Если юридические сделки кристаллизуются, как мы это видели, в известные типы, представляющие их законный состав (essent. neg.), то это не значит, чтобы к ним нельзя было прибавить ничего, не принадлежащего к этому составу и обязанного своим происхождением свободному усмотрению сторон.
Законный состав сделки не исключает дополняющих его индивидуальных определений частной воли, так как люди – не шаблоны, и то, что кажется достаточным при обычном ходе жизни, может в иных обстоятельствах оказаться и недостаточным.
Правда, существуют сделки, которые не допускают в своем составе никаких дополнений и изменений: таковы, напр., брак, узаконение, усыновление, переход собственности по ипотечным книгам и т. д.
Но вне этого круга чисто легальных по своему составу сделок (actus legitimi) стороны могут вводить от себя в подавляющее большинство сделок и такие фактические моменты, которые расширят или сузят их содержание и более или менее приблизят его к их настоящим потребностям и целям.
Эти присоединяемые к сделке волей ее сторон и осложняющие ее законный состав части сделки и называют обыкновенно добавочными определениями, из пестрой массы которых выделяются два, а иногда и три наиболее важных вида: условие, срок и так наз. modus, передаваемый на русский язык описательным выражением: “возложения обязанности”.
Сходство этих трех добавочных определений сделки между собой состоит в том, что все они во-первых, одинаково добавочны, т. е. не входят в законный состав сделки, хотя и могут иметь такое существенное значение, что без них данная сделка вовсе не была бы заключена; во-вторых, все они отвлекаются в известной мере от настоящего и приспособляют содержание сделки к будущему положению дел.
Отличие же, в частности, условия от срока лежит в том, что там юридические последствия сделки приурочиваются к неизвестному будущему событию и могут как наступить, так и не наступить, здесь – эти же последствия приурочиваются к достоверному в будущем событию и всегда наступают.
Но как условие, так и срок отличаются от “возложения обязанности” тем, что там юридические последствия обусловливаются или задерживаются будущим событием, здесь – они наступают без всякого условия или задержки и обязывают только к известному действию. Рассмотрим теперь каждое из этих добавочных определений сделки в отдельности.
А) Условие (condicio)
Слово “условие” употребляется на юридическом языке в широком и тесном, или техническом, смысле. В широком смысле условием называют всякий акт соглашения между двумя или несколькими лицами, или ту часть этого соглашения, без которой другие его части не могли бы существовать.
В первом случае мы говорим о заключении “условия”, как говорим о заключении сделки, и понятие условия совпадает с понятием общего состава сделки. Во втором случае мы имеем в виду существенные части состава сделки, ее essentialia (conditio juris), и тут понятие условия сближается с понятием самого основания сделки.
Но в тесном, или технически юридическом, смысле условие не смешивается ни с общим, ни с существенным составом сделки. Условие в этом смысле есть только добавочное и чуждое само по себе законному составу сделки определение частной воли, которым юридические последствия сделки ставятся в зависимость от наступления или ненаступления какого-либо неизвестного и лежащего в будущем события.
И это событие обусловливает только юридические последствия сделки, но не самую сделку, которая существует уже в настоящем и рассматривается независимо от своих нерешенных еще последствий. Поэтому, напр., более позднее завещание, сделанное под каким-либо условием, отменяет более раннее завещание, если это последнее даже ничем не условлено[1].
Обычную грамматическую форму условия представляют два поставленных во взаимную связь предложения, из которых первое начинается частицей “если”, а второе – частицей “то”. Но это, конечно, не единственная и, может быть, даже не наиболее употребительная в гражданском обороте форма условных сделок.
Можно, напр., обязаться к выдаче известной суммы денег для постройки дома, – и эта постройка окажется условием выдачи денег, – или обязаться к приобретению известного числа акций на какое-нибудь предприятие в предположении, что значительная часть тех же акций будет разобрана другими лицами, – и это предположение опять составит условие данного обязательства.
Чтобы оценить практическое значение условной сделки, надо вдуматься в отношение между ее составными частями. Предложение, начинающееся с частицы “если”, выражает мотив сделки, перенесенный в будущее. Предложение, открывающееся частицей “то”, указывает на обусловливаемый этим мотивом результат.
Поэтому условная сделка имеет значение антиципации, или предварения будущего. Она принимает вперед меры на случай того или другого положения вещей, имеющего возникнуть в момент наступления условия.
Например, я хочу купить имение, которое и продавец хочет уступить мне, но у меня нет сейчас денег, которые я рассчитываю получить только по наступлении известного события. Ставя наступление этого события условием данного приобретения, я и продавец имения достигаем желанной цели, которая без этого условия была бы недостижима.
Или: должностное лицо нанимает в столице квартиру на случай своего перевода в столицу, или выговаривает себе отступление от подобного же договора найма в случае своего перемещения в другой город. Еще пример: я обязываюсь купить известный участок земли, если в его окрестности пройдет предполагаемая железная дорога, и т. д.
Все это имеет огромное практическое значение. “Ни один гражданский оборот, как бы ничтожен он ни был, – писал Иеринг, – не может ограничить себя исключительно потребностями настоящего. Уже простейшие потребности толкают человека к будущему, и право должно указать ему формы, в которых он мог бы обеспечить это будущее за собой, за своими целями.
Кто, имея надобность в каком-нибудь сервитуте, ввиду сооружаемого им здания, мог бы ждать окончания постройки этого здания для обеспечения за собой неотложно требуемого сервитута? Отсюда – необходимость для гражданского оборота срока (dies ex quo). Но одного срока недостаточно.
Целесообразные и необходимые распоряжения о будущем зависят часто от различных состояний этого будущего. Если бы они предпринимались только на основании настоящего, то во многих случаях от них пришлось бы воздержаться. Вот где лежит основание оборотной потребности в условии. Оно только и дает полное и практическое выражение идее юридического господства над будущим.
Притягивая к кругу наших действий различные комбинации, расчеты, ожидания и предоставляя нам средство распоряжаться тем, что только возможно, с такой же уверенностью, с какой мы распоряжаемся тем, что уже существует, – условие эмансипирует нас от рамок настоящего и подчиняет нам будущее, без подчинения нас этому будущему”[2].
Отсюда уже видно, как ошибочно представление Савиньи и большинства следующих за ним немецких пандектистов об условии, как о так наз. “самоограничении воли”.
В основании этого представления лежит, очевидно, смешение понятия условия в житейском и широком смысле, – где оно действительно ограничивает волю или как ее необходимый мотив (я хочу только в известных условиях, а не безусловно), или как часть законного состава сделки (я могу хотеть только в предписываемых объективным правом условиях), – с условием в технически-юридическом смысле, которым область господства частной воли не только не ограничивается, а, напротив, расширяется от настоящего на будущее.
Это условие, в своем юридическом строении, есть форма, при посредстве которой сделка, стоящая, по общему правилу, в зависимости только от своего законного состава, ставится еще в такую же зависимость и от своих мотивов.
