I. O мере наказания вообще.
Когда наказание абсолютно, как напр. смертная казнь или изгнание (п. 251), то остается лишь применить его к виновному. Но если наказание делимо, – если оно имеет maximum и minimum, то судья должен измерить наказание соответственно величине причиненного зла и степени внутренней вины, не увлекаясь той или другой стороной.
Исходной точкой должна служить середина между двумя крайностями наказания, которая, – по мере преобладания смягчающих или отягчающих обстоятельств, – должна понижаться к minimum или возвышаться к maximum. Чем больше простора между этими двумя крайностями, тем более возможно справедливое решение, и тем более оно будет опираться на совесть судьи.
Только посредством такой власти судья в состоянии принять в уважение бесчисленные и непредвиденные обстоятельства, смягчающие или увеличивающие вину, между которыми может существовать иногда огромный простор. При такой свободе судьи степень наказания, между относительно мальм minimum и большим maximum, определение множества степеней наказания- совершенно излишне.
Поэтому таких подробных степеней мы не находим во многих новейших законодательствах. Некоторые кодексы, преимущественно же германские (как вюртемб. и баден.), исчисляют, в виде примера, смягчающие обстоятельства.
Этих обстоятельств не указывают код. прус., бавар, и ольденбург., так как это излишне. Законодательства бразил., брауншв. и действующее, исчисляя эти обстоятельства ограничительным образом, стремятся к невозможному.
В известных случаях, которые должны быть прямо указаны в законе, может представиться необходимость уменьшить наказание ниже minimum, или даже смягчить род наказания, или кроме того, как это существует в некоторых кодексах, усилить его выше maximum.
Рассматривая внутреннюю сторону преступления, мы указали уже некоторые обстоятельства, требующие такого исключительного смягчения, каковы: малолетство, пособничество или второстепенное участие в преступлении, некоторые случаи фактического заблуждения и превышение пределов необходимой обороны.
К числу таких обстоятельств следует отнести еще так называемое ограничение воли, т. е. низшую степень вины, в которой воля и сознание не уничтожены, но в известной степени ослаблены.
Хотя между вменяемостью и невменяемостью, между свободой воли и ее отсутствием ничего посредствующего существовать не может (п. 89 и 111), ибо эти два противоположные понятия взаимно исключают друг друга; но может случиться такое состояние ума, которое, не уничтожая самоопределения воли и вменяемости, однако ж заслуживает снисхождения.
Многие влияния, которые в высшей степени интенсивности уничтожают ответственность, в низшей степени должны влиять на смягчение наказания. Таковы: угрозы, принуждение, аффект, пьянство и глухонемота (срав. п. 109). Это не относится к умственным болезням, ибо в них трудно указать переходный момент, в котором имеет место только некоторое ослабление, но не уничтожение сознания.
Спор между немецкими учеными касательно таких случаев ограничения воли и ослабления сознания, главным образом произошел от употребления несоответственного термина для названия такого состояния (geminderte Zurechnungsfahigkeit, уменьшает вменяемость).
Это повело некоторых, как напр. Кестлина (System, стр. 155), к мнению, что, если юристы и лекари говорят о таких состояниях, то это следует приписать лишь трудности убедиться во многих случаях, находился ли виновник в состоянии свободной воли или нет.
Согласно существу предмета, некоторые кодексы полагают, что при вышепоказанных состояниях души необходимо смягчение не только меры, но и рода наказания. Таковы правила браунш. (60), баден. (153), саксон. (96), дармшт. (114) и бавар. (68) кодексов.
Французский закон 28 апреля 1832 (art. 463 С. р.) обобщил систему смягчающих обстоятельств, дозволяя вообще значительное облегчение наказания в случае их существования[1]. Таким образом чрезмерная строгость франц. код. отчасти устранена.
