В предшествующем изложении упомянуто о декларации Людовика XII (в 1513 г.), предоставлявшей некоторые привилегии лицам, занимающимся промыслом книгопечатания, в виду тех благ, которые приносит это «божественное» искусство. Но вскоре отношение правительства к печати изменилось.
Сознание пользы от нее как бы стушевалось, в ней стали видеть опасное орудие вреда для общества. Произведения печати начали все более и более являться предметом усиленного надзора и строгих преследований. Это произошло, главным образом, под влиянием реформации.
Новые религиозные доктрины быстро распространялись, не замедлив проникнуть и во Францию. Здесь они встретили резкий отпор: представители их стали жертвою самых ужасных преследований. Изыскивая различные меры борьбы с новым учением, некоторые ожесточенные враги его пришли даже к мысли о необходимости уничтожить во Франции книгопечатание.
В этом смысле в 1533 году представлена была Франциску I петиция, авторы которой старались доказать вред. «еретических книг» и убедить его, что, если он хочет спасти потрясаемую со всех сторон религию, то безусловно необходимо, путем издания строгого эдикта, уничтожить навсегда во Франции искусство, книгопечатания, благодаря которому ежедневно является масса книг, столь пагубных для нее».
От решимости последовать этому совету король был удержан доводами людей более спокойных и благоразумных, доказывавших, что и «сохранив это столь драгоценное искусство, он может принять действительные меры к устранению злоупотреблений, составляющих предмет вполне основательных жалоб».
Важнейшею из этих мер является предварительная цензура, которая принадлежала в то время Парижскому Университету. Это учреждение в течение долгого периода времени сосредоточивало в своих руках главный надзор за книгопечатанием и книжной торговлей.
Происхождение прав Университета в этом отношении следует искать еще задолго до изобретения книгопечатания. Как известно, потребности умственной жизни уже в XI и XII вв. вызвали к существованию рукописную литературу. Сочинения классических и современных писателей распространялись в манускриптах, изготовление которых мало-помалу приняло большие размеры, получив характер настоящего промысла.
Все более и более развивавшееся производство рукописей, в связи с усилением спроса на них, породило мало-помалу новый промысел – торговлю ими, явились книгопродавцы, существование которых в Париже уже в начале ХIII-го века представляется несомненным.
Университет был главным, даже единственным средоточием умственной жизни того времени, a потому вполне естественно, что близ него приютились книгопродавцы, одною из главных задач которых было снабжать учащихся в Университете необходимыми руководствами.
Уже в конце XIII века королевский ордонанс (Филиппа Смелого, в 1275 г.), ставит книгопродавцев в зависимость от Университета, a их деятельность – под ближайший контроль его.
На основании предоставленной ему власти, Университет в течение XIII и XIV вв. издает ряд статутов, которые регулируют отношения книгопродавцев к Университету, излагают их обязанности и вообще регламентируют дело книжной торговли. В ряду постановлений этих статутов особенно любопытными являются меры, установившие своего рода предварительную цензуру.
Дело в том, что нередко, переписчиками были люди недостаточно образованные, вследствие чего рукописи бывали переполнены массою ошибок, a иногда и существенных искажений текста. В интересах устранения этого зла, Университет уже в 1323 году воспрещает книгопродавцам пускать в обращение экземпляры, не проверенные и не исправленные предварительно университетскими властями.
Кроме того, ректору предоставляется объявить во всеобщее сведение, чтобы, если кто-либо найдет искаженные экземпляры, эти последние приносились к ректору для соответственного исправления или уничтожения их и для наказания книгопродавца, у которого они оказались.
Благодаря этим мерам, a также в силу позднейших статутов, установился общий порядок, по которому рукописи могут поступать в обращение не иначе, как после предварительного просмотра, исправления и одобрения их соответственным факультетом Университета.
Право предварительного просмотра рукописей, принадлежавшее Университету в течение ряда столетий, впоследствии, когда начались преследования печати, превратилось в право предварительной цензуры.
В половине XVI-го века Парижский Университет издает регламент, воспрещающий всем типографиям Франции издавать книги иначе, как под условием предварительного уведомления ректора и деканов факультета; ректор избирает из состава каждого факультета двух преподавателей, на которых и возлагается обязанность просмотра и цензурования новых книг, каждого по предметам его специальности.
Деятельную роль в области полиции печати[1] Парижский Университет сохранял до начала ХVII-го века, когда предварительная цензура была передана в руки правительственных органов.
В 1624 году королевский указ предоставляет Университету лишь право просмотра книг богословского содержания, назначая для этого четырех докторов богословского факультета и возлагая на них ответственность за одобрение. Цензура остальных произведений печати была поручаема особым лицам.
Назначение их было предоставлено (ордон. 1629 г., Code Michaud) канцлеру, который поручает просмотр новых произведений в рукописях лицам, по его мнению, наиболее компетентным, смотря по предмету и содержанию книги. Эти лица не были., однако, постоянными цензорами: они исполняли, так сказать, поручения канцеляра, дававшего их каждый раз в виде специального приказа.
Учреждение же постоянных цензоров, правильного института «censeurs royaux» относится лишь к началу XVIII-го века (в 1714 г.). Несмотря, однако, на принятые меры, нередко появлялись печатные произведения без дозволения, вследствие чего мы встречаем целый ряд законодательных предписаний, возобновлявших воспрещение издавать книги без одобрения цензуры.
В 1723 году был, издан весьма подробный регламент (Reglement pour la librairie et imprimerie de Paris), представляющий собою целый кодекс законоположений о книжной торговле и книгопечатании.
Малейшие подробности названных профессий предусмотрены и регламентированы этим кодексом, сохранявшим свое действие в течение всего XVIII-го века. Между прочим, ряд статей этого регламента воспроизводит прежние постановления о печати.
