По объяснению Барона, недействительность юридических сделок может быть двух родов: ничтожность их и оспариваемость или опорочиваемость.
Ничтожной сделка признается в тех случаях, когда она является ничтожной или, все равно, не существующей с самого начала, таким образом, что почитать ее за несуществующую в праве не только сами стороны ее, но и все другие лица, на отношения которых она могла бы оказывать влияние и, притом, без предъявления просьбы или иска о ее уничтожении, как недействительной, вследствие чего в источниках римского права о таком иске и не упоминалось, хотя предъявление его в некоторых случаях, по замечанию Барона, могло представляться и полезным в видах прекращения раз навсегда возможных споров о ее ничтожности или недействительности.
Ничтожной по праву римскому сделка могла быть и в части противной какому-либо воспрещению закона, напр., могло быть ничтожным в сделке условие о процентах, выговоренных в размере свыше определенного законом, что и выражалось в афоризме – utile per inutile non vicitur, если, однако же, такая часть сделки не составляла самое основание ее, когда, напротив, сделка считалась ничтожной уже вся и когда отпадали уже и части ее закону не противные, а также отпадали и все добавочные или побочные ее определения, как, напр., условия об обеспечении договора, об отказах, в случае ничтожности распоряжения о назначении наследника и проч.
Впрочем, ничтожность сделки по праву римскому возникала иногда, по объяснению Барона, от воли или сторон сделки, или даже стороннего, заинтересованного в ней лица, от заявления которых зависело – следует ли обсуждать сделку как действительную или как ничтожную, до выражения ими какового заявления сделка оставалась в нерешительном состоянии, и в таких случаях возможная ничтожность сделки считалась ничтожностью относительной, в противоположность ничтожности абсолютной или решительной, когда сделка от самого начала была ничтожной безусловно.
От ничтожности сделки оспариваемость ее отличалась в том, что сделка признавалась существующей, пока одна из сторон ее или же третье заинтересованное в ней лицо не заявляли спора о ее уничтожении и пока спор этот не был признан подлежащим удовлетворению, после чего только уже восстановлялось прежнее состояние, существовавшее до ее заключения, причем, однако же, права, приобретенные на основании такой сделки третьими лицами в промежуточное время, до ее уничтожения оставались в силе.
Такое оспаривание сделки и признание ее, затем, подлежащей уничтожению допускалось как вследствие предъявления иска, напр., in integrum restitutio и других, так и вследствие предъявления возражения о ее уничтожении при производстве по делу, возникшему по поводу этой сделки.
Действительность сделки вообще обсуждалась по римскому праву по моменту ее совершения – perfectio, вследствие чего, во-1-х, сделка ничтожная абсолютно не могла становиться действительной впоследствии, в случаях отпадения того обстоятельства, которое делало ее ничтожной, как, напр., в случаях или отречения от ничтожности, или признания, а также подтверждения или одобрения ее, напр., лицом, ставшим дееспособным, но бывшим в момент ее заключения недееспособным, что и выражалось в афоризме – quod initio vitiosum est, tractu temporis convalescere non potest;
во-2-х, сделка ничтожная относительно, напротив, в случаях признания ее лицом, от воли которого зависела ее сила, признавалась действительной с самого начала,
и в-3-х, сделка, подлежавшая уничтожению только вследствие ее оспаривания, становилась вполне действительной от ее начала, как не подлежащая уже оспариванию в будущем, как в случаях отречения от права оспаривания ее, так равно и в случаях ее признания или одобрения и, наконец, и истечения давности на предъявления спора против нее.
В некоторых затем, случаях сделка вначале вполне действительная могла, по римскому праву, сделаться недействительной впоследствии, как, напр., в тех случаях, когда вещь, составлявшая предмет сделки, обращалась в число вещей изъятых из гражданского оборота, или же когда назначенный в завещании наследник терял к моменту осуществления его прав по завещанию testamenti factio и других; но, однако же, не в тех случаях, если одна из сторон, заключивших сделку, впоследствии становилась недееспособной, каковое обстоятельство, напротив, никакого влияния на действительность сделки не должно было оказывать.
Вообще, по римскому праву считались недействительными сделки в случаях недостатка одного из существенных условий их действительности, т.е. в случаях заключения сделки лицами недееспособными, несоответствия ее действительной воле сторон вследствие симуляции, заблуждения или ошибки, физического насилия, обмана, страха, возбужденного угрозами, неопределительности или противозаконности ее содержания и, наконец, несоответствия ее требованиям закона о внешнем ее выражении или форме.
Недействительность сделки вследствие недостатка одного из этих необходимых условий ее действительности по праву римскому была, однако же, не одинакова, и недостаток некоторых из них влек за собой ее абсолютную недействительность или ничтожность, а недостаток других, напротив, мог служить основанием только к оспариванию ее действительности.
Так, абсолютно недействительной считалась сделка, совершенная недееспособным, затем, сделка симулированная, но, однако же, не всегда, а только когда под ней не скрывалась другая, действительная сделка; сделка, заключенная под влиянием ошибки или заблуждения, за исключением опять случаев заблуждения только в мотивах сделки, когда, напротив, допускалось иногда только ее оспаривание; неопределительность содержания ее в ее существенных составных частях или essentialia negotii, а также требование ею чего-либо физически или юридически невозможного, т.е. запрещенного или недозволенного законом нравственным или положительным, но последним, однако же, только таким, который представлялся совершенной нормой права – lex perfecta области jus cogens, имеющей значение норм права публичного – jus publicum и, наконец, несоответствие ее по внешнему ее выражению установленной законом форме.
Напротив, в случаях несоответствия сделки действительной воле сторон, вследствие заключения ее под влиянием обмана, или страха, возбужденного угрозами, сделка могла подлежать только оспариванию со стороны потерпевшего, посредством или исков doli и quod metus, или же таких же возражений и, затем, уничтожению, как недействительная.
Несмотря, затем, на то обстоятельство, что в первых из приведенных, случаев недостатка того или другого из необходимых условий действительности сделки, она считалась абсолютно ничтожной, как, напр., вследствие заключения ее лицом недееспособным, или под влиянием заблуждения, право римское допускало также и предъявление исков о их уничтожении и требований, затем, о восстановлении в прежнее состояние в виде, иска in integrum restitutio со стороны или лиц недееспособных, или же заключивших сделку под влиянием заблуждения.
Безусловно ничтожной признавалась, затем, правом римским также сделка, совершенная без соучастия других лиц, когда оно требовалось законом, как, напр., заем, совершенный подвластным без согласия или последующего одобрения отца, сделка по отчуждению имущества подопечного, совершенная опекуном без разрешения опекунских властей, каковые сделки всегда могли быть уничтожены по требованию, напр., опекаемых и проч.
В приведенных случаях недействительности основанием недействительности сделок по праву римскому, по замечанию Барона, служили причины, так сказать, общего характера, но ими далеко еще не исчерпывались всевозможные основания их недействительности, которые могли влечь за собой недействительность тех или других сделок в отдельности и выяснение которых поэтому должно иметь место в особенной части при рассмотрении постановлений об отдельных сделках (Pandecten, §§ 64, 102-108).
Весьма близкими только-что изложенным определениям права римского о недействительности юридических сделок из новых законодательств представляются постановления уложения саксонского, которое подобно ему различает ничтожность сделок и их оспариваемость, указывая как на последствие ничтожности, что сделки ничтожные рассматриваются как в главных, так и придаточных их определениях, как вовсе не совершенные, т.е. не существующие; а как на последствие оспариваемости, что сделка остается, напротив, действительной пока не будет оспорена, а если спора не последует со стороны того лица, которое в праве ее оспорить, или же последует с его стороны одобрение ее, то она и остается действительной.
Но в отличие, затем, от права римского оно уже не различает сделки ничтожные, как абсолютно ничтожные и как относительно ничтожные, а также в отличие от права римского постановляет, что в сделке ничтожной только те части могут считаться действительными, которые могут иметь силу как особые сделки.
Потом оно опять в согласии с правом римским постановляет, что сделка ничтожная не может впоследствии стать действительной, по отпадении основания ничтожности; но в отношении сделок законных оно уже в отступлении от определений права римского постановляет, что такие сделки не могут впоследствии сделаться недействительными по наступлении таких обстоятельств, при наличности которых они не могли бы быть совершены, и могут быть отменяемы только по воле тех лиц, которые приобрели по ним известные права (§§ 103-107).
Указывает, далее, уложение саксонское на те же приблизительно и основания ничтожности и оспаривания юридических сделок, как и право римское, относя к основаниям их ничтожности недееспособность лиц, совершивших сделку, отсутствие серьезного намерения сторон на ее совершение или, все равно, симуляцию, совершение сделки под влиянием насилия, или заблуждения, неопределительность или непонятность сделки по ее содержанию, или же ее противозаконность, как сделки о действиях невозможных, или противных закону, или нравственности, или же о предмете, изъятом из гражданского оборота и, наконец, необлечение ее в предписанную законом форму; а к основаниям их оспариваемости – совершение сделки под влиянием угроз и обмана (§§ 89-95, 100 и 833).
Эти же указания на основания ничтожности и оспариваемости юридических сделок только более подробно уложение саксонское повторяет и в постановлениях, относящихся специально к договорам, из которых, в видах разъяснения его только-что приведенных общих постановлений об этом, нельзя не привести следующие:
во-1-х, что отсутствие дееспособности должно служить одинаково основанием ничтожности договора как в тех случаях, когда недееспособной является одна из сторон договора, так и в тех, когда недееспособны обе стороны;
во-2-х, что, напротив, участие в заключении договора такого лица, которое в его дееспособности только ограничено и когда оно, при этом, принимает на себя по договору какие-либо обязательства, может и не служить основанием ничтожности договора в тех случаях, когда бы на заключение его или выразило согласие то лицо, которое по закону обязано изъявлять таковое, или же сам участник договора одобрил таковой по прекращении ограничения его дееспособности (§§ 786-787);
в-3-х, что в случаях заключения договора представителем под влиянием заблуждения, за основание его ничтожности должно быть принимаемо уже его заблуждение, и
в-4-х, что в случаях заключения договора под влиянием страха и обмана право на оспаривание его утрачивается или его одобрением, или по отказе от права его оспаривания (§§ 846-847).
Подобно праву римскому уложение саксонское указывает, как на основание ничтожности сделок между живыми, на заключение их без соучастия других лиц, когда оно по закону представляется необходимым, и именно, на заключение таких сделок несовершеннолетними или без согласия отца, или же без согласия опекуна, за исключением тех случаев, когда бы они впоследствии одобрили эту сделку (§§ 1822 и 1911).
Совершенно, наконец, согласно с правом римским, хотя и не в таком общем виде, как последнее, а только по отношению договоров, определяет уложение саксонское и последствия их ничтожности или оспаривания, постановляя, что все, что было доставлено в удовлетворение по ничтожному или прекращенному по спору договору стороны имеют право требовать друг от друга обратно, но требовать обратно уже перешедшее что-либо из этого к третьим лицам от последних имеют право безусловно только в случае ничтожности договора, как заключенного под влиянием физического насилия, а в случаях прекращения его, как заключенного под влиянием угроз или обмана, только тогда, если третье лицо действовало недобросовестно, зная о способе приобретения (§ 850).
В уложении итальянском, напротив, не только нет общих постановлений о недействительности юридических сделок, но и те частные его постановления, в которых указываются основания собственно исков о недействительности и уничтожении обязательств и договоров, во многом представляются отличными от аналогичных постановлений права римского и уложения саксонского.
Так, оно, во-1-х, не различает прямо ничтожности и оспариваемости сделок, а говорит вообще об исках об уничтожении и недействительности договоров, и во-2-х, как на основания таких исков указывает, между прочим, на отсутствие дееспособности лица, принявшего на себя обязательство по договору, постановляя в этом отношении, что такой иск допускается, когда или малолетний, состоящий под опекой, совершил такой договор без согласия его законного представителя, или малолетний, освобожденный от опеки, совершил его без содействия попечителя, да и то за исключением тех случаев, когда малолетний своими проделками или действиями скрыл свое малолетство, или же когда он по достижении совершеннолетия одобрил и подтвердил его (art. 1300, 1303, 1305 и 1309).
Кроме этого, из его постановлений о существенных условиях действительности договоров нельзя не извлечь указания также и на другие основания допустимости исков о их недействительности, и именно допустимости их вследствие отсутствия действительного согласия на заключение договора, как данного или по ошибке, или же вследствие насилия, угрозы и обмана (art. 1108); а также вследствие совершения договора о предмете, изъятом из гражданского оборота, или вследствие отсутствия всякого в нем основания, или же наличности основания ложного и противозаконного, когда договор собственно уже вовсе не может иметь никакой силы и действия (art. 1116 и 1119).
Последние слова, быть может, и представляют некоторое основание видеть намек на различение и итальянским уложением обязательств собственно ничтожных, так не могущих иметь никакого действия, от обязательств недействительных, как подлежащих только оспариванию и, затем, уничтожению не иначе, как по признании спора о их действительности уважительным.