Это, так сказать – индивидуальное распространение фактического состава сделки, придаток к ее законному составу, как это видно уже из римского обозначения условия словами: condicio.
Устанавливаемая условием зависимость юридических последствий сделки от наступления какого-нибудь будущего и неизвестного события выражается в том, что эти последствия или возникают, или прекращаются с наступлением обусловливающего их события. Отсюда – основное различие между суспензивными, или отлагательными, и резолютивными, или разрешительными условиями.
Первыми обусловливается возникновение, вторыми – прекращение юридических последствий сделки, и обе категории условия одинаково предполагают до своего наступления промежуточное и нерешенное состояние права: в первом случае – состояние бездействия, переходящее с наступлением условия в полноту действия; во втором – деятельное состояние, разрешающееся с тем же наступлением условия в полную бездеятельность.
Эта нерешенность юридического состояния во все время перед наступлением условия и эта неизвестность поставленного самими сторонами условия – составляют характерные черты условия в технически-юридическом смысле и отличают его от других только отчасти сходных с ним юридических фактов, которые называют часто “ненастоящими условиями” именно потому, что эти последние не заключают в себе ни элемента неизвестности, ни инициативы участников сделки.
Где нет неизвестности, и притом объективной, т. е. такой, которая лежит в природе вещей, а не только в сознании участников сделки, там нет и условия. Его нет и там, где обусловленность юридических последствий есть результат определений, посторонних воле участников сделки. Поэтому из понятия условия исключается а) по отсутствию элемента неизвестности:
во-первых, все, что принадлежит настоящему и прошлому.
Область объективно неизвестного есть только будущее, и если ничто не мешает обусловливать сделки и обстоятельствами, лежащими в прошлом и настоящем, и только субъективно неизвестными, то такие сделки не будут условными уже потому, что они не вызовут того неопределенного и нерешенного состояния юридических отношений, которое составляет главную особенность условных сделок и главное основание для специального регулирования возникающих здесь отношений.
При обусловленности сделки событием, которое объективно известно и неизвестно лишь для ее сторон, мы получим такую альтернативу: или это событие имело место, и тогда сделка была с самого начала безусловная, или оно не имело места, и сделка не произведет никаких последствий, как бы ее вовсе не было.
Но так как и в будущем многое может быть объективно известно, то из понятия “условия” исключаются:
во-вторых, и все невозможные условия, т. е. такие, о которых уже при заключении сделки можно сказать, что они не наступят – все равно, по естественным или юридическим основаниям.
Приведем примерно упоминаемое римскими юристами условие коснуться пальцем неба (“si coelum digito tetigeris”), или условие о приобретении вещи, изъятой из гражданского оборота. Здесь с самого начала ясно, что условие не наступит, и не возникнет также предполагаемого им состояния нерешенности данного юридического отношения.
Поэтому в подобных случаях и не может быть вопроса об условном или безусловном характере сделки, а может быть вопрос только о действительности или недействительности сделки, поставленной в связь с невозможным условием, и этот вопрос разрешается различно, смотря по значению как этой связи, так и самой невозможности условия.
К невозможным причисляют обыкновенно и безнравственные условия, запрещенные объективным правом, и новые законодательства сходятся с римским правом в том, что они объявляют все сделки, заключенные под таким условием – все равно, суспензивным или резолютивным, – одинаково недействительными.
Это само собой объясняется тем, что условие вводится сторонами в состав сделки и не может содержать в себе ничего, что ставило бы ее в противоречие с принудительными запретами права. Но здесь необходима следующая оговорка.
Невозможные условия ведут, по общему правилу, к недействительности сделки тогда, когда они выступают, в то же время, суспензивными условиями и от них зависит наступление каких-либо юридических последствий.
Наоборот, если невозможное условие есть резолютивное и им определяется только прекращение каких-нибудь юридических последствий, то оно не вредит действительности сделки и остается без влияния на нее.
Во Французском кодексе мы находим еще такое ограничивающее влияние невозможных условий постановления (art. 900): присоединенные к возвозмездным сделкам, эти условия аннулируют эти сделки; присоединенные, напротив, к безмездным сделкам, как посмертным, так и прижизненным, они только зачеркиваются и оставляют эти сделки в силе.
Это постановление представляет собой не что иное, как неудачное обобщение и расширение одного из римских правил толкования юридических сделок.
В силу этого правила невозможные условия должны вести, в случаях сомнения, к недействительности только прижизненных сделок, тогда как распоряжения последней воли, ввиду уважения к этой воле, должны, по возможности, удерживаться в силе, а присоединенные к ним невозможные условия – считаться как бы не существующими и не препятствующими исполнению этих распоряжений.
Но это правило толкования может применяться только там, где невозможность условия не сознается тем, кто его ставит.
Если же это сознание налицо, как, напр., в случае отказа известной суммы денег под условием воздушного полета на Луну, то единственно допустимым толкованием такого распоряжения последней воли нормального человека было бы то, что это распоряжение есть дурная шутка или замаскированное нежелание какого бы то ни было отказа.
Применение к подобным случаям римского правила толкования последней воли было бы противно как справедливости, так и самому принципу уважения последней воли, и Немецкое уложение не заключает в себе ни французского, ни римского различия сделок в отношении к оценке невозможных условий, предоставляя это дело исключительно усмотрению суда.
И решающую роль в практике этого дела играет теперь не столько содержание условия, сколько тенденция сделки, которая поддерживается правом в сопровождении даже невозможных условий, если она идет на удовлетворение серьезных интересов, и осуждается им, если условие служит только средством для достижения безнравственных целей.
По тому же соображению о недостатке неизвестности в понятие условия не входят:
в-третьих, и так наз. необходимые условия, т. е. такие, которые при самом заключении сделки не оставляют сомнения в том, что они наступят или не наступят. Например, я обязуюсь заплатить столько-то, если такое-то лицо умрет, или покупаю дом под условием, чтобы его не посещал дух умершего владельца, и т. д.
В первом случае мы имеем замаскированное определение срока, во втором – такое невозможное условие, которое не влияет на действительность заключенной сделки и не делает ее ни на миг условной.
Несовместима с понятием условия:
в-четвертых, и так назыв. condicio perplexa, т. е. противоречивое условие, заключающее в себе внутреннее противоречие; им одинаково вызывается недействительность сделок как между живыми, так и на случай смерти.
б) По отрешенности от инициативы участников сделки понятием условия исключаются и упоминавшиеся выше condicione juris, повторяющие какое-либо законное предположение юридических последствий той или другой сделки.
Это предположение может основываться или на юридической природе сделки, требующей, напр., брака для приданого, смерти завещателя для юридических последствий завещания и т. д., или на положительном законе, предписывающем, напр., платеж или кредитование цены вещи для приобретения собственности на нее по договору купли-продажи и т. д.
Такие условия представляют собой ненужный и не имеющий юридического значения придаток к безусловной сделке, так как они содержат в себе только то, что обязательно уже в силу закона. К ним не применяют положений, установленных для настоящих условий, и их называют также молчаливыми условиями.