Некоторые смягчающие обстоятельства касаются только известных преступлений; таковы: нанесение тяжкой обиды виновнику (provocation) убитым или изувеченным (код. Франц. 321, 326; прус. 177, 196; бавар. 229, 235); добровольное вознаграждение вреда (бавар. 74; Ул. Имп. 1663; Ул. Ц. П. 1171; вюрт. 342, ганов. 299; баден. 395[2]; родство между потерпевшим и совершившим кражу или присвоившим вверенную ему собственность (сакс. 302, вюрт. 339, брауншв. 240, австр. 463)[3].
Два случая требуют более подробного разбора по поводу их влияния на меру наказания: – повторение и совокупность преступлений, о которых кодексы полагают отдельные правила.
II. Повторение преступлений.
Определение и виды его. Повторение преступлений (recidive, Ruckfall), в обширном смысле, означает совершение нового преступления лицом, уже осужденным за преступление. Повторение в тесном смысле или особенное имеет место тогда, когда преступник впал опять в такое же или такого же рода, преступление.
Повторение общее значит, что преступник впал в иное или другого рода преступление. Законодательства по большей части считают только особенное повторение основанием применению наказания высшей степени или рода. Кодексы франц. (56, 57, 58), итальян. (118) и испанск.[4] допускают и общее повторение.
Действующее законодательство следует той же системе; но повторение общее считает обстоятельством, усиливающим только размер наказания (Ул. Им. 131; Ул. Ц. П. 138). По мере различного воззрения наука и законодательство назначают повторению различный объем.
Одни кодексы, для вменения повторения, требуют, чтоб наказание за первое преступление было отбыто; другие довольствуются только окончательным приговором. Первая система основана на предположении неисправимости и превратности преступника; вторая на необходимости более сильного предупреждения, так как наказание, угрожающее за первое преступление, не могло удержать от новых преступлений.
Первой системы придерживаются: действующее законодательство (Ул. Имп. 131; Ул. Ц.П. 138), код. швед. IV, (11) базил., люцерн., ольденб. (55), сакс. (82) и австр. (44). Код. ганов. (111), брауншв. (58) и дармшт. (95) довольствуются отбытием части наказания.
Вторая система принята в код. франц. (56), и по его образцу в код. португ. (85), прус. (58), баден. (184), вюртемб. (124, 334) итальян. (118); в код. норверж. (VI, 21) и кантонов Thurgau, Wadt, Freiburg, S. Gallen.
Наказуемость повторения. Начало усиления наказания в случае повторения есть остаток средневековой строгости, упорно сохраняемой законодательствами. Только некоторые из них представляют в этом отношении известный прогресс. Баден. (183) и дармшт. (94) кодексы признают повторение только в известного рода преступлениях.
Баварский не полагает уже общего правила о повторении, и говорит об нем только при воровстве, разбое, укрывательстве (Hehlerei), повреждении здоровья и обмане (ст. 242, 276, 310, 319). Кодексы австр. (44, 263) и бразил. (15, 16 № 3) признают повторение только обстоятельством, увеличивающим меру наказания.
В каждой из двух вышеуказанных систем увеличение степени или рода наказания основано на предположении, которое не всегда справедливо, и иногда на деле даже ложно. Совершающий новое преступление не всегда делает это по поводу своей неисправимости, дурной привычки или пренебрежения законом: он может действовать под влиянием голода, аффекта и пр.
На основании предположения нельзя лишать свободы. В этом случае усиление наказания нарушает начало “ne bis in idem” ибо излишек наказания, превышающий обыкновенную его меру, значит вторичное наказание первого преступления.
Усмотрению судьи должно предоставить решение: свидетельствует ли повторение в данном случае об опасности со стороны преступника, и заслуживает ли он по этой причине увеличения наказания[5].
Такое увеличение должно заключаться всегда в пределах наказания и никогда не превышать его maximum, если мы не хотим наказывать два раза за одно и то же деяние. Вторая система противоречит справедливости более первой.