Если, однако же, в словах этих и видеть намек на это, то это, собственно говоря, никакого значения иметь не может, вследствие, того, что, если в каких случаях по уложению итальянскому договоры и могут считаться ничтожными безусловно, то в очень немногих, вследствие того, что оно во всех других случаях недостатка той или другой существенной принадлежности договора, в отличие от права римского и уложения саксонского, как, напр., в случаях заключения договора лицом недееспособным или ограниченным в его дееспособности, а также под влиянием насилия или заблуждения, допускает только иск о его недействительности или уничтожении, из чего возможно заключить, что в этих случаях оно не считает договора ничтожным абсолютно.
В нашем законе так же, как и в уложении итальянском общих правил о недействительности юридических сделок нет; но зато есть не мало частных указаний на те или другие основания их недействительности, с которыми нам уже не раз приходилось встречаться в предшествующем изложении, как при рассмотрении постановлений его о праве и дееспособности лиц как физических, так и юридических, а также о принадлежностях юридических сделок и которые, поэтому, приводить здесь вновь нет надобности.
Постановлениями его, содержащими в себе эти указания так же, как и аналогичными им определениями права римского и новейших законодательств, гарантируется собственно точное соблюдение требований его в отношении принадлежностей юридических сделок; отличаются же они от этих определений права римского и уложения саксонского в том, что в них подобно тому, как и в уложении итальянском, не проводится различия в понятии недействительности юридических сделок между их ничтожностью и оспариваемостью.
Между тем, в отношении определения характера содержащихся в нем санкций точного соблюдения требований его относительно тех или других принадлежностей юридических сделок, различие это не может не иметь несомненного значения, вследствие чего и вопрос о возможности установления его по соображении собственно его частных постановлений о недействительности юридических сделок по тем или другим основаниям в отдельности, представляется вопросом коренным и самым существенным, на рассмотрении которого мы и должны остановиться прежде всего.
Большинство наших цивилистов, касавшихся этого вопроса, как напр., Мейер (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 196), Победоносцев (Курс гр. пр., т. III, стр. 32), Исаченко (Лица в договоре, Юрид. Вест., 1883 г., кн. 6-7, стр. 349), Степанов (Опыты теории страхов. договора, стр. 193), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 147), Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 135) Дювернуа (Чтения по гр. праву, изд. 4, т. I, стр. 905 и 908) и Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 18) хотя и указывают на необходимость различения в понятии недействительности юридических сделок, их ничтожности и оспариваемости, но при этом, к сожалению, не делают даже малейшей попытки ни к выяснению возможности обоснования такого разделения недействительности юридических сделок по соображении постановлений собственно нашего закона, ни к выяснению, затем, того критерия, по соображении которого, если оно может быть принято у нас, оно должно быть обосновано.
Кроме этого, и самые указания их на различие в характере недействительности юридических сделок представляются не одинаковыми. Так, напр., Мейер, говорит, что недействительность сделки может быть троякая:
а) или сделка может представляться недействительной от самого своего начала;
б) или же она, будучи сначала действительной, может сделаться недействительной впоследствии, по причине наступления какого-либо обстоятельства, несовместного с ее существованием, и
в) или же, наконец, сделка, будучи действительной, может быть опорочена впоследствии по определению суда.
Степанов, напротив, этот последний вид недействительности сделок считает невозможным признавать недействительностью в настоящем значении этого понятия, усматривая в этом случае не более, как только форму опорочения сделки перед судом и считает, затем, возможным принимать недействительность сделки только в двух первых из указанных видов ее недействительности.
Победоносцев, Исаченко, Шершеневич, Васьковский, Дювернуа и Растеряев, напротив, указывают прямо на возможность различения недействительности юридических сделок, согласно общепринятому в этом отношении в науке мнению, на два вида: на ничтожность сделки, когда сделка представляется недействительной и как бы не существующей с самого начала и ее оспариваемость или отменимость, когда она может быть только уничтожена по требованию заинтересованных лиц, причем Победоносцев и Васьковский указывают еще на возможность различения ничтожности сделок на ничтожность абсолютную и относительную, смотря по тому, кто может из заинтересованных лиц указывать на ничтожность сделки, а также по тому, может ли считаться ничтожной сделка вся или же только в какой-либо части ее.
Некоторые другие наши цивилисты, как, напр., Гордон в его статье „Последствия недействительности договоров” (Суд. Вестн., 1869 г., №. 151) и Буцковский (Очерки судеб. поряд., стр. 93), напротив, совсем иначе смотрят на вопрос о допустимости разделения у нас, собственно по нашему закону, недействительности юридических сделок на их ничтожность и оспариваемость.
Так, Гордон по этому поводу говорит, что это разделение недействительности юридических сделок есть чисто теоретическое, научное и что если некоторые из наших цивилистов и хотят его перенести и на нашу почву, то возможность такого перенесения представляется во всяком случае сомнительной, так как наше законодательство такого различия в недействительности юридических сделок не сознает и что если оно иногда и употребляет слова ничтожность и недействительность, то обстоятельство это вовсе не может быть принято за указание на то, чтобы оно и на самом деле различало понятия ничтожности и недействительности в том смысле, в каком различие между ними установлено наукой права.
Выражения эти, продолжает Гордон, наш закон на самом деле употребляет совершенно безразлично, формулируя ими собственно одно и то же понятие.
Так, он в 1529 ст. X т., указывая основания недействительности договоров, употребляет эти выражения одновременно, говоря: „договор недействителен и обязательство ничтожно”; а затем, он, напр., в 2014 ст. Х т., долг, происшедший от игры, называет ничтожным, а в 2019 ст. X т. этот же долг называет недействительным.
В виду этого обстоятельства, по мнению Гордона, если и возможно делать у нас различие в недействительности юридических сделок, то скорее разве по различию в тех последствиях, которые должны наступать в отношении внесенных сделкой изменений в имущественные права сторон в различных случаях недействительности их.
Так, в некоторых случаях внесенные сделкой изменения в имущественные права сторон должны быть совершенно игнорируемы, вследствие чего в этих случаях недействительность может быть называема ничтожностью, между тем, как в других случаях внесенные сделкой изменения в права сторон не должны быть игнорируемы, а, напротив, должны быть только устраняемы посредством восстановления имущественного положения сторон в прежнее состояние, бывшее до совершения сделки, вследствие чего в этих случаях недействительность сделки может быть называема недействительностью в тесном смысле.
Буцковский хотя и ничего не говорит о допустимости по нашему закону разделения недействительности юридических сделок собственно на ничтожность и оспариваемость, но указывает, однако же, на необходимость различения недействительности сделок в различных случаях, по соображении,
во-1-х, того обстоятельства, нарушаются ли сделкой такие постановления закона, которыми определяются существенные и необходимые ее принадлежности, или же, напротив, случайные и несущественные, зависящие в их определении вполне от воли и усмотрения сторон, и
во-2-х, нарушаются ли сделкой такие постановления закона, которые имеют значение норм права публичного, как установленные в видах охранения интереса общественного или государственного и которые соглашением сторон ни в каком случае нарушаемы быть не могут.
В случаях нарушения сделкой как первых из указанных постановлений закона, так и вторых суд, по мнению Буцковского, не в праве признавать такие сделки в силе, и они должны быть почитаемы недействительными не только в тех случаях, когда сам закон объявляет их таковыми, но даже и в тех, когда бы закон о недействительности их и не упоминал.
Также и сенат, подобно Буцковскому, хотя прямо и не говорит о возможности разделения по нашему закону недействительности юридических сделок на ничтожность и оспариваемость, но во многих решениях утверждает, что основания к признанию договоров недействительными по нашему закону суть двоякого рода: или договор признается недействительным только в интересе участвующих в нем лиц, или же, напротив, в интересе публичном, причем сенат, как на примеры недействительности последнего рода указывает на некоторые из оснований недействительности договоров, перечисленных в правиле 1529 ст. X т., как, напр., когда побудительная причина заключения договора есть достижение цели, законом запрещенной, или же когда он по содержанию его представляется противным нравственности или общественному порядку.
В этих последних случаях, по объяснению сената, договор подлежит уничтожению в интересах благочиния и общественного порядка и, потому, он должен быть уничтожаем судом ех officio и без указания на его недействительность со стороны тяжущихся (реш. 1884 г., № 148; 1885 г., №.102 и друг.).
Нельзя не согласиться с Гордоном, что обосновать допустимость разделения у нас недействительности юридических сделок на ничтожность и оспариваемость собственно на постановлениях самого нашего закона, указывающих основания их недействительности в различных частных случаях, не представляется возможным, в виду сбивчивости его терминологии и обозначения нередко различными словами недействительности их в одних и тех же случаях, когда он употребляет безразлично для ее означения и слово „недействительность”, и слово „ничтожность”.
Одно это обстоятельство не может, однако же, еще быть принято за достаточное основание к тому утверждению, что по нашему закону недействительность сделки представляется всегда одинаковой и не может иметь различных значений в различных случаях; да и сам Гордон говорит, что различие в недействительности сделок между ничтожностью и оспариваемостью кроется в нем, и дело, затем, только в том, что, по его мнению, различие это может быть обосновано ни на чем другом, как только на различии последствий их недействительности в различных случаях, каковое утверждение не может быть, однако же, признано правильным, в виду того, что на самом деле такого различия в последствиях ничтожности и оспариваемости действительности юридических сделок, на которое указывает Гордон, как мы увидим несколько ниже, по нашему закону быть не может.
По праву римскому, как мы только-что видели, ничтожность сделки имела место, главным образом, в случаях несоблюдения при ее совершении принудительных норм права из области jus cogens, имевших значение норм права публичного.
По соображении этого же критерия стараются обосновать различие в недействительности юридических сделок, как мы только-что видели, из наших цивилистов Буцковский, а также в частности, по отношению недействительности договоров и сенат, но отчетливее последний, который различает недействительность договоров в интересах лиц частных и недействительность в интересе публичном, подлежащую обсуждению со стороны суда ex officio.
Это различие в недействительности собственно договоров в различных случаях нельзя не считать вполне соответствующим точному смыслу и тех законов, которые, в видах обоснования его, указаны сенатом.
Также и по объяснению Победоносцева (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 194) и Кавелина (Права и обязан., стр. 58) понятие недействительности незаконного у нас неодинаково и имеет различное значение, смотря по тому, нарушаются ли незаконными действиями постановления закона, определяющие исключительно частные гражданские права лиц, или же, напротив, постановления закона, ограждающие интересы государственные.
Недействительность действий, нарушающих постановления первого рода, может быть, по их объяснению, только условной или относительной, так как действия эти могут быть признаваемы недействительными не иначе, как только по требованию или иску заинтересованной стороны, между тем, как недействительность действий, нарушающих постановления второго рода, напротив, представляется всегда безусловной, в силу самого закона.
По соображении различия в нарушениях тех и других из этих постановлений закона основывают различие и в недействительности самых этих нарушений, но крайней мере, в случаях допущения их в распоряжениях духовного завещания и другие наши цивилисты, как, напр., Сбитнев в его статье „О духовных завещаниях по русскому праву” (Жур. Мин. Юст., 1861 г., кн. 5, стр. 230 и 236) и Любавский в его статье „О внешней форме завещания,, (Юрид. моног. и исслед., т. II, стр. 185-187), которые, обсуждая пределы нотариальной власти при засвидетельствовании завещаний входить в оценку законности их содержания, утверждают, что нотариальная власть должна отвергать, как недействительные, без всякого спора с чьей-либо стороны, только те завещательные распоряжения, которыми нарушаются законы права публичного, установленные в видах охраны интереса государственного, а не частного.
Эти указания наших цивилистов и сената на основании различения по нашему закону характера недействительности различных юридических сделок в различных случаях указывают на то, что ими в нашем законе усматривается тот же собственно критерий для обоснования различия в недействительности их, который был принят для определения случаев ничтожности сделок и правом римским, и хотя, затем, как сенат, так и наши цивилисты прямо и не говорят, что нарушений сделкой постановлений закона, имеющих значение норм права публичного, должно влечь за собой ее ничтожность, а нарушение ею таких постановлений закона, которыми ограждаются исключительно частные гражданские права лица, должно влечь за собой, напротив, только ее оспариваемость со стороны заинтересованных ею лиц, но, несмотря на это, в виду указаний их на то, что в случаях нарушения сделкой постановлений первого рода вопрос о ее действительности должен быть поднимаем судом всегда ex officio, а в случаях нарушения ею постановлений второго рода, напротив, не иначе, как по требованию заинтересованного лица, – нельзя не признать, что нарушение сделкой постановлений первого рода должно влечь ее ничтожность, а нарушение ею постановлений второго рода, напротив, – только ее оспариваемость, или все равно признать, что и у нас по различию нарушения сделкой тех или других из этих постановлений закона также должно считаться допустимым разделение и недействительности сделок, указанное правом римским и новейшими законодательствами, а также усвоенное и наукой права на ничтожность п оспариваемость их.
По праву римскому ничтожность сделки отличалась от оспариваемости в том, что сделка ничтожная считалась юридически не существующей с самого начала, не только для сторон ее, но и для всех других лиц, на отношения которых она могла бы влиять; между тем, как такая сделка, которая могла быть признана недействительной только вследствие ее оспаривания, считалась до уничтожения ее по спору или одной из сторон ее, или же третьих заинтересованных лиц, напротив, юридически существующей.
