Соглашение должно быть не только одновременное, но вместе с тем полное и совершенное. Но, говоря о полноте соглашения, должно отличать в договоре существенные части от несущественных.
Можно довольствоваться полнотой по существенным частям договора, и не существенным в этом смысле можно назвать все побочные постановления, определения, напр., образ исполнения. Как закон, так точно и договор между частными лицами не в состоянии обнять своей буквой все подробности и последствия, вытекающие из соглашения, и определить все частности.
И потому легко может возникнуть недоумение о настоящем смысле договора: тогда и здесь, точно так же, как и при сомнении в смысле закона, предстоит восстановить в мертвой букве живой смысл соглашения воли, которое выражено в договоре; нужно истолкование договора, предоставляемое в случае спора судебной власти.
Для этого истолкования, по разнообразию договоров и внешних выражений воли, весьма трудно установить общие правила, однако же некоторые руководственные начала, заимствованные от римских юристов, приняты во всех законодательствах. Эти правила все руководственные, но довольно трудно признать их безусловно обязательными.
Как не свойственно положительному закону указывать обязательные правила, напр. мышлению человеческому, или обязательные приемы для техники искусства, – так же не свойственно ему и предписывать безусловные правила толкования для судьи, ибо толкование есть процесс умственный, есть тот самый процесс заключения от известного к неизвестному, в котором состоит умственная деятельность судейского звания и нравственное право судьи.
Помещение подобных правил в законе имеет такое же значение, какое имела в прежнее время формальная теория доказательств: закон, не решавшийся дать судье полную свободу суждения, связывал его формальными правилами.
Ныне в обсуждении доказательств суд получил свободу, но правила толкования договоров остаются еще в законе. Примечательно, однако, что несоблюдение этих правил не считается, напр., во Франции, поводом к отмене судебного решения.
Первое правило такое. Там, где стороны согласны между собой в смысле выражения договора, суд сам собой не вправе искать иного смысла: он может приступать к истолкованию тех только речей, о коих между сторонами есть спор и разногласие.
Когда встречается двусмысленное выражение, следует давать ему такой смысл, при котором действие, к коему оно относится, могло быть удобоисполнимее: предполагается, что стороны имеют в виду облегчить, а не затруднить исполнение договора.
Двусмысленные выражения толкуются в смысле, который наиболее соответствует существу договора. – Обычай той местности, где заключен договор, принимается в соображение при разъяснении неясных или двусмысленных терминов и выражений.
При грамматическом истолковании речей не должно искать в словах особенного смысла, когда достаточно смысла общего, по общему употреблению.
Иное, о чем и умолчано в договоре, само собой разумеется, когда может быть предполагаемо необходимо по закону, по справедливости, по обычаю, по тому, как обыкновенно в подобных случаях поступают: таковы, напр., сроки аренды, отказа, платежей, общеупотребительные в той или другой местности, мера процента и т.п.
Все условия договора принято толковать во взаимной связи, применяясь к существу целого акта.
Предполагается, что воля договаривающихся относится только к тому, что они могли иметь в виду при заключении договора, а не к тому, чего в виду не было. Напр., мне оставлены по завещанию дом и книги.
Я вхожу в соглашение с наследником, который обязывался удовлетворить меня; заключая с ним сделку на деньги, я объявляю, что затем отказываюсь от всех прав своих на завещанное имущество. После того открывается другое завещание того же лица, которым он назначает мне еще бриллианты: очевидно, что на это имущество не простирается прежняя сделка.
Особенную важность имеет следующее правило. В случае сомнения о выражении договора и невозможности объяснить его из содержания самого акта, двусмысленное выражение толкуется в пользу того, кто обязался что-либо дать или исполнить. С первого взгляда правило это кажется странным и понять его довольно трудно без объяснения.
