Современное международное право есть продукт культурной жизни и правосознания народов европейской цивилизации.
Как показывает история международных отношений, общие социальные задачи, преследуемые народами во взаимных сношениях, и одинаковые усвоенные ими нравственные и правовые воззрения – эти необходимые условия международного юридического порядка – выработались первоначально в Европе и до сих пор существуют далеко не во всех государствах земного шара.
Согласно с этим, пространство действия международного права ограничивается только теми народами, которые признают основные начала европейской культуры и достойны названия образованных народов[1].
Своеобразные условия, социальные и государственные, в которых живут народы мусульманского исповедания, а также языческие и дикие племена, не дают никакой возможности применять международное право в сношениях с этими необразованными или полуобразованными народами.
Международные отношения покоятся на идее общения, которое немыслимо без солидарности интересов и общих стремлений, соединяющих народы. Между тем мусульманские земли управляются исключительно на основании Корана, который относится враждебно и нетерпимо ко всем иноверческим народам.
Что касается варварских племен, то они не только не чувствуют потребности в международных сношениях, но обыкновенно не имеют даже твердой общественной организации и определенных территориальных границ. Нельзя, однако, сказать, чтобы фактически поддерживающиеся сношения между образованными и необразованными народами не подлежали вовсе определению права.
Мы полагаем, что они должны подчиняться предписаниям естественного права, т.е. совокупности известных начал, вытекающих из нравственной природы и разума человека.
Естественное право требует, чтобы данное слово честно исполнялось, чтобы жизнь, честь и собственность другого были уважаемы, чтобы дурные инстинкты уступали место благородным побуждениям: очевидно, что такое право, примененное к сношениям с необразованными народами, не предполагает ни солидарности интересов, ни сознания необходимости взаимных сношений и, следовательно, не тождественно с положительным международным правом.
Но не подлежит сомнению, что цивилизованные государства должны подавать пример народам низшей культуры в добросовестном исполнении принятых на себя обязательств[2].
Против исключения Турции и некоторых других азиатских государств из международного общения, существующего между европейски образованными народами, возражают, что последние не только ведут с этими государствами фактические сношения, но и заключают с ними трактаты мира, союза и торговли, что, наконец, Турция была торжественно признана на Парижском конгрессе 1856 г. полноправным членом семьи европейских народов (ст. VII Парижского трактата).
Эти возражения только доказывают, что те, которые желают распространить международное право и на нецивилизованные государства, не сознают положительные основания современного международного порядка, зиждущегося на взаимности, и смешивают естественное право с положительным международным правом.
Ссылка же на VII ст. Парижского договора не может считаться убедительной ввиду того, что великие державы, провозгласив равноправие Высокой Порты с другими европейскими правительствами, в то же время отклонили ее просьбу отменить консульскую юрисдикцию и капитуляции, действующие в Турции до настоящего времени и несогласные с внутренним верховенством, которое признается за каждым цивилизованным государством, членом международного общества.
Юрисдикция консулов существует также в пределах Персии и Китая, так как и эти государства, подобно Оттоманской империи, не представляют всех гарантий, необходимых для действительного обеспечения интересов и прав иностранцев, в них пребывающих.
Пока не произойдут существенные изменения в законах, политическом и общественном порядке, господствующих на Востоке, до тех пор означенные государства не будут в международных сношениях пользоваться правами, принадлежащими образованным народам[3].
Настаивая на том положении, что субъектами современного международного права могут быть признаны только государства, приблизительно одинаково развитые в культурном и социальном отношении, мы не хотим этим сказать, что международное право основывается исключительно на христианских началах и обязательно только в отношениях между народами христианского вероисповедания.
Нет, оно может быть признаваемо и соблюдаемо независимо от религиозных верований, господствующих в стране, но необходимо, чтобы причастный ему народ или руководящие им классы разделяли воззрения на разумные цели человеческого существования и назначения государства, выработанные вековою культурой цивилизованных европейских народов.
Мы не можем поэтому согласиться с мнением, которое выражает Блюнчли, что действие международного права не ограничивается одними европейскими цивилизованными народами, что область его – весь мир, что оно совпадает с правом всего человечества[4].
Такой благородный и возвышенный космополитизм лишает международное право всякой положительной почвы и практического значения; он обращает международное право в ряд идеальных, но неосуществимых при современных условиях юридических норм.
Как справедливо замечает Дж. Ст. Милль[5], применять европейское международное право к необразованным народам значит дурно понимать право, основанием которого служит взаимность, т.е. именно то практическое условие, которое заставляет цивилизованные государства относиться с уважением к их обоюдным правам и интересам и которое не находит места в сношениях с необразованными народами.
[1] Вот почему до настоящего времени говорят еще о европейском международном праве, хотя эта квалификация неверна в том отношении, что современное международное право распространяет свое действие также на цивилизованные государства Америки, которые, по примеру Северных Соединенных Штатов, объявили его обязательным для себя.
[2] Относительно этого кардинального вопроса о пространстве действия положительного международного права господствует в современной литературе полное смешение понятий: один автор списывает у другого или ссылается на “авторитет” другого, без всякой критики. Срав. Phillimore. Commentaries, I, § 28, p. 23. Woolsey. Introduction to the study of Inter. Law, § 5. Heffter, § 7. Martens. Précis, § 8 et suiv.
[3] Более подробно доказывается это положение в моем сочинении: „О консулах и консульской юрисдикции на Востоке” (Спб. 1873), стр. 513 и след. В немецком издании 1874 г., стр. 500 и след. См. кроме того мое соч.: „Россия и Англия в Средней Азии” (Спб. 1880), стр. 10-23, которое имеется также на французском, немецком и английском языках.
[4] Bluntschli. Das moderne Volkerrecht, §§ 7, 8. Довольно верно определяет сам Блюнчли в другом сочинении (Politik als Wissenschaft. 1876, S. 59 flg.) существенное различие между цивилизованными и нецивилизованными народами. Срав. также Holtzendorff. Handbuch des Völkerrechts, § 4.
[5] Mill. Dissertations and discussions, I, p. 161; III, p. 166.