Также и у нас, по объяснению сената и Победоносцева, сделки, нарушающие такие постановления закона, которыми охраняется интерес публичный – государственный, должны считаться, как безусловно недействительные и не могущие, вследствие этого, порождать какие-либо права и обязанности, вовсе не существующими с самого начала; между тем, как такие сделки, которыми нарушаются постановления закона, установленные исключительно только в видах охранения частного интереса сторон, могут быть признаваемы недействительными и уничтожаемы судом не иначе, как только по требованию заинтересованных лиц.
Объяснениями этими сенат и Победоносцев, очевидно, указывают на те же признаки различия между, как они говорят, безусловной и относительной недействительностью сделок, которыми характеризовалось различие между ничтожностью и оспариваемостью их правом римским и по соображении которых различие между тем и другим видом их недействительности должно быть определяемо и у нас, причем определение вида их недействительности в каждом конкретном случае должно быть делаемо на основании того же критерия, который указывался для этого также правом римским, или того обстоятельства – нарушаются ли сделкой законы области jus cogens, имеющие значение норм права публичного, или же только законы, установленные исключительно в видах охраны интереса частного.
Кроме этого правом римским признавалось, что собственно ничтожность юридической сделки могла, в свою очередь, проявляться также в двух видах, т.е. или в виде ничтожности абсолютной или безусловной, или же в виде ничтожности относительной, когда действительность сделки поставлялась в зависимость от заявления или одной из сторон ее, или же третьего заинтересованного лица, до выражения ими какового заявления сделка оставалась еще в нерешительном положении.
Из новых законодательств ни уложение итальянское, ни уложение саксонское, напротив, на такое различие в ничтожности сделок не указывают.
По соображении постановлений нашего закона не только, кажется, не может быть обосновано такое различие в ничтожности сделок, но, как мы увидим несколько ниже, совершение сделки у нас без согласия на ее заключение третьего стороннего лица в тех случаях, когда законом согласием его обусловливается действительность сделки, должно влечь за собой никак не ничтожность ее, а может служить основанием только к ее оспариванию со стороны или самого участника сделки, или же третьего стороннего лица, вследствие чего и различие это у нас должно быть скорее отвергнуто, а затем, окончательно принято к руководству разделение недействительности сделок собственно только на два вида: на ничтожность и оспариваемость их, по соображении того критерия – нарушаются ли сделкой законы, установленные в видах охраны интереса публичного, или частного.
Те постановления закона, в которых указывается собственно на недействительность юридических сделок как на последствие несоблюдения при их совершении тех или других требований его, или в отношении их необходимых, или случайных принадлежностей, или же нарушения при их совершении и других требований закона, установленных в видах охраны интереса публичного, а иногда и частного, являются, как мы видели выше, собственно такими карательными постановления гражданского закона, которые должны служить санкцией точного соблюдения его определений, на каковые постановления нам не раз уже приходилось указывать в предшествующем изложении, как на постановления, которыми гарантируется, под опасением недействительности юридических сделок, точное соблюдение определений его, как о субъектах и объектах правомочий, так равно и принадлежностях юридических сделок, так что нам здесь следует только еще определить собственно характер недействительности сделок, в различных случаях, указываемый этими постановлениями закона.
В предшествующем изложении нам в главе о субъектах правомочий пришлось прежде всего встретиться с теми постановлениями закона, в которых говорится о влиянии на действительность сделок нарушения при их заключении законов о местожительстве или, лучше сказать, собственно ограничительных его постановлений в отношении избрания и отлучек из местожительства, где мы видели, что последствием нарушения этих законов может быть иногда недействительность сделки.
Какого рода должна быть эта недействительность, то это в самом законе не указано; но если принять в соображение, в видах определения характера ее, то обстоятельство, что законы, ограничивающие права лиц как в отношении избрания местожительства, так и отлучек из него, выражены в уставе о предупреждении и пресечении преступлений, т.е. в отделе законов полицейских, которые несомненно установлены в видах охраны интереса государственного, как законы права публичного, то скорее следует признать, что последствием нарушения этих законов при совершении сделки должна быть ее ничтожность или, все равно, ее необязательность для сторон от самого ее начала, тем более, что исполнение такой сделки сторонами, как, напр., договора личного найма, может иногда подвергнуться прекращению и вследствие высылки полицией наемщика, нанявшегося без паспорта на отлучку из его постоянного местожительства, в это последнее.
Далее, также в главе о субъектах правомочий нам пришлось указать на то, что признание лица безвестно-отсутствующим влечет по нашему закону приостановление его прав состояния; здесь же мы должны указать еще на то, какое влияние это обстоятельство должно оказывать на действительность юридических сделок, совершенных лицом, признанным безвестно-отсутствующим, о его имуществе.
Последствия признания лица безвестно-отсутствующим заключаются по нашему закону, как мы видели в главе о субъектах правомочий, в том, что права его состояния приостанавливаются, а имущество его берется в опекунское управление.
Относительно определения характера этой опеки нельзя не согласиться с Гордоном (Предст. в гр. пр., стр. 56) и сенатом (реш. 1892 г., № 96), в том, что она, как устанавливаемая, главным образом, в интересах самого безвестно-отсутствующего с целью охраны его имущества, подобно римской cura honorum absentis, должна быть признаваема опекой охранительной; правильность какового заключения как нельзя лучше подтверждается и постановлениями самого закона, как, напр., 1453 ст. уст. гр. суд., по которой окружный суд, в случае признания просьбы об объявлении кого-либо безвестно-отсутствующим достаточно доказанной, постановляет, между прочим, определение о назначении опекуна для охранения имущества и защиты прав этого лица; а также 1 ст. приложения к 1091 ст. X т. 2 ч., перенесенная по продолжению 1891 года, как приложение к 8 ст. IX т., по которой имущество лица безвестно-отсутствующего берется в опеку с тем, чтобы сохранить доходы с оного.
В виду такого значения этой опеки, как опеки охранительной, устанавливаемой исключительно над имуществом безвестно-отсутствующего и, главным образом, в его интересах, а не над его личностью, и нельзя, далее, не признать, что установление ее никоим образом не должно вести за собой ограничения дееспособности безвестно-отсутствующего, а следовательно и к лишению его права на совершение различных сделок по имуществу, а если так, то само собой разумеется, что признание лица безвестно-отсутствующим не должно оказывать и никакого влияния на действительность этих сделок, им совершенных.
Правда, по закону, по признании лица безвестно-отсутствующим, права его состояния приостанавливаются, т.е. оно временно лишается нрава приобретать и отчуждать имущество, а установление опеки над его имуществом ограничивает также его в правах пользования и распоряжения им; но такие последствия признания лица безвестно-отсутствующим, тем не менее, нисколько не могут колебать правильности только-что высказанного заключения,
во-1-х, в виду того обстоятельства, что оно ни в каком случае прав состояния не лишается, а одно приостановление только пользования ими, являющееся последствием только фактической невозможности их осуществления, не может еще служить основанием лишения его правоспособности,
а во-2-х, также потому, что если в виду установления опеки над его имуществом оно в силу 1406 и 1415 ст. X т. и должно считаться лишенным права распоряжения им или его отчуждения, но несмотря на это и в виду того обстоятельства, что отчуждением его имущества, вопреки воспрещениям этих статей, может нарушаться только его интерес, вследствие чего только оно и в праве домогаться уничтожения сделок отчуждения этого имущества, а никто другой, такое распоряжение имуществом должно оставаться в силе, так как неправильная продажа имущества, вопреки законных запрещений, совершенная противозаконно самим продавцом его, не может, по объяснению сената (реш. 1872 г., № 999), служить для него самого законным основанием к предъявлению требования о ее уничтожении.
Совершением, затем, той или другой сделки могут быть нарушены также различные, установленные законом ограничения правоспособности как лиц, физических, так и юридических, нарушение сделкой каковых ограничений, как мы видели уже в главе о субъектах правомочий, также может влечь за собой недействительность сделки, но недействительность, однако же, как мы тогда заметили, не одинакового характера, в виду различия тех интересов, с целью охраны которых те или другие из этих ограничений законом установлены.
Что касается, прежде, определения значения ограничений правоспособности лиц физических, то мы указали уже в главе о субъектах правомочий, что к категории тех из перечисленных в этой главе различных оснований ограничений правоспособности, санкцию соблюдения которых следует видеть в 1529 ст. X т., должны быть отнесены ограничения ее, обусловливаемые состоянием лиц не в русском подданстве, или все равно принадлежностью их к категории лиц, почитаемых нашим законом за иностранцев, затем, национальностью лиц, принадлежностью их к известному вероисповеданию, обладанием ими известным образованием, присуждением их к одному из таких уголовных наказаний, которые влекут за собой лишение или всех прав состояния, или же потерю всех особенных прав и преимуществ лично и по состоянию присвоенных, или же потерю некоторых из них, а в некоторых случаях даже состоянием их под судом по обвинению в преступлениях, влекущих за собой такие наказания.
Нельзя, кажется, не признать, что все ограничения правоспособности, установленные законом по этим основаниям, установлены в видах охраны интересов публичных или государственных, вследствие того, что как самые определения различий в правах лиц по сословиям, состояниям, званиям, вероисповеданию и проч., имеют у нас значение государственное, так и потому, что определения об этих ограничениях выражены не в Своде собственно законов гражданских, но в других отделах законов, относящихся скорее к области права публичного, а не частного.
Если эти предположения правильны, то само собой разумеется, что и относительно определения характера недействительности сделок, совершенных в нарушении этих ограничений правоспособности, по соображении того критерия, в виду которого недействительность их у нас должна быть характеризуема как ничтожность или оспариваемость, следует признать, что сделки эти должны быть почитаемы недействительными безусловно или, все равно, ничтожными.
Кроме этого, подкреплением правильности этого последнего заключения могут служить указания, содержащиеся и в самом законе, только выраженные в некоторых частных его постановлениях, как, напр., в 10 и 11 ст. прилож. к 698 ст. X т., которыми не только каждой из сторон сделки, но и местным губернским начальством предоставляется право просить об уничтожении сделок, заключенных вопреки выраженным в этом законе воспрещениям лицам, польского происхождения приобретать, брать в залог или в аренду помещичьи имения в 9 западных губерниях; затем, в 7 и 8 ст. приложения к примечанию 2-му 880 ст. IX т., из которых первой объявляются недействительными всякие сделки, совершенные в нарушение или обход правил, выраженных в этом приложении и запрещающих иностранцам приобретать как право собственности, так равно право отдельного владения и пользования недвижимыми имуществами вне городских поселений в губерниях, в них перечисленных, а второй просить об уничтожении таких актов уполномочиваются и административные начальства.
Хотя в этих статьях закона говорится об уничтожении сделок, как недействительных, вследствие предъявления исков о их уничтожении или со стороны самих участников сделки, или же со стороны административного начальства, но, несмотря на это, в виду предоставления права на предъявление такого иска и этому последнему, нельзя не признать, что в них указывается на безусловную недействительность или ничтожность этих сделок, опровержением правильности какового заключения не должно служить то обстоятельство, что в них говорится о допустимости предъявления иска о признании их недействительными и от самих участников сделки, вследствие того, что, напр., и по праву римскому, хотя для уничтожения сделок ничтожных и не было необходимо предъявление иска о их уничтожении, как сделок не существующих и ничтожных с самого начала, но, несмотря на это, допускалось и предъявление этого иска с целью прекратить возможный в будущем всякий спор о их действительности.
Из наших цивилистов Буцковский (Очерки судеб. поряд., стр. 96), а также и сенат во многих решениях (реш. 1885 г., № 102; 1888 г., № 39 и друг.) также считают, во-1-х, что законы, ограничивающие гражданские права известных лиц в виду их состояния или происхождения, т.е. ограничивающие их правоспособность к приобретению имуществ, должны быть почитаемы за законы, постановленные в видах охраны интереса государственного, а следовательно за законы права публичного, и во-2-х, что сделки, совершенные в нарушение или обход этих законов, должны поэтому считаться сделками недействительными безусловно, каковое заключение высказал также и Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 41).
Санкции, затем, соблюдения при совершении сделок ограничений правоспособности, обусловленных состоянием лица на службе, выражены в нашем законе, как мы указали в главе о субъектах правомочий, напротив, гораздо менее определительно, и установлены, притом, не всегда в видах охраны интереса публичного.
Само собой разумеется, что в тех случаях, когда за нарушение воспрещений чиновникам, состоящим на службе, совершать те или другие сделки, сверх указания закона на их недействительность, полагается еще и известное наказание за их совершение, такие сделки должны быть почитаемы совершенными в нарушение законов права публичного, установленных с целью охраны интересов государственных и, поэтому, как заметил и Растеряв (Недейст. юрид. сделок, стр. 67), должны быть почитаемы ничтожными или недействительными безусловно.
Относительно значения некоторых других ограничений правоспособности лиц, состоящих на службе, совершать те или другие сделки, как, напр., воспрещения казначеям и кассирам продавать их недвижимые имущества или давать деньги в займы без разрешения их начальства, а также воспрещения карантинным чиновникам быть наследниками и душеприказчиками по духовным завещаниям лиц, умерших в карантине, нельзя не признать, что такого рода ограничения могут быть, напротив, почитаемы за ограничения, установленные в видах охраны только частного интереса или казны, как юридического лица, или же частных лиц наследников завещателя вследствие чего следует далее, полагать, что если сделки, совершенные вопреки этих запрещений, и могут быть признаваемы недействительными, то никак не безусловно, а только, как заметил и Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 68), не иначе как по иску или спору заинтересованных лиц, все равно казны, или же лиц частных, интересы которых такими сделками нарушены.
