Итак, классификации форм правления представляются весьма разнообразными в самых своих основаниях. Одни кладут в основу классификации различия[1] в организации правительства, другие – отношение государственной власти к отдельным личностям, третьи – отношение государства к обществу.
Однако, при всем этом разнообразии в основаниях группировки, в результатах замечается довольно значительное сходство. Число основных групп в различных классификациях не одинаково, но вообще замечается постоянное сокращение числа основных групп, и нет ни одной классификации, в которой бы так или иначе не различались, по крайней мере, монархия и республика.
Да и в обиходных понятиях именно эти две формы государственного устройства всегда противополагаются друг другу. Очевидно, в различии монархии и республики и следует искать основного различия форм правления.
Но в чем коренится основа этого различия? В числе правящих лиц? Нетрудно показать несостоятельность такого основания. Политики древности еще могли держаться такого взгляда, так как известные им формы государственного устройства были гораздо проще и однообразнее тех, какие приходится иметь в виду при установлении классификации современному государствоведу.
Определение монархии, как правления одного, подходило только к абсолютной монархии и непригодно для монархии конституционной, где монарх правит не один, а с соучастием народного представительства.
Если же определить монархию, как такое государство, в котором исполнительная власть вручена единоличному органу, то под такое определение подойдет и большинство современных республик, так как исполнительная власть вручена единоличному органу – президенту.
Гарейс[2], задумавший последовательно провести различие форм правления по числу правящих лиц, различает монократии – правления одного, и плеонократии – правления многих, причем монократии у него подразделяются на монархии и президентские республики. Но и монархия не безусловно предполагает правление одного.
В Спарте имелось два царя. Наша история знает пример совместного правления Петра и Иоанна, и, однако, Россия не сделалась на это время республикой, а осталась, как и была, монархией. Таким образом, число правящих лиц не составляет достаточно характерного признака для точного разграничения республики и монархии.
То же самое должно сказать и о различии юридического положения подданных государства. Не даром Кант пришел со своей классификацией к тому, что говорит о республиканских монархиях и деспотических демократиях.
И в республике, и в монархии положение жителей может быть очень различно. И в республике большинство населения может находиться в рабстве, и в монархии оно может пользоваться широкой политической свободой.
Если различие по числу правящих придает исключительное значение чисто внешнему признаку, внешней форме государственного строя, то различие государств только по различию юридического положения подданных основано на совершенном игнорировании различия собственно устройства государств.
Выдвинутое Штейном различие государств по их отношению к обществу имеет, бесспорно, очень большое значение и проливает совершенно новый свет на многие вопросы государственного права.
Но на этом признаке можно основать только группировку последовательно меняющихся исторических типов государственного быта, могущих принимать формы и монархии, и республики. Сам Штейн в своем изложении с различия монархии и республики не раз сбивается на различие исторических типов государственного быта.
Определив монархию, Königthum, как такую форму государственного устройства, при которой государственная власть не подчиняется обществу, а господствует над ним, в дальнейшем изложении он, однако, допускает существование и такой монархической власти, которая служит исключительно интересам одного какого-нибудь общественного класса.
И, конечно, он прав в этой непоследовательности. Форма государственного устройства не может измениться только от того, что монарх станет служить не общим, а сословным интересам.
При всей спорности теоретического обоснования различия республики и монархии, практическое различие их не вызывает сомнений. Относительно любого из существующих государств можно с полной уверенностью сказать монархия это или республика, и никто не сомневается, например, что при всей ограниченности власти английского короля Англия все-таки монархия.
Точно, так же вне всякого спора республиканский характер государственного строя современной Франции, хотя права президента французской республики во многом напоминают права монарха. Задача, следовательно, лишь в том, чтобы уловить, в чем заключается основание этого различия, всеми чувствуемого, но не легко поддающаяся формулировке.
Монархия, конечно, немыслима без монарха, а монарх есть лицо, стоящее во главе государства, призванное представлять государство, как целое, и во вне, и внутри государства и осуществляющее эту функцию самостоятельно, по собственному праву, а не по чужому поручению, и потому самому юридически безответственное.