Ни одно произведение печати не может быть издано и распространяемо иначе, как по получении предварительного дозволения, с приложением большой печати (lettres scellees du grand sceau); дозволение же это может быть выдано лишь по представлении канцлеру рукописного или печатного экземпляра и по одобрении королевскими цензорами.
Это требование было обязательно и для мелкой прессы (так назыв. feuilles volantes et fugitives), a также для брошюр, объемом не свыше 2-х печатных листов, с тою разницей, что здесь требовалось дозволение от высшего полицейского начальства (lieutenant-general de police), которое избирало особых компетентных лиц для просмотра этих произведений.
В составе подлежащего ведению канцлера управления находилось особое Bureau pour les affaires de librairie, директор которого имел по отношению ко всем произведениям печати самые неограниченные полномочия. Он был главным руководителем предварительной цензуры как отдельных книг, так и периодических изданий[2].
Не останавливаясь на рассмотрении отдельных узаконений о печати, весьма многочисленных в течение XVIII столетия, отметим наиболее характерные черты, из которых слагалась в то время система полиции печати. Здесь прежде всего следует указать общие воспрещения печатать и распространять произведения печати, признававшиеся вредными по тем или другим соображениям.
То это воспрещение касается произведений, «противных религии и папским буллам, уважению к папе, епископам и королевской власти», a также сочинений «клонящихся к нарушению государственного спокойствия или к порче нравов подданных» (декларация 1728 г.);
то запрещается составлять, издавать и распространять произведения, касающиеся споров о взаимных отношениях между духовной и светской властью» (указ королевского совета 1731 г.).
За нарушение этих и других предписаний угрожают строгие наказания, в виде изгнания из пределов королевства, осуждения на галеры и т. под.
A одна из деклараций половины XVIII ст. (1757 года) объявляет смертную казнь «всем, кто будет уличен в составлении и печатании сочинений, заключающих в себе нападки на религию или клонящихся к возбуждению умов, оскорблению королевской власти и колебанию порядка и спокойствия государства».
Иногда воспрещению подвергались даже книги, получившие требуемое дозволение. Так было, напр., с знаменитою Энциклопедией Дидро и д’Аламбера.
Уже после того, как появились первые два тома ее, был издан указ королевского совета (Arret du Conseil), воспретивший как новое издание и перепечатку этого произведения, так и продажу оставшихся экземпляров; указ угрожает издателям штрафом в 1000 ливров, a типографам и книгопродавцам воспрещением заниматься этими промыслами.
В период времени между 1711 и 1775 г.г. насчитывают 364 воспрещения различных произведений печати. До 1752 года наибольшее число запрещений падает на книги богословского содержания. В следующем периоде книги философского содержания составляют наибольший контингент запрещения. Наконец, с 1770 года всего чаще преследуются книги политического содержания.
Руководимая в своей деятельности началами полицейской регламентации, королевская власть не ограничивалась контролем за внутренним содержанием произведений печати, но иногда вмешивалась и в чисто внешние условия печатного дела. В этом отношении весьма интересен указ королевского совета 1725 года.
Он требует, чтобы дозволение печатать новые или переиздавать уже напечатанные ранее книги выдавалось не иначе, как по представлении образца бумаги и шрифта (epreuve du papier et des caracteres), которыми проситель желает пользоваться: он обязан представить два напечатанные экземпляра листа, которые должны быть одобрены министром юстиции;
один из них прикрепляется к выдаваемому разрешению, другой представляется в синдикальную палату, где сказанные разрешение регистрируется с тем, чтобы служить образцом, с которым сличается все издание в присутствии представителя от министра юстиции;
все экземпляры, несогласные с образцами, арестуются и конфискуются, a виновный подвергается, сверх того, штрафу в размере 1000 ливров.
Тот же указ обязывает типографов и книгопродавцев обращать особенное внимание на то, чтобы издаваемые ими книги были безусловно без ошибок (absolument correctes), под страхом: а) конфискации тех, по отношению к которым очевидна небрежность корректуры, и b) отнятия разрешения и привилегий у тех, кто окажется виновным в таком проступке[3].
В заключение очерка полиции печати в дореволюционной Франции нельзя не отметить еще одной черты ее, a именно ограничения числа типографий в интересах большой легкости контроля за печатью. Впервые эта мера предпринята была по отношению к Парижу в 1686 году, когда число типографий там было ограничено 36-ю.
В начале XVIII-го столетия (в 1704г.) эта мера была распространена на все королевство: в 210 городах, имевших свои типографии, число их было ограничено 278-ю (впоследствии, в 1739 г. эта мера была пересмотрена, число типографий в тех же 210 городах ограничено было 250-ю). Ограничение числа типографий определенным количеством просуществовало до 1792 года.
С тех пор, как первая революция разрушила основы старого порядка, Франции пришлось пережить длинный ряд политических переворотов, из которых каждый сопровождался более или менее значительной ломкой ее политических и общественных учреждений.
Менее чем в одно столетие, Франция находилась попеременно под режимом одиннадцати конституций, представляющих собою значительное разнообразие в степени устойчивости: продолжительность их существования колеблется между несколькими месяцами и 32-мя годами (нынешняя, третья республика).
Эта беспрестанная смена режимов резко отражалась, между прочим, и на положении печати, значение которой представлялось для них всех одинаково весьма существенным.
Сообразно с характером того или другого режима изменялось и положение печати: временами она находилась в условиях полной свободы от всяких предупредительно-полицейских мер, временами же считали нужным восстановлять в полной силе систему предварительной цензуры и другие предупредительные меры.
В результате всего этого, за период от первой революции и до настоящего времени, накопилось огромное, по своим размерам, собрание законодательных и административных распоряжений по делам о печати.
С первых же дней революции произнесен был приговор прежней предупредительной системе печати и объявлена была полная свобода ее.
