организация экспертизы в том виде, как она устроена у нас, представляет много неудобств. Закон 20 мая 1896 г. (Мнение, ст. I, 3) установляет, что при комитете “состоят эксперты, приглашаемые по вольному найму председателем комитета из лиц с высшим и преимущественно техническим образованием, для предварительного рассмотрения, с правом голоса, дел по привилегиям на изобретения и усовершенствования, наравне с непременными членами комитета”.
На практике это постановление закона применяется так. Председатель Комитета, когда выясняется надобность заместить вакансию, обращается к кому-либо из известных профессоров или практиков-технологов с предложением принять на себя обязанности эксперта.
Таким образом, все эксперты “состоят при комитете” лишь в формальном смысле: все они – люди с большим положением и исключительными знаниями, и потому все они тяготеют к иным, более значительным центрам деятельности, чем представление отзывов о заявляемых изобретениях; для подавляющего количества экспертов их “состояние при комитете” является лишь случайным посторонним заработком.
Конечно, такая практика установилась по соображениям, преисполненным добрых намерений: казалось, кому бы и поручать рассмотрение изобретений, как не лучшим русским техническим силам, могущим дать гарантию, что идеи изобретателя попадут в достойные и умеющие их оценить руки?
Однако эта практика имеет и весьма серьезную обратную, теневую сторону. Выдающиеся технологи составляют в России такую редкость, что их положительно рвут на части. Поэтому нельзя и требовать, чтобы знаменитый профессор, любезно согласившийся доставлять “отзывы”, всецело посвятил себя этому второстепенному делу: достаточно, если он будет отдавать изобретениям случайно выпавшие у него свободные часы.
Таким образом, первое неудобство установившейся практики заключается в том, что эксперты поневоле затягивают рассмотрение дел на слишком долгое время.
Но этим дело не ограничивается. Жизнь учит нас, что институт “вольных” экспертов соединен и с другими, более серьезными неудобствами. Представим себе, что эксперт А., долго и прекрасно справлявшийся с “отзывами”, внезапно умирает или получает иное назначение.
Значит ли это, что его преемник по кафедре в Технологическом институте будет в состоянии возобновить работу на том месте, где прервал ее А.? Конечно нет: определение новизны описаний требует громадного навыка и еще более громадного справочного аппарата.
При некотором навыке многолетний эксперт носит “в голове” все нужные справки: он знает, какие по данной отрасли были выданы патенты в С. Штатах, Германии, Австрии и России, – где описывались мертворожденные изобретения, не пробившиеся в жизнь, но все-таки составляющие важные антериоритеты, – наконец, какие изобретения были заявлены в России, но не повлекли почему-либо выдачи патента.
Все эти справки или известны данному эксперту “на память”, или набросаны у него где-нибудь на листках. И то и другое является ценным капиталом, результатом больших трудов; и то, и другое бесследно пропадает при замене одного эксперта другим.
Новичку приходится начинать всю работу сызнова: комитет сам справок не регистрирует; комитет может предоставить новичку лишь скудный материал в виде русских напечатанных описаний. Институт “вольных” экспертов соединен поэтому с постоянным обрыванием нити традиций и опыта.
Как помочь этому горю? Я думаю, что текст закона безусловно допускает назначение таких экспертов, которые действительно состояли бы при комитете, т. е. для которых экспертиза была центральным пунктом их деятельности. Конечно, придется тогда отказаться от экспертов-профессоров и ограничиться приглашением более скромных технологов.
Я думаю, однако, что это не повлекло бы ухудшения качества работы. И в этом убеждении меня поддерживает, с одной стороны, опыт таких государств, как Штаты, Германия и Австрия (имеющих обширные комплекты постоянных экспертов), а с другой – личные наблюдения над сущностью экспертизы.
Стремление иметь в качестве экспертов лучшие профессорские силы есть последний отзвук старой факультативной теории. Если патент дается в награду за “особенные заслуги”, если патент должен способствовать развитию промышленности, если предварительное рассмотрение должно установить полезность изобретения или, в крайнем случае, его абсолютную новизну, то очевидно, что экспертами должны быть люди семи пядей во лбу.
В самом деле: забудем на секунду современные идеи и вообразим, что патент как бы эквивалентен медали за усердие; мы тотчас же потребуем, чтобы патенты выдавались лишь по постановлению комиссии из самых тонких специалистов-техников, какие только имеются в стране.
Но патент не есть медаль за усердие; а предварительное рассмотрение будет исполнять возложенную на него задачу даже в том случае, если оно будет элиминировать лишь очевидно неновые вещи, не задаваясь целью гарантировать абсолютную новизну изобретения. Я утверждаю, что такое предварительное рассмотрение может совершенно удовлетворительно исполнять и второстепенный технолог.