Но наиболее несправедливо, и на весьма слабом предположении основано, усиление наказания в случае общего повторения, преимущественно же в совершенно разнородных преступлениях, напр. если кто совершил кражу, и после в раздражении ранил другого. Здесь трудно видеть неисправимость или пренебрежение законом; необходимость же более строгого предупреждения или репрессии не представляется.
Из законодательств, признающих только особенное повторение, более последовательны те, которые не требуют, чтоб новое преступление было тождественно с первым, но только, чтоб оно было однородно с ним.
Неисправимость или необходимость более строгого предупреждения может существовать, не только тогда, когда приговоренный за воровство совершает новую кражу, но и когда он совершил разбой, обман, присвоение вверенной собственности и проч.
Такого начала придерживаются кодексы: бразил. (“delicto da mesma natureza” ст. 16, § 3), португ. (“crime о соntravencao da mesma natureza” ст. 85), австр. (“gleiches Verbrechen” ст. 44 c.), баден. (“gleichartig” ст. 183, 185). дармш. (94), саксон. (83), ганов. (111, 112), вюртемб. (124), брауншв. (59) и Устав 1864 о наказ. налаг. мир. судьями (14).
Кодексы дармшт., баден. и брауншв. определяют, какие преступления считаются однородными (gleichartig). Код. вюртемб. ссылается в этом отношении на классификацию в особенной части. Сакс. код. считает однородными все преступления, истекающие из одного мотива (каковы: корыстолюбие и половая похоть).
Вообще германские кодексы не считают однородными умышленных и неумышленных преступлений. Дармшт. же (95) и сакс. (83) прямо определяют, что повторение касается только умышленных преступлений; это вполне справедливо.
Срок для вменения повторения. В обеих системах должен быть определен срок, по истечении которого повторение не может влиять на наказание. Предположение, служащее точкой отправления для обеих систем, по истечении некоторого времени теряет свою силу. Этот срок должен быть не более срока давности.
Неужели было бы справедливо, если б истечение известного срока освобождало вполне от ответственности за преступление, но не освобождало от признания уже наказанного преступления отягчающим обстоятельством[6]? Баварский код. (242), в случаях повреждения здоровья, не вменяет повторения по истечении двух лет со времени отбытия наказания за первое преступление.
Код. вюрт. (126) и сакс. (84, 110) полагают здесь такой же срок, как и для обвинительной давности. Код. португ. (85) и прус. (60, 46) определяют 10-летний срок. Устав 1864 о наказаниях нал. мир. суд. определяет годичный срок со времени присуждения к наказанию за первый проступок.
Так как повторение не видоизменяет характера преступления, то закон не должен в случае повторения полагать более строгий род наказания, как это ошибочно делают код. франц., португ., бавар., тюринг. и бельг.
Код. баден. и прус. дозволяют превышать maximum наказания; итальян. же-только усилить меру наказания без перемены рода его. Код. испан. (125; 10 п. 17, 18; 74 п. 3) заключает в себе правила, отчасти дозволяющие изменять род наказания, отчасти противные этому (сравн. Carrara, Sulla recidiva, Lucca, 1862, стр. 21).
III. Совокупность или стечение преступлений.
Определение и виды совокупности преступлений. Она случается тогда, когда одно и то же лицо совершило несколько преступлений до окончательного приговора за одно из них. Ученые, преимущественно же немецкие, делят стечение преступлений на разнородное и однородное, согласно тому, тождественны ли стекающиеся преступления (несколько убийств) или нет (воровство, разбой, обиды).
Другие делят на формальное, идеальное или единодейственное (concurs monurgeticus) и материальное, реальное или многодейственное стечение (с. polyurgeticus). Последнее деление основано на различии совершения нескольких преступлений одним действием (А одним выстрелом ранил несколько лиц; или Б поджигает жилое строение, которое сгорает вместе с людьми), или несколькими действиями (А обокрал Б, убил В, обманул Г).
Первое из этих делений не имеет никакого практического значения, ибо не может влиять на меру наказания. И разнородность и однородность преступлений могут в данном случае свидетельствовать о развратности преступника. Второе деяние на единодейственное и многодейственное стечение несогласно с существом предмета.