Иначе буквальное применение этого правила было бы невозможно, когда договор двусторонний, и обе стороны взаимно обязываются дать или исполнить, или когда дело идет, напр., о темном и двусмысленном акте, представляемом от должника в доказательство уплаты по заемному письму.
Когда выражения в договоре допускают различные толкования, то одно из толкований, следовательно то или другое решение, будет в пользу той или другой стороны, и стало быть, ко вреду, невыгоде стороны противника. На какой же стороне быть выгоде, на какой невыгоде, когда нет средств по содержанию договора определить истинный смысл выражения?
Римские юристы отвечают на это: при стипуляции невыгода падает на кредитора, при продаже и найме на продавца и на отдающего внаем. Правило это основывается на следующем общем соображении. Во всяком договоре должно быть полное соглашение.
Но прежде соглашения ведутся переговоры, причем одна сторона предлагает другой свои условия, а другая или принимает эти условия, или отвергает или изменяет и предлагает свое.
Если таково положение сторон и в предложенных условиях, по которым состоялось соглашение, оказывается двусмысленность, то виновником этой двусмысленности скорее можно счесть предлагающую сторону: она могла сделать это из хитрости или по небрежности, тогда как от нее зависело определить условие с большей точностью.
В сущности стипуляции лежало именно простое предложение с одной стороны и принятие с другой (spondesne? spon-deo). Это действие относилось в стипуляции к строгой форме договора: другие виды не имели столь определенной формы.
При продаже и найме естественно предполагать предложение со стороны продавца и собственника: это лицо может лучше знать и вещь свою, и все ее принадлежности; оно предлагает, следовательно оно должно отвечать и за двусмысленность предложения.
Но и в этих, и в других договорах такое положение сторон может изменяться: предложение может быть и с другой стороны, и с чьей стороны в договоре видна деятельность, видно предложение, на ту сторону и переходит невыгода толкования, а на чьей стороне оказывается пассивная роль принимающего, на ту переходит выгода.
В пандектах приведен такой случай: покупщик имения требовал, чтобы раб Стих был продан с имением вместе: так и постановлено, а потом оказалось, что в имении было несколько рабов этого имени. Пришлось бы истолковать договор в пользу продавца против покупщика, ибо с его стороны видна определяющая деятельность.
В нашем законодательстве с 1830 г. появляются подобные же общие правила для истолкования договоров. Они, по-видимому, взяты непосредственно из французского законодательства. Договоры должны быть изъясняемы по точному своему разуму (1536) и прежде всего по словесному смыслу (1538).
А когда словесный смысл представляет важные сомнения, тогда договоры должны быть изъясняемы по намерению их и доброй совести, т.е. что следует разуметь по нормальному существу сделки и предполагая добросовестное намерение сторон, без затаенной мысли. При этом наблюдается следующее: слова двусмысленные изъясняются в разуме, наиболее сообразном существу главного предмета.
Не ставится в вину, когда опущено такое слово или выражение, которое вообще в договорах употребляется, и потому само собой разумеется. Неясные статьи изъясняются по тем, кои несомнительны, и вообще по разуму всего договора. Когда предмет не определен в точности договором, но существует законное определение предмета, то следует объяснять его законом или обычаем, буде нет закона.
Наконец, когда на основании всех этих правил все-таки нет возможности ясно истолковать договор и недоумение с обеих сторон равное, то сила его изъясняется более в пользу того, кто обязался что-либо отдать или исполнить, по тому уважению, что от противной стороны зависело определить предмет с большей точностью (ст. 1539).
Основанием для определения истинного смысла воли сторон, как она выразилась в договоре, служит исключительно самый договор. На случай недоумения допускается толкование по правилу 1539 ст. Но невозможно принимать свидетельские показания в руководстве для решения спора о буквальном смысле договора (Касс. реш. 1867 г., N 208).
Толкование договора по правилу 1539 ст. допускается только там, где буквальный смысл признается неясным, недостаточным или двусмысленным; следовательно, когда суд применяет 1538 ст., то уже нет места применению ст. 1539 (Касс. реш. 1867 г., N 221).
