Так как граждане государства признаются не рабами, а правоспособными личностями, за ними тем самым признается и личная свобода. Но, осуществляя принудительное властвование, государство зауряд оказывается в необходимости стеснять личную свободу граждан.
Раз это необходимо, государство, конечно, имеет на это право, и самое большее, что может быть достигнуто в деле обеспечения личной свободы, это строгое ограничение допустимости стеснения свободы случаями действительной необходимости.
Стеснение личной свободы может заключаться или в непосредственных насильственных действиях, в личном насилии, или в ограничении собственно свободы движения, принимающем различные формы высылки, ссылки, запрета, отлучек, заключения. И личное насилие, и ограничение свободы применяются или в форме наказания, или в форме административных мер.
Наказания применяются только в случаях, наперед и точно определенных в законе, и при том не иначе, как по приговору компетентного суда, с наблюдением всей сложной процедуры судебного разбирательства, достаточно обеспечивающего подсудимого от личного произвола судей.
Но государство не может ограничить случаи допустимости стеснения личной свободы только случаями применения уголовного наказания. Обстоятельства могут так сложиться, что потребуется неотложное применение принудительных мер, не допускающих ни минуты промедления.
Когда органы власти являются свидетелями совершающегося преступления или сами подвергаются насилию, встречают прямое сопротивление своим распоряжениям, невозможно, чтобы они оставляли в покое и на свободе виновных, пока не будет возбуждено против них уголовное преследование.
Совершающееся насилие должно быть, конечно, отражено тотчас же, не откладывая. Совершению начатого преступления должен быть немедленно положен предел. Но не одни только преступные или хотя бы только неправомерные действия могут вызывать необходимость неотложного применения принудительных мер.
К стеснению свободы приходится иногда прибегать и по поводу действий, не предполагающих никакой виновности со стороны лиц, их совершающих, но просто опасных.
Сюда относятся, например, случаи задержания пьяных и сумасшедших, которые, в силу их ненормального состояния, могут или сами пострадать (например, пьяный – замерзнуть), или причинить вред другим; случаи задержания лиц, возбуждающих почему-либо против себя ярость толпы, например, лиц, заподозренных толпой во время пожара в поджигательстве, докторов, обвиняемых толпой в отравлении населения, и т. п.; иногда только арестовав таких лиц, их можно снасти от самосуда толпы.
В подобных случаях ни о каком наказании не может быть и речи, а между тем, без принудительных мер стесняющих личную свободу, обойтись невозможно.
Поэтому законодательство должно озаботиться определением условий их применения, которыми было обеспечено применение их лишь в случаях действительной необходимости. Условия эти различны по различию самих принудительных мер.
Непосредственные насильственные меры представляют весьма существенное нарушение личной неприкосновенности, так как последствием их легко могут оказаться телесные повреждения и даже смерть. С другой стороны, они применяются лишь как однократная, кратковременная мера, длящаяся лишь пока длится активное сопротивление.
Необходимость применения их сколько-нибудь продолжительное время знаменовала бы собою разрушение государственного порядка, наступление анархии. Борьба же с открытым продолжительным восстанием, принимающим угрожающий для государственной власти характер, регулируется уже не началами государственного права, предполагающими мирный порядок, а правом войны.
Поэтому для обеспечения от незаконного и чрезмерного применения насилия при нормальных условиях государственной жизни возможны и достаточны две меры:
1) признание за гражданами права необходимой обороны, о чем будет сказано подробнее ниже, в связи с учением об обязанности повиновения и
2) регулирование законом случаев употребления органами власти оружия и обращения их к содействию военной силы[1].
Относительно употребления оружия у нас существуют различные правила, смотря по тому, кем именно применяется оружие. Так, существуют особые правила для употребления оружия:
1) военными караулами, применяемые также и к чинам тюремной стражи (Воинский устав о гарнизонной службе, ст. 48 и 158 и Высоч. пов. 31 дек. 1887 г. о дополнении правил о вооружении тюремной стражи. Собр. Узак. 1888 г. № 21, ст. 196);
2) чинами полиции и жандармских команд (Св. Зак. т. II, Общ. Учр. Губ., ст. 688, прим. прилож.);
3) чинами таможенной стражи (т. VI, Уст. тамож., ст. 278‑372);
4) чинами корчемной стражи (т. V. Уст. питейн., ст. 4 Прилож.), и
5) чинами лесной стражи (т. VIII, ч. 1 Уст. лесн., ст. 83, 84, 85).
Правила об употреблении оружия полицейскими и жандармскими чинами различают употребление оружия чинами, действующими отдельно и в составе команд. Отдельные чины полиции могут употреблять оружие в следующих трех случаях: 1) для собственной обороны, 2) для обороны других лиц и 3) для задержания или преследования преступника.
Употребление оружия для собственной обороны допускается безусловно против нападения вооруженного и против невооруженного, если другие средства защиты были невозможны. Для обороны других лиц оружие может быть употребляемо в дело только в случаях нападения, угрожающего их жизни, здоровью или неприкосновенности.
О каждом случае употребления оружия должно быть, при первой к тому возможности, доносимо к ближайшему начальству. Кроме того, министр внутренних дел по соглашению с министром юстиции может издать ближайшее наставление о соблюдении должной осторожности в употреблении оружия.
Полицейские и жандармские команды могут приступать в действию оружием, только исчерпав все другие способы к усмирению неповинующихся и не иначе, как после троекратного громогласного о том предварения.
Без такого предварения к действию оружием можно приступить только 1) для отражения нападения на команду и 2) для спасения лиц, подвергшихся насилию со стороны не повинующихся. При этом полиция должна заботиться, чтобы при действии оружием не потерпели невиновные, и должна принять на свое попечение раненых.
