Для определения отличительных особенностей государственного строя какой-либо страны, прежде всего, необходимо выяснить, образует ли она единое государство или представляет собою соединение нескольких государств.
Если это сложный политический союз, отдельные государства, входящие в его состав, могут иметь различные формы правления. Если это единое государство, в составляющих его подчиненных областях, во всех господствует одна и та же определенным образом организованная власть. Итак, мы должны выяснить, простое или сложное государство Россия?
Россия единое государство. Она никогда не образовала и не образует ни федерации, ни унии.
Но с постепенным разрастанием территории России границы ее охватывали собою одно за другим множество самостоятельных прежде государств или владении других держав, и русская власть нередко сохраняла за присоединенными областями их местные законы и учреждения, предоставляя им иногда более или менее широкую местную автономию.
В некоторых случаях автономия получала весьма значительный объем, что и подало повод иным исследователям в некоторых присоединениях России видеть унию с нею как бы самостоятельных государств. Бывало также, что соседние с нею государства подчинялись России, ставились в отношении к ней в вассальную зависимость; подчинялись ее протекторату.
Вопрос о том, представляет ли данный случай приобретения Россией новой области присоединение, инкорпорацию, вассальную зависимость, протектората, или соединение, унию, имеет огромное практическое значение. Если все части русской территории инкорпорированы, присоединены, они составляют ее подчиненные части.
Русский монарх представляет тогда единую государственную власть, распространяющую свое действие одинаково на все области, подвластные его скипетру, имеющую повсюду одни и те же права, одну и ту же силу. Как неограниченный монарх России, он является тогда таким же неограниченным властителем и каждой отдельной ее области.
Как бы ни была широка автономия какой-либо подчиненной области, законодательная власть русского монарха стоить выше этой автономии, и в этом заключается достаточное обеспечение преобладания общерусских интересов над какими бы то ни было местными партикуляристическими стремлениями.
Такое подчинение присоединенных областей, хотя бы пользующихся самой широкой автономией, общей законодательной власти признается в литературе государственного права бесспорным положением. Так, Кризи в основу всего своего изложения устройства английских колоний, пользующихся весьма широкой автономией, кладет начало всемогущества английского парламента[1].
Точно такой же взгляд на дело высказывает и другой исследователь колониального английского права – Бурино[2]. И правильность их подтверждается новейшей законодательной практикой. В 1837 году английский парламент счел себя в праве суспендировать конституцию Нижней Канады.
Затем хотя уже с 1855 года Канада имела свой парламент, имевший право изменять и конституцию свою, но новая ныне действующая конституция Канады 1867 года была введена не актом канадского парламента, а статутом английского парламента. Эти начала, формулированные английскими юристами в применении к английским колониям, признаются Еллинеком, как общие положения теории[3].
Итак, высказываемый иногда в литературе мнения о том, что та или другая область представляет собой не подчиненную местность, а государство, находящееся в унии с Россией, имеют не только доктринарный, но и высокий практически интерес.
Нельзя, поэтому, оставить их без ближайшего внимательного рассмотрения. Начнем с разбора мнений о существовавших будто бы прежде униях России с нынешними ее инкорпорированными провинциями.
Пр. Сергеевич[4] считает личной унией соединение с Россией Малороссии по постановлениям Переяславской рады 1653 года. Но уния предполагает прежде всего и безусловно единство личности правителя. При всей обособленности Египта или Болгарии они не находятся с Турцией в унии по той простой причине, что имеют особых правителей; Египет – своего хедива, Болгария – своего князя.
Эти правители подвластны турецкому султану, а потому и государства их полунезависимые, находящиеся с Турцией в вассальных отношениях. Уния же есть соединение двух вполне независимых государств в силу единства личности правителя. Но то же самое имело место в XVII веке и относительно Малороссии.
Ее особенность в том главным образом и выражалась, что она имела особого правителя в лице гетмана, пользовавшаяся даже правом вести самостоятельно международные сношения. Малороссия не стояла к России в равноправных отношениях, она была ей подчинена.
Русский царь не соединял в своем лице две раздельные государственные власти, но малороссийский гетман подчинился ему, как высшему властителю. Это, очевидно, вассальная зависимость, а не личная уния.
Более распространенным и, на первый взгляд, более основательным представляется мнение о существовании до 1830 года реальной унии между Россией и Царством Польским.
До присоединения к России Польша имела самостоятельное государственное существование, как герцогство Варшавское: о предположении дать Польше особое управление (administration distincte), представительство и национальные учреждения упомянуто было в акте венского конгресса: польской конституцией, дарованной Александром I, установлялось особое коронование польской короной.
Однако, при ближайшем рассмотрении дела не трудно, убедиться, что и тут не было унии[5]. Во-первых, не все герцогство Варшавское присоединено к России, а те польские области, которые образовали Царство Польское, перед присоединением их к России не составляли особого государства.
