В самом деле, указываемое раздвоение в суде присяжных лежит отнюдь не в природе этого института, в котором по самой идее оба его элемента, как коронный, так и народный, одинаково подчинены закону; для каждого из них, как установления подзаконного, в одинаковой мере обязательно стремление к достижению истины, которая в данном деле может быть только одна.
Но коронный судья, юрист по профессии, соблюдает установленные формы производства, наблюдает течение его, поясняет и применяет законы вообще и законы о наказаниях, в частности.
Народные же судьи служат юстиции своими практическими познаниями и житейской опытностью в разрешении существа дела, в открытии искомой в нем истины. Ведению их, конечно, подлежит область факта в отличие от области права.
Но эта область не ограничивается миром внешних фактов; их пониманию доступны и факты внутренние, правосудие интересующие, таковы вопросы о направлении воли, о степени разумения, степени соучастия и т. п.
Было бы также неверно ограничивать их простыми фактами, не разлагаемыми на дальнейшие составные элементы; жизнь практическая драгоценна, главным образом, даваемой ею способностью уразумения сложных фактов, из множества простых слагающихся.
Но право устанавливать сложные факты нераздельно с правом их логического сочетания и подведения простых фактов под общие понятия; а так как судебная деятельность интересуется понятиями морального порядка, то присяжные заседатели не могут быть устранены от подведения признанных ими фактов под моральные, а следовательно, и юридические понятия.
Это делает их судьями, компетентными для разрешения вопроса о виновности в полном его объеме, и всякое стремление изъять из их ведения какую-либо часть его отражается на правосудии вредными последствиями, которые неизбежны при механической теории права и факта. В свою очередь, коронные судьи не могут быть устранены от участия в разрешении фактической стороны судебных дел.
Решая вопросы о существенности или несущественности для дела свидетелей, о вызове которых просят стороны (ст. 575 УУС), устраняя из судебного следствия все, не относящееся к делу (ст. 711), формулируя вопросы присяжным заседателям (ст. 650-764) и избирая меру наказания, соответствующую действительной виновности осужденного (ст. 774, 826), коронный суд предполагается органом, компетентным не только к применению закона, но и к оценке фактической стороны дела, не говоря уже о чрезвычайном праве его устранять вердикт присяжных по признанной им фактической его неправильности (ст. 818).
Не в механическом разграничении правовой и фактической областей, которое при судебном разборе никогда не может быть достигнуто, а в дружном совместном действии профессиональных юристов и народных судей для выяснения и разрешения всех вопросов, как фактических, так и юридических, в деле встретившихся, заключается сила института присяжных.
Отделение их от коронных судей служит не качеству способности к отправлению правосудия, а лишь качеству судебной независимости. Но оно не ослабляет такой способности по следующим причинам:
Во-первых, устраняя слияние элементов коронного и народного, институт присяжных предполагает их единение; выносимый при этом приговор есть результат совместной деятельности судей коронных и народных, на общей их совести и ответственности лежащий.
Во-вторых, коронный состав суда, отдельно от народного организованный, не стесняется последним при разрешении таких вопросов, которые требуют деятельности профессионального юриста, но ему доставляются все средства сообщить народным судьям, под контролем сторон и при соблюдении общих начал процесса, все технические познания, для судебной деятельности необходимые.
В-третьих, занимая самостоятельное положение, народные судьи, в свою очередь, могут дать ответ в пределах своей житейской опытности, не стесняясь таким давлением авторитетных для них судей коронных, которое избегает контроля сторон и оставляет место сомнению в беспристрастии приговора.
Напротив, легальные способы влияния на присяжных под контролем сторон находятся в распоряжении суда в значительном объеме, так что он в силах восполнить те пробелы сведений и те ошибки во взглядах судей народных, которые им будут усмотрены.
В-четвертых, опыт показывает, что участие судей народных в форме самостоятельной коллегии служит для коронного суда лучшим побуждением к тщательному соблюдению всех предписанных законом форм производства, значение которых умаляется при всякой иной системе суда и которые потому менее соблюдаются. Замечено, что и наш присяжный суд действует несравненно легальнее суда бесприсяжного.