Правила об употреблении оружия таможенной, корчемной и лесной стражей не делают различия между употреблением оружия отдельными чинами и целыми командами. Кроме того, они представляют и другие особенности, частью суживая, частью расширяя число случаев допустимости употребления оружия.
Так, корчемная стража может употреблять оружие исключительно для отражения открытого нападения людей вооруженных. Устав лесной различает употребление оружия: 1) лесничими и 2) лесниками и объездчиками.
Лесники и объездчики могут употреблять оружие только для собственной защиты; лесничие, кроме того, при поимке разбойников и в случаях, когда порубщики, имеющие огнестрельное оружие, приготавливаются к обороне.
Наиболее широко определено право употреблять оружие для таможенной стражи. Так, таможенные суда могут действовать оружием при всяком сопротивлении осматриваемого или задерживаемого судна.
Чины сухопутной пограничной стражи могут употреблять оружие, если кто, хотя бы отдельное лицо, переходящее границу, не послушает их оклика. Но о каждом случае поранения или убийства должно быть доносимо начальству не позже 24 часов.
Право призыва войск предоставляется (Общ. Учр. Губернск., 316 прим., полож.) генерал-губернаторам. губернаторам, градоначальникам, исправникам и полицмейстерам и ревизующим сенаторам.
Впрочем, исправники и полицмейстеры могут это делать без предварительного разрешения губернаторов только в случае крайней, неотложной необходимости, и в этих случаях они должны тотчас доносить о призыве войск губернатору. Требования эти обращаются к начальству военного отряда письменно.
Только в крайнем случае допускаются устные требования; но в таком случае лицо, передавшее устное требование, удерживается при отряде до его прибытия к месту требования. Количество отряжаемых солдат, а также нужна ли артиллерия определяется военным начальством.
Определение момента, когда следует приступить к действию военной силой, зависит от гражданской власти. По собственной инициативе начальство отряда приступает к действию только в случае нападения на отряд. Но раз решено приступить к действию оружием, все распоряжение действиями отряда переходит всецело к военному начальству.
Действию оружием должно предшествовать троекратное о том предупреждение при звуке трубы или бое барабана. Только при нападении на отряд или при необходимости охранять жизнь захваченных в руки мятежников допускается отступление от этого правила.
Дополнение. 7‑го февраля 1906 г. Высочайше утверждены новые “Правила о призыве войск для содействия гражданским властям”. (Собр. Узак. № 37, 17‑го февр. 1906 г., ст. 188).
Согласно ст. 6 этих правил, право призыва принадлежит ревизующим сенаторам, генерал-губернаторам, губернаторам, градоначальникам, начальникам полиции в городах и уездах, начальникам жандармских полицейских управлений железных дорог, начальникам отделений этих управлений и начальникам важнейших мест заключений.
Должностные лица остальных, кроме первых четырех категорий, могут вызывать войска только с согласия на то губернатора или градоначальника, за исключением лишь случаев крайней необходимости.
По-прежнему, требование о призыве войск должно быть предъявлено начальнику гарнизона или ближайшей воинской части письменно, но в случаях, не терпящих отлагательства, требования эти могут быть предъявлены:
1) словесно самим вызывающим воинскую часть или посланным им доверенным лицом, и
2) всяким иным способом, лишь бы начальник гарнизона или воинской части имел надлежащее убеждение в том, что требование о вызове сделано лицом, имеющим на то право, и точно знал место, куда должен отправить войско.
Собственно относительно употребления оружия новые правила содержат следующие постановления. Если ко времени прибытия войск на место беспорядков, последние не прекратятся, то гражданские власти, сделав последнее увещание, уполномочивают начальника прибывшей команды выполнить те мероприятия, которые могут повести к прекращению беспорядка, рассеянию толпы или захвату ее.
При выполнении этих мероприятий военное или морское начальство распоряжается самостоятельно, пока не признает свою задачу исполненною; а при отсутствии гражданских властей на месте беспорядков обязано распорядиться по своему усмотрению до прибытия гражданской власти.
Оружие (холодное или огнестрельное) может быть употребляемо войсками по передаче полномочий со стороны гражданских властей и после троекратного предупреждения (сигналом на трубе или барабане): 1) для рассеяния неповинующейся толпы, 2) против толпы, препятствующей движению войск.
Без передачи упомянутых полномочий, но с троекратным предупреждением, оружие может быть употреблено против толпы, оскорбляющей войска словами. И, наконец, не ожидая передачи полномочий и без всякого предупреждения разрешено действовать оружием:
1) против толпы или арестантов, нападающих на войска или совершающих какие-либо враждебные против них действия;
2) против производящих в присутствии войск насилия над личностью, насильственное разрушение имущества (разгром), зажигательство или убийство;
3) против препятствующих или оказывающих сопротивление к задержанию лиц, подлежащих аресту.
При действиях команд не допускается ни стрельба вверх, ни стрельба холостыми патронами для предупреждения неповинующейся толпы.
Правила 7‑го февраля рекомендуют действие огнестрельным оружием лишь “в случае неизбежной необходимости, когда никакими другими способами нельзя будет прекратить беспорядок”.
Войска прекращают свои, действия по водворению порядка лишь по распоряжению военного или морского начальства.
Оружие может быть употребляемо также караулами, часовыми, разъездами, дозорами и вообще отдельными чинами от войск, назначенных для содействия гражданским властям, в следующих случаях: для защиты самих себя, охраняемого лица или вверенного охране поста и против арестованного, совершающего побег.