Но этого названия лучше избегать, так как оно подает повод к смешению законного состава сделки с молчаливыми волеизъявлениями самих участников сделки, которые могут заключать в себе и настоящие условия.
Общее правило относительно постановки условия таково: кто имеет право изъявлять свою волю, тот имеет право и связывает ее тем или другим условием, насколько это явно или конклюдентно не исключено законом.
Такое исключение может опираться или на нравственные соображения (напр., запрещение условного брака, условного усыновления, такого же признания законности рождения и т. д.), или на интересы гражданского оборота (напр., запрещение условной ипотеки, условного зачета, условного принятия наследства и т. д.), или на требования юридической определенности (напр., запрещение условных векселей и т. д.).
В общем, можно еще заметить, что сделки имущественного права, за немногими исключениями, допускают все удовлетворяющие указанным выше требованиям условия, как останавливающие, так и прекращающие их юридические последствия, тогда как сделки, имеющие отношение к правам личного состояния и вообще правам личности, противятся, как общее правило, включению в них каких бы то ни было условий.
Виды условия. Условие может быть:
во-первых, фактическое, когда оно вытекает из фактического отношения, напр., я заплачу столько-то, если такое-то лицо умрет в такой-то промежуток времени, и юридическое, когда оно основано на юридическом отношении, напр., заплачу столько-то, если Т вступит со мной в договор займа;
во-вторых, положительное, если для его наступления требуется какое-нибудь изменение в существующем порядке вещей, напр., я плачу столько-то, если ты выедешь за границу, и отрицательное, когда такое изменение не только не требуется, но и исключается намерением сторон, напр., плачу столько-то, если ты останешься на родине;
в-третьих, случайное (condicio causalis), когда оно не зависит от воли участвующих сторон, и произвольное (condicio potestativa), когда оно требует для своего наступления действия или бездействия той стороны, которой оно поставлено. Произвольные, или потестативные, условия разделяются, в свою очередь, на:
а) просто потестативные, выражаемые каким-либо внешним действием, напр., актом брака или переселения в такой-то город, когда тот и другой акт делаются условием заключенной сделки, и
б) чисто потестативные, стоящие в зависимости только от усмотрения того или другого участника сделки, вне связи с каким бы то ни было иным, имеющим проявиться вовне действием: напр., я заплачу, если захочу (“si voluerim”), или если ты этого захочешь (“si volueris”).
Первая категория потестативных условий не препятствует возникновению юридических последствий сделки даже в том случае, если такого рода условие ставится обязанной в ней стороне, так как, несмотря на зависимость его от воли этой стороны, оно все-таки обязывает ее на случай вступления в брак, переселения в город и т. д.
Приведем в виде примера такого потестативного условия еще следующий случай: я предоставляю вам право преимущественной покупки моего дома, если только я продам его. Обязательство зависит здесь от моей воли, так как я могу продать и не продать своего дома; но, раз решившись на эту продажу, я буду обязан совершить ее вам, а не кому-либо другому, и потестативное условие вступит в силу.
Напротив, потестативные условия второй категории, поставленные в исключительную зависимость от усмотрения управомоченной или обязанной стороны, или вовсе не будут условиями, или будут недействительными условиями.
Первый случай предоставит нам такое потестативное условие на стороне кредитора, который останется также управомоченным, как если бы этого условия не было (condicio juris); второй случай мы будем иметь при подобном же потестативном условии на стороне должника, который ни к чему не обязывается, обусловливая свое обязательство только своим усмотрением.
Различают, наконец, в-четвертых, суспензивное и резолютивное условия, и это различие мы рассмотрим несколько подробнее, так как оно представляется наиболее существенным.
а) Суспензивные условия, характеризуемые тем, что они определяют собой возникновение юридического эффекта сделки, представляют, наравне с резолютивными условиями, два последовательных состояния всякой условной сделки:
1) начинающееся в момент ее заключения и продолжающееся до наступления или ненаступления условия состояние нерешенности предположенных ею юридических последствий (condicio pendenti), и
2) состояние решенности этих последствий (condicio existit) в положительном или отрицательном смысле, смотря по тому, наступает или не наступает поставленное для них условие.
Наступление этого условия состоит в совершении события или исполнении действия, составляющего содержание условия, а ненаступление – в доказанной невозможности того же события или действия. Что надо считать наступлением и ненаступлением условия и с какого момента это определяется толкованием сделки и зависит от фактической обстановки каждого данного случая.
И не этот вопрос составляет проблему и главную особенность условной сделки, а вопрос о юридической квалификации того промежуточного состояния, которое предшествует событию, устанавливающему “быть или не быть” сделке.
Это состояние есть частный случай уже встречавшегося нам последовательного осуществления состава сделки: условие возводится волей сторон в конститутивный фактор или существенный момент того состава сделки, который не производит всех своих юридических последствий иначе, как в связи с обусловливающим их событием.
Но с известными и весьма существенными последствиями условной сделки, создающими юридическую связанность ее сторон, мы встречаемся уже в этом приготовительном состоянии к полноте ее юридического эффекта.
И если эти последствия должны быть строго отличены от других, еще не возникших и могущих только возникнуть из условной сделки прав и обязанностей, то в них все-таки лежит, как мы это сейчас увидим, и характерная особенность условной сделки, и основание ее так наз. “обратного действия”.
Условное волеизъявление сделано, и, удовлетворяя требованиям своего законного состава, оно так же обязательно для сделавшего его лица, как и волеизъявление, ничем не обусловленное. Если это – договор, то отступление от него возможно только на тех основаниях, на которых совершается отступление и от всех других договоров.
Договаривающиеся стороны обязаны относиться к предмету условной сделки так же заботливо, как и к предмету всякой иной сделки, и нарушение этой обязанности влечет за собой ответственность за убытки.
Это, равно как и другие последствия условной сделки, на которые мы сейчас укажем, еще в период ее нерешенного состояния (pendente condicione), объясняются тем, что условная сделка, хотя и рассчитана на будущее, должна производить юридические последствия и в настоящем: иначе ее цель не была бы достигнута, последствия в настоящем суть предположение действия в будущем. В ряду этих последствий отметим следующие.
Условно обязанному лицу воспрещено препятствовать – все равно, злонамеренно (dolo malo) или по неосмотрительности – наступлению условия. Римское право защищало в этом случае управомоченного по условной сделке тем, что предоставляло ему считать нарушенное злонамеренное условие как бы наступившим.
Так же поступает, отрешаясь от предположений о злонамеренности, и большинство европейских законодательств, в числе которых мы находим как Французский кодекс (art. 1178), так и новое Немецкое уложение, заключающее в своем § 162 следующее постановление:
“Если препятствие наступлению условия оказано вопреки доброй совести (wider Treu und Glauben) стороной, терпящей невыгоду от наступления условия, то условие считается наступившим. Если наступление условия вызвано вопреки доброй совести стороной, которой это выгодно, условие считается ненаступившим”.
Такая юридическая связанность условно обязанного, а, следовательно, и юридическая защита условно управомоченного лица – идет еще дальше.