Если первое из этих воспрещений действительно установлено в видах охраны только частного интереса казны, как юридического лица, то в виду этого обстоятельства и нельзя признать правильным заключение Любавского, высказанное им в его Комментарии законов о купле-продаже (Юрид. моног. и исслед., т. III, стр. 159) о том, что разрешение начальства на совершение казначеем купчей крепости на его недвижимое имение должно быть почитаемо за такое необходимое условие допустимости ее совершения, без соблюдения которого купчая крепость должна быть почитаема недействительной безусловно.
Также точно нельзя не считать за установленные в интересе частном, ограничения правоспособности, обусловленные известным занятием лиц, как, напр., воспрещения присяжным поверенным приобретать иски от их доверителей, а кураторам конкурса приобретать претензии кредиторов несостоятельного.
Доказательством тому, что воспрещение присяжным поверенным приобретать иски от их доверителей установлено исключительно в видах охраны интереса частного или интереса доверителей, могут служить рассуждения составителей учреждения судебных установлений, помещенные в издании государственной канцелярии под правилом 400 ст. (т. III, стр. 247), в которых сказано, что в видах ограждения неопытных тяжущихся от неблагонамеренных действий их поверенных, было признано необходимым воспретить присяжным поверенным как самим, так и под видом приобретения для других лиц, приобретать иски от их доверителей; а доказательством, затем, тому, что и воспрещение кураторам конкурса приобретать претензии от кредиторов несостоятельного также установлено в видах ограждения интересов этих последних, могут служить слова самого закона, в котором говорится, что такие сделки могут быть уничтожены.
В виду такого значения этих воспрещений и нельзя не признать, что совершенные вопреки их сделки никак не могут, быть почитаемы ничтожными, но могут только быть признаваемы недействительными и уничтожаемы не иначе, как по просьбе об этом только заинтересованных лиц, или все равно только, или доверителей присяжных поверенных, как объяснил сенат (реш. 1897 г., № 62), или же кредиторов несостоятельного.
Относительно, наконец, значения различных ограничений правоспособности, обусловливаемых полом, браком, родством, свойством и усыновлением, нельзя, кажется, также не признать, что большинство этих ограничений, за исключением разве весьма немногих из них, как, напр., ограничений, обусловленных родством и свойством ко вступлению в брак, как ограничений, основанных на требованиях религии и потому долженствующих иметь безусловное значение, должны считаться, напротив, за ограничения, установленные исключительно в видах охраны интереса частного, как, напр., или интереса наследников, или же интересов мужа, согласием которого обусловливается право жены на вступление в договор личного найма в качестве наемницы.
В виду этого обстоятельства и относительно квалификации недействительности сделок, совершенных в нарушение этих последних ограничений правоспособности, нельзя не признать, что за исключением только недействительности браков, заключенных лицами, состоящими между собой в таких степенях родства или свойства, браки в которых законом запрещены, и которые должны считаться ничтожными, как безусловно недействительные, недействительность остальных сделок, как, напр., духовных завещаний нарушающих различные ограничения, установленные законом, по отношению наследования, по соображении родства, пола, усыновления и проч., ни в каком случае на должна быть почитаема за недействительность безусловную, а должна быть принимаема только в значении оспариваемости этих сделок со стороны заинтересованных лиц; как и недействительность договора личного найма, заключенного в качестве наемщицы женой без согласия мужа, который, по справедливому замечанию Оршанского, выраженному им в его статье „Личные и имущественные отношения супругов” (Суд. Жур., 1874 г., кн. 3, стр. 86-87), Шменина – выраженному им в его статье „Личные и имущественные отношения супругов” (Жур. гр. и уг. пр., 1893 г., кн. 6, стр. 52) и Шершеневича (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 84), может быть признаваем недействительным и подлежащим уничтожению не иначе, как по просьбе об этом мужа, в виду установления этого ограничения правоспособности жены исключительно в его интересе, но никак не по просьбе или самой жены, или тем более другого контрагента договора.
Нарушение затем, сделкой пределов правоспособности лиц юридических, как мы видели в главе о субъектах правомочий, может быть приравниваемо присвоению ими такого права, которое они по закону иметь не могут, каковое обстоятельство и должно влечь за собой, в силу аналогии, представляемой правилом 1529 ст. X т., недействительность сделки; а как присвоение сделкой в силу этой статьи частным лицом физическим такого права, которое оно по состоянию своему иметь не может, должно влечь за собой ничтожность или безусловную недействительность сделки, то следует признать, что такого же характера недействительностью, как объяснили Башилов в его статье „О торговых товариществах” (Жур. Мин. Юст., 1894 г. кн. 2, стр. 55), и Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 81), должны сопровождаться сделки, клонящиеся к присвоению и лицу юридическому такого права, которого оно по кругу ведомства, отведенного ему или законом, или уставом, или, наконец, договором иметь не может, или все равно, такого права, которое выходит из пределов его правоспособности, указанных законом, уставом или договором.
Такого же характера недействительностью должны подлежать поражению и такие сделки, которыми нарушаются и такого рода ограничения правоспособности лиц юридических, которые хотя и не безусловны, но которые, однако же, могут быть устраняемы не иначе, как разрешением Высочайшей Власти, когда до совершения сделки такого разрешения испрошено не было, каковыми ограничениями представляются, напр., как заметил и Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 85), воспрещения монастырям и церквам различных вероисповеданий приобретать и отчуждать недвижимые имущества без разрешения Высочайшей Власти.
Сделки, совершенные об этом имуществе без такого разрешения, должны быть признаваемы ничтожными безусловно на том основании, что законы, воспрещающие совершение их без разрешения Высочайшей Власти, имеют то значение, что разрешением Высочайшей Власти в каждом отдельном случае устраняется собственно воспрещение духовным установлениям приобретать н отчуждать недвижимые имущества чем собственно и даруется им правоспособность к приобретению их, а не значение требования закона только о необходимом соучастии Верховной Власти в совершении этих сделок, подобного требованию о разрешении или утверждении известных сделок, совершаемых органом юридического лица, другого контролирующего его деятельность учреждения, устанавливаемого законом в видах ограждения частного интереса только самого этого юридического лица.
Вполне достаточным доказательством тому, что Высочайшее разрешение на совершение сделок об отчуждении или приобретении недвижимых имуществ монастырями, архиерейскими домами и церквами православного и римско-католического вероисповедания имеет значение именно диспепсации или устранения воспрещения закона ограничивающего правоспособность их в отношении совершения этих сделок, могут служить – указ сената 26 февраля 1780 г., именной указ 29 мая 1810 г. и Высочайше утвержденное положение Комитета Министров 4 января 1819 г., показанные в числе источников правил 985 и 1429 ст. X т., которыми воспрещается архиерейским домам, монастырям и церквам этих исповеданий как принимать пожертвования этими имуществами, так и приобретать их покупкой без Высочайшего разрешения, в каковых узаконениях объяснено, что разрешение Высочайшей Власти на совершение этих сделок необходимо именно потому, что законом возбранено монастырям и духовным властям монашеского звания приобретать недвижимые имущества.
Нарушение, далее, сделкой установленных законом ограничений дееспособности лиц физических должно влечь за собой, как мы указали также в главе о субъектах правомочий, недействительность сделки, причем мы однако же, указали, что все эти ограничения следует считать установленными законом исключительно в частном интересе или самих недееспособных, как малолетних и несовершеннолетних, безумных и сумасшедших, немых и глухонемых, а также расточителей, или же кредиторов несостоятельного должника.
Это последнее обстоятельство должно бы, кажется, служить достаточным указанием и на то – какого характера недействительностью должны сопровождаться нарушения сделкой установленных законом тех или других ограничений дееспособности по соображении возраста и здоровья лица, его расточительности или несостоятельности, между тем, как на самом деле мнения наших цивилистов по вопросу об определении характера недействительности сделок, заключенных лицами недееспособными, представляются не одинаковыми.
Так, по мнению из них Гордона, выраженному в его статье „Последствия недействительности договоров” (Суд. Вест., 1869 г., № 149), Вербловского, выраженному в его статье „О недействительности юридических актов по решениям кассационного сената” (Суд. Жур., 1874 г., кн. 2, стр. 10) и Васьковского (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 138), акты, совершенные малолетними и сумасшедшими, должны считаться недействительными, безусловно, как совершенные лицами вполне, недееспособными, а акты, совершенные несовершеннолетними, напротив, могут быть признаваемы, по замечанию Вербловского, недействительными не всегда, а но замечанию Гордона (Пред. в гр. пр., стр. 297) и Васьковского, акты эти могут быть только оспариваемы самими несовершеннолетними, вследствие того, что установленные законом ограничения их правоспособности установлены исключительно только в их интересе, нарушение которых, поэтому, только для них может служить поводом к оспариванию сделки, ими совершенной.
Этот же взгляд на значение недействительности сделок, совершенных малолетними, разделяет и Змирлов в его статье „О недостатках наших гражданских законов” (Жур. гр. и уг. пр., 1883 г., кн. 2, стр. 160), основываясь на тех выражениях 218 ст. X т. которыми воспрещается приводить в исполнение сделки, совершенные малолетними, причем он, однако же, высказывает свое полное несочувствие этому постановлению.
Противоположный этому взгляд на значение юридических сделок, совершенных малолетними и несовершеннолетними, был высказан в нашей юридической литературе Гантовером в его статье „О силе договоров, заключенных малолетними и несовершеннолетними без участия опекунов и попечителей” (Суд. Вест., 1869 г., № 89), по мнению которого недействительность сделок, совершенных малолетними и несовершеннолетними без участия попечителей, никак не может быть почитаема безусловной, а должна быть признаваема относительной, на которую могут ссылаться только они, а никак не их совершеннолетние контрагенты, на том, главным образом, основании, что все ограничения их правоспособности, установленные законом, установлены только в видах их пользы и охраны их интереса.
Такой же впоследствии взгляд на значение недействительности сделок, совершенных малолетними и несовершеннолетними без участия попечителей, был высказан Победоносцевым (Курс гр. пр., т. III, стр. 33), Голевинским (О проис. и делен. обязат., стр. 100), Исаченко в его статье „Лица в договоре” (Юрид. Вест., 1882 г., кн. 8, стр. 528), Шершеневичем (Учеб. рус. гр. пр. пр., изд. 2, стр. 79 и 81), Невзоровым (Опека над несовершен. стр. 225-227, Вольманом (Опека и попечит. стр. 12) и Растеряевым (Недейст. юрид. сделок, стр. 54-55), а также и сенатом во многих решениях (реш. 1874 г., № 891; 1875 г., № 906; 1879 г., № 118 и друг.).
По их объяснению участие в совершении договора лиц недееспособных, как малолетних и несовершеннолетних, не препятствует образованию договорного соглашения и не уничтожает безусловно действительность договора, а представляется только таким пороком, который может служить поводом к оспариванию его действительности, но однако же только со стороны или самих недееспособных, или же их законных представителей и наследников, да и то только в тех случаях, когда договор клонится к их невыгоде, но никак не со стороны их правоспособных контрагентов, на том, опять, основании, что, ограничения дееспособности установлены законом исключительно в видах охраны интересов самих недееспособных, могущих страдать от вовлечения их в невыгодные сделки, но не интересов их дееспособных контрагентов, причем Победоносцев, Голевинский и Шершеневич говорят о необходимости придавать такое значение недействительности сделок, заключенных недееспособными вообще, т.е. напр. и сумасшедшими, расточителями и несостоятельными, а не только малолетними и несовершеннолетними.
Это последнее мнение и, притом, во всем его объеме, т.е. по отношению признания такого значения за недействительностью сделок, совершенных лицами недееспособными вообще, а не только малолетними и несовершеннолетними, и на самом деле должно быть признано вполне правильным, как основанное на соображении действительного значения тех законов, которыми установлены те или другие ограничения их дееспособности, как таких законов, которыми имелось в виду охранить исключительно частный интерес самих недееспособных, а также потому, что и в самом законе можно найти еще более прямое указание на то, что сделки, заключенные этими лицами могут быть не приводимы в действие не иначе, как вследствие только возражения о их недействительности, заявляемого теми, против которых они представлены в полицию, с целью производства взыскания но ним в бесспорном порядке, — законе, выраженном в правиле 605 ст. XVI т. 2 ч. законов о суд. гр., в котором прямо сказано, что останавливаемо производство взыскания полицией может быть по договорам и обязательствам всякого рода, между прочим в случае предъявления ответчиком возражения о том, что акт выдан от такого лица, которое обязываться им не имело право, или по законам о несовершеннолетних, или по законам о лицах, признанных безумными и сумасшедшими, а также расточителями и мотами.
И по объяснению сената сделки, совершенные из лиц недееспособных несостоятельными, не могут быть признаваемы безусловно недействительными, на том основании, что объявление должника несостоятельным влечет за собой не потерю им его дееспособности, а только ее ограничение, вследствие чего может считаться допустимым со стороны его кредиторов только оспаривание сделок, совершенных им во вред их интересов (реш. 1896 г., № 19).
