Определив те последствия, которые влечет за собою давность, погасившая преступление, заметим, что для их наличности необходимо протечение всего законом установленного давностного срока. Промежуток времени, в течение которого преступление погашается давностью, должен быть рассматриваем как нечто цельное и неделимое[1].
Протечение какой-либо, даже и значительной части этого промежутка, само по себе взятое, не имеет никакого правового значения и не может быть рассматриваемо как обстоятельство отстраняющее или хотя бы смягчающее уголовную ответственность лица.
Между криминалистами общегерманского права было весьма распространено противоположное воззрение, и на истечение половины или двух третей давностного срока они смотрели как на обстоятельство, уменьшающее наказание[2]. В настоящее время воззрение это оставлено наукою[3].
Для того, чтобы давность оказала какое-либо влияние, необходимо полное истечение всего давностного срока. При поверхностном взгляде на вопрос может показаться странным придавать одному или нескольким дням значение, влияющее на дальнейшую судьбу подсудимого. Явление вполне аналогическое встречается при определении всякого срока.
Возьмем для примера все постановления, определяющие моменты совершеннолетия лица: недостаток одного дня мешает лицу пользоваться всеми принадлежащими ему гражданскими или политическими правами. Было бы смешно предполагать, что в последний день несовершеннолетний приобретет всю необходимую для пользования политическими правами опытность и зрелость.
Весьма вероятно, что и в течение этого последнего дня он мог бы отнестись к своим правам так же разумно, как и в день, затем следующий. Законодатель не может обращать внимания на подобные соображения; он определяет только общие нормы, и если в применении их к отдельным случаям и встретится что-либо произвольное, то результат этот должен быть терпим ради самой практической необходимости вышеупомянутых норм.
С выставленным нами положением Г. Лохвицкий[4] не согласен; он говорит, что “цифры, установленные для давности, имеют весьма невыгодную сторону, они без всяких переходных ступеней, эта резкость вредна в уголовной сфере”.
“Установление переходных ступеней т. е. такого времени, когда давность понижает наказание, лучше удовлетворило бы чувство справедливости. Если бы постановлено было, что в тех преступлениях, в которых давность погашающая наступает через 10 лет, по прошествии 5 лет дается наказание не полное, а уменьшенное, напр. вместо каторжной работы ссылка на поселение, а пo прошествии 8 лет еще более смягченное, напр. вместо той же каторжной работы арестантские роты, – тогда система давности имела бы более правильный вид”.
Протечение известной части давностного срока, по воззрению, общепринятому в науке, не влечет за собою никаких правовых последствий[5]. К уменьшению наказания оно не может привести потому, что подобное уменьшение может быть только рассматриваемо как результат присутствия в деле известных, смягчающих вину обстоятельств.
Протечение же части давностного срока находится вне всякого соотношения с теми фактами, которые могли бы указывать на меньшую степень виновности лица, на его раскаяние, на то, что он в момент содеяния преступления не обладал полной свободою самоопределения и т. д.
В заключение заметим, что в основу этой, так сказать частичной, давности нельзя положить тех данных, на которых вообще покоится институт давности в праве уголовном.
Отказ лица от давности не допускается. По общепринятому во Франции воззрению, давность применяется ex officio во всех стадиях процесса. Решения Кассационного Департамента.
Определив влияние давности, погасившей преступление, нам остается заметить, что, по общепринятому в теории воззрению, отказ лица от признания преступления, на него возводимого, погашенным давностью считается ничтожным[6], а потому подобному лицу и не дозволяется просить о производстве следствия или суда после истечения давностного срока.
Давность, как учреждение права общественного, вытекающее из высших требований справедливости и общественного порядка, должна быть применяема совершенно независимо от желания того или другого частного лица. И кроме того, суд, будучи за истечением давности бессильным обвинить лицо, не может и оправдать его, qui non potest condemnare, non potest absolvere.
В подобном разрешении этого вопроса кроется, несомненно, некоторая суровость по отношению к человеку, быть может даже и невинно заподозренному.
Давность, погашающая уголовное преследование, не может быть уподоблена оправдательному приговору, она не построена на рассмотрении вопросов о вине или невинности лица, она выгораживает его только от приговора, составленного по прошествии многих лет после содеяния преступления, она освобождает его от уголовной ответственности, но далее этой границы не идет ее влияние.
Известное лицо по истечении давностного срока не может быть наказано, но в глазах сограждан, перед судом общественного мнения оно все-таки может казаться преступным. Тяжесть этого подозрения давность никогда не может смыть, и почему, казалось бы, не предоставить невинному возможности восстановить несправедливо запятнанную честь?
В ответ на это замечание можно сослаться не только на то, что давность, как учреждение права общественного, покоится на пользе общей, а не на выгодах и пользах того или другого частного лица, но и на то, что удовлетворение подобному требованию, по справедливому замечанию г. Будзинского[7] “было бы неуместно и в том отношении, что могло бы повести к доказательству виновности и нарушению спокойствия других лиц, между тем как давность должна их ограждать от этого”.
В конце третьей главы мы сказали, что давность, по общепринятому во Франции воззрению, применяется, ex ofiicio, во всех стадиях процесса (en tout etat de cause). Вопрос этот был несколько иначе разрешен Кассационным департаментом.
Так, в решении по делу мещанина Розживина[8] изображено, что “Правительствующим сенатом уже неоднократно было объяснено, что признание тех фактов, от которых зависит разрешение вопроса о том, имеет ли применение в известном деле давность или не имеет, принадлежит суду, рассматривающему дело по существу, и не подлежит рассмотрению Сената в кассационном порядке”.
Из решения по делу мещанина Приорова (1868 г. N 130) видно, что Сенат по отношению к применению давности наблюдает только за правильным истолкованием закона о давности.
[1] Аbegg, Allgemeine Gerichtszeitung fur das Konigreich Sachsen, стр. 164.
[2] Dambach, стр. 106 и след. весьма обстоятельно доказывает, что мнение это не может быть основано на предписаниях римского права и на судебной практике. Engau § LXXXVI, стр. 75 и 76, приводит различные господствовавшие в его время мнения, но критическую оценку этих мнений предоставляет другим.
[3] Stubel, стр. 215, § 1504, в примеч. а), он указывает на защитников и противников этого мнения. Грюндлер, стр. 81 и 83, Унтергольцнер, стр. 436, и Шварце, стр. 112.
[4] Курс русского уголовного права, Спб. 1871 года, стр. 287.
[5] Feuerbach, Lehrbuch, XIV. Ausgabe, стр. 196, причисляет истечение половины давностного срока к числу тех обстоятельств, которым судебная практика, в противность закону и природе вещей, придавала силу, смягчающую виновность преступника.
[6] В этом же смысле высказался и Merlin см. Hoorebeke стр. 56. Mangin, Traite N 288. Heffter, Lehrbuch, прим. 5-е к § 190, говорит, что положение это вытекает из того общего правила, в силу которого уголовное право не подчиняется вообще произволу частных лиц. По этому вопросу см. особенно Schwarze, Bemerkungen стр. 117, 118 и 123.
[7] Начала уголовного права. Варшава. 1870. N 306.
[8] Сбор. реш. Угол. кас. депар. 1868. N 421. Там же указаны постановленные в том же смысле решения 1867 г. N 392 и 1868 г. N 129.