Нет монарха, который бы не имел права, по крайней мере, представлять государство в международных сношениях и во внутренних его отношениях. Вместе с тем, нет монархов юридически ответственных.
Правда, Наполеон III провозгласил себя, как императора, ответственным перед народом, но и у него это не сопровождалось никакими постановлениями, которые бы могли придать ответственности императора реальное значение, и на деле это было лишь красивой фразой, прикрывавшей собою отмену министерской ответственности. Монарх, которого народ мог бы судить и, следовательно, сменять, ничем бы не отличался от президента республики.
Таким образом, монархию можно определить, как такое государственное устройство, при котором функция представлять государство, как целое, осуществляется, как собственное право, безответственным лицом; республика, напротив, характеризуется тем, что функция эта осуществляется по поручению народа ответственными учреждениями.
Такое определение различия монархии и республики имеет, без сомнения, за собою уже то преимущество, что соответствует установившемуся на практике представлению.
Но оно может породить сомнение, не низводится ли при таком понимании различие монархии и республики к различию не форм государственного устройства, а только форм правительства. Так именно смотрели на дело Кант и Руссо. Они придают этому различию второстепенное значение.
Едва ли можно с этим согласиться. Уже один факт осуществления хотя бы некоторых функций государственного властвования безответственным субъектом, властвующим по собственному праву, а не по поручению, не может не придать всему государственному быту монархии своеобразный склад.
Юридическое отношение государственного властвования не может не меняться существенно, смотря по тому, какими субъектами осуществляются функции власти, ответственными или безответственными?
При существовании в государстве безответственного субъекта властвования некоторые юридические нормы, определяющие государственный порядок, по необходимости получают характер норм, лишенных санкции (Leges imperfectae), опирающихся в своем действии лишь на религиозные, нравственные, бытовые основания, но не юридические.
Поэтому в республике юридическая природа государственного властвования находит более полное и последовательное осуществление, чем в монархии. Республика представляется более чистым юридическим отношением. В монархии имеют относительно большее значение бытовые факторы.
Но, с другой стороны, как бы олицетворение государственной власти в независимо поставленном монархе, по справедливому указанию Штейна, более обеспечивает неподчинение государственной власти исключительным интересам господствующих общественных классов.
Уже в силу этих двух условий различие монархии и республики нельзя не признать основным различием форм государственного устройства. А к нему присоединяется еще то, что глава государства, призванный представлять государство во вне и внутри, участвует более или менее во всех актах, совершаемых от имени государства: и в издании законов, и в отправлении правосудия, и в управлении.
Поэтому самостоятельность власти монарха и его безответственность оказывают некоторое влияние на все проявления государственного властвования. Монархический принцип требует, чтобы в государстве ничего не совершалось против и даже помимо воли монарха.
От его имени отправляется правосудие, он назначает всех высших должностных лиц суда и управления; в отношении к законам ему принадлежат обыкновенно право абсолютного вето и всегда право их обнародования и обращения к исполнению.
Все эти функции могут принадлежать и президенту республики, но, конечно, огромная разница, осуществляются ли они безответственным монархом или ответственным пред народом должностным лицом.
Безответственность монарха обусловливает, наконец, и существенные особенности в организации монархического правительства. Мыслимо и даже бывали случаи, что правительственные функции вручались совместно нескольким безответственным лицам. Но это явление исключительное.
Властвование по собственному праву плохо мирится с разделением этого властвования между несколькими лицами. И в действительности правительство в монархии всегда стремится принять единоличную форму.
Республике, напротив, более соответствует коллегиальная организация правительства, так как этим лучше обеспечивается подчинение делегированной правительственной власти народу, и если в большинстве современных республик имеется единоличная организация, то это объясняется влиянием на них монархических идей.
Там, где, как в Швейцарии, республиканское устройство является исконным, правительство имеет коллегиальную форму. Точно так же наследственная власть свойственна монархии, избирательная – республике. Только наследственная власть может быть вполне самостоятельна.