Основаниями к опровержению правильности этого заключения не могут служить ни 218 и 222 ст. X т., на которые опираются, главным образом, защитники взгляда противоположного, из которых первой воспрещается признавать действительными и приводить в исполнение акты, совершенные малолетними, а по второй несовершеннолетний, давший обязательство без согласия опекуна, не подвергается по нем никакому взысканию и ответу, вследствие того, что правила эти следует, по совершенно справедливому замечанию Невзорова, понимать не в смысле объявления ими безусловно недействительными актов, совершенных малолетними и несовершеннолетними, как высказал Растеряев по отношению, по крайней мере, таких актов, которыми несовершеннолетний не только принимает на себя долговое обязательство, но и всякое другое, или же отказывается от какого-либо принадлежащего ему права, а в смысле только указания на необязательность их для последних и, притом, по их требованию, когда они для них невыгодны, или все равно, в смысле воспрещения суду приводить их в исполнение по предъявлении, разумеется, иска о их исполнении стороной противной, как недействительные по обнаружении факта участия в их совершении малолетних или несовершеннолетних по их указанию, ни правило 10662 ст. X т., предписывающей суду при утверждении духовных завещаний ex officio обращать внимание на дееспособность завещателя поскольку неспособность его к составлению завещания обнаруживается из самого завещания, вследствие того, что правилом этим указывается только, так сказать, нотариальные обязанности суда по утверждению завещаний, почему оно, подобно другим правилам нотариального положения, возлагает на суд так же, как и на нотариусов, обязанность не принимать к свидетельствованию и таких актов, которые не представляются недействительными безусловно, а могут быть признаваемы таковыми не иначе, как по спору о их действительности со стороны лиц заинтересованных, как, напр., акты, совершенные недееспособными; ни, наконец, то обстоятельство, что в силу 1703 ст. уложен. о наказ. купивший имущество у малолетнего подвергается за это уголовному наказанию, без требования об этом со стороны потерпевшего, вследствие того, что несмотря на официальное преследование этого преступления, сделка о продаже имущества может быть уничтожена все же не иначе, как вследствие предъявления на суде уголовном гражданского иска о ее уничтожении со стороны лица недееспособного или его представителя.
Правда, по праву римскому и уложению саксонскому участие в совершении сделки лиц недееспособных служит основанием абсолютной ее недействительности или ничтожности, но постановления нашего закона, к этому предмету относящиеся, дают основание скорее к тому заключению, что у нас обстоятельство это может служить основанием, только к оспариванию сделки, да и то только со стороны самих недееспособных, или же их представителей и наследников, а никак не со стороны их дееспособных контрагентов, в чем они и приближаются скорее к аналогичным постановлениям уложения итальянского, которое указывает,
во-1-х, что акты, совершенные в пользу лиц, недееспособных, имеют такую же силу, как если бы они были совершены и дееспособными, и
во-2-х, что прочие сделки, совершенные недееспособными, могут быть оспариваемы ими и, затем, уничтожаемы по иску о их недействительности.
В случаях, далее, совершения сделки представителем действительность ее должна быть обсуждаема по замечанию наших цивилистов: Казанцева (Учение о пред. в гр. пр., стр. 113), Нерсесова (Понят. добровол. пред., стр. 86), Гордона (Пред. в гр. пр., стр. 17), Цитовича (Учебн. тор. пр., вып. 1, стр. 75) и Шершеневича (Учебн. русск. гр. пр., изд. 2, стр. 163) по дееспособности уже не лица представляемого, но представителя, как контрагента сделки, в отношении, затем, определения характера недействительности которой по причине недееспособности представителя все же следует признавать, что она не может быть почитаема ничтожной или абсолютно недействительной, а также может быть признаваема таковой не иначе, как только по спору о ее действительности со стороны лица, представляемого, по тем же основаниям, по которым сделка может быть признаваема подлежащей опорочению и в случаях совершения ее лично недееспособным.
Иногда, впрочем, дееспособность законных представителей, как, напр., опекунов, ограничивается законом в отношении совершения некоторых сделок необходимым соучастием в их совершении контролирующих деятельность их учреждений, как, напр., дворянских опек и сиротских судов, а иногда сената, и последствие соучастия которых в совершении сделки заключается по закону в том, что некоторые сделки, перечисленные в 277 ст. X т., не могут быть совершаемы опекуном без разрешения этих учреждений, причем, как на санкцию соблюдения этого требования закона в статье этой указано, что продажа имущества подопечного, совершенная опекуном вопреки требования этой статьи без разрешения сената, уничтожается, а отдача его в аренду на срок, превышающий время достижения подопечным 17-ти-летнего возраста без разрешения сената, не обязательна для него, по достижении им этого возраста.
По объяснению сената и это требование закона установлено исключительно в ограждение интересов подопечного, вследствие чего и продажа опекуном недвижимого имущества малолетнего без разрешения сената не может быть оспариваема, как недействительная, со стороны третьих лиц, имеющих претензии к имуществу малолетнего (реш. 1875 г., № 978).
Объяснение это представляется как нельзя более основательным, как согласное вполне с точным смыслом правила 277 ст. X т., имевшего в виду установить требованием соучастия в совершении некоторых сделок по имуществу малолетнего учреждений, контролирующих деятельность опекуна, известные гарантии интересов подопечного, вследствие чего, разумеется, что и нарушение этого требования может влечь за собой никак не ничтожность сделки, совершенной опекуном без разрешения контролирующего его деятельность учреждения, а может служить только основанием к оспариванию ее действительности со стороны самого подопечного.
Более, затем, многочисленными представляются ограничения дееспособности представителей лиц юридических требованиями или закона, или же уставов частных обществ о совершении ими тех или других сделок не иначе, как при необходимом соучастии каких-либо контролирующих их деятельность органов или учреждений, от предварительного разрешения которых на совершение той или другой сделки, или последующего утверждения ее ставится в зависимость и самая действительность сделки, которая в случаях несоблюдения этих требований и объявляется, как мы видели в главе о субъектах правомочий, недействительной.
По рассмотрении постановлений об этих ограничениях дееспособности органов юридических лиц нельзя, кажется, не прийти к тому заключению, что огромное большинство их установлено также только в видах охраны частного интереса самих юридических лиц, вследствие чего и относительно определения характера недействительности сделок, совершенных вопреки этих ограничений, т.е. совершенных органами юридических лиц или без предварительного разрешения контролирующего их деятельность учреждения, или же без последующего утверждения его, следует признать, что недействительность эта никак не может быть, безусловной, а может наступить не иначе, как только по спору о ее действительности со стороны самого юридического лица, интересы которого сделкой нарушены.
За допустимость именно такой квалификации недействительности сделок, совершенных без предварительного разрешения контролирующего учреждения в тех случаях, когда требование о таком разрешении на их совершение установлено исключительно в частном интересе казны, как юридического лица, высказался и сенат, объяснив, что сделки, заключенные по имению владельцем поиезуитских имений, состоящих в заведывании казны, без предварительного разрешения или согласия местного управления государственными имуществами, когда таковое разрешение для совершения сделки требуется законом, хотя законом и объявляются недействительными, но что несмотря на это и в виду того обстоятельства, что требованием наличности предварительного разрешения или согласия управления государственными имуществами на совершение тех или других сделок имелось в виду оградить исключительно только интересы казны, они если и могут быть признаваемы недействительными, то только по требованию или иску самой казны, но не других контрагентов сделки (реш. 1889 г., № 108).
В другом решении сенат также признал, что требование закона о заключении займов от имени города на известную сумму не иначе, как с разрешения министра внутренних дел, должно быть почитаемо за требование, установленное исключительно в ограждение интересов самого города (реш. 1889 г., № 23), вследствие чего следует признать, что сделки об этих займах, совершенные без утверждения их министром внутренних дел, если и могут быть признаваемы недействительными, то также не иначе, как только по требованию городского управления, а не ничтожными безусловно, равно как и сделки об отдаче городами в наем принадлежащих им земель без утверждения их губернатором или министром внутренних дел, как требует закон, которые также не могут быть признаваемы недействительными безусловно, вопреки противоположному заключению по этому предмету, высказанному Горенбергом в его статье – „Вопросы публичного права в практике гражданского кассационного департамента сената“ (Право, 19.05, № 1).
Как на один, затем, из случаев исключения, когда, по крайней мере, по объяснению сената, сделка, совершенная без надлежащего разрешения органа, надзирающего за действиями юридического лица, должна быть признаваема недействительной безусловно, в виду нарушения такой сделкой требования закона о совершении ее не иначе, как с разрешения этого органа, установленного с целью охраны интереса государственного, – можно указать на случаи или отчуждения земли, составляющей надел крестьянского общества, до уплаты за нее выкупной ссуды, без разрешения губернского по крестьянским делам присутствия, или отдачи ее под разработку ископаемых, или для вырубки на ней леса без его разрешения (реш. Общ. Соб. 1, 2 и кас. депар. 1893 г., № 7).
Далее, следует, кажется, также полагать, что и различные установленные или законом, или уставом, или, наконец, договором правила, определяющие порядок действия органов юридических лиц, обязательные к соблюдению при совершении тех или других сделок, установлены также в видах охраны собственно их интересов, вследствие чего и нарушения или несоблюдения их органами их, как нарушения правил, установленных только в интересе частном, при совершении ими тех или других сделок, должны влечь никак не их ничтожность или безусловную недействительность, а должны служить лишь поводом к оспариванию сделок со стороны юридического лица, не более.
Иное дело, конечно, нарушение органами юридических лиц при совершении тех или других сделок правил, определяющих или их компетенцию, или порядок их легитимации в качестве органов юридических лиц, вследствие того, что сделки, совершенные в нарушение этих правил, не могут даже вовсе считаться обязательными для юридического лица, как сделки, совершенные или с нарушением пределов полномочия, или же даже вовсе без полномочия, поскольку, однако же, юридическое лицо, как принципал его органа, или не воспользовалось результатами такой сделки, или же не приняло ее посредством последующего одобрения – ratihabitio.
Также точно, затем, и по отношению определения значения различных требований закона о необходимом соучастии при совершении сделок лицами физическими других лиц или учреждений, предварительным разрешением или последующим согласием которых законом обусловлено их совершение, следует признать, что требования эти, за исключением разве очень немногих случаев, должны считаться установленными также в видах охраны исключительно только их частного интереса, как напр., требования, выраженные в 149-151 ст. X т. в отношении совершения лицами физическими усыновления или с согласия родителей, или опекунов и попечителей усыновляемого, или с согласия другого супруга усыновителя, или, наконец, с разрешения епархиального архиерея, когда усыновление желают совершить священно- и церковно-служители, и другие подобные требования, так как не может не быть очевидным, что первые из этих требований установлены или в интересах самого усыновляемого или же в интересах супруга усыновителя и что только последнее установлено как бы в видах охраны сословного интереса, но во всяком случае интереса частного.
В виду такого значения этих требований закона и по отношению характера недействительности сделок, совершенных в их нарушение или, все равно, без указываемого законом необходимого соучастия при их совершении, следует признать, что если такие сделки и могут быть признаваемы недействительными, то никак не безусловно, а лишь только по требованию тех лиц, в ограждение интересов которых эти требования законом установлены, как, напр., или по требованию самого усыновляемого, когда бы усыновление было совершено без согласия его родителей или опекунов, или же по требованию супруга усыновителя, когда бы усыновление было совершено без его согласия, или, наконец, по требованию тех родственников усыновителя, права которых усыновлением были нарушены в случаях усыновления священно- и церковно-служителями без предварительного на это разрешения архиерея и проч., но никак не самого архиерея, на том основании, что в силу 146012 ст. уст. гр. суд. оспаривать правильность усыновления могут только те лица, права которых им нарушаются, между тем, как права собственно архиерея усыновлением, совершенным без его разрешения, ни в чем не нарушаются.
По объяснению сената, установленное законом требование об отчуждении даже отдельными крестьянами отведенных им в надел земель до уплаты ими выкупной ссуды не иначе, как с разрешения губернского по крестьянским делам присутствия, должно считаться за требование, установленное в интересе государственном, с целью обеспечения не только казны в получении ею выкупной ссуды, но и с целью ограждения вообще материального быта сословия крестьян, вследствие чего и сделка, совершенная без соблюдения этого требования закона, должна быть признаваема недействительной даже по требованию губернского по крестьянским делам присутствия, несмотря на то, что в законе не сделано даже и намека на право этих присутствий предъявлять такие требования (реш. Общ. Соб. 1, 2 и кас. депар. 1893 г. № 7), из чего возможно заключить, что, по мнению сената, нарушение при совершении этих сделок указанных требований закона о необходимом соучастии, должно влечь за собой безусловную их недействительность и, почему, этот случай ее недействительности и может служить примером тех немногих случаев исключений, когда и нарушение требований закона о необходимом соучастии в совершении сделок лицами физическими может влечь за собой безусловную их недействительность.
Иное значение имеют требования закона о необходимом соучастии при совершении сделок свидетелей, нотариусов и проч., но в виду того обстоятельства, что требования эти относятся, главным образом, ко внешней формальной стороне сделок и о влиянии нарушения или несоблюдения их, как нарушения правил закона о форме сделок на их действительность, следует упомянуть несколько ниже, при выяснении характера недействительности сделок, могущей иметь место вследствие несоблюдения при совершении их требований закона в отношении их формы; теперь же следует остановиться еще на выяснении характера недействительности сделок, могущей иметь место вследствие нарушения тех или других требований закона в отношении другой необходимой субъективной принадлежности сделки или действительного изъявления воли на ее совершение.