Она вводит условную сделку в состав имущества, позволяет переносить содержащееся в ней условное право в другие руки, отчуждать его, закладывать, передавать по наследству, предъявлять в суд иск о признании этого права, требовать обеспечения его залогом, поручительством, депозитом и, в известных случаях, даже арестом имущества должника.
Наконец, условное право должника поступает в учреждаемый над его имуществом конкурс, а предъявленное в тот же конкурс условное право кредитора получает здесь свое обеспечение.
Но еще важнее то, что юридическая связанность воли сторон в условной сделке дает место, с одной стороны, иску об убытках против обязанного под суспензивным условием лица, если ненаступление условия может быть поставлено в вину этому лицу (§ 160), и с другой – поражает в случае наступления того же условия недействительностью все несовместимые с ним распоряжения, предпринятые в период нерешенного состояния сделки (§ 161).
Возникает, следовательно, как обязательственная связанность, затрагивающая только участников сделки (возмещение убытков), так и вещная связанность, которая захватывает третьих лиц и вызывает недействительность распоряжений (напр., продажи, залога), препятствующих наступлению всех юридических последствий условной сделки[3].
Однако и при указанных юридических последствиях состояния, предшествующего наступлению условия, условное право не может считаться уже возникшим, как зародыш человеческого существа (nasciturus) не может считаться лицом и субъектом права.
Тот, кто передает в другие руки под суспензивным условием собственность или обязательство, остается до наступления этого условия по-прежнему собственником и кредитором своего должника.
Он не только пользуется своим правом и удерживает за собой его плоды и другие выгоды даже в том случае, если условие переданного им права наступит, но и настолько свободно распоряжается этим правом, что все его распоряжения сохраняют силу на случай, если условие заключенной им сделки не наступит.
Условное право не может быть осуществлено до наступления его условия, и в случае обратного требования платежа, произведенного по обязательству, условие которого еще не наступило, этот платеж возвращается как недолжный. Условное право есть только юридически защищенное ожидание права, которое при ненаступлении условия лишается своего содержания и исчезает.
Но наступление условия делает это ожидание права настоящим правом и, открывая возможность его осуществления, превращает условную сделку в безусловную. И это превращение происходит ipso jure, без участия сторон, которые сделали уже все, что от них требовалось.
Таким образом, завершение условной сделки мы имеем только в момент наступления ее условия, когда вопрос о предположенных ею правах и обязанностях получает утвердительное разрешение. С этого лишь момента мы можем говорить о полноте юридического эффекта условной сделки.
Но как исчислять приобретение права по этой сделке: со времени ли ее заключения или наступления ее условия? Этот вопрос есть вопрос об “обратном действии” условия, и он принадлежит к числу наиболее обсуждавшихся и контроверзных вопросов во всей теории пандектного права.
Господствовавшая до последнего времени доктрина, опираясь на некоторые и притом весьма спорные решения римских юристов, утверждала “обратное действие” условия, т. е. восхождение в случае наступления условия к моменту заключения условной сделки, и этой последней приписывалось поэтому то же действие, что и всякой безусловной сделке.
В основании этой доктрины лежит, очевидно, фикция возникновения права еще до наступления определяющего его условия, и хотя эта фикция принята Французским кодексом (art. 1179) и некоторыми другими законодательствами, напр., цюрихским (art. 1163-64), она, как и все фикции, противоречит действительности и, кроме того, опровергается как своим первоисточником, т. е. римским правом, так и специальными постановлениями даже мирящихся с нею законодательств.
Например, Французский же кодекс в своем art. 1182 снимает с продавца по суспензивно-условной сделке всякую ответственность за целость вещи, если эта последняя погибает без вины продавца в промежуток времени между заключением сделки и наступлением ее условия.
Поэтому-то французская юриспруденция и утверждается все более и более в том взгляде, что, не производя само по себе никаких юридических последствий, указанная фикция имеет целью только объяснить некоторые из приведенных выше последствий условной сделки в стадию ее нерешенного состояния и что вне этой функции она лишена всякого значения[4].
О немецкой юриспруденции двух последних десятилетий надо сказать, что, под влиянием Виндшейда и своего нового Гражданского уложения, она впадает в противоположную крайность и приходит к совершенному отрицанию “обратного действия” условия, вне того случая, когда оно установлено самими сторонами в сделке[5].
Этим самым она лишает себя возможности объяснить те признанные ею же объективные последствия условной сделки, которые наступают раньше, чем разрешается ее условие.
Основание этим последствиям закладывается, несомненно, в более ранний момент, чем тот, когда условное право разрешается в безусловное, и вот почему как эти уже указанные нами последствия, так и некоторые другие, как, напр., essentialia сделки, ее дата и т. д., приурочиваются к моменту заключения сделки, а не к моменту наступления ее условия.
Напротив, другие и важнейшие последствия той же сделки, а именно – непосредственное осуществление условного права, ответственность за гибель вещи, пользование ее плодами, течение исковой давности против того же права и т. д. – приурочиваются к моменту наступления условия, так что, отвергая “обратное действие” условия, когда его относят ко всем последствиям условной сделки и трактуют эту последнюю так, как бы она была готова и заключала все свои последствия уже в момент своего заключения, мы утверждаем это “обратное действие”, когда его принимают в отношении не ко всем, а лишь к некоторым из последствий условной сделки, возникающим ранее наступления ее условия.
И так как обе категории и оба направления последствий условной сделки признаются одинаково как сторонниками, так и противниками “обратного действия” условия, то мы можем считать настоящий спор чисто словесным, или “стилистическим”[6].
Во всяком случае, “обратное действие” условия в разъясненном сейчас смысле должно быть принято из практических соображений, так как без него условные сделки не достигали бы своей цели, и если Немецкое гражданское уложение отрицает в принципе “обратное действие” условия (§ 158), то оно же признает его в своих отдельных постановлениях.
Это видно, между прочим, из установленных им в § 161 и приведенных выше последствий вещного права условных сделок.
Если я закладываю, напр., 1 марта мою вещь в форме условной сделки А и затем, в период нерешенного состояния этой сделки, закладываю 1 мая ту же вещь без всякого условия Б, между тем как условие первой сделки наступает 1 июля, то залоговое право А исчисляется с 1 марта, а не с 1 июля, и предпочитается, как более старшее, залоговому праву Б.
Или: собственник продает и передает свою вещь под суспензивным условием и, вступая снова во владение этой вещью, вторично продает и передает ее до наступления условия первой продажи другому лицу. Второй покупщик при наступлении условия первой продажи подвергается виндикационному иску первого покупщика, и вторая продажа оказывается недействительной.
Точно так же в случае уступки (цессии) или залога под суспензивным условием какого-либо обязательства и вторичной уступки или залога того же обязательства другому лицу позднейшая уступка и позднейший залог при наступлении условия более ранних сделок будут недействительны.