Царство Польское не было уже раньше независимо от России существовавшим государством, а было созданием русской власти. Даже территориальные его границы не были наперед определены: в акте венского конгресса, напротив, прямо сказано, что “Sa Majesté Impériale se réserve de donner à cet état l’extension intérieure, qu’Elle jugera convenable”.
Следовательно, император Александр мог и расширить границы царства, но мог точно так же и сузить их единственно по своему усмотрению. Затем упоминание в акте венского конгресса о предположении дать польским областям России, Пруссии и Австрии представительство и национальные учреждения вовсе не имеет характера обязательства и вовсе не предполагает непременно государственной обособленности.
И тут все было вполне предоставлено свободному усмотрению заинтересованных государств, как это с очевидностью явствует из самого текста акта венского конгресса: “Les polonais, sujets respectifs de la Prusse, de l’Autriche et de la Russie, obtiendront une représentation et des institutions, réglées d’après le mode d’existence politique que chacun des gouvernements auxquels ils appartiennent, jugera utile et convenable de leur accorder”[6].
Из этого же текста видно, что венский конгресс называл жителей польских областей, присоединенных к России, русскими подданными, между тем как уния предполагает раздельное подданство. Норвежцы или венгерцы не признаются подданными Швеции или Австрии.
Но, что всего важнее и что имеет в этом вопросе само по себе решающее значение, Царство Польское не было самостоятельным государством, правителем которого Александр I сделался бы только в силу своих наследственных прав или в силу избрания. И граница царства, и его государственное устройство, и даже само имя – все это было созданием русской власти в подчиненной ей области.
Уже 20 июня было объявлено о присоединении польских областей, а конституция Царства Польского дана была только 25 декабря 1815 года. Поэтому, совершенно справедливо замечание Еллинека, что в период времени с 1815 по 1832 год Польша стояла к России в таком же юридическом отношении, в каком, например, теперь находится к Англии Канада, имеющая особую конституцию, данную ей английским парламентом[7].
В настоящее время, после польского восстания 1830 г. и совершившейся в 1832 г. отмены польской конституции, этот вопрос имеет только историческое значение. В 1832 году Польше еще была сохранена значительная административная автономия. Но после восстания 1863 года совершилось уже полное слияние польских губерний с остальными областями империи[8].
Я считаю, однако, не лишним остановиться на этом вопросе, так как, опираясь на пример взаимных отношений бывшего Царства Польского, иные думают найти аргументы в пользу возможности признать реальную унию России с Финляндией[9]. Вопрос же об юридическом характере связи, соединяющей Финляндию с Россией, имеет весь интерес современности.
[1] Creasy. The imperial and colonial constitutions. 1872, p. 2. This imperial paramount authority of the British Parliament extends over all the transmarine dominions, p. 388. There is the indisputable omnipotence of the Imperial Parliament over the whole empire and over every part thereof, whether colony, dependency, province, or outpost.
[2] Bourinot. The Federal Constitution of Canada, The Juridical Review. 1890, April-July.
[3] Jellinek. Die Lehre, von den Staatenverbindungen. 1882. S. 63.
[4] Лекции и исследования. Первое издание. 622.
[5] Jellinek. Die Lehre, von den Staatenverbindungen. 1882. S. 72.
[6] П. С. 3., №№ 25, 824. Дружественный договор об утверждении благосостояния поляков, ст. V. Герцогство Варшавское, за исключением тех частей, однако, коим положено иное назначение (Познань, Галиция, Краков), присоединяется навсегда к Империи Российской.
Оно, в силу своей конституции, будет в неразрывной с Россиею связи и во владении Е. В. Императора Всероссийского, наследников его и преемников на вечные времена. Е. И. В. предполагает даровать по своему благоусмотрению внутреннее распространение сему государству, имеющему состоять под особым управлением. Е. В. сообразно с существующими в рассуждении прочих его титулов обычаем и порядком присовокупить к ним и титул Царя (Короля) Польского.
Поляки, подданные высоких договаривающихся сторон, будут иметь народных представителей, и национальные государственные учреждения, согласные с тем образом политического существования, который каждым из правительств будет признан за полезнейший и приличнейший для них в кругу его владений.
[7] Jellinek, 1. с., стр. 73. Кроме Елинека, отрицают существование унии Польши с Россией Wheaton. Elements, I, р. 53. § 43. Phillimore. Commentaries, I, p. 89. Calyo. Le droit international, I, § 48, p. 151.
Beacli-Lawrence. Commentaires, § 103. Алексеев. Русское госуд. право, стр. 154 (Борнгак считает отношение Польши к России с 1815 года случаем неполной инкорпорации (unvollkommene Inkorporation) Einseitige Abhängigkeit-Verhältnisse unter den modernen Staaten, 1896, стр. 165).
[8] До 23 марта 1871 года, однако, продолжалось издание особого Дневника законов Царства Польского.
[9] Даниельсон. Соединение Финляндии, 1890, стр. 122.
