Содержание сделки слагается из трех элементов: один из них должен быть всегда налицо – иначе не будет сделки, или не будет, по крайней мере, той сделки, которая имелась в виду ее участниками; два других элемента могут в отдельных случаях и отсутствовать. Элемент, без которого сделка не может существовать, называют essentialia negotii, т. е. существенным составом сделки, в которой автономия сторон находит свою границу.
Этот необходимый minimum требований, которым должна удовлетворять каждая сделка, нормируется объективным правом, распределяющим сделки на известные типы и сообщающим каждому из этих типов сделок такие черты, от которых стороны не должны отступать при совершаемых ими актах, если только они хотят, чтобы эти акты производили ожидаемые ими последствия.
Эти черты различаются, конечно, по отдельным типам сделок: напр., купля-продажа невозможна без указания на продаваемую вещь и ее цену, заем предполагает непременно генерические или заместимые вещи, ипотека – недвижимость, товарищество – общую цель, осуществляемую в той или другой мере каждым из его участников, и т. д.
Для законного состава сделок необходимы и, вместе с тем, достаточны только эти типические черты, обобщенные гражданским оборотом и зафиксированные объективным правом.
Другие определения частной воли, не затрагивающие типа сделки и имеющие дело только со способами его осуществления или подробностями исполнения – напр., условие об “очистке” и ответственности продавца за скрытые пороки вещи или условие о ведении дел товарищества уполномоченным на это органом данного товарищества и т. д. – не входят в необходимый состав сделки.
Отсутствие таких определений, как бы они ни были важны для сделки, не вызывает ее недействительности, так как здесь вступает в силу восполнительная функция диспозитивных норм объективного права, соответствующих отсутствующим определениям частной воли.
И те части сделки, которые регулируются этими диспозитивными нормами в случае отсутствия соответственных определений в самой сделке, называют naturalia negotii, или естественным составом сделок.
Эти naturalia negotii, составляющие второй элемент содержания сделки, могут быть регулированы в ней и иначе, чем это предписано диспозитивными нормами объективного права, и в этих случаях диспозитивные нормы не действуют, заменяясь определениями частной воли, насколько ими не нарушается тип или род сделки.
Этот последний получает здесь содержание, которое изменяет только его видовой, но не родовой характер, определяемый не “естественным”, а “существенным” составом сделки, не naturalia, а essentialia negotii.
Такое же видовое значение может быть дано сделке и совершенно произвольными определениями воли ее участников, не представляющими ни essentialia, ни naturalia negotii, напр., присоединяемым к ней условием, сроком и т. д., и эти свободно присоединяемые к ней части могут быть в отдельных случаях так существенны, что без них стороны не вступили бы в данную сделку.
Эту третью часть содержания сделки называют accidentalia negotii, т. е. ее случайным составом, и некоторые юристы, как., напр., Дернбург, относят ее даже к essentialia negotii, разделяя эти последние на такие, которые определяют род, и такие, которыми определяется только вид сделки[1].
Но мы не считаем возможным присоединиться к этому взгляду, так как, во-первых, эта третья часть содержания сделки может в ней отсутствовать или вовсе не играть решающей роли, и, во-вторых, не она, во всяком случае, сообщает сделке ее юридический характер, определяемый тем типом, которому она принадлежит независимо от своих добавочных или случайных определений.
Но если нам представится сделка, для которой объективное право не выработало еще определенного типа, то ее существенный состав определит воззрения гражданского оборота, наукой права и теми распоряжениями этой сделки, из-за которых она заключена[2].
Из сказанного видно, что две последние части содержания сделки более свободны и эластичны, чем его первая часть: они приспособляются к индивидуальным целям, преследуемым сторонами, и предоставляют достаточный простор частной автономии.
Не говоря об accidentalia negotii, случайно привходящих к сделке и никогда не предписываемых и не предполагаемых объективным правом, и naturalia negotii, предполагаемые объективным правом наличными в сделке, всегда могут быть исключены или ограничены противоположными определениями частной воли.
Исторически naturalia negotii должны были возникнуть из accidentalia, и essentialia – из naturalia. На первоначальных ступенях развития права стороны выговаривают точно все частности заключаемых ими сделок и лишь впоследствии переходят к практике формуляров, носивших в Риме однозвучное с законом название leges и содержавших в себе схематические определения для различных типов сделок.
Эти формуляры сберегают участникам сделки сознательное повторение в каждом отдельном случае того процесса мысли, без которого нельзя было обойтись при первоначальном заключении той или другой сделки. Вместо того, чтобы воспроизводить каждый раз этот процесс мысли, довольно сослаться на обычный, установленный оборотом формуляр, или lex.