Что такое побочные обстоятельства, о коих упоминает 1536 ст.? Закон прямо не определяет, но из текста видно, что побочное обстоятельство противополагается точному разуму договора.
Стало быть, при решении вопроса о том, исполнен ли договор, нарушен ли договор, вопроса о вине стороны, невозможно принимать в соображение такие обстоятельства, которые, по существу договорного отношения, не имеют отношения к праву или обязанности стороны (Ср. Касс. реш. 1867 г., N 191).
Пример. Нанята квартира с тем условием, что наемщик не вправе оставить ее до срока, а в случае выезда должен платить за все время до срока. Наемщик выехал, а впоследствии оправдывается против иска тем, что в квартире оказалась сырость и жить в ней стало невозможно без вреда здоровью. Побочное ли это обстоятельство – сырость?
Иначе: можно ли признать, что за сыростью ответчик мог, не нарушая своей обязанности, оставить квартиру? Сенат в подобном случае (Касс. реш. 1867 г., N 143) признал, что можно. Вообще же, для правильного решения вопроса, необходимо рассудить:
1) существо всякого отношения по договору о найме: обязывается ли владелец имущества во всяком случае доставить наемщику спокойное и вполне удовлетворительное пользование имуществом, по роду его и по хозяйственному назначению;
2) как определилась воля сторон в тексте договора: в чью сторону оказывается предположение о вреде умолчания (ст. 1539 д.);
3) какая была сырость – такая ли, что дальнейшее пребывание в квартире стало решительно невозможно;
4) от чего зависела сырость – от самой ли квартиры или от действий, относящихся к воле хозяина либо наемщика?
Наемщик принял на себя обязанность, в случае пожара в арендуемом имении, заплатить хозяину оного положенную сумму. Обсуждая возникший по сему поводу иск, суд основал свое решение на соображении о том, по чьей вине произошел пожар. Это было побочное обстоятельство, ибо обязанность установлена договором независимо от вины (Касс. реш. 1872 г., N 349).
Выдано заемное письмо на срок. Но вместе с тем заключено отдельное условие, коим кредитор обязался не взыскивать при жизни должника ни капитал, ни %, а должник, в случае истечения давности, обязался возобновить заемное письмо.
Когда заемное письмо было представлено ко взысканию при жизни должника, суд отказал во взыскании на основании отдельного условия. Это не есть побочное обстоятельство, но точная сила договора (Касс. реш. 1868 г., N 29).
Когда суд изъясняет договор по словесному его смыслу и точному разуму, то суждение о том должно быть основано исключительно на выражениях самого договора. Посему Сенат в 1868 г. (N 850) отменил решение, в коем суд изъяснил купчую крепость по условиям запродажной записи и признал лес в имении исключенным из продажи, хотя в купчей не было помянуто о таковом исключении.
Но когда, за неясностью буквального смысла, договор толкуется по намерению и доброй совести, суд имеет право принимать в соображение всякие документы, представленные сторонами, коими можно объяснить цель и намерение сторон при заключении договора, по обстоятельствам, предшествовавшим или сопровождавшим.
На сем основании в 1874 г. (N 573) оправдан суд, толковавший купчую по условиям запродажной записи. В проданном имении оказался арендный договор с третьим лицом. В купчей о сем договоре не было помянуто, а в запродажной записи сказано было, что земля продается свободной от аренды.
На сем основании продавец признан обязанным удовлетворить покупщика за хлеб, собранный в свою пользу арендатором (см. еще 1874 г., N 625).
Изъяснение купчей крепости посредством запродажной записи возможно, когда суд, по совокупном обсуждении всех обстоятельств дела, придет к убеждению в том, что при совершении купчей стороны не имели намерения изменить смысл и условия запродажи и что по сему предмету новых соглашений между ними не последовало (Касс. реш. 1874 г., N 573; 1877 г., N 131).