Преступление есть деяние (п. 63): где одно деяние, там одно только преступление. Понятие о многочисленности преступлений зависит не от многочисленности последствий, a от многочисленности деяний. Посему единодейственное стечение преступлений немыслимо.
Если кто одним деянием произвел несколько последствий (напр. одним блюдом в одно время отравил несколько лиц), то это обстоятельство должно значительно влиять на усиление наказания; но, несмотря на то, нельзя полагать несколько деяний там, где исполнено только одно, где было одно движение, одно действие (поставление на стол отравленного блюда).
Еще ошибочнее усматривать стечение, когда одно деяние вмещает в себе черты различных преступлений (убийство и отцеубийство): здесь должно руководиться правилом “species derogat generi”. Продолжительные и утонченные споры об этом делении – для науки совершенно бесплодны.
Влияние стечения на наказание. После этих вступительных объяснений, обратимся к главному вопросу: может ли стечение преступлений, и насколько, влиять на меру наказания?
Тут представляется сразу ответ: случайное обстоятельство – если кто-либо в одно время подлежит наказанию за несколько преступлений, – не должно иметь никакого влияния на применение наказания, заслуженного преступником отдельно за каждое преступление. В таком именно смысле разрешен этот вопрос римским и каноническим правом, которые приняли начало сложения или сопоставления наказаний: “quot delicta, tot poenae”.
Ho такое начало не могло быть безусловно проведено, ибо иногда этому препятствовала физическая невозможность, напр. когда кто совершил несколько преступлений, влекущих за собою смертную казнь или когда одно из преступлений угрожало смертью или пожизненным заключением, другие же преступления – временным лишением свободы.
С другой стороны, строгость наказаний, свойственная прежним законодательствам, склоняла к исключениям из общего правила. Отсюда уже в 17 столетии обнаруживается противоположное начало, т.е. начало поглощения меньших наказаний тягчайшим.
Оба эти начала несправедливы и неуместны, как все крайности.
Начало поглощения поощряет преступника к совершению новых менее важных преступлений, так как они останутся безнаказанными, пока не будет взыскано за первое преступление. Справедливость требует, чтоб преступление не осталось безнаказанным, преимущественно когда виновник кроме того совершил другие преступления.
Сложение или сопоставление наказаний делает их более тягостными, нежели тогда, когда они отбываются с промежутками.
Сопоставление наказаний может сделаться до того тягостным, что оно будет несоответственно целям уголовной политики, что оно превысит пределы правосудия и изменит существо наказания, напр. сложение нескольких наказаний временным заключением, – составляющее итог 30, 40 или 60 лет, – есть в сущности пожизненное заключение и сокращение жизни.
Если для некоторых преступников наказание делается со временем менее тягостным; то это составляет исключительное явление. В стечении преступлений вина преступника уменьшается тем, что безнаказанность данного преступления в продолжении известного времени побудила его к совершению новых злодеяний.
Сложение наказаний не может быть с точностью применяемо и по той причине, что в случае обвинения одного лица во многих преступлениях, менее важные должны быть пропущены для того, чтоб напрасно не продлить процесса. Согласное тому правило находим, не только в обвинительном, но и в следственном (как напр. германском) процессе.
Правда лежит между двумя крайностями. Начало сложения наказаний, a priori справедливое, должно быть смягчаемо настолько, насколько сопоставление нескольких наказаний увеличивает их напряжение.
Иначе говоря, применение сложения наказаний должно состоять не в простом арифметическом сложении, но в определении такой величины, которая относительно своей вескости отвечала бы общему итогу отдельных наказаний, если б они были вынесены с промежутками. Так понимаемое начало сложения наказаний называют юридическим сложением в противоположность механическому или арифметическому.
Но, чтобы это начало могло быть справедливо проведено, должно применение его предоставить усмотрению судьи, которому можно бы дать только общее указание: что он вправе превысить maximum наказания, если сумма отдельных наказаний больше этого maximum.