Все это есть не что иное, как “обратное действие” условия – в том же смысле, в каком мы говорим в исключительных случаях и об обратном действии закона, и все это вполне гармонирует с оборотной функцией условных сделок, которая иначе ничем не была бы гарантирована.
Эта функция чужда условным сделкам на случай смерти, и поэтому в отношении к ним об обратном действии условия не может быть речи. Но и в договорных отношениях “между живыми” это “обратное действие” применимо лишь в тех случаях, когда оно не исключено соглашением сторон, и его никогда не следует толковать в смысле завершения условной сделки в момент ее заключения.
Это противоречило бы, с одной стороны, природе суспензивного условия, не допускающей разделения суспензивно-условной сделки на две части, но предполагающей, напротив, единство этой сделки и необходимую связанность ее юридических последствий поставленным для них условием, – и, с другой стороны, это противоречило бы и прямым законодательным постановлениям, исключающим “обратное действие”, как мы это уже видели в отношении, напр., к осуществлению условного права, плодам вещи и т. д.
б) Резолютивные условия ставят в зависимость от наступления какого-либо будущего и неизвестного события не возникновение, а прекращение уже возникшего юридического отношения и имеют поэтому целью расторжение состоявшейся юридической сделки и уничтожение уже возникших последствий этой сделки на случай наступления события, которое должно положить конец как существованию сделки, так и всем ее юридическим последствиям: таково, напр., уничтожение продажи в случае несвоевременной уплаты цены за вещь и т. д.
В своем практическом значении резолютивные условия уступают намного суспензивным, и они были долго неизвестны даже римскому праву, тонко разработавшему все учение о сделках.
Признанные здесь довольно поздно и снабженные последствиями вещного права только при Юстиниане, они конструировались римскими юристами как добавочные сделки под суспензивным условием, присоединяемые к главной и безусловной сделке.
И действительно, если я продаю вещь под условием уничтожения этой продажи в случае неуплаты мне в такой-то срок цены за проданную вещь, я делаю два волеизъявления: одно – безусловное и направленное на установление права покупщика на проданную ему вещь, и другое – суспензивно-условное, имеющее содержанием уничтожение этого права в случае неуплаты цены за вещь.
Таким образом, мы имеем здесь сделку, производящую все свои юридические последствия независимо от условия, которое присоединяется к ней только для уничтожения этих последствий, и поэтому римские юристы были правы, когда они говорили о резолютивном условии: obligatio pura, quod sub conditione resulvitur.
Но современные юристы протестуют обыкновенно против такого расщепления резолютивного условия на две сделки и видят в нем, по большей части, такое же единство сделки, как и при суспензивном условии.
Указываемое различие между римским и новым взглядом не имеет, однако, практического значения, так как, и при допущении в случае резолютивного условия двух сделок, они не отделяются друг от друга, не следуют различным судьбам, а остаются связанными.
И новые юристы, и новые законодательства следуют в большинстве случаев Юстинианову праву в том, что они признают последствия вещного права за наступлением и резолютивного условия.
Так, напр., Немецкое уложение уравнивает почти во всем резолютивное условие с суспензивным и в своем § 158 устанавливает, что с наступлением резолютивного условия сделка прекращает свое юридическое существование: “с этого момента восстановляется прежнее юридическое состояние”, т. е. то состояние, которое предшествовало заключению сделки.
Отсюда – следующие последствия: владелец резолютивно-условленного права может во все время до наступления условия располагать своим правом во всем его объеме, отчуждать его, искать по суду, устанавливать в нем и для него сервитуты, требовать исполнения содержащегося в нем обязательства и т. д.
Но приобретение резолютивно-условленного права следует считать все-таки нерешенным (in pendente), так как с наступлением резолютивного условия все поставленные в зависимость от него права и обязанности прекращают свое существование в силу закона (ipso jure). Поэтому и производных от них прав лишаются также третьи лица.
Нет сомнения, что эти последствия вещного права имеют характер “обратного действия”, так как приведенный выше § 161 Немецкого уложения касается, наравне с суспензивными, и резолютивных условий. Смягчается и ограничивается это “обратное действие” как резолютивных, так и суспензивных условий многочисленными нормами того же уложения в пользу добросовестных владельцев.
Но вопреки тем же последствиям вещного права участники резолютивно-условной сделки, подобно суспензивной, могут связать себя и только личными обязательствами, которые не затронут при наступлении условия прав третьих лиц.
Такое значение может получить, напр., сделка о прекращении совершенной уже купли-продажи, если купленный товар не понравится покупщику. Наконец, резолютивного условия касается и цитированный выше § 162 Немецкого уложения.
Наше право не содержит в себе ни определения, ни особых норм, касающихся условий.
Но что условия и в разъясненном выше смысле им допускаются, на это мы имеем многочисленные указания как в нашей сенатской практике, так и в следующих законах т. Х ч. I: ст. 1530 дозволяет включать в договор всякие условия, закону не противные; ст. 1425 и 1428 повторяют то же относительно купчих крепостей (ср. ст. 63 Полож. о нотар. ч.); ст. 976 разрешает делать дары под условием; ст. 933 говорит, что в случае пожалования казенной земли под условием ее заселения или устройства на ней хозяйственного заведения она обращается в полную собственность лица, ее получившего, не прежде, как по исполнении этих условий, и т. д.
В нашем законодательстве нет ни положительного, ни отрицательного ответа и на вопрос об “обратном действии” условия. Судебная практика и мнения наших теоретиков так же противоречивы по вопросу об этом “обратном действии”, как и европейская юриспруденция и законодательства.
По высказанным уже соображениям мы стоим за “обратное действие” в приведенном выше значении этого понятия, насколько оно не исключено противоположным ему соглашением сторон, и в этом же смысле высказывается отчасти и наш проект нового Гражданского уложения – в отношении, по крайней мере, тех условных обязательств, “которые состоят в передаче особливо определенного имущества (недвижимого имения, движимой вещи или права)”[7].
Б) Срок (dies), присоединяемый к сделке, понимается также в широком и тесном (техническом) смысле. В первом случае сроком называют добавочное волеизъявление, которым начало или конец юридических последствий сделки ставится в зависимость от времени, в которое то или другое событие может наступить, все равно, известно или неизвестно наступление этого события в указанное для него время.
Понятие срока в этом смысле обнимает собой и понятие условия, так как срок, относительно которого мы не знаем, наступит ли он, хотя бы нам и указывался возможный момент его наступления (dies incertus an, certus quando), не отличается от условия и подчиняется тем же правилам, что и это последнее.
В пример неизвестности срока при известности момента его возможного наступления приведем обязательство уплатить определенную сумму денег в день совершеннолетия кредитора или достижения им 70-летнего возраста, а как на пример неизвестности срока, соединенной с неизвестностью и момента его наступления (dies incertus an et quando), можно указать на обязательство уплатить что-либо в день вступления кредитора в брак или рождения его первого ребенка.
В тесном или техническом смысле срок есть лишь такое присоединяемое к сделке сторонами добавочное определение воли, в силу которого юридические последствия сделки ставятся в зависимость, целиком или отчасти, от момента времени, который необходимо должен наступить и который уже поэтому, несмотря на свое отношение к будущему, не заключает в себе ничего неизвестного.