Одним из обстоятельств, устраняющим наличность этой необходимой принадлежности сделки и, потому, долженствующим оказывать влияние на ее действительность, признается, как мы указали выше, принуждение, все равно как в виде физического насилия, так равно и в виде угрозы или насилия психического.
Мнения наших цивилистов о характере недействительности сделки, совершенной под влиянием принуждения или угрозы, представляются, однако же, не одинаковыми.
Так, по объяснению Загоровского в его статье „Принуждение, ошибка и обман” (Юрид. Вест. 1810 г., кн. 1, стр. 8-11), недействительность договора, заключенного под влиянием принуждения, должна иметь различное значение, смотря по тому – был ли договор совершен под влиянием уголовно-наказуемого принуждения, или нет, вследствие чего в первом случае договор должен быть почитаем на основании 777 ст. уст. уг. суд. безусловно ничтожным, между тем, как в последнем он может быть только оспорен и уничтожен по требованию лица, подвергшегося принуждению.
По мнению всех других наших цивилистов, касавшихся вопроса о характере недействительности сделок, совершенных под влиянием принуждения, как, напр., Мейера (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 146), Арсеньева, высказанного им в его реферате Петербургскому юридическому обществу „О значении принуждения в делах гражданских, Пахмана, высказанного им при обсуждении этого реферата в обществе, а также и самого петербургского общества (Жур. гр. и уг. пр., 1877 г., кн. 6, стр., 232-254), Васьковского (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 139) и Растеряева (Недейст. юрид. сделок, стр. 120), напротив, недействительность сделки, совершенной под влиянием принуждения вообще как уголовно-наказуемого, так и ненаказуемого, одинаково может быть принимаема в значение только оспариваемости сделки, но никак не безусловной ее недействительности, вследствие чего, она может подлежать и уничтожению не иначе, как по требованию лица, совершившего ее под влиянием принуждения или, все равно, его наследников, или законных представителей.
Правильным должно быть признано это последнее мнение, во-1-х, потому что принуждением к совершению сделки нарушается только частный интерес лица, а во-2-х, потому что и самый закон правилом 703 ст. X т. требует непременно в видах уничтожения сделки, совершенной под влиянием принуждения, заявления об этом обстоятельстве со стороны лица потерпевшего.
Опровержением, затем, правильности этого мнения не может служить ни то обстоятельство, что преступление принуждения к совершению договоров, предусмотренное 1686 ст. улож. о нак., подлежит официальному преследованию, потому что и в случаях возбуждения преследования за это преступление без жалобы потерпевшего, заключенный им договор не может быть уничтожен судом уголовным без предъявления им гражданского иска о его уничтожении; ни правило 777 ст. уст. уг. суд., в силу которого вещи, добытые посредством преступления, возвращаются их хозяину даже и без требования его об этом, потому что правило это иначе не может быть понимаемо, как только в том смысле, что вещи, добытые преступлением, только тогда возвращаются их хозяину без его требования об этом, когда они перешли во владение преступника без всякого юридического основания, но не в тех случаях, когда они перешли в его владение в силу договора, который является для него уже таким титулом владения, без предварительного уничтожения которого судом по иску потерпевшего и самая реституция владения последнего этими вещами представляется невозможной.
Также точно, по объяснению из наших цивилистов Победоносцева (Курс гр. пр., т. III, стр. 120-123). Загоровского, данному им в только-что указанной статье его (Юрид. Вест., 1890 г., кн. 1, стр. 15-16), Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 139) и Растеряева (Недейст. юрид. сделок, стр. 124), а также и сената, высказанного им во многих решениях (реш. 1883 г., № 78; 1884 г., № 28; 1890 г., № 9 и друг.), и недействительность договора, являющаяся последствием заключения его под влиянием ошибки или заблуждения, может иметь значение только его оспариваемости, но не ничтожности или безусловной недействительности, вследствие чего, договор, заключенный под влиянием ошибки или заблуждения, может подлежать только уничтожению по спору, заявленному против его действительности со стороны лица, потерпевшего вред от его заключения.
Заключение это нельзя не признать совершенно основательным в виду того обстоятельства, что заключением договора под влиянием ошибки или заблуждения всегда затрагивается или нарушается только частный интерес стороны, вследствие чего обстоятельство это не может, конечно, служить основанием ничтожности договора, а может служить только поводом к его оспариванию.
Следует только в добавление к этому заключению заметить, что такое же значение должна иметь недействительность и других сделок, заключенных под влиянием ошибки или заблуждения, а не только договора, на том основании, что ошибкой или заблуждением при совершении всякой сделки может быть нарушен только частный интерес одной из сторон ее, от воли которой и должно зависеть его охранение посредством предъявления требования о ее уничтожении.
Относительно, затем, определения недействительности сделок, совершенных под влиянием обмана и, притом, одинаково как обмана уголовно-наказуемого, так и, так называемого, обмана гражданского вполне точные указания дал из наших цивилистов едва ли не один только Карницкий в его реферате петербургскому юридическому обществу „Об обмане в договорах” (Жур. гр. и уг. пр., 1880 г., кн. 3, стр. 126, проток.), с каковыми указаниями вполне согласились, также, как из членов общества Книрим, так, затем, и все общество в его заключении по реферату (Жур. гр. и уг. пр., 1881 г., кн. 1, стр. 188, проток.) и каковые указания разделяют также Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 139) и Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр, 126).
Указание это заключается в том, что недействительность договоров, заключенных под влиянием такого рода обманов, ни в каком случае не может иметь значения ничтожности или безусловной недействительности договора с самого его начала, а может иметь значение только его оспариваемости, вследствие чего такой договор может подлежать уничтожению, как недействительный, не иначе как по просьбе или требованию потерпевшей от его заключения стороны, каковое указание и не может быть не признано вполне правильным, потому что обманом при заключении договора нарушается исключительно только частный интерес одной из сторон его, вследствие чего, разумеется, и охрана этого интереса ее может считаться допустимой не иначе, как по ее просьбе или требованию, подтверждением чему могут отчасти служить и те постановления наших гражданских законов, приведенные выше, которыми указывается на недействительность некоторых сделок совершенных под влиянием обмана гражданского.
За основание, затем, к опровержению правильности этого заключения не должно быть принимаемо то обстоятельство, что обман, употребленный с целью побуждения к даче обязательства, как преступление, предусмотренное 1688 ст. улож. о нак., принадлежит к разряду преступлений, преследуемых официальным порядком, на том основании, что договор, заключенный даже под влиянием такого обмана, не может быть признаваем судом недействительным без предъявления со стороны лица, потерпевшего вред от заключения договора, гражданского иска о его уничтожении, вследствие того, что 777 ст. уст. уг. суд. предписывающая суду возвращать вещи, добытые преступлением, их собственнику даже и тогда, когда бы им и никакого иска о возврате их предъявлено не было, иначе не может быть понимаемо, как мы только-что объяснили, как в том смысле, что руководствуясь ею, суд ex officio может распоряжаться возвращением этих вещей собственнику их лишь в тех случаях, когда добытые преступлением вещи перешли во владение преступника помимо воли собственника их, но не в тех, когда они перешли в его владение в силу договора с последним, создающего в его пользу такой титул владения, без уничтожения которого, как незаконного, по просьбе лица потерпевшего, и самая реституция его владения ими представляется невозможной.
Следует, затем, еще только признать, что такое же значение должно быть придаваемо недействительности не только договора, но и других сделок, совершенных под влиянием обмана, в виду нарушения этим обстоятельством только частного интереса или сторон сделки, или их правопреемников, как, напр., наследников завещателя, в случаях совершения им, завещания под влиянием обмана в нарушение их интересов.
Наконец, относительно определения значения недействительности сделок симулированных, дал достаточно определительные объяснения сенат (реш. 1891 г.,№ 62), по указанию которого сделки эти могут подлежать опорочению по просьбе сторон их, по отсутствию в них одного из существенных элементов всякой сделки – действительного изъявления воли на ее совершение, после чего они могут быть и уничтожаемы судом, как недействительные, из какового указания несомненно явствует, что по мнению сената, недействительность этих сделок может быть характеризуема только как оспариваемость, но никак не ничтожность или безусловная их недействительность, за исключением только тех случаев, как объяснил также сенат, когда-бы притворной сделкой имелось в виду достижение цели, законом запрещенной, как напр., передачу недвижимого имения через подставное лицо в аренду еврею в местности, где законом запрещена передача их им в наем, но однако же только в тех случаях, когда-бы цель эта была достигнута на самом деле, т.е. когда имение действительно поступило-бы в пользование еврея, но не в тех, когда-бы оно осталось в пользовании подставного арендатора, в условии об аренде назначенного, когда условие это и должно, напротив, оставаться действительным (реш. 1905 г. № 105).
Такой же характер за недействительностью сделок, совершенных под влиянием принуждения, угрозы, заблуждения или ошибки, обмана и притворства, несомненно должен быть признаваем и в случаях совершения их и не лично самими субъектами сделок, но и их представителями, все равно, разумеется, законными или добровольными, как, напр., опекунами, поверенными, управляющими, приказчиками и проч.; дело только в том, что влияние этого обстоятельства на действительность сделки, совершенной представителем, должна быть обсуждаема уже, по совершенно справедливому замечанию Нерсесова (Понятие добровольн. пред., стр. 87-88), Казанцева (Учен. о пред. в гр. пр., стр. 114), Гордона (Пред. в гр. пр., стр. 17), Цитовича (Учеб. тор. пр., вып. 1, стр. 75), Шершеневича (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 151) и Васьковского (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 142), не по личности принципала, но по личности представителя, как контрагента сделки; хотя, затем, опорочению недействительностью сделка может подлежать, в случае заключения ее добровольным представителем, по совершенно справедливому замечанию Нерсесова и Цитовича, по требованию не представителя, но только представляемого или принципала, потерпевшего вред от ее совершения, как действительного ее субъекта, интересы которого сделкой только и могут быть нарушены.
Если в таком виде должна быть определяема у нас недействительность сделок, совершенных под влиянием обстоятельств, устраняющих наличность другой необходимой субъективной принадлежности сделки или действительного изъявления воли на ее совершение, то не может не быть очевидным, что и определение значения недействительности сделок по этому основанию так же точно, как и по основанию предыдущему у нас значительно отступает от определения ее, указываемого постановлениями права римского и уложения саксонского, по которым большинство этих обстоятельств, как-то: физическое принуждение, притворство и заблуждение влекут за собой безусловную ничтожность сделок.
Еще более затруднительным представляется у нас разрешение вопроса о характере недействительности сделки, долженствующей иметь место вследствие различных пороков или недостатков в объективных ее принадлежностях и, притом, не только необходимых, но и случайных, вследствие не только неопределительности постановлений закона, долженствующих служить санкцией точного соблюдения требований его о составе этих принадлежностей сделки, не указывающих, какого рода недействительностью должны подлежать поражению сделки, совершенные в нарушение или без соблюдения этих требований его, но нередко и полного отсутствия указаний на какие-либо последствия несоблюдения их.
Так, в нем, как мы видели выше, в отношении выражения в различных сделках достаточно определительно их существенных частей или essentialia negotia, предъявляются одни только требования об определении в сделке тем или другим образом существенных частей ее, причем, в содержащих в себе эти определения постановлениях вовсе не сделано указаний, как на последствие несоблюдения этих требований на недействительность сделки.
Правом римским и уложением саксонским сделки, не удовлетворяющие требованиям закона вообще о их необходимых объективных принадлежностях, признаются ничтожными или недействительными безусловно.
Следует, кажется, признать, что и у нас, несмотря на отсутствие в законе указаний на возможность наступления такого последствия в отношении недействительности такой сделки, в которой представляются недостаточно определенными ее существенные принадлежности или essentialia negotia, долженствующие характеризовать ее, как ту именно сделку, которую стороны имели в виду совершить, такая сделка, как заметил Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 138), должна считаться также ничтожной или недействительной безусловно, как сделка, представляющаяся лишенной таких ее принадлежностей, которые указываются самой ее природой, как ее необходимые составные части, без определения в ней которых самое исполнение ее представляется невозможным, в тех, разумеется случаях, когда определение этих принадлежностей ее представляется совершенно невозможным путем толкования сделки теми способами, которые предлагаются для этого законом и наукой права или юридической герменевтикой, как мы это и указали уже несколько выше.
Столь же скудными и неопределительными представляются, как мы видели выше, и те постановления нашего закона, в которых выражено требование о том, что для бытия сделки представляются необходимым, чтобы исполнение ее было физически возможно, из которых только в некоторых указывается, как на последствие совершение сделок в нарушение этого требования, на их недействительность.
В виду того обстоятельства, что такого рода сделки в исполнении их представляются совершенно невозможными, следует признать, как заметил Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 109), что недействительность их должна быть характеризуема и у нас так же, как и по праву римскому и уложению саксонскому, как ничтожность или недействительность абсолютная.
Занимающий нас вопрос о характере недействительности сделок по отношению их недействительности, как сделок по их содержанию юридически невозможных, напротив, не может быть разрешаем одинаковым образом по отношению всех случаев противоречия сделок по их содержанию тем или другим воспрещениям закона, в виду различия в цели установления самых этих воспрещений, из которых далеко не все установлены в видах охраны интереса публичного или государственного.
