Обработка имперского уложения[1] сопровождалась всем известным грандиозным движением не только юридической, но и социально-политической мысли в Германии. И тем не менее области вотчинно-ипотечного режима это движение почти не затронуло. Объяснением служит то, что действовавшее право того времени, особенно прусское и мекленбургское, уже давало все, чего можно было требовать от права в области кредитного дела.
Вот почему первый проект уложения[2] в своих мотивах представляет главным образом сводку партикулярных германских прав, с явным предпочтением прусскому праву перед прочими местными правами. Главной задачей уложения и ставилась в этой области сводка прежнего права.
Однако прежние права, родственные по общей тенденции, все же различались не только в деталях, но и в принципиальном отношении, представляя различную степень формализации и национализации права, отчасти даже в ответ на различные местные потребности и особенности вотчинного и кредитного оборота.
И вот уложение под предлогом удовлетворения различных практических потребностей усваивает одновременно ряд организаций, устанавливающих преемство и переход от местных прав к господствующему в уложении общему праву, сколотому с прусских организаций закона 1872 г.
Так, без коренной ломки, путем добровольной и медленной ассимиляции в Германии должно получиться единство права – в формах, которые определит внутреннее превосходство той или другой правовой организации уложения. Возлагаемая на людей оборота задача выбрать наилучшее в целой серии организаций, конечно, трудная, но в Германии она облегчается как общим образованием масс, так и местными традициями.
Кроме сводки прежнего права, примирительно относившейся ко всем партикулярным правовым образованиям, уложение преследовало с самого начала и другую, вполне приличную ему задачу, именно – принципиальной систематики новых правовых идей, давно назревшей, но, как мы видели, нигде ранее того не проведенной последовательно; и вот уже первый проект порывает с римской системой и выдвигает всюду особенности германизованного вотчинно-ипотечного права.
Учению о вещном праве предпосылается ряд общих положений о вотчинно-ипотечной системе; право движимостей и недвижимостей резко разделяется в системе; залог недвижимостей совершенно отделяется и предпосылается залогу движимостей и т.д. Развивается учение о вещном договоре.
Наконец, провозглашается новое начало, еретическое с точки зрения римского права, именно – что от соединения в одном лице собственности и другого вещного права на участок последнее право не исчезает в собственности; это обобщение делается по ряду соображений, из которых главным выставляется потребность в ипотеке собственника[3].
Однако если в общем и целом вотчинно-ипотечный режим уложения построен на прежней почве, то кое в чем он не остался чужд и новшеств. Так, под предлогом сохранения гамбурского и другого вотчинного долга на предъявителя уложение усвоило во втором проекте этот институт.
Кроме того, в целях последовательности и обобщения правовых начал уложение невольно внесло и другие новшества, как, например, теорию абстрактного вещного договора, последовательно проведенного, устранения confusio собственности и другого вещного права любого рода и т.д.
Немаловажное новшество уложения представляет и рентный долг. Первый проект еще не знал этого института. Но после разносторонней критики первого проекта институт появляется во втором проекте и при общем сочувствии, оказанном ему в рейхстаге[4], ввиду ожидаемого от него облегчения положения сельского хозяйства он прошел без затруднений.
Но он был усвоен как подвид вотчинного долга. И усвоению его придавалось значение первого опыта. Такое сдержанное отношение законодателя к экономическим теориям, конечно, единственно здоровое и заслуживает только сочувствия.
Уложение, обнаруживающее общую сдержанность и свободу от каких-либо теоретических увлечений и ставящее себе задачей удовлетворение практическим потребностям, а не упрочение каких бы то ни было теоретических направлений, открыто отказывается от взгляда на ипотеку как Realobligation и усваивает исторически сложившийся взгляд на ипотеку как строго вещное право, поражающее объект в его ценовом моменте; собственник заложенной вещи открыто признается обязанным лишь терпеть нападение кредитора на его недвижимость.
Тот же господствующий в уложении дух практицизма подсказал уложению средний путь и в решении другого наболевшего в наше время вопроса о характере самостоятельности современной ипотеки.
Господствующая, так сказать, нормальная форма реального кредита в уложении – это принципиально-акцессорная ипотека, но такая, где личное требование фингируется для ипотеки, хотя бы оно в действительности не существовало.
Теоретически неуклюжая, фигура эта является практически плодотворной, так как, обезвреженная для оборотоспособности, она дает в руки кредитору два орудия для трудного дела осуществления его права: экзекуцию на движимости и недвижимости должника.
Наконец, тот же дух практицизма наложил печать на все институты уложения, чуждые прямолинейной простоты и строгой принципиальности, бледноватые, но полные житейского благоразумия и практической трезвости.
[1] Литературой мне служили больше всего Dernburg, Das burg. Recht. Halle 1898 III, Mittelstein, Das Hyp. R. des Burg. Ges.-B. Hamburg 1898. Gierke, Entwurf eines Burgerlichen Gesetz-Buches, Oberneck, Das Hyp. R. des Burg. Ges.-Bucbes Berlin 1897, Schwind, Wesen und Inhalt des Pfandrechtes, Jena 1899.
[2] Entwurf eines bürgerlichen Ges.-Buches für das deutsche Reich. Berlin u. Leipzig, 1888.
[3] См. 1-й проект стр. 201, особ. 203.
[4] См. Verhandlungen des Reichstages zum B. GB. Bd. I 139, Bd, II 18, Bd. III 3073 и др.