Однако ж это было бы сопряжено с затруднениями, вытекающими из необходимости заменить менее строгие наказания тягчайшим по указанному законодателем тарифу.
При настоящем стремлении законодательств дать усмотрению судьи более простора посредством определения малого minimum и относительно большого maximum, требованиям справедливости и политики всего более могло бы удовлетворить так называемое посредствующее начало, состоящее в поглощении легчайших наказаний тягчайшим, с возможностью усилить последнее до maximum.
Это начало отличается сверх того своей несложностью и удобоприменимостью. Доходя до такого разрешения вопроса, мы вместе с тем убеждаемся в том, что стечение- ни отягчающее, ни смягчающее обстоятельство.
Из всех кодексов самое простое правило указывает Французский (Instr. crim. 365) и по его образцу бавар. (84), которые согласно началу поглощения определяют, что в случае стечения преступлений и проступков, только тягчайшее наказание должно быть применяемо[7]. Того же правила придерживается австрийское право (34, 267); но требует, чтобы при том обращать внимание на другие преступления.
Это законодательство приближалось бы к посредствующему началу, если бы полагало больше промежутка между minimum и maximum в отдельных преступлениях. Наиболее подходит к этому началу португ. код. (87) и Устав о нак. нал. мир. суд. (ст. 16). Испанский (76) и браз. (61) кодексы следуют началу сложения, определяя при том, что исполнение наказаний должно начинаться с самого строгого.
Прусское, брауншв., ганов., дармшт. и шведское законодательства видоизменяют это правило, определяя для временного заключения maximum, которое при сложении наказания не может быть превышено. Притом прусское дозволяет уменьшить такое сложенное наказание до maximum тягчайшего.
Таким образом эти законодательства приближаются к началу юридического сложения, признанному кодексами: сакс. (78), баденс. (170 и след.) и вюрт. (115 и след.). Последний и гановерский кодексы в некоторых случаях дозволяют перейти к наказанию высшего рода. Кодекс бельг. (58 и след., 62) и итальян. (106 и след.) отчасти применяют начало поглощения.
Действующее законодательство (Улож. Имп. 1845, ст. 165; Улож. Цар. Польс. ст. 157) полагает правило, по которому, вероятно вследствие ошибочной редакции, по мере обстоятельств придется наложить наказание, или ниже или выше суммы наказаний, следующих за каждое преступление отдельно.
В ст. 152 Уложения для Империи изд. 1866 проведены казуистически два начала, прежнее правило (ст. 165 изд. 1845) и начало поглощения, по мере того как стекающиеся наказания равносильны или же они неодинаковой важности.
Какого бы мы ни придерживались начала, за исключением механического сопоставления наказаний, всегда может представиться сомнение в том, какое наказание самое тяжкое. В наказаниях разнородных, несмотря на их продолжительность, самое тяжкое то, с которым сопряжены более строгие последствия; в однородных же то, которого maximum самый большой, несмотря на величину minimum.
Что касается последствий наказания, то должно обратить внимание на то, что, соглашаясь на посредствующее начало (п. 288), нельзя однако ж требовать безусловного его применения до того, чтоб отбрасывать последствия менее важных наказаний, поглощаемых тягчайшим. Последствия наказаний обыкновенно установляются в виду общественного блага.
Было бы удивительно, если б кто не был: удален от должности, или лишен права заниматься ремеслом, отдан под полицейский надзор или выслан из известной местности, – все это потому только, что виновник совершил другое более важное преступление. Такое ошибочное воззрение предотвращено прямым правилом итал. (116) и бавар. (84) код.
Объем понятия совокупности преступлений. Совокупность преступлений не должна быть принимаема в слишком тесном смысле; преимущественно же не должно ставить ее в зависимость от одновременного обсуждения всех преступлений одним приговором, чего ошибочно требуют некоторые немецкие законодательства, как брауншвейг. и гановер.: ибо в противном случае за каждое преступление следовало бы определять отдельное взыскание.