Срок в этом смысле есть всегда dies certus, могущий быть, однако, как dies certus an, certus quando, когда он определяется по календарю (напр., обязуюсь уплатить в такой-то день такого-то года), так и dies certus an, incertus quando, когда известность срока затемнена неизвестностью момента его наступления (напр., обязуюсь уплатить в день смерти такого-то).
Этот смысл срока есть преобладающий как в законодательных определениях, так и в юриспруденции, и мы, прежде всего, скажем, что и такой срок сходен во многом с условием. Это сходство выражается в следующем.
Во-первых, как срок, так и условие покоятся на частной воле, характеризуются чертами добавочных определений сделки и не требуются ее законным составом.
Во-вторых, как срок, так и условие устанавливают зависимость юридических последствий сделки от будущего и непременно возможного события, так что, напр., вексель, написанный на 30 февраля, будет признан недействительным.
В-третьих, как условием, так и сроком определяется или возникновение, или прекращение юридических последствий сделки, и различию суспензивных и резолютивных условий соответствует такое же различие суспензивных и резолютивных сроков; первые означают обыкновенно словами: dies ex quo, или начальным сроком (Aufangstermin), последние – dies ad quem, или конечным сроком (Eudtermin).
Там сроком обусловлено возникновение, здесь – прекращение последствий сделки, и в обоих случаях наступлению срока предшествует промежуточная стадия сделки, соответствующая нерешенному состоянию ее последствий при суспензивных и резолютивных условиях.
В-четвертых, сделки, не допускающие присоединения к себе условия[8], не допускают, по общему правилу, и присоединения срока, хотя, в противоположность римскому праву, которое разрешало, с одной стороны, назначение наследника под суспензивным условием, но не суспензивным сроком (этот последний зачеркивался) и, с другой – запрещало здесь как резолютивные условия, так и резолютивные сроки, – новые законодательства часто разрешают в этом случае и суспензивные условия, и резолютивные сроки, напр., назначение наследником одного лица после другого.
Указанными чертами сходства между сроком и условием объясняется распространение на срок, во всех случаях сомнения, правил, установленных для условия, напр., ответственность обязанного по срочному обязательству лица за убытки перед управомоченным по этому же обязательству лицом, уничтожение всех сделанных до наступления срока распоряжений, насколько они несовместимы с предположенными срочными сделками последствиями, и т. д.[9]
Но между сроком и условием есть и существенное различие, состоящее, прежде всего, в известности первого и неизвестности второго.
Этим различием вызывается большая прочность и надежность прав, приобретаемых по срочной сделке: это – не только эвентуальные, но и во всяком случае приобретаемые права, почему, напр., Французский кодекс (art. 1185) и определяет срок как событие, только откладывающее исполнение обязательства.
То же различие срока от условия устраняет само собой и аналогичное распространение на срок тех установленных для условия положений, которые касаются недостоверности последствий условной сделки, напр., положений о препятствовании наступлению условия[10].
Наконец, присоединение срока к сделке может иметь два значения: а) право будет считаться возникшим в момент заключения сделки, и только осуществление его отложено до наступления срока; б) наступлением срока будет обусловлено возникновение самого права.
Первый случай мы имеем, несомненно, при всех срочных обязательствах, рассчитанных, как и все обязательства, на будущее и уже поэтому допускающих отделение момента своего возникновения от момента осуществления.
Главное последствие обязательства – его исполнение должником – приурочено в срочных обязательствах к моменту наступления их срока: с этого лишь момента должник, уклоняющийся от исполнения обязательства, несет невыгодные последствия просрочки, и с этого же момента кредитор отправляет, по общему правилу, и свое право иска.
Но если, с другой стороны, нам известно, что уже условные сделки сопровождаются существенными юридическими последствиями и до наступления обусловливающих их событий, то нельзя не признать того же и относительно срочных обязательств.
Это признание мы и находим в большинстве европейских законодательств и, особенно, в новом Немецком уложении, которое допускает, с одной стороны, досрочное, вопреки воле кредитора, исполнение должником своего обязательства (§ 271), и исключает, с другой стороны – в противоположность тому, что происходит при условных сделках, – обратное требование уплаченного по ошибке до срока.
Затем, мы уже указывали на ответственность должника по срочным обязательствам за убытки, причиняемые им кредитору, и до наступления срока по этим обязательствам, а из того, что кредитор распоряжается ими, как своим имуществом, включает их в свой торговый баланс, предъявляет на конкурсе. где сроки по этим обязательствам считаются уже наступившими, отчуждает эти же обязательства, передает их по наследству и т. д., нельзя не заключить, что срочные обязательства существуют как обязательства с самого момента заключения срочной сделки и что только осуществление их отлагается до наступления срока[11].
Не так несомненно и, во всяком случае, видоизменимо то же положение в отношении к срочным сделкам, имеющим своим предметом вещные права, распоряжения на случай смерти и, вообще, такие волеизъявления, которые обусловливают наступлением срока, по общепринятому воззрению, не осуществление права, а самое его существование.
Древнеримское право, в силу указанного выше принципа одновременности наступления всех последствий каждого данного права[12], не признавало до наступления срока (dies ex quo) существования права.
Но новое римское право отступило от этого принципа в отношении, по крайней мере, к суспензивным срокам, и, приняв аналогию между сроком как моментом осуществления права и суспензивным условием как моментом вступления сделки в силу, оно отвергло, в отношении к передаче собственности (traditio) и некоторых других прав, такую же аналогию между резолютивным условием и сроком как моментом прекращения прав (dies ad quem); и этому сроку было приписано только обязательственное действие, не затрагивающее прав третьих лиц.
Этот взгляд справедливо оспаривался Иерингом, указавшим на отсутствие всякого основания относиться и к передаче собственности при суспензивном сроке иначе, чем при резолютивном: в обоих случаях следует или ограничиться обязательственными последствиями, или принять и последствия вещного права.
Если же последствия вещного права, которые Иеринг объясняет не “обратным действием”, а “связанностью объекта права” (пассивное действие права)[13], признаны в отношении к условию, то нет основания не признавать их и в отношении к сроку; иначе неверное право пользовалось бы более обеспеченной защитой, чем верное[14].
Защищаемый Иерингом взгляд принят и новым Немецким уложением, § 163 которого распространяет, с одной стороны, нормы, установленные для суспензивного условия, на суспензивные сроки (dies ex quo), и с другой – допускает последствия вещного права и для резолютивного срока (dies ad quem).
Этот последний касается сделки, получившей уже свое осуществление, и наступление его восстановляет прежнее состояние непосредственно и ipso jure, т. е. без содействия сторон и в силу одного закона (§ 158).
Поэтому при резолютивном, как и при суспензивном сроке, распоряжения, касающиеся предмета сделки, в промежуточную стадию между ее заключением и наступлением срока, будут недействительны, поскольку они противоречат здесь наступлению только отсроченных юридических последствий, а там – восстановлению также отсроченного до известного момента времени состояния.