Санкциею всех этих правил об употреблении оружия и военных команд служить ст. 346 Уложения о наказаниях, устанавливающая наказуемость “причинения лицами, состоящими на службе, при отправлении должности своей кому-либо с намерением без явной необходимости ран или увечья”.
Лишение и ограничение свободы не может привести к такому резкому нарушению личной неприкосновенности. Зато оно легко может получать длящийся характер. Поэтому, относительно мер ограничения свободы необходимо не только обеспечить применение их лишь в случаях действительной надобности, но и предупредить возможность излишней их продолжительности.
Образцовым законодательством в деле обеспечения от произвольного ограничения свободы является английское законодательство. Английские постановления известны под именем акта Habeas Corpus, и это выражение Habeas Corpus сделалось нарицательным для обозначения законодательных постановлений, обеспечивающих личную свободу.
Следует, впрочем, заметить, что такого английского закона, который бы официально назывался актом Habeas Corpus, вовсе и не существует. Тот парламентский статут 1679 года, которому придается это название, носит собственно следующий заголовок: акт для лучшего обеспечения свободы граждан и для предупреждения арестов за морем[2].
Название же Habeas Corpus акта он получил потому, что содержание его главным образом относится к особым судебным приказам, writs, носящим по своим начальным словам название writ of habeas corpus.
Дело в том, что в Англии издавна на основании обычного права каждый арестованный мог обратиться в суд, именно в суд королевской скамьи (court of kings bench), теперь преобразованный в отделение верховного вестминстерского суда, с требованием сделать предписание о представлении его в суд с объяснением причин ареста для обсуждения их законности.
Эти предписания, составлявшиеся прежде на латинском языке, начинались со слов habeas corpus[3], возьми тело такого-то; отсюда и название writ of habeas corpus. Суд, рассмотрев в присутствии самого арестованного законность поводов задержания, постановлял сообразно результату или освободить арестованного, в случае признания повода к задержанию незаконным, или возбудить против него уголовное преследование.
Это средство защиты против произвольных действий применялось в Англии, как мы уже сказали, искони. Но со стороны правительства обнаруживалось, особенно в ХVII столетии, в эпоху борьбы парламента с Стюартами, стремление всячески ограничить применение writ of habeas corpus.
Вследствие этого издается ряд парламентских постановлений, обеспечивающих применение writ of habeas corpus во всех случаях лишения свободы. Прежде всего в этом отношении обращает на себя внимание Петиция прав 1628 года (Petition of rights, 3 Car. I, с. 1).
Поводом к изданию этого статута послужило дело Дарнеля (Darnel’s case). Карл I, нуждаясь[4] в деньгах на ведение войны, задумал собрать их помимо парламента посредством принудительных займов. Дарнель, Корбст, Вальтер, Ирль, Геннингем и Гемпден, отказавшиеся исполнить королевское требование, были, по повелению короля, посажены в тюрьму Флит.
Считая свое заключение незаконным, они требовали habeas corpus. Во исполнение требований суда, содержавший их смотритель объяснил, что они содержатся по специальному повелению короля. Суд счел такое основание ареста законным и достаточным и оставил дело без дальнейшего рассмотрения.
Такое решение суда побудило палату общин постановить резолюцию, которою признавалось, что никто не может быть заключаем и по повелению короля или тайного совета иначе, как в случаях, определяемых законом; что потому и в случаях ареста по специальному повелению короля writ of habeas corpus должен иметь место и ведет в рассмотрению самых причин ареста.
Не довольствуясь односторонне принятой резолюцией, решено было склонить и палату лордов к совместной петиции к королю. С целью соглашения палат была устроена конференция обеих палат, причем со стороны коммонеров поддержка предложения была поручена Додлею Дигсу, Литтльтону, Сельдену и Коку.
Первый из них должен был поддерживать аргументы, основанные на common law, второй – на статутах парламента, третий – на прецедентах, и, наконец, Коку поручена была теоретическая аргументация.
Коммонерам вполне удалось убедить лордов, и королю была подана петиция, которую он после некоторого колебания санкционировал обычной формулой: soit droit fait comme est désiré.
В этой петиции прав было, однако, только выражено то начало, что writ of habeas corpus должен применяться с полной силой, по чьему бы повелению арест ни состоялся. Но не было установлено никаких практических гарантий действительного выполнения этого правила. Этот недостаток был исправлен уже после реставрации Стюартов в 1679 году.
И на этот раз внешним поводом послужил частный случай: дело Джинкса (Jenke’s case). Джинкс, лондонский купец, был арестован по предписанию тайного совета за речь, произнесенную им в лондонской городской думе, и когда потребовать writ of habeas corpus, ему было канцлером (лорд Ноттингем) в этом отказано под тем предлогом, что в это время были судебные вакации.
Джинкс был арестован в 1676 году, а уже в 1679 г. был издан пользующийся всемирною известностью акт для лучшего обеспечения свободы подданных и для предупреждения заключения за морем (Act for the better securing the liberty of the subject, and for prevention of imprisonments beyond the seas 31 Car. II, c. 2), обыкновенно; называемый Act of Habeas Corpus. В этом акте постановлено:
1) что writ of habeas corpus должен быть даваем и вовремя судебных вакаций;
2) что со времени получения предписания, в определенный срок (различный, смотря по отдаленности места заключения, но, во всяком случае, не больший 20 дней) заключенный должен быть представлен в суд;
3) что лица, виновные в неисполнении этого постановления, подвергаются штрафу в пользу потерпевшего в первый раз в 100 фунтов, во второй в 200 и удалению от должности;
4) что освобожденный раз в силу habeas corpus не должен быть вторично арестуем по тому же поводу под страхом пени в 500 фунтов;
5) что лицо, арестованное по обвинению в тяжких уголовных преступлениях (treason and felony), может требовать освобождения по habeas corpus, если дело его не будет представлено на рассмотрение присяжных в первую неделю первой сессии после его ареста, или, в случай неявки свидетелей, по крайней мере, в следующую сессию;
6) что судья, отказавший в выдаче writ of habeas corpus, подвергается штрафу в 500 фунтов;
7) что никто не должен быть заключаем в Шотландии, Ирландии, на островах Джерси и Гернси и в заморских владениях под страхом пени в 500 фунтов.
