В-третьих. Менее заметным, но по существу дела самым важным является последнее несоответствие данной мною формулы с обыденным словоупотреблением. А именно: определяя открытие как решение требующих творчества проблем, я намеренно оставляю в стороне признак новизны, считаемый – в обыденном словоупотреблении – необходимым пособием для выяснения понятия открытия. “Открыть можно только что-нибудь новое” – такой тезис на первый взгляд кажется сам собою разумеющимся.
Невведение признака новизны сделано мной намеренно по следующим двум главнейшим соображениям. Прежде всего потому, что новизна сама по себе является понятием в высокой степени сложным: я отсылаю к §§ 102-112, в коих мною намечены главные проблемы, вырастающие при анализе этого понятия.
Я указываю в этих параграфах, что новизна определяется двумя моментами: “определительным уровнем” и “определительным избытком”; что оба эти момента в высокой степени изменчивы; что в зависимости от определительного уровня находится “качество” новизны, а от избытка – ее “количество” и т. д.
Таким образом, только наивным неведением можно объяснить те методологически-ошибочные “определения”, которые более простое (логически) понятие открытия стараются объяснить гораздо более сложным понятием новизны.
Вторым соображением служило также и то обстоятельство, что введение понятия новизны в определение “открытия” привело бы к большой практической путанице, так как нам пришлось бы произвольно выделить из числа “открытий” некоторое число таких человеческих актов, которые по всей строгости логики имеют несомненное право на такой титул – если мы вернемся к нашему изолированному от общества субъекту и предположим, что он самостоятельно нашел формулу соотношения между катетами и гипотенузой прямоугольного треугольника, то мы с удобством скажем, что этот субъект сделал открытие (независимо от известности или неизвестности Пифагоровой теоремы).
Отмечу, что невведение понятия новизны я отстаиваю, следовательно, не по априорным каким-либо соображениям, а просто в целях терминологической простоты. Конечно, можно было бы ставить в зависимость “открытие” или просто “обнаружение” свойств катетов от того, есть ли еще кто-нибудь на земле, кто уже знает эти свойства.
Но гораздо проще оставить новизну в стороне и сказать: дана проблема; для того, чтобы найти ее решение, надо сделать творческое усилие; данный субъект сделал это усилие; он сделал открытие. А затем вторым и совершенно самостоятельным явится вопрос о том, ново ли это открытие или нет.
Замечу, что и обыденное словоупотребление, вводя в определение открытия момент новизны, все-таки допускает contradictio in adjectis, говоря о “старых открытиях”, в смысле открывания общеизвестных вещей.
В заключение намечу и причину, почему в обычном словоупотреблении часто путаются открытия с новизной. Несомненно, что субъект не может открыть то, что ему самому известно.
А так как некоторая сумма знаний в каждом данном обществе (неразумно) предполагается как бы объективно известной, то поэтому и делают неосознанную ошибку, говоря: как же можно открыть данную истину, раз она всем известна?
При этом забывают, что логически нет ни малейшей разницы между первым лицом, открывшим свойства безмена, и Кулибиным (самостоятельно, но много позднее), установившим тот же закон неравноплечного рычага. Понятию открытия имманентна только чисто субъективная новизна.
И если я не ввожу в мое определение даже и этой последней, то и это я делаю намеренно: не всякая субъективная новизна ведет к открытию. Новое есть переход (“прыжок”) от известного к неизвестному; а открытие требует прыжка усиленного (квалифицированно широкого). Поэтому всякое открытие заключает в себе не просто субъективную новизну, а ту широкую субъективную новизну, которая именуется творчеством.
А это возвращает меня к отправной точке.