Основные начала непосредственности, устности, гласности и равноправности сторон в последнем утрачивают свою живучесть, превращаясь в пустые обрядности ничтожного практического значения, так как бесприсяжный суд в совещательной комнате может знакомиться с письменным производством и даже, как иногда делается, дополнить узнанное на судебном следствии беседами со сторонами.
В-пятых, присяжные заседатели, поставленные независимо от судей коронных, были прекрасным средством для перехода от теории формальных улик к началу суда по внутреннему убеждению и совести.
Участие в составе их профессионального судьи, привыкшего к формальной теории, не могло бы не склонять весьма часто и их на ее сторону, вопреки воле нового закона. В этом отношении историческая заслуга института присяжных так несомненна и велика, что ее вынуждены признать даже его противники.
Они утверждают лишь, что судьи коронные ныне уже привыкли к началу суда по совести и на будущее время могут обойтись без помощи присяжных[1]. Но здесь необходима оговорка.
Решая дела по совести, присяжные заседатели, к разным слоям общества принадлежащие, основываются на запасе убеждений и понятий, вынесенном из широкого резервуара жизни во всех ее проявлениях; судьи же коронные как особый общественный класс неизбежно будут иметь в виду свой опыт, полученный главным образом из наблюдения явлений, проходивших только перед ними; это грозит известной односторонностью их деятельности, тем самым укоренением предвзятых взглядов против каждого привлекаемого к суду, которое было одной из крупных причин смены суда бесприсяжного присяжным[2].
Противники присяжных указывают на высокий процент выносимых ими оправдательных приговоров, видя в нем доказательство их излишней мягкости, их неспособности с достаточной стойкостью ограждать важные общественные интересы.
Указание это не точно; оно забывает и наши прежние процессуальные порядки, когда на 100 подсудимых подвергалось наказанию едва двенадцать, между тем ныне присяжные осуждают свыше 60%, и современную деятельность наших бесприсяжных судов, в которых процент оправданий весьма близок к результатам суда присяжных[3].
Вывод, из него делаемый, поспешен, так как для объяснения деятельности присяжных необходимо поставить ее в связь со многими фактами, которые противники их упускают из виду.
Эти факторы – несовершенства закона, несовершенства процесса, несовершенства системы наказаний, в действительности приводящей к результатам, диаметрально противоположным тем, которых от нее ждет законодатель.
Опыт государств иностранных показывает, что с устранением этих причин увеличивалась и степень репрессии в деятельности присяжных. Достойно притом замечания, что чем реальнее благо, преступлением нарушенное, тем строже их вердикты.
По данным нашей статистики, они выносят весьма высокий процент обвинительных приговоров не только по преступлениям против собственности, но также по преступлениям против религии, так что репрессия их оказывается слабой главным образом по преступлениям, которые сводятся к нарушению формального запрета закона (против паспортного устава), или таким, где уголовное преследование поставлено в условия крайне ненормальные (служебные преступления).
Таким образом, присяжные заседатели способны к весьма строгой репрессии, которую и естественно ожидать от представителей общества, на самом себе вред от преступлений испытывающего[4].
Гораздо реальнее по указанной причине другая опасность, присяжными представляемая, именно опасность постановления ими неосновательных обвинительных приговоров. Увлекаясь интересами общежития и живо чувствуя их на себе, присяжные заседатели могут легко брать на свою совесть осуждение невинных.
Случалось, что наши присяжные удивляли общество своими оправданиями, во временных, преходящих условиях нашей жизни коренившимися. Но бывали также – может быть, еще чаще – случаи весьма смелых, крайне рискованных осуждений.
Если возможность их уменьшается в столицах, богатых адвокатурой, то она весьма велика в провинции, где следственная деятельность хуже и подсудимому обыкновенно приходится быть беззащитным. Тем не менее и эта опасность умеряется самим институтом жюри, предполагающим близкое знание местных условий и даже лиц.
Для суда, с ними не знакомого, достаточно ослабить собранные обвинением доказательства и возбудить сомнение о виновности, чтобы быть оправданным; присяжные, обвиняя подсудимого при таких условиях, нередко руководствуются ведомым им качеством его как лихого человека. Пробел в доказательствах дополняется общественной совестью, представители которой обладают данными, удерживающими их от грубых ошибок.