Если ко всему этому добавить, что обвинение против должностных лиц в Англии заявляется потерпевшими непосредственно суду, без всякого предварительного на то разрешения начальства обвиняемого, то будет понятно, что act of habeas corpus представляет действительно вполне достаточное обеспечение личной свободы.
Этот акт составляет как бы завершение развития в Англии законодательных постановлений, направленных к обеспечению граждан от произвольных арестов. После этого акта издавались постановления относительно второстепенных частностей, отнюдь не могущих сравниться с ним по своему значению.
Так, в 1765 году была признана судом незаконность общих предписаний об аресте[5]. В 1763 году вышел № 45 журнала North Briton, в котором содержались оскорбительные выражения относительно министров, но не были известны ни автор статьи, ни издатель, ни даже типограф, печатавший этот нумер.
Галифакс, тогдашний статс-секретарь по внутренним делам, отдал общий приказ (general warrant) об аресте лиц, виновных в написании и напечатании этого нумера Северного Британца, причем лица эти не были вовсе ближайшим образом определены.
Когда, на основании этого предписания, был арестован Драйден-Лич (Driden-Leach), он заявил, что не признает его законным предписанием об аресте, так как он не содержит в себе указания на лицо, подлежащее аресту, и, следовательно, представляется как бы направленным, против всего населения Англии.
Затем, на том же основании, он предъявил иск против арестовавших его лиц и добился в 1765 году приговора, признавшего, что для законности предписания об аресте в нем должно быть прямо указано на лицо, которое подлежит аресту, и те предметы, которые при обыске подлежат выемке.
В царствование Георга III, в 1816 году, сила Habeas corpus act была распространена на все случаи лишения свободы, хотя бы и не по обвинению в преступлении[6]. А в царствование Виктории, в 1862 году, право давать Writ of habeas corpus предоставлено и колониальным судам.
В Соединенных Штатах действуют те же начала, что и в Англии. В союзной конституции в первоначальном тексте упоминалось только, что привилегия Habeas corpus может быть приостанавливаема в своем действии только когда при восстании или нашествии того требует общественная безопасность[7].
До междоусобной войны конгресс ни разу не воспользовался этим правом. В 1805 году, во время заговора Арона Берра, сенат, правда, вотировал приостановку действия Habeas corpus, но палатой представителей это предложение не было принято. Когда возгорелась междоусобная война, возник спор о том, кому принадлежит право приостанавливать действие Habeas corpus: конгрессу или президенту.
Спор был решен в пользу конгресса. В дополнениях к конституции постановляется еще, что предписания об аресте должны быть основаны на вероятном и подтвержденном присягою объяснении и должны содержать в себе точное обозначение лица арестованного[8]. От лиц, привлеченных к уголовному следствию, не должно требоваться чрезмерных залогов[9].
Во Франции обеспечение личной свободы не восходит далее великой революции. До нее по королевскому повелению (letter de cachet) можно было всякого посадить без суда в тюрьму, и в царствование Людовика ХV такие аресты практиковались в самых широких размерах; люди заключались массами в тюрьмы и нередко совершенно забывались в заключении.
При Людовике XVI злоупотребления эти были ограничены, и при разрушении Бастилии там нашлось очень немного узников. “Но умеренность, с какою применяют законы, – говорит Батби, – не делает еще худой закон хорошим”.
Принцип личной свободы был провозглашен декларациею прав 1789 года, в форме обеспечения каждому “свободы ходить, оставаться, уезжать, не будучи задерживаемым, ни арестовываемым иначе, как с соблюдением форм, определенных конституцией”. В декларации III года это постановление воспроизведено с небольшим видоизменением.
“Никто не может, – говорится в ней, – быть арестованным, ни задержанным иначе, как в случаях, определенных законом, и с соблюдением предписанных им форм”. Следовательно, согласно с этим постановлением, случаи и формы могли быть определяемы и изменяемы простым законом, а не только конституцией.
Но эти постановления конституций, как они ни были безусловны, остались без практического осуществления. Личная свобода не была в действительности нисколько обеспечена. Конституция VIII года, повторяя прежние постановления, содержит, однако, и весьма существенное их ограничение.
Ст. 46 уполномочивает правительство, когда оно будет извещено о готовящемся заговоре против государства, давать предписания об аресте лиц, заподозренных, как участники в заговоре, с тем, чтобы они были преданы суду или отпущены на свободу не позже, как через десять дней со времени их ареста.
Сенатус-консульт 16 термидора X г. (ст. 55), установивший пожизненное консульство, уполномочил сенат продолжать такой арест на неопределенное время, и этим было уже совершенно уничтожено обеспечение личной свободы. Но, конечно, участие всего сената в обсуждении мотивов продления таких арестов должно было показаться Наполеону неудобным.
И вот сенатус-консультом 18 флореаля ХII года, установившим императорскую власть, была организована особая сенаторская комиссия личной свободы (commission sénatoriale de la liberté individuelle), которой были переданы по этим делам прежние функции сената.