В деле Грохольской (2 Общ. Собр. Сен. 10 сентября 1876 г.) признано, по соображении запродажной записи с купчей по вопросу о неустойке, что последним актом не отменен первый, но что оба взаимно друг друга дополняют.
Значительные недоумения возникают о материальном предмете договора и о его принадлежностях, так как о сем нередко происходит спор между сторонами: что кому кто обязался передать или доставить в пользование и соответствует ли переданное в размере и стоимости договорному сознанию сторон.
Разрешать эти недоумения приходится по правилу 1539 ст., т.е. по соображению договора по всей его целости, для определения воли и намерения сторон.
Например, проданы на сруб три участка леса и означено, сколько в котором десятин значится по такому-то плану. Один участок, в коем показано по плану 109 дес., оказался, по измерению в натуре, не более 88 дес.: возникло требование о возвращении по расчету уплаченных денег и о вознаграждении убытков.
Необходимо было решить, что именно было предметом сделки в сознании сторон: цельный участок или определенное количество десятин в участке. Истец оправдывается тем, что он при покупке не видал плана и произвел поверку леса лишь через несколько лет после покупки.
Суд оправдал ответчика, признав, что по смыслу договора продан не лес числом и мерой, а участок по плану. От него зависело потребовать план прежде подписания договора и проверить его или оградить себя условием об ответственности продавца за недостающее количество (ср. Касс. реш. 1867 г., N 22).
Толкование по обычаю, напр., когда при продаже леса на сруб обозначена толщина сруба, но не пояснено, по верхнему или по нижнему отрубу она считается, то к разрешению недоумения может быть принят обычай общий или в данной местности.
По д. Магденко о неустойке по контракту предстояло решить: имел ли хозяин имения, на основании договора, право устранять арендатора от пользования некоторыми его частями. Хозяин-ответчик оправдывался тем, что аренда простиралась лишь на 2550 дес. в имении. Надлежало разъяснить разномыслие о смысле договора, на основании 1539 ст. Рассуждение о сем было такое.
Хотя общее число десятин земли в поступившем в аренду имении и было означено в 2550 дес., но притом не оговорено, что арендатор не вправе простирать свое владение более чем на 2550 дес.; исполнение договора в сем последнем смысле было бы и невозможно, потому что в договоре не было сделано отграчения определенной местности, именно в 2550 дес., и в аренду, по смыслу договора, поступило целое имение, состоявшее из совокупности разных угодий и хозяйственных заведений, во всем составе; притом в самом договоре предусмотрено было имеющее последовать окончательное определение количества земли, принадлежащей к арендному владению, за выкупом крестьянского надела.
Из арендного пользования имением сделаны были в самом договоре определительные исключения и тем самым указано, что все остальное, кроме сих исключений, должно входить в состав арендного владения.
Исключения эти относились к крестьянскому наделу и подцерковной земле, к дому и усадьбе; сверх того, хозяин имения выговорил себе поставку из имения жизненных припасов и фуража овсом и сеном в определенном количестве, равно владение, пользование и распоряжение фруктовыми деревьями, т.е. “пересадку их, колеровку и пользование фруктами”.
Наконец, арендаторша приняла на себя уплату земских повинностей за целое имение. Все вышеизложенное приводит к несомнительному заключению, что предметом аренды полагалось целое имение Магдалиновка, а не 2550 дес. в составе сего имения, и что это количество означено было в договоре лишь приблизительной цифрой, а не в том смысле, что арендаторша может лишь на 2550 дес. простирать свое владение (Мн. Гос. Сов. 1878 г.).
По д. Ждановича (Мн. Гос. Сов. 1874 г.) Гос. Сов. рассуждал, что условия для взыскания неустойки, как штрафа за неисполнение, в особенности требуют точного определения по буквальному смыслу договора, без распространения оного.