Исключения установлены, как и в отношении к условию, для добросовестных приобретателей вещи, служащей предметом сделки.
На старой точке зрения стоит еще французская юриспруденция, продолжая отрицать “обратное действие” за резолютивным сроком и признавать его только за резолютивным условием. Поэтому, напр., узуфрукт и другие права, устанавливаемые на время жизни данного лица, считаются прекращенными со смертью этого лица только на будущее время, без всякого ущерба для извлеченных из них выгод в прошлом[15].
Наш т. Х не содержит в себе особых постановлений о сроке как добавочном определении воли и смешивает его в этом смысле с условием (ст. 1530). Так же поступает и наш проект Гражданского уложения, подчиняя срок правилам, установленным для условия (ст. 77).
В) “Возложение обязанности” (Modus) в широком смысле есть всякий модалитет сделки, т. е. указанный сторонами способ ее осуществления или оттенок этого осуществления, который, не затрагивая типа сделки, видоизменяет только ее исполнение. Таковы, напр., определения сделки об исполнении обязательства вместо одного места в другом, о платеже серебром вместо золота и т. д.
Но в тесном, или технически-юридическом, смысле “возложением обязанности”, или modus’ом, называют добавочное определение воли, присоединяемое только к безвозмездным сделкам – все равно, прижизненным или посмертным (напр., дарению, предоставлению привилегии, завещательному отказу, назначению наследником и т. д.) – и налагающее известную юридическую обязанность на лицо, в пользу которого сделано данное имущественное распоряжение.
Это добавочное волеизъявление отличается особенностями, которые надо отметить.
Во-первых, основание специального отношения modus’а к безвозмездным сделкам лежит в его отличии от взаимного действия, предполагаемого всякой возмездной сделкой и сообщающего ей тип купли-продажи, найма, товарищества и т. д.
Напротив, безвозмездные сделки не предполагают никакого взаимного действия, и присоединяемое к ним “возложение обязанности” отличается от взаимного действия в возмездных сделках именно тем, что оно не входит в законный состав безвозмездной сделки, не определяет ее юридической природы и имеет отношение только к ее исполнению.
Иначе это было бы не “возложением обязанности”, а законным составом сделки и противоречием понятию дарения, которое не изменяет своей юридической природы от того, что одаренному вменяют, напр., в обязанность обратить часть дара в пользу бедных.
Поэтому же modus не может иметь значения и эквивалента, даже частичного, за приобретаемое право, и если бы, напр., какое-нибудь имение было продано с обязательством для покупщика держать состоящий при этом имении парк открытым для публики, это было бы не “возложением обязанности”, а составной частью цены за купленное имение и элементом законного состава данной купли-продажи.
Такого рода обязанности не имеют надобности в специальной юридической фигуре, представляемой modus’ом, и если многие считают этот последний возможным и при возмездных сделках, когда он выступает в них с теми же чертами добавочного и только модулирующего исполнение сделки определения частной воли, которые отличают его при безвозмездных сделках, то новые законодательства, как, напр., Немецкое уложение, говорят о “возложении обязанности” только при дарениях и распоряжениях последней воли[16].
Во-вторых, отличительная черта сделки, снабженной modus’ом, есть та, что эта сделка преследует двойную цель: а) безвозмездную передачу имущества одним лицом другому, б) исполнение этим последним возложенной на него обязанности.
Первая цель есть главная цель сделки, определяющая ее юридическую природу; вторая – имеет только добавочное значение и, не определяя собой сделки, производит лишь последствия обязательственного права. Существенна – передача имущества, так как она составляет главную цель сделки, а исполнение возложенной обязанности есть только последствие этой цели и стоит на втором плане.
Поэтому и приобретение права происходит здесь независимо от исполнения возложенной обязанности, и недействительность возложения этой обязанности, если оно направлено, напр., на безнравственное или невозможное действие, не влечет за собой недействительности сделанного приобретения.
Точно так же и чисто обязательственные последствия modus’а возникают лишь в том случае, когда “возложение обязанности” сделано с намерением связать им юридически того, на кого оно рассчитано: иначе это было бы простым советом или выражением желания, исполнение которого зависело бы от чувства благодарности или приличия и не имело бы юридической силы.
Отсюда видно и различие “возложения обязанности” от потестативно-суспензивного условия, с которым оно сходно только с внешней стороны. Крылатые слова Савиньи: “Суспензивное условие останавливает, но не принуждает; modus принуждает, но не останавливает”, – остаются верными и для современного права[17].
Суспензивное условие производит на волю более сильное давление, чем “возложение обязанности”. Там сделка приходит к совершению только тогда, когда наступает условливающее ее событие или действие. Если это событие или действие не имеет места, – все равно, намеренно или случайно, – вся сделка трактуется как несуществующая.
Здесь, напротив, сделка приходит к совершению и остается, по общему правилу, в силе и тогда, если modus не исполняется. Противоположное толкование применяется лишь к тем завещательным, а теперь и всем иным “возложениям обязанности”, относительно которых можно допустить, что они не были бы сделаны иначе, как в зависимости от указанной ими обязанности.
Но подобное распоряжение заключало бы в себе условие, а не modus, который рождает только обязанность к исполнению, вынуждает тем или другим способом это исполнение, но не опорочивает сделки.
Поэтому в каждом отдельном случае и приходится исследовать, с чем мы имеем дело: с условием или “возложением обязанности”, и употребленные в сделке слова: “если” и “с тем, чтобы” (“si” и “ut”) не всегда дают надежную опору для решения этого вопроса. В случаях сомнения это решение дается в пользу “возложения обязанности” как меньшего ограничения свободы выбора и распоряжения.
В-третьих, средства понуждения к исполнению modus’а различаются по характеру устанавливающих его имущественных распоряжений (дарение, назначение наследника, завещательные отказы и т. д.) и могут быть обстоятельно рассмотрены только в связи с этими распоряжениями.
Ограничимся здесь замечанием, что при неисполнении modus’а по прижизненным сделкам, напр., дарению, пандектное право предоставляло лицу, от которого исходило такое дарение, или его наследникам выбор между обратным требованием подаренного и требованием исполнения возложенной обязанности.
При завещательных распоряжениях иск об исполнении этой обязанности предоставлялся наследнику, эвентуально – душеприказчику, и государству, если это последнее заинтересовано в ее исполнении.
Отсюда было недалеко до признания обратного требования того, что дано с “возложением обязанности” (sub modo), одним из моментов цели такой сделки, и этот взгляд был действительно представлен в теории “общего права” Германии, где его выражали следующим положением: распоряжения с “возложением обязанности” делаются в том предположении, что эта обязанность будет исполнена, и неисполнение этой обязанности есть противоречие воле того, кем она установлена[18].
Это положение было обобщено Виндшейдом в его монографии “Die Lehre des romischen Rechts von der Voraussetzung” (1850)[19], где “возложение обязанности” рассматривалось как одно из выражений принципа, в силу которого юридические последствия сделки подлежат оспариванию иском или возражением, если не наступает то “предположение”, ввиду которого данная сделка заключена.
