Формальное вотчинно-ипотечное право содержится в особом законе от 24 марта 1897 г., носящем название “Grundbuchordnung für das D. Reich”[1], долженствующем вступить в силу вместе с уложением с 1 января 1900 г. Но кое-что содержит и само уложение.
Объединение формального права было сопряжено еще с большими затруднениями, чем объединение материального права. Поэтому имперский вотчинный устав 1897 г. и Einführungsgesetz к уложению дают значительный простор партикуляризму, сводящийся, конечно, к уступке действующему местному праву[2].
1. Так, организация вотчинных установлений всецело предоставляется местному правообразованию, т.е. сохраняется прежняя везде, где и как она сложилась до уложения, и до тех пор, пока местное право не изменит ее. Установления только получают всюду одно название – Grundbuchämter[3].
Организуется единообразно институт обжалования определений вотчинных установлений, именно – в Landesgericht и Oberlandesgericht и Reichsgericht, в цив. департамент; но и это не для всех случаев; обжалование действий, носящих характер судебного управления, предоставляется местному праву, именно в этих случаях компетентными признаются соответствующие надзирающие инстанции[4].
Но уже значительное новшество, давно требовавшееся в Пруссии v. Göetze, усвоено GBO 1897 г. по вопросу об ответственности перед гражданами вотчинных установлений за нарушение служебных обязанностей.
Именно, до уложения местные германские права (мекленбургское, прусское) знали только субсидиарную ответственность государства за действия вотчинного чиновника, и то лишь как исключение из общего правила о неответственности государства за действия чиновников, осуществляющих политические полномочия.
Уложение[5], провозглашая общее начало ответственности вотчинных чиновников за нарушения служебных обязанностей и случаи такой ответственности, вовсе не касается ответственности государства.
Но вотчинный устав 1897 г.[6] провозглашает, что в случаях, где по уложению вотчинный чиновник отвечает за ущерб перед публикой, последняя имеет дело не с чиновником, а непосредственно с государством. А последнее уже имеет дело с чиновником.
Такое заступление государством чиновника в имущественной ответственности за ущерб, причиняемый чиновником публике при ведении вотчинного дела, является благодетельным сингуляритетом, едва ли опасным для государства ввиду редких случаев ответственности, но безусловно успокоительным для публики[7].
2. Организация вотчинных книг также регулируется в имперском вотчинном уставе лишь в самых общих чертах. Регламентация подробностей также предоставляется местному праву (именно – Landesjustizverwaltung)[8]. Причем, конечно, и тут до времени сохранит свою силу прежняя организация.
Устав 1897 г. предписывает лишь, что книги организуются по округам[9]. Но из этого правила допускается исключение[10].
Обязательной признается реальная система книги, в силу которой каждое имение получает в книге определенное место (вотчинный лист), где и заносятся все относящиеся до него записи. Этот реальный лист имения называется технически его вотчинной книгой[11].
Допускается по-прежнему и соединение на одном листе нескольких имений, принадлежащих одному собственнику и расположенных в одном вотчинном округе, если соединение не грозит замешательством[12].
Что касается института вотчинных актов, то организация его предоставляется местному судебному управлению[13]. Имперский вотчинный устав требует только, чтобы вотчинное установление хранило акты, на которых покоится запись, в подлинниках или в удостоверенных копиях[14].
Равно стороны могут передать на сбережение вотчинному установлению и документы о сделках, послуживших основанием соизволения на запись[15]; хотя сделки и не принимались в расчет при записи по началу консенза. Так что установление служит тут архивом для частных лиц[16].
Начало внешнего публицитета устав проводит в границах, указанных прусским законом 1872 г. Обзор вотчинной книги доступен всем, кто укажет на правомерный интерес к обзору. То же устанавливается и для обзора актов, на которые ссылается книга, как пополнение записи.
То же устанавливается и для не выполненных еще просьб о записи, находящихся в делах установления. Наконец, везде, где допускается личный осмотр, допускается и требование выписей, по желанию удостоверенных[17]. Равно и начало fides publica вотчинной книги усвоено уложением лишь в той мере, в какой оно было известно партикулярным правам до уложения[18].