То, что было сначала индивидуальным, стало потом схематичным – accidentalia negotii превратились в naturalia. Наконец, известная часть этих naturalia negotii, признанная с течением времени необходимой для тех или других типов сделок, возводится в essentialia negotii, переходя этим путем в твердый и не изменяемый определениями частной воли состав сделки.
Этот состав и представляет нам то содержание сделки, которому должна соответствовать воля сторон, если она направлена на заключение сделки, предусмотренной ее essentialia negotii.
В гражданском обороте повторяется явление, известное психологии под именем превращения или конденсирования представлений, первоначально сознательных, в представления, если не целиком, то отчасти – бессознательные. Объективное право сберегает сторонам излишнюю работу мысли и разрешает им совершение сделок, так сказать, in blanco, т. е. путем простой подписи под готовым уже содержанием.
Но решающее значение оно придает при этом не ошибочному часто обозначению сделки, а действительному представлению сторон об ее существенном составе, так что, если, напр., договор, содержащий в себе все essentialia купли-продажи, назван сторонами наймом или дарение названо куплей-продажей, это будет не уничтожающей сделку ошибкой в ее содержании (error in negotio), а только ошибкой в названии (error in nomine negotii), не влекущей за собой иного последствия, как только удержание в силе той сделки, которой essentialia соответствуют воле сторон.
Таким образом, essentialia negotii являются не столько ограничением частной автономии, сколько указанием, направляющим ее на испытанный и охраняемый объективным правом путь; они имеют поэтому значение не только юридическое, о также логическое и регулятивное.
Но в известных случаях, и либо по государствено-полицейским, либо по нравственным соображениям, essentialia negotii делаются и настоящим ограничением личной автономии.
Таким ограничением является, напр., требование известной формы как необходимого элемента сделки или запрещение при всех сделках безнравственных определений воли и т. д. В других случаях объективное право ставит границы личной автономии в ее собственном интересе.
Сюда можно отнести действующее как в пандектном, так и во многих новых законодательствах ограничение предиальных, или сельских, сервитутов определенным содержанием; запрещение societas leonina, т. е. товарищества, которым одному из его участников предоставляется львиная доля ожидаемых от него выгод, недействительность отказа от права обратного получения по востребованию вещи, переданной другому в форме precarium’а, т. е. такого безмездного пользования, которое рассчитано на возможность постоянной его отмены со стороны собственника, и т. д.
Такие ограничения автономии имеют в виду предупредить угрожающее свободе личности или законодательному мотиву данного института извращение тех полезных и разумных целей, которым юридические сделки служат в гражданском обороте[3].
2. Труднее разграничить содержание сделки от ее мотивов. Каждый акт воли есть результат целой цепи представлений, и каждое из этих представлений, насколько им условливается данный акт воли, может называться его мотивом.
Так наз. “представление цели” есть в этом смысле тот же мотив, и строгое разграничение мотива и цели в психологическом смысле едва ли возможно: эти понятия соотносительны, и как каждый мотив может сделаться целью, так и каждая цель – мотивом.
Тем не менее “представление цели” выдвигается из ряда других мотивов, и юрист не может обойтись без объективного критерия для разграничения, с одной стороны, цели юридической сделки от ее гораздо далее идущих мотивов и, с другой – тех же понятий от содержания сделки.
Всякая сделка вызывается к жизни влиянием каких-либо мотивов, и, с точки зрения психологии и этики, ни одно действие не могло бы быть ни объяснено, ни оценено без отношения к его мотивам.
Отсюда можно было бы заключить, что мотивы входят и в содержание сделки, если бы только точка зрения права не расходилась здесь, как и во многих других случаях, с психологическим и этическим рассмотрением человеческих действий. Правда, мотивы имеют большое значение при недозволенных действиях, но и тут ими определяется только мера вины и наказания, но не ответственность за эти действия.
При сделках же решающую роль играет то, что выражено, а не то, почему это выражено. Признать здесь за мотивами такое значение, которым обусловливалась бы действительность сделки, значило бы нанести непоправимый ущерб обеспеченности гражданского оборота.
И это уже потому, что мотивы остаются, по общему правилу, внутри сознания, не обнаруживаясь вовне, нераспознаваемые ни для других участников сделки, ни для третьих лиц, и разыскание их заставило бы судью играть роль инквизитора.
Вот почему мотивы и не входят в юридический состав сделки, и право относится, в принципе, безразлично к тому, почему совершается, напр., тот или другой акт купли-продажи или дарения: мотивы этих актов, если даже они вносятся в сделку без того, чтобы стороны желали ими обусловить ее юридический эффект, не составляют части содержания сделки и не оказывают влияния ни на ее квалификацию, ни на производимые ею последствия.