Необходимость справедливого наложения наказания за все преступления не может зависеть от случайных процессуальных обстоятельств.
Осужден ли кто за все преступления одним приговором или приговорами разных судов той же или различной инстанции, одновременно или разновременно, все-таки правило о наказании стечения преступлений должно быть применено, – лишь бы, в случае окончательного приговора по одному из преступлений, время совершения других предшествовало дню произнесения этого приговора.
Таково правило итальянского (117) и вюрт. (115) код. Совершение нового преступления, после произнесения окончательного приговора за другое преступление, есть факт, лежащий вне пределов понятия стечения. Здесь с одной стороны представляется преступное деяние, с другой соответственное ему наказание.
По законодательствам, – не требующим для вменения повторения, чтоб наказание за первое преступление было отбыто, – здесь имеет место не стечение, a повторение.
Таким образом, последовательность нашего воззрения требует применения правила о стечении преступлений даже и в том случае, когда преступник несет уже определенное окончательным приговором наказание, другие же его преступления, содеянные до этого приговора, находятся еще в инстанциях или в следствии.
То же самое касается случая, когда несколько отдельных окончательных приговоров должны одновременно быть исполнены над преступником и когда время совершения других преступлений опереживает число окончательного приговора за одно (срав. код. баден. 165, вюрт. 115; швед. IV, 8).
В этих двух случаях имеет место так называемое стечение наказаний (conсursus poenarum). В первом случае по мере обстоятельств следует, или назначить прибавочное наказание того же рода, или же определить новое, принимая во внимание, насколько это возможно, отбытую часть наказания. Во втором случае должно отменить все приговоры и определить одно наказание.
Стечение денежных взысканий с другими наказаниями. Причины, требующие изменения наказания, не существуют, если пеня стекается с другими наказаниями; поэтому пеня должна быть отдельно применяема (вюрт. 121, баден, 176, бавар. 84, португ. 87).
Но в случае стечения одних денежных взысканий, сумма их могла бы изменить их характер и превратить их в конфискацию. Поэтому некоторые кодексы (напр. бавар. 84) определяют деление maximum, которого денежное взыскание в этом случае никогда превышать не может.
Французское законодательство, (Inst, crim., 379) согласно принятому им правилу поглощения, полагает, что в случае обнаружения нового преступления во время прений, следствие производится только в том случае, когда новое деяние угрожает более строгим наказанием. То же самое определяет бавар. код. (85), если новое преступление обнаружено до окончательного приговора по прежнему обвинению.
IV. Преступление продолжаемое
Для ясного понятия стечения преступлений, следует не только отличить его от единичного преступления, но еще указать значение продолжаемого преступления и отношение его к этим двум понятиям.
Продолжаемое преступление имеет место тогда, когда несколько деяний, имеющих каждое характер самостоятельного преступления, находятся между собою в такой тесной связи, так что они представляются как бы осуществлением одного намерения, как бы одним преступлением.
Этот вопрос представлял почти до сего времени предмет утонченных споров между германскими учеными. Продолжаемое преступление может слагаться из деяний разнородных или однородных.
Оно слагается из деяний разнородных, когда одно деяние служит средством для другого, как напр. в сложных преступлениях (п. 186; причиняю увечье для того, чтоб ограбить; бью для того, чтоб изнасиловать; составляю подложный документ для того, чтоб обмануть) или, когда оно-последствие другого преступления (продажа или залог украденной вещи; мздоимство и совершение вследствие того злоупотребления по службе).
Но самый важный и многочисленный вид, и вместе с тем главный тип продолжаемого преступления, представляет ряд однородных деяний осуществляющих одно намерение, одну беспрестанно возобновляющуюся решимость, напр. отравление многими малыми приемами.
Доказательство продолжаемости должно истекать из обстоятельств деяния и опираться на объективное, a не на субъективное основание: ибо в противном случае преступник мог бы утверждать, что он одним намерением обнял несколько убийств или кражей в одно деяние.