Завершением этих мер, постепенно устранявших, одну за другой, гарантии личной свободы, явился известный декрет 3 марта 1810 года, прямо восстанавливавший государственные тюрьмы (prisons d’etat). Мотивом этому декрету послужило, как в нём самом сказано, то, что есть лица, которых неудобно ни предать суду, ни оставить на свободе.
В силу этого правительству присваивается право арестовать всех, кого вздумается, на неопределенный срок, с тем единственно ограничительным условием, что постановления об аресте должны издаваться в особом тайном совете (conseil privé), и что тот же совет должен ежегодно просматривать списки заключенных, решая при этом, кто может быть отпущен на свободу, и для кого должен быть еще продолжен арест.
Хартия 1814 года вновь воспроизводит постановление об обеспечении личной свободы в ст. 4. Но сила этой статьи не была обеспечена на практике сколько-нибудь действительными гарантами.
Кроме того, законами 12 февраля 1817 года и 26 марта 1820 года правительству предоставлено право содержать под арестом лиц, заподозренных в участии в заговорах против государства и королевской фамилии, не предавая их суду.
Распоряжение об аресте должно исходить из совета министров и быть подписано тремя членами кабинета. В конституции 1830 года постановление 4 ст. хартии сохранилось без изменений.
Было сделано предложение обеспечить действительную силу этого постановления, дав право лицу, претендующему на неправильный арест, обращаться с жалобой в суд, и возложить на суд обязанность рассматривать такие дела немедленно вне очереди (Предложение депутата Роже (Roger) 17 января 1835 г.); но оно не имело успеха.
После февральской революции вскоре вновь были приняты различные исключительные меры, стеснявшие личную свободу. Таковы законы 27 июня 1848 г. и особенно 29 декабря 1852 г., предоставлявшие правительству право без суда ссылать и изгонять из пределов Франции.
Покушение на особу императора 14 января 1858 года, совершенное Орсини, подало повод к изданию закона 2 марта 1858 года, установившего суровую наказуемость самого приготовления к совершению государственных преступлений и давшего правительству широкие полномочия на осуществление административной ссылки и высылки.
Изложение условий, в какие ставит французское право обеспечение личной свободы, было бы неполно, если бы мы не упомянули еще о так называемой конституционной гарантии должностных лиц.
В прямую противоположность английскому праву французское законодательство не допускало до самого последнего времени судебного преследования должностных лиц иначе, как с предварительного разрешения на то государственного совета.
Это было постановлено в видах обеспечения строгого разделения властей исполнительной и судебной. Полагали, что, допуская судебное преследование должностных лиц, этим самым подчиняли власть исполнительную власти судебной и лишали первую должной самостоятельности.
В конституции 1791 года судебное преследование должностных лиц, за действия, совершаемые ими при осуществлении своих правительственных функций, было запрещено безусловно (les juges ne pourront citer devant eux les administrateurs pour raison de leurs fonctions).
В Конституции VIII года эта слишком общая формулировка была заменена более практическим определением, что “агенты правительства”, за исключением министров, не могут быть преследуемы за деяния, относящиеся к их службе, иначе, как по постановлению о том государственного совета (ст. 75).
Это постановление сохранялось в силе без перерывов вплоть до установления в 1870 году правительства народной обороны, которое декретом 19 сентября 1870 года отменило это постановление.
Понятно, что эта отмена представляется важнее самых торжественных провозглашений неприкосновенности личной свободы, так как открывает гражданам возможность привлекать к судебной ответственности всякое должностное лицо, незаконно стесняющее их личную свободу.
Имперское германское законодательство коснулось обеспечения личной свободы лишь насколько дело идет об аресте для целей уголовного преследования. Относящиеся сюда постановления содержатся в имперском уставе уголовного судопроизводства 1877 г.
Арестованный без предварительного о том постановления судебной власти[10] должен быть тотчас же представлен судье, который не позднее следующего дня должен постановить определение об его аресте или освободить его.
К случаям чисто полицейского ареста, который совершается вне связи с возбуждением уголовного преследования или для охранения безопасности, самого арестуемого, или для охранения общественного спокойствия и порядка, и теперь применяются постановления партикулярных законодательств.
Так, в Пруссии для этих случаев сохраняет силу закон 12 февраля 1850 г., требующий, чтобы арестованный полицией был не позже следующего дня или представлен компетентному суду, или выпущен на свободу[11]. Ольденбургская конституция, напротив, удлиняет этот срок до 3 суток[12].
Решительное большинство конституций содержит постановления относительно обеспечения личной свободы. Одни ограничиваются простым провозглашением личной неприкосновенности[13]. Другие присоединяют к этому постановление, что арест допускается не иначе, как в случаях, определенных законом, и с соблюдением законом установленных форм[14].
Конечно, подобные определения не могут иметь большого практического значения. Но многие конституции дают и более подробные постановления. Так бельгийская конституция, § 7, допускает арест без предварительного постановления о том судебной власти только в том случае, если лицо будет застигнуто при совершении преступления[15].
Но тут, очевидно, совершенно опущены из внимания случаи полицейского ареста, никакого отношения не имеющего к совершению преступлений. Более целесообразными представляются поэтому постановления тех конституций, которые определяют только максимальный срок полицейского ареста, например, трехдневный[16].
Еще большее практическое значение имеет постановление австрийского конституционного закона о правах граждан, 21 декабря 1867 года, что во всех случаях незаконного ареста обязанность вознаграждения потерпевшая падает на само государство (§ 8).
Вслед за обеспечением от произвольных арестов следует поставить неприкосновенность частного жилища. Человек не может чувствовать себя свободным, если он по крайней мере у себя дома не будет полным хозяином. Но и неприкосновенность жилища не может быть безусловна.