Избирательные монархии образуют уже переходную форму, и в настоящее время их вовсе не существует. Но и в избирательных монархиях власть главы государства была во всяком случае пожизненная, а не срочная, как в республиках. Срочность власти неизбежно ведет к зависимости от избирателей.
Поэтому-то в республиках глава правительства всегда избирается на определенный срок, и обыкновенно на довольно короткий срок. Всего распространеннее четырехлетний срок по образцу североамериканской конституции, самый долгий срок – десятилетний, как это было установлено французской конституцией VIII года для выбора консулов.
Таким образом, безответственное положение монарха, обусловленное тем, что он правит самостоятельно, по собственному праву, налагает определенный отпечаток на весь склад государственной жизни, и потому различие монархии и республики представляет действительно основное различие форм государственного устройства.
Но, конечно, и монархический и республиканский принцип могут быть осуществимы с большею или меньшею последовательностью, и вследствие того получаются различные разновидности каждой из этих основных форм политической организации.
Монархии могут принимать различные формы, смотря по тому, сосредоточивается ли вся государственная власть в руках монарха, так что все другие государственные учреждения действуют, как органы монарха, по его поручению, или же, напротив, наряду с монархом некоторая доля власти присваивается народу и его представителям.
В первом случае, при сосредоточении всей полноты власти в руках монарха получается абсолютная монархия; во втором – монархия конституционная, ограниченная соучастием народного представительства.
Разновидности республики не могут основываться на сочетании республиканского принципа с монархическим раз существует монархическая власть, как бы она ни была ограничена, получится монархия, а не республика.
Но и республиканские государства различаются по степени осуществления в них республиканского принципа: подчинения всех государственных учреждений народу. Чем шире непосредственное участие народа в осуществлении функций государственного властвования, тем менее самостоятельны действующие по уполномочию от народа учреждения.
Сообразно с этим различаются чистые или непосредственные республики и республики представительные. Непосредственной республикой называется такое государственное устройство, где народу принадлежит право непосредственного участия в осуществлении законодательной функции.
В представительных же республиках непосредственное осуществление всех функций властвования предоставлено уполномоченным от народа учреждениям, а самому народу непосредственно принадлежит лишь право избрания своих представителей.
Но и каждая из этих разновидностей монархии и республики допускает множество различных видоизменений в подробностях. Для большей наглядности изображения характерных особенностей монархии и республики необходимо обратиться к ознакомлению с наиболее типичными образцами республиканского и монархического строя.
Дополнение. Предложенный в новейшее время классификации государств в общем также исходят из различения монархии и республики, как двух основных форм государственного устройства, с дальнейшим в пределах каждой из них видовыми подразделениями.
В смысле же указания признаков, по которым различаются монархии и республики, представляет интерес теория Еллинека. Еллинек ищет их в “порядке образования воли государства”. Процесс образования верховной воли, приводящей в силу конституции государство в движение, либо завершается в психике одного физического лица; – в этом случае налицо монархия.
Либо – и это характерно для республики – воля государства является неволею индивидуально определенного, чувственно воспринимаемого, живого лица, а волею коллегии, имеющей лишь юридическое бытие (Staatslehre, стр. 650 и сл.; русский перевод, стр. 444 и сл.).
Однако, и в. новой литературе имеется несколько попыток классифицировать государства иначе, чем на монархии и республики. Так, Борнгак различает государства монархического суверенитета, то есть абсолютную и конституционную монархию, с одной стороны, и, с другой, – государства народного суверенитета, к которым он относит республику, парламентарную монархию и “демократическую тиранию” (Staatslehre, стр. 25‑62).
Так, Рем пытается воскресить классификацию государств по формам их устройства (Verfassungsformen) и по формам правления (Regierungsformen), различая таким образом государства с монархическим и республиканским строем и государства с монархическою и республиканской формой правления (Staatslehre, стр. 180 и сл.).
[1] Bernatzik. Republik und Monarchie. 1892.
[2] Gareis. Allgemeines Staatsrecht. 1883 S. 35‑40