«Декларация прав человека и гражданина» (26 августа 1789 г.) в следующих выражениях формулирует ее: «свободное сообщение мыслей и мнений есть одно из наиболее драгоценных прав человека; a потому каждый гражданин может свободно говорить, писать и печатать, лишь под условием ответственности за злоупотребление этою свободой в случаях, определенных законом» (ст. 11).
Воспроизводя эту статью декларации, конституция 1791 года в числе других «прав естественных и гражданских» гарантирует и «свободу всякого говорить, писать, печатать и публиковать свои мысли без того, чтобы они подлежали какой-либо цензуре или надзору до их опубликования».
Установив эту общую гарантию свободы печати, конституция 1791 года определяет и границы этой свободы, перечисляя в одной из статей те случаи, в которых должно быть возбуждаемо судебное преследование.
Возбуждение к неповиновению закону, оскорблению установленных властей, сопротивлению действиям их, возбуждение к каким-либо деяниям, которые закон объявляет преступлениями, клевета по отношению к должностным лицам, наконец, оскорбление частных лиц, – таковы те преступления печати, которые влекут за собою судебное преследование и соответственные наказания.
Далее, постановлено было, что дела, возбуждаемые по обвинению в преступлениях, совершаемых путем печати, подлежат ведению суда присяжных, решению которых принадлежит как вопрос о том, есть ли налицо преступление в инкриминируемом произведении, так и вопрос о виновности преследуемого.
Таковы основные черты новой репрессивной системы, под действием которой печать, свободная от прежних стеснений, стала быстро развиваться: в одном 1789 году появилось до 250 периодических изданий, а в следующем году число их возросло до 350-ти. Но недолго просуществовали указанные условия, обеспечивавшие одинаково как свободу печати, так и разумный контроль за нею.
Последовавший за упразднением монархии разгул революционных страстей тяжело отразился на положении печати. По отношению к ней он выразился в жестоком преследовании известного направления, с существованием которого не могли примириться те, в чьих руках находилась в то время власть.
Как на характерный пример мероприятий якобинцев, укажу на декрет Конвента (1793 года), в силу которого предаются суду исключительного трибунала и подлежат смертной казни авторы и издатели всякого рода произведений печати, высказывающихся за роспуск народного представительства или в пользу восстановления королевской или иной власти, несогласной с народным суверенитетом.
Жертвой этого декрета погиб на эшафоте не один десяток журналистов и писателей.
Директория, установленная конституцией 1795 года, проявила по отношению к печати не меньшую жестокость.
Вопреки постановлениям конституции (в силу которых никому не может быть воспрещено высказывать словесно или печатно свои мысли, при чем ответственность за опубликованное имеет место лишь в законом предусмотренных случаях), Директория предписала (в 1797 году) расстреливать немедленно всякого, кто сделает попытку к восстановлению королевской власти; в то же время были подвергнуты тюремному заключению многие писатели, обвиненные в заговоре против республики.
Вскоре после этого были сосланы без всякого суда, сорок пять газетных издателей и редакторов, a сорок две газеты были закрыты. И все это делалось в то время, когда основные законы говорили о свободе печати.
Как известно, в 1799 году после переворота 18 брюмера власть перешла в руки Наполеона Бонапарта, сначала в качестве первого консула. В конституции 1799 года, учредившей консулат, весьма искусно был обойден вопрос о печати.
Это умолчание было истолковано в том смысле, что регулирование положения печати принадлежит правительственной власти и не требует участия законодательных собраний, что судьба печати и ее деятелей может решаться путем административных распоряжений. Соответственно с этим толкованием, 17 января 1800 года появился «консульский указ о газетах» (arret consulaire sur les journaux).
Мотивируя его тем, что многие газеты являются лишь «орудием в руках врагов республики» и что правительство облечено народом обязанностями «заботиться об его безопасности», консулы сочли нужным закрыть шестьдесят газет из 73, издававшихся в Париже и Сенском департаменте.
На министра полиции возложена была обязанность следить, чтобы «не печаталось ни одной новой газеты как в Сенском, так и в других департаментах».
Через несколько времени после издания этого указа, первый консул пригласил министра полиции Фуше озаботиться, чтобы «редакторы газет были неподкупной нравственности и патриотизма». В видах этого, было учреждено при министерстве полиции особое бюро печати, которое и должно было посредством полицейских агентов следить за газетами и книгами.
Этими мероприятиями открывается длинный ряд декретов, указов и циркуляров, которые должны были регламентировать печать. Положение ее, однако, было в высшей степени неопределенно. Правильно организованной цензуры не существовало вплоть до 1810 года, и наблюдение за прессой, a также и постигавшие ее кары сосредоточивались почти исключительно в руках полиции.
Наполеон, особенно в первое время, не был склонен восстановить цензуру, представление о которой слишком тесно связывалось с воспоминаниями о старом режиме. Но, с другой стороны, он поставил своего задачею водворить строгий контроль над всем, что печаталось, в особенности же в области политики.
Чтобы осуществить эту задачу, признано было наиболее удобным предоставить широкий простор административным мероприятиям сильного в то время министерства полиции. Что касается книг, брошюр и вообще непериодических изданий, то в первые годы консулата они продолжали еще пользоваться некоторою свободою: книги печатались без предварительного просмотра и разрешения полиции.
Но уже в 1803 году была учреждена при министерстве юстиции особая «комиссия для просмотра», в которую, «в видах обеспечения свободы печати», книгопродавцы обязаны были представлять все сочинения, и затем уже эта комиссия разрешала продажу и свободное обращение их.
18 мая 1804 года Бонапарт сделался императором французов. Как бы в виде уступки либеральным элементам, но в сущности с целью замаскировать произвольные меры по отношению к печати, в органический сенатусконсульт 18 мая (конституцию новой империи) были включены четыре статьи (64-67), долженствовавшие гарантировать свободу печати.
Этими статьями создавалась «сенатская комиссия о свободе печати» из семи членов, избираемых сенаторами из их среды. Комиссии этой ставились в обязанность, «блюсти свободу печати».