Во-первых, допускается насильственное проникновение органов власти в частное жилище в исполнение состоявшегося о том определения суда. Только в Англии допускается насильственное проникновение лишь в исполнение определений одних уголовных судов.
Для производства описи имущества или задержания должника по приговору гражданских судов насильственное проникновение не допускается. Кроме того, в Англии требуется, чтобы предписание о производстве обыска не имело общей формы: в нем должна быть обозначена с точностью личность хозяина жилища, как это было установлено в 1768 году по делу Вилькса[17].
Во-вторых, и без предварительного о том постановления суда полиция может проникнуть силою в частное жилище в следующих четырех случаях: 1) когда в него скроется преследуемый преступник 2) когда имеются основания предполагать, что в самом жилище совершается преступление; 3) при призыве помощи изнутри дома, и 4) когда жизни находящихся в доме грозит опасность от пожара, наводнения и т. п[18].
Постановления конституций относительно неприкосновенности частного жилища имеют совершенно общий характер.
Лишь иногда включаются в них и более специальные определения; так, испанская конституция, § 6, требует, чтобы домашние обыски производились не иначе, как в присутствии хозяина или членов его семьи; так, португальская, § 145, V, и бразильская, § 179, VII, допускают насильственное проникновение в частное жилище ночью только в случаях пожара или наводнения.
Частная переписка представляет как бы продолжение частного жилища; она имеет то же значение, как и разговор, который ведется в частном доме. Поэтому вполне последовательно, что в конституциях, наряду с неприкосновенностью частного жилища, провозглашается и неприкосновенность частной переписки.
Но современная государственная жизнь не выработала, однако, до сих пор никаких практических гарантий этой неприкосновенности. Даже в Англии практикуется перлюстрация частной переписки.
В 1844 году, когда обнаружилось, что министром внутренних дел Грагамом (Graham) были распечатываемы письма Мадзини, это послужило поводом к вопросу в палате общин и назначению особой комиссии для расследования дела.
Комиссия обнаружила, что перлюстрация практикуется издавна и в довольно широком объеме. Лорд Раднор (Randor) предложил издать закон, воспрещающий вскрытие администрацией частных писем, но проект этот был отвергнут при первом же чтении в палате лордов[19].
К индивидуальной же свободе относят, кроме того, свободу передвижения и свободу занятий. Но эти виды свободы сводятся к отсутствию в законодательстве соответствующих ограничений – и только. Им не соответствует каких-либо обязанностей, возложенных на органы правительства. К тому же, дело собственно сводится к отмене лишь прежних устарелых ограничений.
Постановления нашего законодательства весьма мало обеспечивают поданных от произвольных ограничений свободы.
[В настоящее время ст. 73 свода основных государственных законов изд. 1906 года гласит: “Никто не может быть задержан под стражею иначе, как в случаях, законом определенных”, а ст. 75 провозглашает: “жилище каждого неприкосновенно. Производство в жилище, без согласия его хозяина, обыска или выемки допускается не иначе, как в случаях и в порядке, законом определенных”.]
У нас не только не установлено надлежащих средств обеспечения того, чтобы личное задержание по распоряжению административной власти допускалось лишь в случаях действительной необходимости и не длилось больше того, чем это необходимо, но административная власть сверх того вооружена правом устанавливать такие ограничения свободы, которые отнюдь не могут быть оправданы необходимостью.
Ограничение личной свободы вне условий уголовного правосудия может быть оправдано только настоятельною необходимостью, когда требуется предотвратить немедленно угрожающую непосредственную опасность или сломить сопротивление распоряжениям власти, или положить предел незаконным действиям.
Но для достижения всех этих целей достаточно предоставить право наложения полицейского ареста. Для немедленного достижения одной из этих целей не может быть необходимости в административной ссылке или в установлении полицейского надзора. Оба эти вида ограничения личной свободы – меры длительные, рассчитанные на отдаленные последствия, непригодные к достижению немедленного результата.
Между тем, наше законодательство предоставляет администрации даже дискреционную власть, т. е. власть по своему свободному усмотрению ссылать неблагонадежных лиц во все места европейской и азиатской России и подвергать их полицейскому надзору с крайне стеснительными ограничениями свободы, доходящими почти до полного бесправия.
Относительно личного задержания по распоряжению административной власти в нашем законодательстве имеются различные постановления, смотря по тому, принимается ли эта мера, как средство пресечь преступнику возможность уклониться от суда и следствия или скрыть следы преступления – т. н. судебно-полицейский арест, или же независимо от целей уголовного преследования – чисто полицейский арест.
Постановления эти вообще очень неполны и неудовлетворительны.
Еще о судебно-полицейском аресте в судебных уставах содержатся более определенные правила, а именно: в 256 и 258 ст. уст. уг. суд. Они заключаются в следующем: до прибытия судебного следователя полиция принимает необходимые меры для пресечения подозреваемому возможности уклониться от следствия, если:
1) подозреваемый застигнут при совершении преступного действия;
2) если потерпевший от преступления или очевидец укажут прямо на подозреваемое лицо;
3) если на подозреваемом или в его жилище будут найдены явные следы преступления;
4) если вещи, служащие доказательством преступления, принадлежат подозреваемому или оказались при нем;
5) когда он сделал покушение на побег;
6) когда подозреваемый не имеет постоянного места жительства.
Таково общее правило. Полномочия чинов жандармских управлений в этом отношении значительно шире. Согласно ст. 261 уст. уг. суд., они могут задерживать подозреваемого во всех тех случаях, “когда подозреваемый до прибытия полиции может скрыться”.
Относительно чисто полицейского ареста постановления нашего законодательства менее определены. Они содержатся частью в Уставе о предупреждении и пресечении преступлений, частью в Наказе чинам уездной полиции.