Но если мотивы сделки попадают в нее в виде условия, от которого ставится в зависимость юридический эффект этой сделки, или они облекаются в форму оговорки об отступлении от сделки в случае неосуществления ее мотива, или в форму возложения какой-нибудь обязанности (modus) на лицо, имеющее получить что-либо по данной сделке, то в подобных случаях мотивы получают юридическое значение не как мотивы, а как добавочные определения воли (accidentalia negotii), вводимые в самый состав сделки.
Однако и это условие, и эта оговорка об отступлении от сделки, и это возложение обязанности – должны быть распознаваемы и приняты теми лицами, которых эти акты касаются: иначе за ними опять нельзя было бы признать юридической силы даже в том случае, если бы они как мотивы и стали известны заинтересованным в них лицам[4].
Поэтому еще римское право объявляло безразличие мотива (causa, ratio) для юридической квалификации, или последствий сделки, и признавало юридическое значение лишь за целью сделки (justa causa), насколько эта цель выступала в самой сделке и указывала на ее определенный хозяйственный или юридический характер.
Эту цель сделки римские юристы называли также юридическим основанием сделки и подразделяли ее на causa credendi, solvendi, donandi, т. е. цели кредитования, исполнения обязательства и дарения.
Но это перечисление – примерное, так как существуют цели – напр., наделение приданым, исполнение условия сделки и т. д., – которые не могут быть подведены под указанные в римском праве категории иначе, как с большими натяжками.
И все эти цели отличаются от мотивов сделки тем, что они стоят в непосредственной и выраженной в самой сделке связи с ее юридическими последствиями. Они только и сообщают сделке юридический характер купли-продажи, дарения и т. д., и без них не было бы возможности определить, какую именно сделку имеют в виду ее участники: есть ли это купля-продажа, заем, дарение или что-либо иное.
Если такой цели нет, то нет и сделки, и это верно даже для абстрактных сделок, поставленных независимо от своей цели, так как мы уже знаем, что цель не отсутствует и в этих сделках, находя свое осуществление в личных исках, направленных на пороки сделки, обогащение одной стороны за счет другой и т. д.
Вот почему и надо признать, что цель сделки входит в ее содержание, в отличие от ее же мотива, который не входит в это содержание именно потому, что, выступая даже целью, он не стоит в непосредственной связи с юридическим эффектом сделки и не выражен или недостаточно выражен в этой сделке. Возьмем, напр., дарение и заем, которые юридически отличаются друг от друга по цели, а не по мотиву.
Дарение может быть совершено по чувству благодарности, тщеславия и т. д., так же, как и заем может быть выдан ввиду особой кредитоспособности должника, ожидания от него в будущем какой-либо услуги и т. д.
Но объективное право отличает эти сделки только по их цели, признавая юридическим основанием сделки в первом случае выраженную в ней дарственную волю, во втором – так же выраженную волю кредитовать должника.
Что же касается мотивов обеих сделок: чувства благодарности, тщеславия, выгодного помещения капитала, ожидания услуги и т. д., то они оставляются, по соображениям об обеспеченности права, без внимания.
Но таково только общее правило, которое во многих случаях подвергается значительным ограничениям вследствие тесной связи между мотивами, целью и содержанием сделок. И эти ограничения особенно часты при сделках на случай смерти, мало затрагивающих, благодаря своей безмездности, гражданский оборот.
И уже римское право, а за ним и новые законодательства, в числе которых мы находим также Немецкое уложение (§ 2079, 2281, 2301 и др.), считают здесь ошибку в мотиве достаточным основанием для уничтожения сделки. Точно так же вызванные обманом мотивы опорочивают и прижизненные сделки, а при своей безнравственности лишают их всякой силы.
Таким образом, есть мотивы, которые влияют на действительность сделок, но такие случаи единичны и принадлежат специальной части системы гражданского права, где они могут быть рассмотрены в связи с теми сделками, на которые они оказывают такое влияние.
Общее значение может быть приписано только ошибке, обману и принуждению как мотивам оспоримости сделок, но мы увидим ниже, что влияние и этих мотивов различается по различию сделок.
В общем, можно еще сказать, что, выступая наружу при переговорах о заключении сделок и открывая во многих случаях, а особенно при так наз. молчаливых волеизъявлениях, путь к объяснению и самого содержания сделок, мотивы служат важным подспорьем для их толкования.
[1] Dernburg. Burgerl. R. I. С. 336.
[2] Crome. С. 337.
[3] Kuhlenbeck. Von den Pandekten zum BGB. I. С. 336-338.
[4] Regelsberger. С. 528; Crome. С. 340.