К ней могут обращаться авторы, издатели и книгопродавцы с жалобами «на стеснения к напечатанию или свободному обращению сочинений». Если комиссия признает, что стеснения не оправдываются «государственным интересом», то она приглашает министра, сделавшего эти стеснительные распоряжения, отменить их.
Если после трех последовательных приглашений стеснения не прекращаются, комиссия чрез посредство президента Сената созывает общее собрание его, которое, в случае надобности, и постановляет свое решение в следующих выражениях: «есть серьезные признаки, что свобода печати нарушена» (Il у a de fortes presomptions que la liberte de la presse est violee).
Ho за все время существования Империи Сенат ни разу не применил указанного постановления, и конечно не потому, чтобы не было случаев нарушения свободы печати.
Ничтожность изложенных гарантий этой свободы выступит еще рельефнее, если принять во внимание оговорку того же сенатусконсульта, что «ведению сенатской комиссии не подлежат абонементные и периодические издания». Периодическая печать была предоставлена безграничному произволу, без всяких «гарантий».
Декретом, 10 июля 1804 года была сделана первая попытка создать цензуру, хотя это слово все еще не было произнесено; при министерстве полиции учреждено было особое «консультационное бюро», на которое и возложена была обязанность просматривать газеты, политические и литературные издания, a также и театральные пьесы.
Беспорядочность режима, в котором находилась печать, неопределенность ведомства тех органов, которые следили за прессой, породили потребность в систематическом законе о печати, который и был издан 5-гo февраля 1810 года. Этот декрет создал систему, грозную и для журналистов, и для писателей, издателей и книгопродавцев.
Ограничение числа типографий из опасения, что, за недостатком работы, они станут печатать опасные для правительства сочинения;
строгое и непрестанное наблюдение за прессой, вверенное агентам министерств внутренних дел и полиции;
право главноуправляющего делами о печати уничтожать типографские станки;
конфискации;
штрафы;
тюремное заключение;
аресты – вот те элементы, из которых сложилась система, созданная или, вернее увенчанная декретом 1810 года.
Вот главнейшие постановления его.
При министерстве внутренних дел учреждается «главное управление делами книгопечатания и книжной торговли» (direction generale de l’impimerie et de la librairie). Число типографий в Париже и департаментах ограничивалось, при чем столичные могли иметь четыре станка, провинциальные – только два.
Право на содержание типографии выдается лишь тому, кто докажет «свою правоспособность, добрые нравы и преданность отечеству и суверену». Воспрещается печатать все, что противно «обязанностям подданных к суверену и государственному интересу».
Содержатель типографии должен сообщать префекту о каждой книге, которую он намерен печатать; префект же каждый раз дает знать об этом министру полиции. Главноуправляющий может, в случае если найдет нужным, потребовать к себе сочинение и отсрочить его напечатание.
В таком случае оно посылается одному из назначенных верховною властью цензоров, ІІ затем, сообразно его заключению, главноуправляющий предлагает автору сделать нужные сокращения и изменения; в случае отказа автора сделать их, он запрещает продажу сочинения и уничтожает уже отпечатанные экземпляры.
Таким образом, декрет 5-го февраля не установляет обязательной цензуры, a предоставляет решать вопрос о том, должна ли быть цензурована книга, доброй воле главноуправляющего. Другая статья, в виде гарантии авторов и содержателей типографий, предоставляет им право отдать сочинение, до его напечатания, на предварительный просмотр.
На свободную продажу каждого издания должно быть особое разрешение; если такового нет, сочинение подлежит изъятию из обращения. Впрочем, той же участи могло подвергнуться и разрешенное сочинение, так как следующая статья предоставляет министру полиции право задерживать продажу и свободное обращение всякого сочинения, хотя бы автор или издатель и представили разрешение.
И действительно, задержание полицией сочинений, прошедших через цензуру и получивших право свободного обращения, было заурядным явлением. Такая судьба постигла, между прочим, известное сочинение г-жи Сталь «De l’Allemagne». Таковы существеннейшие черты той системы полиции печати, которая господствовала в эпоху первой Империи.
После падения Наполеона I-го, французский престол был возвращен династии Бурбонов в лице Людовика ХVIII-го и была выработана конституционная форма правления. Можно было думать, что печать получит теперь нормальные условия существования, что положение ее сделается более устойчивым. Конституционная хартия 1814 года давала полное основание ожидать этого.
В одной из своих статей она как бы устанавливает принцип свободы печати, подвергая ее ограничениям лишь в случаях злоупотребления ею. Но не прошло и полугода со времени опубликования хартии, как издан был закон (21-го октября 1814 г.), постановления которого находятся в прямом противоречии с объявленным принципом.
Вместо репрессивной системы, закон этот установил ряд предупредительных мер. Он, во 1-х, требует для всех периодических изданий предварительного разрешения правительства,
во-2-х, подвергает предварительной цензуре все сочинения, вообще все издания, объемом своим не превышающие 20 печатных листов;
в 3-х, для занятия типографским делом и книжной торговлей он ставит два условия – получение особого патента и принесение присяги.
Кроме того, содержатель типографии обязан объявлять заблаговременно, что он предполагает печатать, и не может выпустить в продажу ни одного издания, прежде чем представит в установленные учреждения известное количество экземпляров.
Нарушение этих предписаний, a также и требования, чтобы на каждом издании было выставлено имя и местожительство содержателя типографии, карается значительным штрафом (от одной до шести тысяч фр.).
В ряду этих мер, наиболее любопытно впервые проведенное здесь различие между изданиями, превышающими 20 печатных листов и не достигающими этого объема. Не трудно понять мотивы, положенные в основу этого различия, а также почему одни издания были освобождены от цензуры, a другие подвергнуты ей.
Дело в том, что произведения небольшого объема не требует как для составления, так и для напечатания таких усилий и затрат, какие необходимы для написания и издания больших книг.
