Мы видели, что нигде в старой Европе формализация права не достигала торжества над материальной правовой истиной, как то имело место в ср. века.
Причиной служило отчасти решительное влияние римского права, в общем олицетворяющего собой идею материальной истины, лишенной почти всякой формальной оболочки; но отчасти – и чисто бытовые условия, именно – относительная обособленность землевладения от общего современного строя хозяйства и связанность его разного рода социальными узами, оставшимися от прежнего строя.
Отсюда Европа и не знает такой организации вотчинно-ипотечного режима, которая бы вполне отвечала капиталистическому строю хозяйства, поразившему и землевладение[1].
Для ознакомления с чистым типом режима, отвечающего системе кредитного хозяйства, нам нужно заглянуть в право колоний, где земля не связана стародавними политическими и социальными узами, и капиталистический строй хозяйства охватывает землевладение не меньше, чем товар.
Очерк колониального права еще тем более интересен, что, как увидим потом, 1) это право представляет собой лишь эманацию германских правовых начал, 2) оно привлекает к себе уже теперь внимание передовых европейских народов и обещает со временем стать правом наиболее преуспевающих в капиталистическом строе хозяйства метрополий. Мы говорим об Акте Торренса.
[1] А в последнее время на Западе замечаются даже как будто реакционные течения в сторону докапиталистического строя, едва ли, впрочем, не временные и случайные. См. Соболев, Мобилизация земельной собственности в Германии.
Впрочем, не следует преувеличивать значения реакции. На эту реакцию можно смотреть скорее как на последнее сопротивление отживающего строя хозяйства или, в лучшем случае, как на слабоватый корректив развивающегося строя. По крайней мере, уложение всецело проникнуто тенденциями мобилизации и общей свободы вотчинного оборота.