Именно, за воспрещения, установленные в видах охраны интереса публичного безусловно, не могут быть не приняты требования закона о том, чтобы предметом сделки не были вещи, изъятые из гражданского оборота, а также, чтобы предметом ее не было вещное распоряжение вещами чужими, или чтобы действия, составляющие предмет сделки, не были воспрещены законом или же не были противны нравственности и общественному порядку.
Поэтому сделки, противные по их содержанию этим требованиям закона, как нарушающие его воспрещения, установленные в видах охраны интереса публичного, должны быть почитаемы и у нас так же, как и по праву римскому и уложению саксонскому, как заметили Дювернуа (Чтения по гр. праву, изд. 4, т. I, стр. 905) и Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 87-38), ничтожными или недействительными безусловно.
Примеры такого рода сделок были нами приведены выше при рассмотрении постановлений нашего закона о необходимых объективных принадлежностях сделки; Дювернуа же, как на такого рода сделки указал еще на сделки о содействии разводу за деньги, об уступке детей за деньги для их усыновления, о различных ограничениях свободы личности за деньги, напр., об отречении от права избрать то или другое вероисповедание, или же об отречении от права вступить в брак, а также сделки, направленные на монополизацию какого-либо производства или торговой деятельности, а также о непременном лечении у известного врача, или в известном лечебном заведении, о вознаграждении агентов за содействие ко вступлению в брак и многие другие подобные, как клонящиеся к совершению различных безнравственных действий (Чтения по гр. праву изд. 4, т. I, стр. 906-906); Буцковский же к категории такого рода сделок, как сделок, нарушающих требования закона, имеющие значение норм права публичного, относит еще сделки о раздроблении имуществ нераздельных (Очерки судеб. поряд., стр. 96).
Если относительно определения значения воспрещения закона раздроблять эти имущества при их отчуждении, как закона, долженствующего иметь значение норм права публичного, и может возникать сомнение, то, несмотря на это, все же сделки о их раздроблении скорее должны быть почитаемы за недействительные безусловно, по крайней мере, в тех случаях, когда сделкой раздробляется имущество, представляющееся нераздельным не только по закону, но и по его природе, как сделки, собственно говоря, представляющиеся в исполнении физически невозможными.
Многие другие требования закона относительно содержания тех или других сделок, как, напр., требования о том, чтобы предметом сделки отчуждения не было имущество, состоящее под опекой, секвестром или запрещением или же чтобы в некоторых случаях сделки не относились к распоряжению имуществом родовым или заповедным, напротив, нельзя не считать за требования установленные в видах охраны только интереса частного, как, напр., или кредиторов продавца имущества, состоящего под запрещением, или же родственников отчуждателя имущества родового или заповедного и проч., вследствие чего и относительно определения характера недействительности сделок, нарушающих эти требования закона, следует скорее признать, что недействительность их скорее должна быть принимаема в значении никак не их ничтожности, но лишь только в значении оспариваемости со стороны тех лиц, интересы которых ими нарушены.
Из наших цивилистов, по крайней мере, Победоносцев прямо и категорически признает различные установленные законом ограничения в отношении отчуждения и распоряжения родовым имуществом установленными исключительно в видах охраны частного интереса членов рода, вследствие чего, и по его мнению, и сделки, совершенные в нарушение этих ограничений, могут подлежать только оспариванию или, как он говорит, опровержению со стороны тех лиц, членов рода, права или интересы которых, как ближайших законных наследников отчуждателя имущества сделкой нарушены (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 94-95).
Что сделки дарения родовых имуществ, вопреки установленных в этом отношении законом ограничений, могут быть признаваемы недействительными и уничтожаемы только по спору тех лиц, родственников дарителя, права которых нарушены этими сделками, то в смысле этого положения высказались также Любавский в его статье „О давности в гражданских делах” (Юрид. моног. исслед., т. I, стр. 178) и сенат (реш. 1890 г., № 41); а Брандт в его статье „О родовых имуществах” отвергает даже как за самим дарителем, так и его наследниками право оспаривания дарения родового имущества и полагает, что оно не может быть почитаемо не только недействительным безусловно, но и оспариваемо со стороны кого-либо (Жур. гр. и уг. пр., 1888 г., кн. 7, стр. 19-20).
Если считать различные ограничения закона в отношении отчуждения и распоряжения родовым имуществом установленными только в видах охраны интереса частного, то нет основания не признавать такое же значение за различными воспрещениями закона относительно отчуждения и имуществ заповедных, или имуществ, состоящих под опекой, секвестром или запрещением, в виду того, что такое значение их представляется вполне очевидно аналогичным значению первых, и почему и нельзя признать правильным заключение Буцковского о том, что сделки об отчуждении или распоряжении как родовым имуществом, так и имуществом заповедным и майоратным, совершенные вопреки установленных в этом отношении законом ограничений, должны быть относимы к категории сделок, нарушающих постановления закона, имеющие значение норм права публичного (Очерки судеб. поряд., стр. 96-97).
Если же постановления эти на самом деле должны быть принимаемы в значении постановлений, установленных в видах охраны только интереса частного, то и относительно определения характера недействительности сделок, нарушающих эти постановления, не может быть допущено иное заключение, как только то, что последствием их нарушения может быть только их оспариваемость, но никак не ничтожность, как полагает Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 147).
За основания к опровержению правильности этого заключения по отношению собственно определения характера недействительности сделок отчуждения имуществ, состоящих под опекой, секвестром или запрещением, не должны быть принимаемы, наконец, и правила 1406 и 1415 ст. X т., предписывающие подвергать лиц виновных в продаже имущества, состоявшего под запрещением, опекой, описью и секвестром, суду уголовному, в виду того, что и судом уголовным самые сделки отчуждения этих имуществ не могут быть уничтожаемы без предъявления гражданского иска о их уничтожении со стороны лица, потерпевшего от этого преступления, на том основании, как объяснил сенат во многих решениях, что сделки могут быть признаваемы недействительными не иначе, как по просьбе только тех лиц, интересы которых ими нарушены (реш. 1871 г., № 931; 1879 г., № 101 и друг.), и в виду какового обстоятельства нельзя также согласиться с утверждением из наших цивилистов Голевинского (О происхож. и делен. обязат., стр. 103), высказанным им, хотя и безотносительно к нашему закону, но в виде общего положения о том, что вообще последствием несоответствия договора требованиям закона об объективных условиях его действительности, должна быть его абсолютная ничтожность.
По праву римскому сделка могла представляться ничтожной и в какой-либо части, противоречащей по ее содержанию требованиям закона или о достаточной определенности содержания сделки, или же тем или другим запрещениям права, или закона нравственного и проч., если только такая часть сделки не имела значения основания всей сделки, когда уже, напротив, ничтожной почиталась вся сделка, что влекло за собой отпадение и всех ее побочных или добавочных определений, как, напр., добавочных определений об обеспечении договора и проч.
В нашем законе есть только частное указание, выраженное в правиле 1029 ст. X т. относительно недействительности в части духовных завещаний, в которой сказано: „если в завещании допущены распоряжения, законам противные, то сии распоряжения суть недействительны; но при сем все другие распоряжения, законам не противные, остаются в своей силе”.
Основываясь на аналогии, представляемой этой статьей, из наших цивилистов Мейер (Рус. гр. пр. изд. 2, т. I, стр. 199), Буцковский (Очерки судеб. поряд., стр. 110), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 148) и Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 139) полагают возможным и у нас считать недействительными в части не только духовные завещания, но вообще и другие сделки, когда они содержат в себе различные определения, из которых одни законны, а другие противоречат требованиям закона о существенных принадлежностях сделки, причем, по мнению Мейера, поражению недействительностью должны подлежать не только самые противозаконные определения сделки, но и другие ее части, стоящие в непосредственной связи с первыми; а по мнению Буцковского, поражению недействительностью может подлежать и вся сделка, если противозаконные распоряжения в ней относятся к главному ее предмету, а не к побочным ее постановлениям или условиям.
Это же положение, впрочем, еще ранее было высказано и Мейером в другом месте его Курса, где он утверждает, что в тех случаях, когда договор представляется противоречащим требованиям закона о его существенных принадлежностях, составляющих его сущность, он должен подлежать поражению недействительностью весь; в тех же, напротив, случаях, когда он представляется противоречащим требованиям закона только в его второстепенных условиях, не относящихся к самой его сущности, он только в этих частях и должен быть признаваем недействительным (Рус. гр. пр., изд. 2, т. II, стр. 173).
За возможность признания в частности недействительными договоров не в целом их составе, но в некоторых частях их, в известных случаях, высказались и другие наши цивилисты, как, напр., Гордон в его статье „Последствия недействительности договоров” (Суд. Вест., 1869 г., № 149), Любавский в „Комментарии законов о купле-продаже” (Юрид. моног. и исслед., т. III, стр. 194), основываясь на аналогии, представляемой правилом 1029 ст. X т., Победоносцев (Курс гр. пр., т. III, стр. 42) и Растеряев (Недейств. юрид. сделок, стр. 24), а также и сенат (реш. 1873 г., № 717 и друг.), причем они несколько различно определяют только случаи возможности признания недействительными договоров в части.
Так, по мнению Любавского, признание недействительным договор в части представляется возможным только в тех случаях, когда он представляется незаконным не в его существенных частях, а по мнению Гордона, когда он представляется незаконным только в каких-либо отдельных особенностях или признаках; а по мнению Победоносцева и Шершеневича в тех случаях, когда противоречащими требованиям закона представляются какие-либо отдельные условия договора, не имеющие самостоятельного значения и неисполнение которых не может оказывать влияния на исполнение прочих его частей а по мнению Растеряева недействительными должны быть признаваемы только те отдельные определения сделки, которые представляются незаконными и противоречат существенным ее принадлежностям.
По сравнении этих указаний на случаи возможности признания у нас недействительными сделок в части нельзя не признать более определительным указание, данное Мейером и Буцковским, которое ближе подходит и к указанию в этом отношении права римского, по которому сделка почиталась ничтожной вся, если только противозаконные части ее имели значение основания сделки, каковое указание может быть понимаемо и в том смысле, что сделка должна подлежать поражению недействительностью вся в целом ее составе именно в тех случаях, как указывают Мейер и Буцковский, когда она представляется противозаконной в таких ее частях, которые составляют ее существенные принадлежности или ее сущность, а поражению, затем, недействительностью в части только в случаях противозаконности ее в ее второстепенных условиях или, все равно, в ее случайных принадлежностях, причем, конечно, поражению недействительностью должны подлежать и такие ее части, которые стоят в непосредственной связи с последними, как выводные из них определения, в возможности их исполнения от них вполне зависящие.
Недостаточными, затем, эти указания наших цивилистов представляются, однако же, в том отношении, что в них не сделано даже и намека на возможность различного определения недействительности сделок в части, между тем, как на самом деле нельзя не признать, что и недействительность в части сделок также может проявляться в двух видах, как и недействительность сделок в целом их составе, т.е. как в виде ничтожности, так и в виде оспариваемости сделки в части, соответственно тому – представляются ли части сделки, подлежащие поражению недействительностью, противоречащими законам, установленным в видах охраны интереса публичного, или частного, примеры каковых видов недействительности сделки в части мы уже имели случай указать несколько выше, при рассмотрении постановлений нашего закона о случайных принадлежностях сделок, в случаях противоречия закону которых недействительность их в части, главным образом, и может проявляться.
Именно, при рассмотрении этих постановлений мы видели, что в некоторых случаях включение в сделку определения о суспензивном или резолютивном условии, представляющемся по его содержанию физически или юридически невозможным, должно влечь за собой или ничтожность самой сделки, или же только отпадение условия, т.е. ничтожность только той части ее, в которой выражено определение об этом условии, в каковых случаях ничтожность этой части представляется безусловной, вследствие того, что такое противозаконное определение условия отпадает само собой – ipso jure без всякого требования о его уничтожении со стороны заинтересованного лица, как и вообще, как мы только-что указали, всякое определение в сделке, представляющееся по содержанию его физически или юридически невозможным.
Такое же значение должно быть придаваемо у нас недействительности или всей сделки, или только определению ее о суспензивном или резолютивном условии в тех случаях, когда по закону, или по самой природе сделки, включение в нее определений об этих условиях представляется или недопустимым, или невозможным, вследствие того, что и в этих случаях включение в сделку определений об этих условиях представляется юридически невозможным и потому долженствующим влечь за собой, как и в случаях предыдущих, ничтожность или безусловную недействительность или всей сделки, или же части ее, заключающей в себе определение о том или другом из этих условий.
Такое же, затем, значение и по этим же основаниям должно быть придаваемо у нас недействительности или всей сделки., или части ее, заключающей в себе определения и о сроках отлагательном или отменительном в тех случаях, когда включение в сделку определения о том или другом из них представляется недопустимым или в силу закона, или по самой природе той или другой сделки.
Может, наконец, подлежать поражению, как мы видели выше, недействительностью и та часть сделки, в которой выражено определение о возложении обязанности, когда исполнение такой обязанности представляется физически или юридически невозможным, как обязанности противной, напр., закону, доброй нравственности, или общественному порядку, по отношению квалификации недействительности этой части сделки в этих случаях следует признать, что недействительность эта по только-что изложенным основаниям должна быть принимаема также в значении ничтожности, или недействительности безусловной.