Мелкие издания, будучи дешевле, получают более легкий сбыт и находят себе больший круг читателей, a потому на них и обращено особенное внимание. Это различие из Франции было заимствовано многими другими законодательствами, в том числе и нашими законами о печати 1865 года.
В 1815 году, как известно, Наполеон бежал с о. Эльбы и в течение некоторого времени занимал французский престол. Уступая духу времени и требованиям общества, он решился положит в основу своего управления либеральные принципы. В течение стодневного периода его вторичного господства цензура была упразднена и печать пользовалась полной свободой.
С возвращением Людовика XVIII, печать была поставлена в прежние условия, с тою лишь разницею, что была упразднена цензура непериодических изданий, объемом хотя бы и менее 20 печатных листов. Периодическая пресса подлежала прежним ограничениям. Через несколько лет была выработана целая система печати, в основу которой был положен принцип репрессии.
Из трех законов о печати, изданных в 1819 году, два посвящены установлению точного понятия преступлений, совершаемых путем печати, и порядку их преследования; важнейшие из них были предоставлены ведению суда присяжных, что являлось наиболее существенной гарантией от произвола.
Но рядом с репрессивными мерами были» установлены и некоторые предупредительные.
Такою является, во-первых, обязательное для периодических изданий предварительное заявление (declaration), которое должно быть представляемо правительственным органам, с указанием имени и места жительства, по крайней мере, одного собственника или ответственного редактора, a также и типографии, в которой будет печататься предполагаемое издание.
Вместе с этой мерою, которая является вполне разумною и нимало не стеснительною, так как она представляет собою лишь средство обеспечения правосудия и ответственности представителей печати, была применена и другая, ставившая периодическую печать в стеснительные условия: это – требование залога (cautionnement) от собственников и ответственных издателей периодических изданий.
Размер этого залога доходит до 10-ти тысяч франков ренты или до 140 тыс. фр. капитала. Действительным мотивом этой меры являлось желание устранить некоторые элементы из области периодической прессы.
Но системе 1819 года не суждено было пустить корни. В следующем же году правительство, под впечатлением убийства герцога Беррийского, снова обратилось к крутым мерам по отношению к печати: для периодических изданий с политическим характером восстановлены требование правительственного разрешения и предварительная цензура.
В течение последующего десятилетия французская печать находилась в крайне неустойчивом положении: цензура несколько раз была отменяема и восстановляема, один из законов установил так называемое преследование за «направление».
Этим законом (17 марта 1822 г.) создавался как бы новый вид преступления, совершаемого путем печати – delit de tendance: если из целого ряда статей какого-либо периодического издания усмотрено будет, что направление его по характеру своему представляется опасным для общественного спокойствия, несогласным с должным уважением к государственной религии и другим признанным во Франции вероисповеданиям, к королевской власти и устойчивости конституционных учреждений и т. под., то подлежащие судебные учреждения постановляют решение о приостановке издания на известное время (не свыше одного месяца в первый раз и трех месяцев во второй).
В случае повторения, издание может быть прекращено окончательно.
Вместе с некоторыми другими причинами, попытка восстановить предварительную цензуру (законом 25 июля 1830 года), незадолго перед тем отмененную, привела к так называемой июльской революции, свергнувшей последнего короля династии Бурбонов и передавшей французский престол Людовику-Филиппу Орлеанскому.
Конституционная хартия 1830 года восстановила свободу печати, при чем в текст ее было внесено, между прочим, постановление о том, «что цензура не может быть никогда восстановлена» (La censure ne pourra jamais etre retablie). Затем, в последующие годы (1830, 1831, 1834 и 1835 гг.) был издан ряд законов, установивших для печати систему, основные черты которой сводятся к следующему.
Система эта представляет собою соединение двоякого рода мер – предупредительных и репрессивных. К разряду мер предупредительно-полицейского характера относятся: во 1-х, обязательное для всех периодических изданий представление предварительного заявления, которое должно заключать в себе:
название издания и сроки выпуска, имена всех собственников его, их адресы и долю участия каждого из них;
имена и места жительства ответственных редакторов, a также доказательства того, что все эти лица отвечают условиям, требуемым законом[4], наконец, указание типографии, в которой будет печататься издание.
Во 2-х, представление денежного залога, Размер его был понижен до 2400 франков годовой ренты. Впоследствии закон 1835 г. изменил как размер залога, так и природу его; с тех пор он должен был вноситься не рентою, a капитальной суммой. Он вносится в казначейство, которое и платит приходящиеся с него проценты по особой таксе[5].
Рядом с залогами установлен был и штемпельный сбор, которому подлежали все периодические издания. Наконец, в 3-х, к разряду предупредительных мер относится еще необходимость предварительного разрешения муниципального управления для производства разносной торговли периодическими изданиями.
Что касается второй категории мер, репрессивных, то из них мы укажем следующие. Преступления печати распределены на четыре группы: покушение на государственную безопасность, преступления общего права, преступления, наказуемые исправительным порядком, и нарушения различных требований законов о печати.
Важнейшие преступления ведаются судом с участием присяжных; менее важные – судом без их участия; наконец, остальные подлежат суду исправительной полиции.
Изложенная система полиции печати просуществовала без изменения до февральской революции 1848 года.
Неограниченная свобода, которою пользовалась печать в дни революционного возбуждения, вызвала своими крайностями ряд новых ограничительных мер: восстановление залогов (размер их был понижен – 24.000 франков составляли maximum для парижских политических изданий) и штемпельного сбора, a также некоторые новые ограничения разносной торговли;
восстановлены далее прежние постановления о преследовании преступлений печати, но с обратными целями: тогда как прежде они были направлены к защите от нападок на монархическую форму правления, теперь они должны были служить для отражения нападок на республиканские учреждения.