3. Вопрос об объекте вотчинной книги имперский устав также регулирует в самых общих чертах; таким объектом он признает просто недвижимость[19]; подробности и тут разрешаются местным правом, как равно и исключения из правила[20].
4. Производство при записи в вотчинную книгу.
I. Уложение усваивает прежде известное начало, что запись в вотчинную книгу, всякого рода, следует, по правилу, только на требование стороны[21]. Каковое требование должно иметь правомерную основу и надлежащее содержание[22]. Само установление ex officio, по правилу, не совершает записи, даже когда оно по должности узнало о перемене правоотношения по недвижимости[23].
Но закон в отдельных случаях, по исключению, дает ему право и вменяет в обязанность совершать записи ex officio[24]. Главным образом это имеет место в случае, когда нужно занести в книгу возражение на запись, покоящуюся на нарушении права, например когда по ошибке чиновника запись последовала на листе не того участка, которого она касается; или когда запись имеет недозволенное содержание.
На прежних основаниях устав знает и случаи, когда тот или иной правительственный орган может, при наличности известных условий, обращаться к вотчинному установлению с требованием о совершении записи[25]. Эти случаи мыслимы как по имперскому, так и местному праву[26]. Расширяя инициативу установления, уложение исправляет суровость прусского права закона 1872 г.
II. Мы уже знаем, что местные права отправлялись чаще всего от идеи, что основой просьбы о записи как материально, так и формально служит правовой титул, осуществляющий перемену вещного правоотношения по недвижимости, например купля.
Знаем также, что прусский закон 1872 г. вслед за мекленбургским правом отказался от такой организации и усвоил принцип консенза, в силу которого предъявление титула не имеет формального значения для записи; и последняя следует на основании соизволения лица, право которого затрагивается записью. Да и материально значение титула было крайне умалено. Уложение проводит это новшество с большей еще последовательностью.
Согласно имперскому вотчинному уставу[27] запись следует всегда, когда ее соизволение пассивного интерессента выступает перед вотчинным установлением как отвлеченное от своего правооснования, абстрактное одностороннее волеизъявление лица, право коего затрагивается записью. Такова формальная сторона дела.
Материально же начало консенза проводится уложением в том смысле, что для приобретения вещного права на участок уложение требует соглашения сторон об изменении правоотношения по недвижимости[28]. Это соглашение есть абстрактный вещный договор, при котором личная сделка об отчуждении является только мотивом, а не основанием. Отсюда и влияние ее на договор крайне относительное.
Такой дуплицитет (формально-односторонний и материально-двусторонний консенз) не имеет, однако, места при отчуждении собственности. Ибо тут запись следует лишь тогда, когда состоялось соглашение сторон об отчуждении (Aufllassung)[29].
III. Имперское право, конечно, усвоило, в целях последовательности и стройности вотчинной системы, и то начало, что соизволяющий сам должен быть записан в книгу как субъект права, а равно и исключения из него на случай перехода ипотек и наследования недвижимостей[30].
IV. Просителем записи может быть, по имперскому праву, активно заинтересованный, пассивно заинтересованный, третье лицо, которое имеет подлежащий осуществлению титул против не записанного еще управомоченного, если от записи права последнего зависит запись права третьего лица, наконец, нотариус, у которого совершено волеизъявление, дающее основу записи[31].
V. Просьба и соизволение должны быть согласованы друг с другом и особенно должны ясно указывать, что и где подлежит записи.
В особенности они должны считаться с началом специалитета как формальной основы вотчинного режима. Отсюда они указывают недвижимость точно и специально, и притом согласно с вотчинной книгой, а равно и сумму[32].
VI. Основа записи должна быть предъявлена установлению в бесспорной форме. Соизволение на запись и другие волеизъявления интерессентов или совершаются в установлении и заносятся в протокол, или же доказываются официальными актами. Исключение делается на случаи, где без ущерба делу можно внести облегчение для сторон[33].
VII. Установление отмечает момент поступления просьбы о записи с педантической точностью[34], так как постановление по просьбам следует в порядке их поступления[35], и все это решает ранг правоотношений по книге[36].
