Национальность, в смысле принадлежности лица к той или другой племенной группе, составляет, как это было уже показано, одну из исходных точек гражданской правоспособности и определяет собой на первоначальных ступенях развития права систему так наз. Племенных, или личных, прав.
Господством этой системы обусловливается сначала беззащитное положение не только иностранцев, но и всех, кто не принадлежит к данной племенной группе; и если современное право, уравнивая своих и чужих, удерживает, как мы это видели, лишь незначительные ограничения правоспособности иностранцев, то различие национальностей в пределах одного и того же государственного союза не играет теперь в праве, по общему правилу, никакой роли.
Наше законодательство сохраняет, однако, целый ряд исключительных норм для так назыв. “инородцев”, обозначая этим именем, в противоположность иностранцам, не чужих, а своих же русских подданных, которые, принадлежа к известным племенным группам, подчинены в составе целого племени своим особым племенным, а не общерусским юридическим нормам.
Такие “инородцы” перечислены в нашем законе, и для каждого из указанных им племен установлено особое юридическое положение. Группировка этих племен в ст. 835 т. IX Зак. о сост. такова:
1) сибирские инородцы, и в особенности киргизы;
2) инородцы, живущие на Командорских островах;
3) самоеды в Мезенском уезде Архангельской губернии;
4) кочевые инородцы Ставропольской губернии;
5) кочевые калмыки Архангельской и Ставропольской губерний;
6) ордынцы Закаспийского края;
7) евреи.
Правда, это перечисление нельзя считать исчерпывающим, так как, сверх названных сейчас племен, наш закон знает и других инородцев, напр., кавказских горцев, которых он ставит так же в исключительное положение, освобождая их во многих случаях от подчинения общим нормам и предоставляя им управляться своими местными обычаями.
Тем не менее юридическое понятие “инородца” есть не этнографическое: оно не противополагается господствующему русскому племени и обнимает собой только указанные в законе племенные группы, поставленные в исключительное юридическое положение.
В этом смысле наше законодательство причисляет к инородцам и евреев, хотя ограничения правоспособности лиц этого племени обусловлены не столько племенным различием, сколько взаимной вероисповедной исключительностью.
Это видно уже из постановления ст. 964 т. IX, по силе которого в случае прекращения вероисповедного различия евреев с лицами одного из христианских исповеданий прекращается и ограниченность их правоспособности.
Опираясь, с одной стороны, на этот закон и, с другой – на ст. 952 того же т. IX, подчиняющую евреев общим законам во всех тех случаях, когда о них не постановлено особых правил, и соображаясь также с необходимостью ограничительного толкования таких исключительных норм, какими являются все ограничения правоспособности, мы не можем согласиться с мнением тех из наших юристов, которые распространяют и на евреев-христиан действие закона 1882 г. (прим. 3 к ст. 959 т. IX по сводному Продолж. 1890 г.), запретившего “всем без исключения евреям” приобретать вне городов и местечек недвижимую собственность и связанные с ней права в наших 9 западных губерниях.
Это мнение аргументируется только словами закона: “всем без исключения евреям”[1], которые мы находим возможным распространить только на евреев, получивших право повсеместного жительства в Империи, но не на евреев-христиан, приобщенных самим законом к общему праву (ст. 964) во всех случаях, когда противное им не оговаривается (ст. 952).
Поэтому же нельзя признать правильным и помещение постановлений, касающихся правоспособности евреев, в т. IX Свода законов, где речь идет о различиях по состоянию и племенной принадлежности, а не по религиозным верованиям.
За всем тем мы увидим ниже, что исключительность юридического положения евреев обусловлена в нашем законодательстве, как это было в прошлом и европейских законодательств, не только вероисповедными соображениями, но и исключительными условиями быта и исторического развития, которые мы рассмотрим несколько ниже.
Общий характер всех относящихся к нашим инородцам (кроме евреев) норм состоит в том, что ими инородцы ограждаются не только от “бойких действий наезжих торговцев”, но и, в особенности, от возможных злоупотреблений со стороны местных властей и чиновничества; и это заботливое, опекающее направление проходит по всему нашему законодательству об инородцах.
Положение некоторых из них можно приравнять к положению infantes или, по крайней мере, impuberes infantia majores; это – подопечные народы, для которых ограничивающие правоспособность меры настолько же полезны, насколько они вредны для народов культурных[2].
Возьмем, напр., ст. 2072 т. Х: “Всем чиновникам в Сибири и в Архангельской губернии и служащим запрещается вступать в долговые обязательства с инородцами и самоедами как на свое имя, так и под предлогом лиц посторонних. Все таковые обязательства, с явкой или без явки, частные или общественные, суть ничтожны, иска по ним нет, и никакого взыскания не производится”.
Далее идут подробные разъяснения по поводу способов займа явочного (ст. 2073 и 2074), подлежащего взысканию, и займа без явки, не подлежащего не только взысканию, но и рассмотрению. При совершении частных явочных займов требуется дозволение, одобрение и поручительство для сибирских обывателей – членов волостного правления или инородческой управы, а для мезенских самоедов – родового старосты (ст. 2074).
Для совершения займов общественных, надобность в которых может возникнуть по поводу какого-нибудь бедствия, требуется мирской приговор и дозволение губернского или областного начальства (ст. 2086-2089).
Калмыкам дозволены только сделки на наличное и без %%; для них учреждено даже особое звание Главного Попечителя калмыцкого народа (ст. 480 Положения об инородцах). Некоторым из немецких колонистов запрещена выдача векселей и т. д.
Особые ограничения правоспособности лиц “польского происхождения” (независимо от их вероисповедания), указанные в прим. к ст. 698 т. Х и в особом к ней приложении (запрещение приобретать в тех же 9 западных губерниях помещичьи имения всяким иным способом, кроме наследования по закону, брать эти имения в арендное содержание, принимать в залог, управлять ими и т. д.), носят временный характер, условленный земельной политикой нашего правительства после польского восстания 1863 г., и не имеют ничего общего, как и наше исключительное законодательство об евреях, с ограничениями правоспособности “инородцев”.
[1] Анненков. Там же. С. 148-150.
[2] Дювернуа. Там же. С. 337 и 376-377.