Мы находим тут прежде всего общие положения: “Полиция имеет надзор, чтобы никто в противность должного послушания законным властям ничего не предпринимал. Она пресекает в самом начале всякую новизну, законам противную” (Уст. пред. и прес. прест., ст. 119).
В случае покушения, клонящегося к нарушению спокойствия, полиция обязана уведомить о том губернское правление, не допускать приведение такого покушения в исполнение и смирить нарушителя покоя по мере данной ей власти (ib., ст. 120).
Как же определена в законе эта мера данной полиции власти для усмирения нарушителей покоя?
В общем учреждении уездной полиции постановлено, что полиция в случае нарушения благочиния и порядка оказывающих явное и насильственное сопротивление ее требованиям берет, в определенных законом случаях, под стражу (Общ. учр. губ., ст. 688). Отсюда можно бы было заключить, что наш закон допускает полицейский арест лишь в точно определенных законом случаях.
Но назначение этого постановления совершенно парализуется тем, что ст. 711 Общего учреждения уездной полиции вменяет в обязанность уездным исправникам и полицеймейстерам под страхом ответственности за бездействие власти в крайних случаях, нетерпящих отлагательства, принимать на месте все надлежащие меры для охранения общественной безопасности. Сюда, конечно, подойдет и полицейский арест.
Кроме этих общих и довольно неопределенных постановлений в Уставе о предупреждении и пресечении преступлений и в Наказе полиции содержится несколько специальных указаний на случаи, когда должен быть применяем полицейский арест. Устав о пред. предписывает полиции задерживать:
1) тех, которые по улицам и переулкам кричать и песни поют, ночью, в неуказанные часы, ходят и в пьяном виде шатаются (ст. 154);
2) уличенных в прошении милостыни, причем закон прямо оговаривается, что они должны быть забираемы “без всякого притеснения и страха, но с осторожностью и человеколюбием” (ст. 163) и
3) намеревающихся драться на дуэли: их должно “развести и отдать под присмотр, доколе помирятся” (ст. 234).
В Наказе полиции предусмотрено: 1) задержание сумасшедших, которые окажутся вне домов своих (Общ. учр. губ. 818) и 2) взятие под присмотр нарушителей порядка в церквах и во время крестных ходов, в случае буйственного с их стороны сопротивления (ib., ст. 800).
Никакого специального порядка обжалования распоряжений полиции и по взятии под арест наш закон не устанавливает.
Поэтому, лицам, подвергшимся произвольному полицейскому аресту, остается только добиваться наказания виновного в том чиновника по ст. 348 уложения о наказаниях, предусматривающей взятие кого-либо под стражу без всяких достойных уважения причин, или хотя и по законным причинам, но без соблюдения установленных на то правил. Но это не может быть признано достаточной гарантией личной свободы.
Во-первых, наказание может иметь место только в случаях действительной виновности арестовавшего; неправильный же арест может быть результатом излишнего рвения по службе, ошибки, неправильного толкования закона. Возможность в подобных случаях обвинительного приговора весьма сомнительна.
Во-вторых, предание суду должностных лиц зависит у нас от начальства обвиняемого, и если начальство встанет на его сторону, невозможно потерпевшему от неправильного ареста добиться даже и суда над виновным.
Содержащимся под стражею не возбраняется писать всякого рода бумаги, относящиеся до их имения и лица, но бумаги эти могут быть отправляемы по их назначению только по предварительному рассмотрению лицами местного прокурорского надзора и через их посредство.
Если в них будет найден предмет, препятствующий их представлению, они возвращаются их подателям с объяснением причины (Уст. о содержании под стражею, ст. 232 и 234).
Кроме ареста, как мы уже говорили, наше законодательство предоставляет вне судебного порядка налагать административную ссылку и полицейский надзор.
Как бы сознавая исключительность и чрезмерность таких полномочий, закон обставляет их применение такими формальностями, выполнение которых требует не меньше времени, чем судебное производство, и тем делает еще сомнительнее возможность доказать необходимость внесудебного применения подобных мер.
Полицейский надзор, учреждаемый по распоряжению административной власти, может быть или 1) негласный, или 2) гласный. Негласный надзор не регулируется никакими законодательными постановлениями. Повод и порядок его назначения вполне зависит от усмотрения администрации. Напротив, гласный надзор весьма подробно регулирован законом 12 марта 1882 г. (Уст. о пред. и прес. прест., ст. 1, прим. 2, прилож. II).
Он назначается, как мера предупреждения преступлений против существующего государственного порядка над лицами, вредными для общественного спокойствия по постановлениям особого совещания при министерстве внутренних дел, под председательством товарища министра внутренних дел, заведующего полицией, из двух членов от министерства внутренних дел и двух от министерства юстиции, утверждаемым министром внутренних дел.
Срок полицейского надзора определяется каждый раз особо, но не может, однако, превышать 5 лет.
От лица, отданного под надзор, отбираются документы о его звании и вид на жительство, взамен сего ему выдается особое свидетельство, без обозначения, однако, в нем, что лицо состоит под надзором.
Поднадзорный обязан жить в определенном ему для этого месте, испрашивая на каждую отлучку особое разрешение, в пределах уезда – местного начальника полиции, в пределах губернии – местного губернатора и других губерний – министра внутренних дел.
Разрешения эти даются во всяком случае только на определенный срок и в точно определенную местность (город, село, посад и т. п.) без предоставления права останавливаться в пути, за исключением случаев болезни или других непреодолимых причин, о чем поднадзорный немедленно заявляет местной полиции для удостоверения справедливости его заявления и отметки о сем в его проходном свидетельстве.