“Предположением” называется здесь “недоразвившееся условие”, или всякое фактическое представление, побуждающее данное лицо к заключению сделки, все равно, как бы это представление ни было выражено: явно или молчаливо.
И это “предположение” возводится в самостоятельное юридическое понятие, стоящее рядом с условием и сроком и способное, в случае своего неосуществления, так же опорочить сделку, как и эти последние.
Учение Виндшейда отвергается теперь большинством именитых юристов, справедливо ставящих ему в упрек, с одной стороны, обобщение в один принцип явлений, не допускающих такого обобщения, и с другой – отрицание самостоятельной природы modus’а.
Все то, что одинаково подводится под этот принцип: неосновательное обогащение одного лица на счет другого, оспаривание прижизненных сделок при отсутствии или недостаточности их каузального момента, оспаривание завещательных распоряжений в силу ошибки в мотивах воли и т. д. – принадлежит разным институтам, мало связанным как между собой, так и с институтом “возложения обязанности”, и объединять все это одним понятием “предположения” неверно уже потому, что каждый из упомянутых институтов имеет свои собственные “предположения”.
Особенно же неверно распространять это понятие на договорные волеизъявления, которые нельзя оспаривать только потому, что одна сторона обнаруживает несоответствие своего волеизъявления с теми субъективными представлениями, которые служат его “предположением”.
Оспаривать договоры можно только при объективной известности этого несоответствия в момент заключения договора и другой стороне. Иными словами – зависимость волеизъявления от его “предположения” должна найти свое выражение в самом договоре: присоединенном к нему условии, сроке, соглашении об обратном требовании того, что выдано, и т. д.
Если бы дело стояло иначе, то безопасность гражданского оборота была бы пожертвована нигде не обнаруженному и не поддающемуся никакому контролю усмотрению каждого из участников сделки.
Под широким покровом “предположения” все мотивы сделки были бы возведены в основания ее оспоримости. Ни один договор не был бы надежен, и обеспеченность права была бы подорвана в своем корне[20].
Что касается “возложения обязанности”, то подчинение и этого института теории виндшейдовского “предположения” означало бы пренебрежение, с одной стороны, к воле дарителя и завещателя, и с другой – к тому кругу интересов, которые не всегда желательно защищать такими энергическими средствами, как объявление нарушающей их сделки недействительной.
Сюда может быть отнесено, напр., возбуждение патриотического настроения, религиозного чувства, уважения к памяти умершего и т. д., и уничтожать сделки за неисполнение обязанности, возлагаемой по таким мотивам, было бы неправильно уже потому, что это противоречило бы цели сделок, направленных прежде всего на дарение и уже потом – на “возложение обязанности”.
Правда, что недобросовестная эксплуатация чужого доверия и даже легкомысленное неисполнение принятой на себя обязанности ведет и здесь к менее решительным понудительным мерам в роде требования полученного обогащения и т. д. Но эти меры применяются не иначе, как в случаях и формах, указанных самим законом, и по исследовании индивидуальных особенностей каждого отдельного случая.
Вот почему новое Немецкое уложение и отвергло ст. 742 своего первого проекта, повторявшую теорию Виндшейдовского “предположения”, и приняло соответствующую изложенным выше началам регламентацию “возложения обязанности” только в случаях дарения и завещательных распоряжений. Подобные же постановления заключают в себе и другие новые законодательства, из числа которых не следует исключать и наше.
В т. Х ч. I мы находим ряд статей, указывающих на возможность сделок с “возложением обязанности”.
Сюда принадлежат, напр., ст. 495 и 506, говорящие о пожаловании майоратных имений, с тем, чтобы пожалованный вступил “в сословие дворян той губернии и уезда, где имение находится, пользовался всеми предоставленными ему правами как по выборам, так и вообще во всех других отношениях”, управлял имением лично, “по возможности имел в оном свое пребывание” и т. д.
Точно также ст. 1086 дозволяет завещателю благоприобретенного имения возлагать на своих наследников на время их жизни обязанность денежных выдач посторонним лицам; ст. 976, хотя и говорит только об условном дарении, допускает распространение и на такие дарения, которые возлагают на одаряемых известные обязанности по отношению к дарителям: ст. 1428 разрешает включать в купчие крепости определения о переводе на покупщика обязанности платежа долгов продавца и т. д.
Легальный термин для всех этих распоряжений у нас есть “условие”, но толковать все эти распоряжения в узкотехническом смысле этого термина было бы неправильно уже потому, что наша ст. 1530 принимает слово “условие” в таком широком смысле, в котором оно применимо и к “возложению обязанности”.
Кроме того, в ст. 1092, 1094 и др. мы встречаемся с обозначением завещательных распоряжений в пользу различных учреждений словами: “назначение”, “способ употребления” и т. д., а в ст. 974 – и с правом дарителя требовать возврата сделанного им дарения, если одаренный оказывает ему “непочтение”.
Нет сомнения, что мысль, выраженная во всех этих законах, может быть обобщена и что включение “возложения обязанности” и в иные сделки, кроме тех, которые указаны нашим законом, возможно на основании той же ст. 1530, которая разрешает включать в договоры “всякие условия, законам не противные”.
[1] Enneccerus. Указ. соч. I. С. 175; Windscheid-Kipp. С. 452 и след.
[2] Ihering. Geist. IV. С. 164.
[3] Dernburg. Burg. R. С. 456-458; Biermann. С. 296-299.
[4] Capitant. Указ. соч. С. 317-320.
[5] Windscheid Kipp. С. 473-476; Biermann. С. 301; Crome. С. 445-446.
[6] Leonhard. Der allg. Theil des BGB. С. 404-405.
[7] Гражданское уложение с объяснениями. I. С. 228.
[8] См. выше. С. 758, 763-764.
[9] Regelsberger. С. 575-579; Leonhard. С. 413-418; Biermann. С. 312-315; Crome. С. 448-450.
[10] Crome. В указ. м.
[11] Dernburg. Das Burgerl. R. I. С. 462-463.
[12] См. выше. С. 631, 723.
[13] См. выше. С. 384-387.
[14] Ihering. Geist. IV. С. 171, 535; Kuhlenbeck. С. 379-383.
[15] Planiol. С. 122-123.
[16] Regelsberger. С. 603-607; Crome. С. 340-341; Endemann. С. 742-743.
[17] Savigny. Syst. III. С. 231; См. Motive zu dem Entwurfe eines BGB. I. С. 262.
[18] Regelsberger. С. 605.
[19] См. также его Пандекты. С. 507-519.
[20] Дернбург. Пандекты. I. С. 317-318. Regelsberger. С. 606-607; Endemann. С. 899; Kipp – в Пандектах Виндшейда. С. 509-510, пр. 1; Lenel. Arch f. civ. Praxis. B. 74. С. 213; Kuhlenbeck. С. 386-389.