Надо знать практику, для того чтобы понимать, как просто, в сущности, может быть организовано собирание антериоритетов: если ничего похожего нет в соответствующем подклассе ни американских, ни немецких, ни английских спецификаций; если аналогичные формы не встречаются ни в выданных русских патентах данной группы, ни в списке заявленных в России изобретений (каковым должны вестись строго классифицированные указатели), ни, наконец, в двух-трех руководящих изданиях по данной специальности, то эксперт со спокойной совестью может считать изобретение новым и приступать ко второй, главной своей задаче: редактированию патентной формулы и исправлению описания.
Таким образом, я утверждаю, что если бы в библиотеке комитета имелось надлежащее количество строго классифицированных справок, то экспертов можно было бы выбирать из рядовых технологов и назначать их на постоянную службу.
От этого получился бы значительный выигрыш в скорости делопроизводства, большая экономия сил, концентрация и фиксация справочного аппарата и устойчивость комитетской практики[6].
И всего этого можно было бы достигнуть, не изменяя ни йоты в законе и не увеличивая ни на копейку ассигнуемых расходов. Еще и остатки получились бы[7].
Что же касается медленности, неизбежной при системе “вольных” экспертов, то ее лучше всего может иллюстрировать нижеследующая таблица, показывающая среднюю продолжительность делопроизводства по выдаче одного патента. Продолжительность эта была[8] для патентов выданных:
в 1896 г. свыше 38 месяцев
в 1897 г. свыше 37 месяцев
в 1898 г. свыше 27 месяцев
в 1899 г. свыше 27 месяцев
в 1900 г. свыше 25 месяцев
Если в 1896-1897 гг. высокая цифра объясняется остатками влияния старого законодательства, то постоянство величин 1898-1900 гг. показывает, что при современной постановке дела комитет не может выдавать привилегию раньше как по истечении двух лет в среднем (!).
[1] См., однако, драконовскую ст. 183 Уст о пром.!
[2] Представление N 5641, стр. 159.
[3] В Англии до 1883 г. приходилось протестовать на основании опубликованного title, не зная содержания спецификации. Вот что говорит по этому поводу W. Thompson, Chemical patenting, London, 1882, стр. 7:
“Any person opposing at this stage has to do it on no other information than that contained in the title, and what he can gather in any other way, such as finding it out from the inventor or his employes, or spying (!) round the formers Works”. То же мыслимо и у нас.
[4] Ст. 21.
[5] Ст. 55.
[6] Читатель заметит, что учреждение постоянного штата экспертов явилось бы естественным коррелятом той дифференциации предварительного рассмотрения, о которой я говорил выше.
Непременными членами комитета, исполняющими функции судей, очевидно должны быть опытные специалисты, облеченные солидным авторитетом их выдающихся знаний. Для собирания же материала, функции чисто служебной, достаточно и второстепенных сил.
[7] Позволю себе привести краткий примерный расчет. Ежегодно отделы комитета рассматривают около 3000 дел. За предварительное рассмотрение каждого дела (вместе с исправлением описания) уплачивается 20 р. Итого, 60000 р. общего расхода.
Для рассмотрения того же количества дел, считая лишь по одному (!) делу на рабочий день, нужно было бы (300 : 300 = 10) десять постоянных экспертов. При среднем вознаграждении в 2500 рублей (жалованье столоначальника) эти десять (или даже четырнадцать, по числу групп классификации) обошлись бы в 35000 р.
Добавляя пять человек служащих для заведывания библиотекой и для немедленного расклассифицирования всех новых получаемых известий и патентов, на что понадобилось бы (1000 х 8 = 5000) еще 5000 р., мы имели бы чистый остаток в 20000 р., на которые в пять лет можно было бы создать первоклассную техническую библиотеку.
В заключение разъясню одно могущее возникнуть недоразумение по поводу высказанного мной предложения. Его отнюдь не надо понимать в том смысле, чтобы самое звание профессора технологии должно было бы служить impedimentum dirimens для поступления в эксперты.
Если такой профессор пожелает сделаться постоянным экспертом, то он, конечно, будет принят с особенной охотою. Однако он должен будет работать в помещении комитета и все составленные им вспомогательные указатели или записки будут казенными бумагами, остающимися при учреждении.
Все нужные справочные пособия будут предоставляемы ему за счет библиотеки комитета, но приспособление их для специальных целей патентного исследования будет совершаться по общим и единым планам и образцам.
[8] Цифры эти получены следующим образом: в официальном “Своде” на каждом описании отмечено, когда прошение подано и когда привилегия выдана. Простым вычитанием первой даты из второй можно получить продолжительность делопроизводства по каждой привилегии.