По прибытии в место назначения поднадзорный должен в течение суток явиться к местному полицейскому начальству и представить свое проходное свидетельство.
Поднадзорный обязан являться в полицию по всякому ее требованию. Полицейская власть имеет право входить в квартиру поднадзорного во всякое время, производить у него обыски и выемки, составляя о том протокол. Местный губернатор может запретить поднадзорному хранение оружия.
Поднадзорному безусловно запрещается:
1) состоять на государственной или общественной службе;
2) быть учредителем, председателем и членом частных обществ, компаний и конкурсов;
3) заниматься педагогической деятельностью;
4) принимать учеников для обучения искусствам и ремеслам;
5) чтение публичных лекций;
6) всякого рода публичная деятельность;
7) участие в публичных сценических представлениях;
8) участие в публичных заседаниях ученых обществ;
9) содержание типографий, литографий, фотографий, библиотек для чтения и службы при них;
10) торговля книгами и всякими принадлежностями и произведениями тиснения;
11) содержание трактирных и питейных заведений и торговли питиями.
Не иначе, как с разрешения министра внутренних дел, поднадзорный может быть: 1) допущен к письменным занятиям в правительственных и общественных учреждениях по найму, 2) опекуном или попечителем, 3) поступать в учебные заведения, хотя бы частные, 4) заниматься врачебной, акушерской и фармацевтической практикой.
С другой стороны, министр внутренних дел может поднадзорным воспретить: непосредственное получение почтовой и телеграфной корреспонденции. Строгость надзора и срок могут быть уменьшены, по представлению местной власти, министром внутренних дел. Поднадзорный, не имеющий средств и заработка, получает пособие от казны.
За неисполнение установленных для них правил, поднадзорные подвергаются аресту при полиции: 1) властью местного начальника полиции – до 3‑х суток, 2) губернатором – до 7 дней и 3) министром – до одного месяца и при том не только при полиции, но и в тюрьме, независимо от состояния поднадзорного.
Административная ссылка нашим законодательством допускается в двух различных формах:
1) высылка лиц, вредных для государственного и общественного спокойствия в какую-либо определенную местность европейской или азиатской России на основании закона 14 августа 1881 г. (Уст. о пред., ст. 1, прил. 1, ст. 32‑36), и
2) высылка в восточную Сибирь инородцев и лиц оседлого русского населения, обвиняемых или подозреваемых в неоднократных кражах лошадей и скота на основании закона 24 января 1886 года (Уст. о пред., 227, Приложение).
Административная высылка лиц, вредных для государственного и общественного спокойствия, назначается тем же порядком, как и гласный полицейский надзор.
Первоначально такая высылка допускалась только в отношении к частным лицам, но П. К. М. 11 июля 1887 г. слово частный исключено, и, следовательно, теперь такая высылка может быть применена ко всякому лицу, хотя бы состоящему на общественной или государственной, даже судебной службе.
Срок высылки – от одного года до пяти лет; высланный таким порядком ipso jure подвергается на все время высылки гласному полицейскому надзору.
Высылка в восточную Сибирь лиц, подозреваемых в краже коней и скота, применяется только в трех местностях:
1) в Астраханской губернии,
2) в Сальском округе области войска Донского,
3) в Ставропольской губернии, во всех уездах для калмыков и инородцев-магометан, [в уездах же Благодаринском и 10 волостях Прасковейского и для лиц оседлого русского населения, приписанных к сельским обществам,
4) в областях Кубанской и Терской.
Вопрос о такой высылке возбуждается местным начальством и разрешается окончательно для Сальского округа и двух названных областей министром военным, а для инородцев-магометан Астраханской и Ставропольской губернии главноуправляющим землеустройством и земледелием, в обоих случаях по соглашению с министром внутренних дел.
Последним же решается высылка других, кроме инородцев-магометан, лиц из упомянутых губерний. См. прил. к ст. 277 Уст. пред. прест. по прод. 1906 г.]
[1] L. v. Stein. Innere Verwaltungslehre, IV. 1867. Das Polizeirecht, §§ 60‑74
[2] Act for the better securing the liberty of the subject and for prevention of imprisonments beyond the seas 31 Gar. II c. 2.
[3] Habeas corpus subjiciendum et recipiendum, juxta quod curia consideraverit una cum causa captionis et detentionis.
[4] Подробное изложение этого дела у Broom, Constitutional law. 1866, p.p. 162‑207.
[5] Broom, Constitutional law. 525‑547.
[6] 56 Ges. III с. 100. An act for more effectually securing the liberty of the subject.
[7] Конст. Art. I, sect. 9, § 2.
[8] Art. IV.
[9] Art. VIII.
[10] Эти случаи немецкое законодательство называет vorläufige Festnahme;
[11] Rönne. Staatsrecht, II. 40‑45.
[12] Gr. Meyer. Staatsrecht, 569.
[13] Напр. Вюртембергская, § 24 и Баденская, § 13-
[14] Итал. § 26; Норв., § 8; Бав., § 8; Чили, § 12; Голландская, § 151.
[15] Подобные же постановления содержатся в конституциях Румынии, § 13, и Перу, § 18; Португалии, § 145. IX; Бразилии, § 179, X.
[16] Датская, § 80; Исландская, § 48; Мексиканская, § 18 и 19; Испанская, § 4; Греческая, § 5.
[17] Broom. Constitutional law. 549.
[18] L. Stein. Verwaltungslehre, IV, Polizeirecht, 151‑158.
[19] Фишель. Государственный строй Англии. 96. Todd. Parlam. Regierung, I, 235. Broom. Constitutional law, 615.