VIII. В случае недочетов просьбы о записи установление или отклоняет просьбу, или дает просителю срок для устранения их. Если в течение этого срока предъявляется иное право к записи, установление ex officio отмечает факт прежде поступившей просьбы в книге со значением отметки[37]. Тут опять уложение смягчает суровое и прямолинейно проведенное прусским законом 1872 г. начало консенза и частной инициативы.
IX. Запись в книгу следует по распоряжению вотчинного судьи по форме, проектированной им же. Запись указывает день ее совершения и подписывается чиновником[38]. При составлении записи установление не связано формулировкой, даваемой в просьбе о записи. Запись дает лишь краткое и ясное выражение заносимого правоотношения[39].
5. Значение вотчинной книги для прав на недвижимости вообще. Мы уже знаем, как шаг за шагом издавна росло значение вотчинной книги как основы вотчинных прав, начиная с Besitztitelberichtigung Ландрехта и вплоть до Aufllassung прусского закона 1872 г.
И тут уложение, становясь на почву Аuflassung прусского права, подводит итоги предшествующему правообразованию тем, что в общих положениях о вещных правах обобщает начало Аuflassung, как бы приближаясь к древней Аuflassung, и ставит возникновение, прекращение и изменение всех вещных прав на недвижимости по сделкам в коренную зависимость от записи в книгу.
Однако по преемственности и уложение проводит это начало, главным образом только для случаев добровольного распоряжения недвижимостью. Изменения правоотношений, следующие по иным основаниям, например наследованию и т.д., наступают и по уложению без книжной записи.
Равным образом не все правоотношения по уложению подлежат гласности; так, обременения недвижимостей публичными общими повинностями и впредь остаются действительными без записи их в вотчинную книгу.
6. Корректив к системе публицитета, т.е. институт отметок и протестаций, регулируется уложением в духе прусского права. Таковые ограничиваются случаями необходимости как стеснительные для оборота; но кое в чем уложение и тут смягчает чрезмерно суровый прусский закон 1872 г. (BGB § 838 и след., GBO § 18, 76, 25).
[1] Berlin, 1897.
[2] Cp. Dernburg. Das Bürg. Recht des Deutsch. Reichs u. Preuss. III Halle, 1898, § 33.
[3] GBO § 1.
[4] GBO § 71 и след. Dernburg, стр. 99.
[5] § 839.
[6] § 12.
[7] Cр. Дернбург, III, 102.
[8] GBO § 1 и 2.
[9] § 2 п. 2.
[10] § 85 GBO.
[11] § 3 GBO
[12] § 4.
[13] § 94 GBO.
[14] § 9 п. 1.
[15] § 9 п. 2.
[16] Dernburg, III, 107. – В целях практических помещение сделок в установлении, хотя они и не принимаются в соображение при записи, рекомендовалось еще при обсуждении прусского закона 1872 г. в палате господ. См. Werner, II.
[17] § 11 GBO.
[18] BGB § 892 и др.
[19] § 3.
[20] § 90.
[21] § 13 GBO.
[22] Cp. Dernburg, III, 117.
[23] § 13, 39 GBO. Dernburg, III, 117: например оно есть и суд, заведующий делами о наследовании.
[24] См. GBO §7, 8, 23, 52, 53, особ. 54, наконец, 76. См. также Dernburg, III, 117.
[25] § 39 GBO.
[26] Dernburg, III, 118.
[27] § 19 cp. Dernburg, III, 118.
[28] BGB. § 873.
[29] GBO. § 20: то же при Superficies.
[30] GBO. § 40, 41, BGB. § 1155, 2205–2209, 2213. Cp. Dernburg, III, 119.
[31] GBO. § 13–15.
[32] GBO. § 28. Dernburg, III, 120.
[33] GBO. § 29, 30. Dernburg, III, 120.
[34] § 13.
[35] § 17.
[36] Ниже. Cp. Dernburg, III, 121.
[37] § 18 GBO.
[38] GBO. § 45.
[39] Dernburg, III, 122.