В 1850 г. была предпринята еще новая мера полиции печати – требование авторской подписи под статьями политического, религиозного и философского содержания.
Как известно, 2-го декабря 1851 года принц Бонапарт, бывший президентом второй республики, совершил государственный переворот, в результате которого явилась вторая Империя с Наполеоном III во главе. Начавшаяся еще ранее реакция по отношению к печати теперь получила более резкое выражение.
Главное внимание было обращено на периодическую печать, которую имелось в виду поставить под действительный и строгий контроль администрации. В этих видах было предложено восстановить предварительную цензуру.
Но цензура являлась учреждением весьма непопулярным в глазах представителей самых разнообразных направлений, и правительство предпочло ей новую систему, выработанную известным деятелем второй Империи – Руэром (Rouher)[6]. Эта система, не прибегая к цензуре, обеспечивала за администрацией возможность самого бдительного контроля над периодической печатью.
Имея в основе различного рода административные меры контроля и репрессии, она носит название системы административной. Рассмотрим существеннешие элементы этой системы, как она изложена в декрете 17 февраля 1852 года.
Всякое периодическое издание политического и общественно-экономического содержания может быть основано и издаваемо не иначе, как с предварительного дозволения правительства.
Предварительное разрешение его должно быть испрашиваемо и в случае также всякого рода перемен в личном персонале редакторов и собственников издания. Собственники периодических изданий, посвященных вопросам политическим и общественно-экономическим, обязаны внести в казначейство наличными деньгами залог.
Размер его, доходящий до 50000 франков для изданий, выходящих более трех раз в неделю в Париже и трех наиболее населенных департаментах, постепенно понижается, смотря по уменьшению сроков выхода и населенности городов, в которых издания выходят (наименьший размер его – 7500 фр. для изданий, выходящих менее трех раз в неделю в городах с населением менее 50 тысяч жителей).
Возвысив размер залога, декрет 1852 года возвышает также и штемпельный сбор, определяя его в 6 и 3 сантима, смотря по величине листов; штемпельному сбору подлежат и непериодические издания[7], объемом менее 10 печатных листов.
Далее, декрет 1852 года все преступления, совершаемые путем печати, исключает из ведения суда присяжных и передает их в ведение суда исправительной полиции.
Кроме того, он создает как бы новую категорию преступлений, налагая значительный штраф за сообщение или воспроизведение ложных известий; если же эти сообщения делаются заведомо недобросовестно и по характеру своему представляются опасными для общественного спокойствия, то они наказуются, помимо штрафа, еще тюремным заключением от одного месяца до одного года.
Декрет категорически воспрещает давать отчеты о заседаниях Законодательного Корпуса и Сената, a в некоторых случаях и Государственного Совета; воспрещается также печатать судебные отчеты о процессах по делам печати.
В изложенных до сих пор требованиях декрет 1852 года не представляет ничего особенно оригинального: мы уже ранее видели практику предварительных разрешений, залогов, штемпельного сбора и т. д. Оригинальную сторону новой системы составляет ряд постановлений о правительственных сообщениях, предостережениях, приостановках и закрытии периодических изданий.
Каждый редактор обязан печатать во главе своего издания всякие официальные документы, отношения, сведения, ответы и поправки, которые будут доставлены в редакцию кем-либо из представителей общественной власти. Печатание этих документов должно быть безвозмездным.
Это требование снабжает администрацию весьма опасным правом, которое, не будучи к тому же ничем ограничено, могло являться источником злоупотреблений. Далее, декрет 1852 года предоставляет правительству право делать так называемые предостережения (avertissements), при чем третье предостережение влечет за собою приостановку издания на срок не свыше двух месяцев.
Издание может быть приостановлено и в том случае, когда редактор его будет обвинен в каком-либо преступлении путем печати. В этом случае правительство может также предписать окончательное закрытие издания. Закрытие издания, кроме того, является необходимым последствием обвинения редактора его за какое-либо преступление, отнесенное к категории важнейших (crime).
Прекращение издания может иметь место и без наличности таких фактов, как судебное преследование редактора; оно может быть применено в виде меры общей безопасности (mesure de surete generale), т. е. по простому усмотрению правительства. В таком случае необходим лишь особый декрет, который должен быть напечатан в Bulletin des lois.
Такова, в существеннейших своих чертах, система полиции печати в эпоху Второй Империи. Она создала для печати, главным образом периодической, крайне обременительные условия, сделавшие ее вполне зависимой от администрации. Ставя журналистов под угрозу предостережений, приостановок и закрытия их изданий, авторы этой системы имели в виду заставить их цензуровать самих себя.
Избавляя правительство от неудобств цензуры, они в то же время старались обеспечить ее результаты. Эта цель действительно была достигнута этой системой, автору которой нельзя отказать в большом остроумии и изобретательности.
В конце Второй Империи положение печати несколько изменилось к лучшему. Административный режим ее уступил свое место репрессивной системе. Законом 11 мая 1868 года предварительное разрешение было заменено уже известным нам требованием заблаговременного заявления; упразднена была и система административных предостережений и приостановок.
Залоги были сохранены, но штемпельный сбор понижен. Новое законодательство, как говорил мотивированный проект его, „прекращает для газеты административную опеку и предоставляет ее судьбу лишь ведению закона и судьи: закон определяет право, судья карает за его нарушение.
Мы не будем останавливаться на ряде отдельных законов, изданных в период времени, следующий за падением Второй Империи в сентябре 1870 года. Большая часть их постановлений вошла в закон 29 июля 1881 года, под действием которого французская печати находится в настоящее время.
Этот закон представляет собою целый кодекс, собравший воедино разбросанные в отдельных законах постановления и внесший в законодательство о печати ту цельность, настоятельная потребность в которой уже давно давала себя чувствовать. В 1876 году особая комиссия Палаты Депутатов приступила к выработке органического закона о свободе печати.