С другой стороны, если намерение отчасти осуществлено и оставлено, и по истечении известного времени опять возобновлено, в таком случае нет продолжаемости намерения и деяния, но два отдельные деяния.
Если деяние состоит из нескольких действий, беспрерывно следующих друг за другом (несколько ударов топором нанесенных убийцею; поджог строения в нескольких местах), то тогда нет продолжаемого, a единичное преступление.
Занятие известным преступлением по привычке (праздношатание) или по ремеслу (лихва, постоянное недозволенное лечение, пристанодержательство), хотя по существу своему и не составляют продолжаемых преступлений, однако ж считаются таковыми, когда закон полагает учащательность условием состава этих преступлений.
В этих, преступлениях произнесение приговора составляет предел, вне которого новые деяния образуют уже новую группу продолжаемого преступления. Если бы кто за употребление фальшивых мер и весов был приговорен хотя и не окончательным решением; то следующие за тем новые правонарушения составили бы новое стекающееся с предыдущим преступлением.
Если бы же это решение было окончательно, то за новые, совершенные после него правонарушения, должно бы взыскивать отдельно. В противном случае, если бы не полагать таких пределов для продолжаемого преступления, то осуждение за одно такое преступление было бы будто уполномочением к безнаказанному совершению его в будущем (срав. Будзинский, О силе судеб. решений, Ст.-Петерб., 1861, стр. 60).
В случае принятия посредствующего начала для определения наказания при стечении преступлений (п. 288), теория продолжаемого преступления, принятая в германских кодексах (вюрт. 122, брауншв. 56, гановер. 106, дармшт. 111, баден. 181) потеряла бы практическое значение.
[1] Франц. законодатель дал бы судье более прочное основание, если бы в виде примера указал на некоторые из таких значительно смягчающих вину обстоятельств.
[2] Код. австр. (187) в этом случае признает безнаказанность всякого рода кражи и присвоения вверенной собственности. Саксон. (296-8) и брауншв. (243) тем отличаются от австр., что в важнейших преступлениях против собственности только смягчают наказание. Эта посредствующая система решает вопрос самым удачным образом.
[3] Безнаказанность, как во Франц. (380) и прус. (228) кодексах, или же применение обыкновенного наказания, как в действующем законодательстве (Ул. Имп., примечание к ст. 1664 и 1675; Ул. Ц. П., примечание к ст. 1172 и 1188), в код. бавар. (290) и баден. (390), -составляют равным образом ошибочные крайности.
Хотя последние законодательства в этом случае привлекают к ответственности только по жалобе потерпевшего, однако ж этим еще неуважены надлежаще родственные отношения.
[4] Испанский код. (art. 10, №. 17) усиливает наказание, если кто уже был осужден за другое, не менее важное или более важное преступление. Код. франц. и итальян. обращают внимание на то, совершивший преступление впал ли вновь в него.
[5] Проект бельгийский 1862 г. (ст. 68-70), признавая началом превышение maximum в случае общего повторения, представляет прогресс в том отношении, что усиление наказания делает зависимым от усмотрения судьи. Эти правила признаны новым бельгийских кодексом 1867 г. (ст. 54-56).
[6] Еще более несправедливо освященное во Франции правило, по которому, несмотря на покрытие давностью первого преступления, все таки повторение вменяется (см. Raymond de la Gorec, Dela redicive, Paris 1862, стр. 158).
[7] Французский кассационный суд делает здесь исключение для однородных наказаний, допуская сложение не превышающее maximum тягчайшего наказания. Но, так как определение наказания в пределах maximum и minimum предоставлено судье, то такое толкование может быть применяемо и к другим случаям (срав. Hocheder, в. п. с., стр. 416).
Однако ж слово только возбуждает сомнение, можно ли считать менее важные преступления обстоятельствами увеличивающими вину. Villargues (Cod. crim., ст. 365, № 25) и Chauveau et Helie (Theorie, № 395) порицают толкование кассационного суда.