Посему, когда в одном пункте договора за определенные нарушения положена неустойка, а в другом пункте, где речь идет о других действиях, о неустойке не упомянуто, то нельзя распространять действие первого пункта, по аналогии, и на последний.
Вообще, когда возбуждается сомнение о том, при каких именно условиях предположено взыскание неустойки, сомнение это, по силе 1539 ст., надлежит толковать в пользу стороны, обязываемой неустойкой, так как от противника зависело определить предмет точнее.
В контракте на поставку дров было постановлено, что при изготовлении на месте (к 1 июля) следует употреблять в кладку полена такой-то меры и напиленные дрова класть в полусаженки такой-то меры, все количество должно быть сдано к сроку 1 октября, и при сдаче подрядчик обязуется, чтобы каждый полусаженок был определенной меры, полагая известную уступку и осадку; наконец, в особом пункте сказано: если по силе сего условия мною не выставлено будет назначенное количество, то обязуюсь уплатить такую-то неустойку.
Истец о неустойке доказывал, что она подлежит взысканию и в том случае, когда бы каждая отдельная кладь дров, изготовленных к 1 июля, не соответствовала мере, определенной для каждой полусаженки. Но Сенат признал, что неустойка требует строгого и нераспространительного толкования.
Пункт, в котором она установлена, показывает, что она положена за невыставку к сроку назначенного в продажу количества; разумеется полнота всей массы дров, а не совершенство каждой из 6000 отдельных частей.
Все ли количество дров было изготовлено, о том можно было удостовериться лишь при самой сдаче, причем недостаток в одних частях мог быть пополнен излишком в других. Претензия же истцов относится к такому времени, когда действительная сдача еще не начиналась. Посему в иске отказано (реш. Моск. Общ. Собр. Сен. 1858 г. по д. Кулагина).
В договоре положено платить наемные деньги за каждую треть вперед, если же в какой-либо определенный срок трети уплаты не будет, то считается неустойка. Возник спор о том, когда наступает неустойка, в первый день, положенный для уплаты за треть вперед, или в последний день целой трети?
Суд рассудил, что вообще естественнее предполагать возможность платежа в течение целой трети, что этому предположению ничто в договоре не противоречит, а согласуется с ним то, что прежние платежи по договору в течение трети принимались беспрекословно и не возбуждали требования неустойки (Касс. реш. 1867 г., N 146).
В договоре найма не означены сроки платежа. Но сомнение по сему предмету устранено тем, что по имеющимся на контракте надписям действительные платежи производились по третям вперед без возражений; следовательно таково было намерение сторон (Сб. Сен. реш. I, N 6).
Договор должен быть исполнен по точному его разуму, т.е. исполнение должно быть то самое, какое определено соглашением сторон. Изменение по этому предмету зависит исключительно только от соглашения сторон. Если договор не исполнен или нарушен, то виновная сторона отвечает правой, по условию договора, или за убытки, нанесенные действием, противным договору.
Суд, при решении спора о договоре, вправе истолковывать неясные его условия, но не вправе сознательно приводить их в новый вид, измененный хотя бы вследствие событий непредвиденных или независевших от воли сторон.
Если полагается уменьшение либо увеличение платежа или повинности, лежащей по договору на стороне, то это может последовать не иначе как или в силу условий договора, или по указанным в законе началам, но не по одному рассуждению суда. В этом смысле состоялось Касс. реш. 1869 г., N 1191. Отдано было в аренду имение с пивоваренным заводом, и арендная плата положена за все цельная.
В течение аренды завод сгорел, и арендатор требовал соответственного изменения арендной платы за показанную им сумму. Суд, не возлагая ни на одну сторону вины за пожар, положил признать за истцом право на уменьшение арендной платы. Сенат рассудил, что этим решением вносится в договор новое условие, которого не было в договоре (ср. еще Касс. реш. 1870 г., N 149 и 1534).