Через четыре года (в 1880 г.) эта комиссия представила Палате обширный доклад, послуживший предметом продолжительных и оживленных прений, которые вызвали ряд изменений в изготовленном законопроекте. Составленный таким образом закон был обнародован 29 июля 1881 года.
Подобно предшествовавшим законам о печати, закон 1881 года различает произведения печати периодические и непериодические. В силу особого своего характера, благодаря которому они способны оказывать более сильное влияние на общество, периодические издания подвергнуты большим ограничениям сравнительно с непериодическими.
Всякое произведение печати должно: во 1-х, носить указание имени и местожительства содержателя типографии, в которой оно напечатано, и во 2-х, в момент выпуска в свет оно должно быть представлено в двух экземплярах в соответственные учреждения (в Париже – в министерство внутренних дел, в провинциях – в префектуру, су-префектуру или мэрию).
Экземпляры эти предназначаются для национальных коллекций. При их представлении должно быть указано число напечатанных экземпляров. Таковы те два условия, которым подлежат непериодические произведения печати.
Что касается периодических изданий, то по отношению к ним новое законодательство также озаботилось уничтожением излишних преград к свободному изданию их. Оно не только не требует предварительного разрешения для них, но и освобождает их от штемпельного сбора и залогов. Ограничения, которым закон 1881 года подвергает периодическую прессу, сводятся к следующему.
Во 1-х, всякое периодическое издание должно иметь своего заведующего (gerant), на которого прежде всего падает ответственность в случаях совершения путем печати какого-либо преступления. Вот необходимые условия, которым должно отвечать это лицо: французское подданство, совершеннолетие, пользование всею полнотою гражданских прав; женщины могут быть в роли «gerant».
Прежнее законодательство (зак. 1849 г. и 1868 г.) объявляло несовместимым звание ответственного редактора газеты с званием депутата и сенатора. Новый закон уничтожает эту несовместимость.
Во 2-х, прежде чем какое-либо периодическое издание начнет выходить, должно быть представлено местному прокурору письменное заявление на гербовой бумаге с обозначением названия издания и порядка его выпуска, имени и местожительства ответственного редактора (gerant), наконец, типографии, в которой издание будет печататься.
О всякой перемене в указанных условиях и порядке издания должно быть сообщаемо в пятидневный срок. Прежде закон устанавливал известный промежуток времени (две недели по закону 1868 года) между подачей заявления и моментом выхода издания в свет. Новое законодательство молчит об этом, вследствие чего выпуск издания может последовать непосредственно за представлением заявления.
В 3-х, в момент выпуска каждого номера периодического издания два экземпляра его должны быть представлены органам судебного ведомства (а там, где нет лиц прокурорского надзора, в мэрию), и два – органам министерства внутренних дел.
В 4-х, все экземпляры каждого номера периодического издания должны иметь подпись ответственного редактора.
Таковы те ограничения предупредительного характера, которым подлежат периодические издания по современному французскому законодательству о печати. Единственная цель их – обеспечить возможность судебного преследования в случаях совершения путем печати каких-либо преступлений.
Разносная продажа всяких вообще произведений печати освобождена от стеснявших ее ранее условий. От лиц, занимающихся этим промыслом, требуется, под угрозою штрафа, лишь заблаговременное представление (в префектуру, иногда в мэрию) заявления с обозначением имени, профессии, возраста, места родины и местожительства.
Установленная законом 1881 года свобода печати не является однако неограниченною. Обеспечивая ее от стеснений, закон принял во внимание и другую сторону дела, а именно, возможность злоупотребления этой свободой в ущерб интересам общественной и личной безопасности.
Отказавшись от многих предупредительных мер, закон кладет в основу принцип репрессии на началах права и суда. Значительнейшая часть его постановлений (из 70 статей 48) заключает в себе подробную классификацию и перечисление преступлений, совершаемых путем печати, и регламентацию порядка судебного преследования их.
Постановления закона 1881 года пополнены в этом отношении позднейшими законами, из которых важнейшими являются законы 12 декабря 1893 г. и 29 июля 1894 г., вызванные пропагандою и апологиею анархических идей.
По закону 1881 года, совершаемые путем печати преступления распадаются на четыре категории.
К первой относятся действия, представляющие собою возбуждение к совершению различного рода преступлении (provocation aux crimes et delits), как, напр., убийства, грабежа и т. д.; к этой же категории отнесены и всякого рода мятежные крики и песни в общественных местах, a также и возбуждение тем или иным путем войск к уклонению их от своих обязанностей или к неповиновению властям.
Вторую категорию составляют преступления против общественных интересов (contre la chose publique).
Сюда относятся: оскорбление президента республики, как главы государства; публикование или воспроизведение ложных сообщений, если оно делается злонамеренно и сопровождается нарушением общественного спокойствия; наконец, оскорбление общественной нравственности, куда отнесено, между прочим, распространение и выставление непристойных гравюр, картин, эмблем и т. п.
Третью категорию составляют преступления против личности – диффамация и оскорбление частных лиц.
Наконец, четвертую группу составляют оскорбления иностранных государей и дипломатических представителей иностранных держав.
Совершаемые посредством печати преступления подлежат судебному преследованию на общем основании. Большая часть их ведается судом присяжных; другие, наименее значительные, – судами исправительной полиции.
По данным уголовной статистики за двадцать лет (1880-1900), опубликованным осенью 1902 года, со времени издания закона 1881 года суду присяжных подлежали 797 дел этой категории, по которым были привлечены к суду 1345 обвиняемых. По отдельным годам эти числа распределяются неравномерно.
Почти четвертая часть общего числа преследований за двадцать лет приходится на один 1894 г., когда их число доходило почти до 200. Это объясняется применением закона 12 декабря 1893 года об анархистских происках и агитации, установившего новый вид преступления печати апологию в печати преступных действий.