[1] Иеринг Р. Цель в праве. С. 305.
[2] Объяснит. зап. к проекту новой редакции УСУ. Т. II. С. 105, 106: „Практика (нашего) суда присяжных свидетельствует, что при чрезвычайно добросовестном отношении к своим обязанностям присяжные в общем весьма удачно справлялись даже с самыми сложными и запутанными делами, в особенности же в тех случаях, когда обвинение связано с тонкими уликами, требующими понимания житейской обстановки преступления и всех индивидуальных его особенностей.
В виде примера достаточно указать процессы Овсянникова, Мельницкого, игуменьи Митрофании, „червонных валетов”, Московского ссудного банка, о злоупотреблениях в Таганрогской таможне (по этому делу, продолжавшемуся 23 дня, на разрешение присяжных было поставлено 1315 вопросов) и др.
Нельзя не признать, что знание жизни и местных ее особенностей, присущее присяжным заседателям, с избытком вознаграждает правосудие за тот недостаток юридических сведений, которыми они отличаются от профессиональных юристов, делая их способными к оценке и верному пониманию таких обстоятельств фактической стороны рассматриваемого дела, которые неминуемо ускользали бы от внимания судей коронных, весьма часто даже не знакомых с житейскими условиями той среды, в которой зарождается и совершается большинство преступлений.
Мало того, присяжным вместе с тем вполне чужды та рутинность и неподвижность взглядов, которые вырабатываются у коронных судей профессиональной их деятельностью и которые препятствуют им зачастую относиться с необходимым беспристрастием и полным отсутствием предубежденности.
Наконец, нельзя не отметить и ту добросовестность, с которой относятся присяжные к выполнению своих судейских функций. На совещании старших председателей и прокуроров палат обращено было внимание на чрезвычайное, проникнутое глубокой религиозностью уважение к обязанностям присяжных у русского народа”.
А на с. 107 комиссия признает, что „если бы представители общественного элемента входили в состав одной с коронными судьями коллегии, то, естественно, они в большинстве случаев, и притом невольно и незаметно, подчинялись бы авторитету последних, доверяясь их знанию и опытности, и таким образом решение самого дела зависело бы в сущности всецело от коронных судей”; только при раздельности коллегий присяжные „разрешают предлагаемые им вопросы о вине или невиновности подсудимого в пределах житейской своей опытности, нисколько не будучи стесняемы таким давлением на них коронных судей, которое проявлялось бы вне контроля сторон и оставляло бы место сомнению в беспристрастии выносимого ими приговора”.
Наконец, на с. 108 комиссия отмечает, что суд присяжных „развивает в обществе чувство законности, поднимает в массе населения сознание личной ответственности и личного достоинства и содействует сближению положительного закона с правосознанием народным”.
[3] Подробно об этом см. мою ст.: Оправдательные решения присяжных и меры к их сокращению // На досуге. Т. 2. С. 334, а также Щегловитов И.Г. Репрессия суда присяжных // Журн. гражд. и угол. права. 1893. № 7.
Х. У. Z. Отчего присяжные оправдывают сознавшихся. Хроника // Юрид. вестн. 1886. №2; Кони А. Ф. Новые мехи и новое вино. // Его же. За последние годы. 2-е изд. Спб., 1898. С. 308-339; Тарновский Е. Н. // Юрид. вестн. 1891. № 3 и 4 и ЖМЮ. 1897. № 10 (доклад статистическому институту в С.-Петербурге).
Достойно внимания замечание последнего автора, что по различию местностей результаты деятельности суда присяжных у нас оказываются однороднее, т.е. деятельность их устойчивее, чем суда правительственного. Он замечает также, что присяжные заседатели обращают больше внимания, чем правительственные судьи, на личные особенности подсудимых, их пол, возраст, образование.
[4] Бывают, конечно, моменты народной жизни, когда сознание вредоносности преступлений ослабевает, уступая место побуждениям иного рода. Но это моменты преходящие, кратковременные, захватывающие не только судей народных, но также – и, может быть, даже в большей степени – и судей коронных.