В силу закона 29 июля 1894 г., изданного после убийства президента республики Карно, преступления этой категории подлежат ведению судов исправительных, a не ассизов. – В общем, за указанным отступлением, суду присяжных приходилось решать дела по преступлениям печати, в среднем, в количестве 30 в год, причем подсудимых было в среднем 54 в год.
Данные статистики показывают, между прочим, что в последние годы суд присяжных проявляет большую, чем прежде, суровость в делах репрессии преступлений печати. Число оправдательных приговоров, составлявшее 47% в пятилетие 1881-1885 гг., в 1891-1900 падает до 31%.
Современное французское законодательство о печати представляет собою тип, к которому более или менее близко подходят все остальные западно-европейские государства. В основе их законодательств лежат два главные принципа: во 1-х, свобода печати от всяких стеснительных предупредительно-полицейских ограничений; во 2-х, судебное преследование преступлений, совершаемых путем печати.
[1] Вот перечень важнейших законодательных мер, относящихся к этой области:
1) декларация Генриха II (1547 г.), обязывающая в начале каждой книги выставлять имена и местожительства автора и типографа;
2) ордонанс Карла IX (1560 г.), известный в истории под названием Ordonnance de Moulins, воспрещающий печатание книг без предварительного разрешения и особых letters de privilege за государственною печатью;
3) ордонанс Карла IX (1571 г.), повелевающий, сверх прежних предписаний выставлять на произведениях печати сертификат лиц, просматривавших их;
4) ордонанс Генриха III (1587 г.), предоставляющий ректору Университета право осмотра книжных лавок и изъятия из продажи книг вредных (mauvais livres), преимущественно в религиозном отношении, которые должны быть передаваемы синдику богословского факультета.
[2] По сведениям, относящимся к 1742 году, число «королевских, цензоров» доходило в то время до 78. По каждой отрасли существовало определенное число цензоров: из 78 цензоров, действовавших в 1742 г. для цензуры богословских сочинений было 10 лиц, для юридических, книг – также 10, и т. д.; наибольшее число цензоров было для изящной словесности (belles-lettres) – 35 чел.
В 1774 году общее число цензоров доходит до 119, из которых около половины (53 ч.) занимались цензурой произведений изящной словесности.
[3] Во избежание злоупотребления доверием публики, этот указ разрешает открытие подписок лишь для значительных сочинений (ouvrages considerables), которые не могут быть напечатаны без этой помощи, и, притом лишь с согласия министра юстиции, если эти сочинения, в целом, будут одобрены цензором; это дозволение облекается в письменную форму за подписью и печатается на особом листке (prospectus), в котором обозначаются условия издания, порядок выхода и т. д.
[4] 980 ст. Code penal: «male, majeur, sujet du roi, jouissant des droits civils».
[5] Для периодических изданий, выходящих более 2-х раз в неделю размер залога определен к 100,000 фр. Этот максимальный размер понижается по мере сокращения сроков выхода и уменьшения количества населения того города, где выходит издание. Свободны от внесения залога издания, посвященные научным и промышленным целям.
[6] Изобретение системы административного воздействия на периодическую печать приписывалось некоторыми де-Персиньи: Между тем это авторство должно быть признано за Руэром, как выясняет Гранье де-Кассаньяк в «Souvenirs du seсond Empire».
Новейший историк французской печати Авенель (Histoire de la presse francaise depuis 1789 jusqu’а nos jours, Par. 1900, p. 450) рассказывает следующее: «Руэр не сразу дошел до этого открытия. Сначала в среде правительства имелось в виду собрать, координировать и кодифицировать все законы о печати, чтобы путем согласования и слития воедино отдельных мер, извлечь из этого хаоса соответственные приемы направления и обуздания журналистики.
Эта кодификационная работа была возложена на Руэра. Попытку эту он считал бесплодною, полагая, что способы, оказавшиеся в прошлом непригодными для обуздания печати, не могут явиться и в будущем надежными орудиями.
Однако, он представил принцу Людовику-Наполеону свою работу, сказав при этом: «вот, ваше высочество, работа, вами на меня возложенная. Позвольте мне добавить к этому совет – пробежав ее, бросьте ее в печку».
В последовавших затем подготовительных совещаниях Барош, человек практический и решительный, предложил установить цензуру в отношении к вопросам политическим.
Руэр выступил против этого предложения и придумал комбинацию, при посредстве которой главные редакторы газет, за которыми сохранялась полная свобода говорить все, сами ставились в положение цензоров своих изданий, под угрозою предостережений, из которых третье влекло за собою приостановку.
Таким путем ничто не подлежало цензуре, a между тем все находилось под зорким наблюдением самих же журналистов, ибо интересы безопасности издания являлись тормозом, при посредстве которого обуздывалась дерзость журналиста. Гранье де-Кассаньяк рассказывает, что когда Руэр, встретив Бароша в Государственном Совете, предложил эту комбинацию, Барош с восторгом принял ее и обнял ее автора.
По словам Кассаньяка, через несколько дней по опубликовании декрета 17 февраля 1852 г.. знаменитый журналист, главный редактор Journal des Debats, Арман Бертен, обедал у графини Ле-Гон. Разговор коснулся нового режима печати, и у Бертена спросили его мнения по этому предмету.
«О декрете, ответил он, можно сказать все, что угодно, кроме одного, – что автор его глуп.
Этот декрет заставляет меня наблюдать за уклонениями моей собственной газеты и делает из меня дарового чиновника, призванного противодействовать нападкам против конституции и охранять порядок к выгоде правительства. Могут возникнуть сомнения но вопросу о том, окажется ли эта система действительною, но никак нельзя отрицать того, что она очень искусно задумана».
[7] Опять-таки политического и общественно-экономического содержания. Впоследствии (законами 28 марта 1852 г. и 2 мая 1861 г.) от уплаты штемпельного сбора были освобождены периодические издания, имеющие исключительным своим содержанием литературу, науки, искусства и земледелие.