Помимо этих случаев, когда сделка может представляться безусловно недействительной в части, относящейся до определения одной из ее случайных принадлежностей, могут иметь место и такого рода случаи, когда определениями ее, относящимися до этих принадлежностей, могут быть нарушены те или другие ограничения или воспрещения закона, установленные в видах охраны только интереса частного и когда недействительность этих ее определений поэтому может иметь значение только оспариваемости.
Как на пример такого рода случаев можно указать на распоряжение о возложении каких-либо обязанностей на наследников родового имущества, вопреки выраженному в этом отношении в законе ограничению, каковое ограничение, как это ясно видно из правила 1086 ст. X т., установлено исключительно в видах охраны частного интереса наследников родового имущества, которым этой статьей предоставлено право отказываться от исполнения этих обязанностей, т.е. предоставлено как бы право оспаривать законность распоряжения о их возложении на них, вследствие чего, разумеется, и недействительность этого распоряжения может иметь значение только оспариваемости.
Могут быть, конечно, также и такого рода случаи, когда недействительность сделки в части может иметь значение только оспариваемости, не только когда некоторые ее определения относятся до случайных ее принадлежностей, но когда они относятся до одной из необходимых ее принадлежностей или самого предмета сделки, если эти определения противоречат таким постановлениям закона, которые установлены в видах охраны интереса частного, как, напр., в тех случаях, когда сделка заключает в себе распоряжение вопреки закону о дарении вместе с благоприобретенным имуществом и имущества родового, распоряжение о каковом в его действительности и может быть оспорено теми лицами, интересы которых распоряжением этим нарушены.
Не может быть, затем, также разрешаем одинаковым образом вопрос о недействительности у нас сделки в целом или в части в тех случаях, когда сделка представляется или вовсе лишенной основания – caus’ы, или же имеет основание ложное, или противозаконное, или же когда она направлена на достижение цели, законом запрещенной, вследствие того, что и правила закона, к определению этих принадлежностей сделки относящиеся, не все установлены в видах охраны одних и тех же интересов, почему и недействительность сделки, противоречащей этим определениям, не может иметь одинакового значения, а должна разнообразиться, смотря по тому – нарушаются ли ею постановления закона, установленные в видах охраны интереса публичного, или частного.
Так, к категории из постановлений закона, относящихся до определения основания сделки, установленных исключительно в видах охраны интереса частного, не могут быть не отнесены, напр., те его постановления, в которых указывается, что заем почитается ничтожным, если по судебному рассмотрению найдено будет, что он безденежный, или же что он произошел по игре; или что продавец имущества, не получивший денег по купчей крепости, может просить о ее уничтожении и другие подобные, в каковых случаях и недействительность сделки, как заметили Васьковский (Учебн. гр. пр., вып. 1, стр. 139) и Дювернуа (Чтения по гр. праву, изд. 4, т. I, стр. 908), может иметь значение только оспариваемости, вследствие того, что уничтожение сделок в них, как это можно видеть из слов самого закона, к этим случаям относящихся, может иметь место не иначе, как или по просьбе продавца имущества, или же по просьбе должника по заемному письму.
В других случаях, когда бы сделка имела основание безнравственное или противное законам, установленным в видах охраны общественного порядка, недействительность ее должна иметь значение, как заметил Дювернуа уже ничтожности, как, напр., в случаях возникновения долга за куплю в кредит вина в заведении раздробительной продажи, или за сводничество со стороны отца или матери их детей и подобных безнравственных в основании их сделок, вследствие того, что противоречием основания сделок этим требованиям закона нарушаются постановления его, установленные в видах охраны интереса публичного.
Из постановлений, затем, закона, объявляющих недействительными те или другие сделки, как клонящиеся к достижению цели, законом запрещенной, не могут быть не отнесены к категории таких постановлений, которые установлены в видах охраны только интереса частного, напр., постановления, объявляющие недействительными сделки, клонящиеся к переукреплению имения в избежание платежа долгов, а также займы, сделанные во вред конкурса или для игры, которыми, очевидно, имеется в виду охранить или интересы кредиторов, или же интересы самих должников, в виду какового значения этих постановлений нельзя и по отношению определения значения недействительности сделок, клонящихся к достижению этих целей, вместе с Шершеневичем (Учебн. русск. гр. пр., изд. 2, стр. 148) и Васьковским (Учебн. гр. пр., вып. 1, стр. 139), не признать, что недействительность их должна иметь значение только их оспариваемости со стороны или самого должника, или же его кредиторов, но никак не недействительности безусловной.
В других постановлениях закона, объявляющих недействительными те или другие сделки, клонящиеся к достижению цели, законом запрещенной, как, напр., сделки, клонящиеся к расторжению супружества и подобные, напротив, нельзя не видеть постановлений, установленных в видах охраны интересов публичных, вследствие чего и недействительности сделок, совершенных вопреки выраженных в них воспрещений, должно быть придаваемо, как заметил Дювернуа (Чтения по гр. праву, изд. 4, т. I, стр. 905), значение ничтожности или безусловной недействительности.
Что касается, наконец, определения значения недействительности сделок по внешнему выражению их являющихся не соответствующими требованиям закона об установленной для них формы совершения, то и по отношению определения значения недействительности сделок, противоречащих требованиям закона, относящимся до этой необходимой принадлежности сделок, следует также принимать в соображение – установлены ли нарушенные сделкой требования закона, в этом отношении в видах охраны интереса публичного, или частного и, затем, только недействительность сделок, являющуюся последствием нарушения первых признавать ничтожностью.
К категории таких постановлений закона, которыми имелось в виду установлением той или другой обязательной формы сделок охранить интерес публичный, нельзя, кажется, не относить требования его об обязательном облечении в письменную форму, напр., духовных завещаний, затем, требований его об обязательном облечении не только в эту форму, но и совершении в известном установленном порядке сделок о переходе или об ограничениях права собственности на недвижимые имущества, или уставов различных акционерных компаний и обществ и проч., так как по отношению облечения непременно в письменную форму и совершения в известном порядке первых двух категорий сделок нельзя не признать, что они установлены в видах охраны твердости и публичности прав, ими порождаемых, а по отношению изложения в форме устава договора об учреждении акционерных компаний и обществ в видах установления самого основания возникновения юридического лица, как такого субъекта прав, деятельность которого может иметь общественный характер и затрагивать также интерес публичный.
В виду такого значения этих требований закона и по отношению определения значения недействительности сделок, совершенных не в форме и порядке ими указываемых следует признать, что недействительность их, долженствующая иметь место вследствие их несоблюдения, должна иметь значение ничтожности или недействительности безусловной, как объяснил Растеряев, по крайней мере, по отношению недействительности сделок о переходе или ограничении права собственности на недвижимые имущества, совершенных без соблюдения установленного законом порядка их совершения (Недейст. юрид. сделок, стр. 172).
Нельзя также не признавать вполне правильным и другое заключение Растеряева относительно значения формы других сделок и порядка их совершения крепостным или нотариальным порядком, когда как форма сделки, так и соблюдение порядка ее совершения имеют уже относительное значение и должны служить главным образом доказательством подлинности выражения воли сторон на совершение сделки, за исключением только тех случаев, когда закон требует решительно облечения сделки в письменную форму, как напр., изложения непременно на письме духовного завещания.
В заключение обзора всех только-что рассмотренных случаев недействительности сделок в различных ее видах я не могу не заметить, что ими далеко не исчерпываются все возможные основания и случаи их недействительности, так как случаи эти представляют собой только примеры недействительности, так сказать, общего характера, в которых указываются основания недействительности, заимствованные из таких постановлений закона, которыми санкционируется точное соблюдение общих определений его, относящихся до основных элементов правомочий – их субъектов и объектов, а затем юридических сделок, как одного из юридических фактов, связывающих или разделяющих субъект с субъектом, вследствие чего в части особенной нам придется встретиться еще с очень многими другими случаями недействительности сделок, имеющих более частный характер.
Здесь же необходимо остановиться еще на выяснении тех моментов, которыми обусловливается или наступление недействительности сделок, или же в некоторых случаях ее отпадение.
Прежде всего, по отношению наступления недействительности сделки, существенное значение имеет вопрос об определении момента наступления тех фактов, которые служат основанием недействительности сделки и по соображении которых должно обсуждаться, затем, наступление и самой недействительности ее.
По праву римскому действительность сделки обсуждалась по времени ее совершения – perfectio, вследствие чего и недействительность ее подлежала обсуждению по соображении значения тех обстоятельств, которые имели место именно в этот момент.
Из наших цивилистов Мейер (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 196) и Буцковский (Очерки судеб. поряд., стр. 114) также утверждают, что действительность сделки должна быть обсуждаема по времени ее совершения, или по соображении тех обстоятельств, которые имеют место в момент ее совершения и которые делают ее порочной в какой-либо ее существенной принадлежности.
В виду этого обстоятельства или, лучше сказать, того положения, что действительность сделки должна обсуждаться по соображении обстоятельств, имевших место в момент ее совершения – perfectio, и нельзя не согласиться и с другим замечанием Мейера, а также и Гордона, сделанным им в его статье „Последствия недействительности договора” (Суд. Вест., 1869 г., № 151) и Дювернуа (Чтения по гр. праву, изд. 4 т. I, стр. 886) о том, что речь может быть о недействительности сделки только окончательно совершенной, но не сделки несостоявшейся, которая, хотя подобно сделке недействительной, также не производит никаких юридических последствий, но не производит их не потому, что она недействительна, а потому, что она еще не совершалась и потому не установила никаких новых правоотношений между сторонами.
Хотя положение о том, что действительность сделки должна подлежать обсуждению по соображении значения обстоятельств, имевших место в момент ее совершения, в нашем законе прямо и не выражено, но, несмотря на это, нельзя, кажется, из всех его частных постановлений, в которых говорится о недействительности сделки по тому или другому основанию, не вывести то заключение, что в них имеется в виду поражение сделок недействительностью по соображении как оснований их недействительности тех обстоятельств, которые имели место именно в момент их совершения, что яснее всего обнаруживается, между прочим, из постановления 222 ст. X т., по которой несовершеннолетний, выдавший обязательство без согласия попечителя, не подвергается взысканию по нем ни во время его несовершеннолетия, ни после по достижении совершеннолетия, последние слова которой ясно указывают на то, что действительность обязательства подлежит обсуждению по той дееспособности стороны обязавшейся, которой она обладала в момент выдачи обязательства.
Другой, не менее существенный вопрос по отношению наступления недействительности сделки заключается в том – может ли сделка по соображении обстоятельств, имевших место в момент ее совершения действительная, стать недействительной впоследствии по причине наступления таких обстоятельств, которые, если бы они имели место в момент ее совершения, делали бы ее недействительной?
Уложение саксонское отвечает на этот вопрос безусловно отрицательно (§ 105); право же римское, напротив, разрешает его различно по отношению различных случаев наступления тех или других из этих обстоятельств.
Так, оно разрешало его утвердительно или в том смысле, что сделка действительная вначале может стать недействительной впоследствии по отношению тех случаев, когда бы, напр., вещь, служащая предметом сделки, была бы впоследствии изъята из гражданского оборота, или когда бы лицо, назначенное в духовном завещании наследником, впоследствии потеряло способность быть наследником.
По отношению других случаев оно, напротив, разрешало этот вопрос отрицательно, т.е. не допускало впадения в недействительность сделки первоначально действительной, как, напр., по отношению тех случаев, когда одна из сторон сделки впоследствии теряла дееспособность к совершению сделки или теряла право распоряжения вещью, составлявшею предмет сделки.
Из наших цивилистов Мейер, основываясь на некоторых частных постановлениях нашего закона о духовных завещаниях, полагает, что у нас вопрос этот также не может быть разрешаем одинаковым образом по отношению всех случаев вследствие наступления подобных обстоятельств, причем утверждает, что для разрешения его в положительном или отрицательном смысле следует принимать во внимание то обстоятельство – составляет ли обстоятельство, наступающее впоследствии, принадлежность сделки, как условие ее совершения, или же только касается ее существования, и что по отношению тех случаев, когда наступившее впоследствии обстоятельство имеет значение первого из них, вопрос этот должен быть разрешаем отрицательно, т.е. что сделка, несмотря на его наступление, должна оставаться в силе, как, напр., духовное завещание лица, впавшего впоследствии в сумасшествие; а по отношению тех случаев, когда наступившее впоследствии обстоятельство относится только до существования сделки, вопрос этот, напротив, должен быть разрешаем положительно, т.е. что, сделка должна стать недействительной, как, напр., духовное завещание самоубийцы (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 197-198).
На самом деле вряд ли, однако же, такого рода обстоятельства, наступающие впоследствии, которые могут по закону влиять только на дальнейшее существование сделки, как, напр., самоубийство, можно принимать в значении таких обстоятельств, которые, если бы они имели место в момент совершения сделки, должны были бы влечь за собой ее недействительность, тем более, что несколько выше и сам Мейер положительно отличает недействительность сделки, могущей иметь место по причине наступления впоследствии таких обстоятельств, несовместных с ее существованием, которые разрушают силу сделки и делают ее недействительной, как, напр., обстоятельство рождения ребенка у завещателя родового имущества, которое должно влечь за собой недействительность распоряжения о родовом имуществе.
Нельзя, кажется, не признать, что это последнее обстоятельство по его значению, как обстоятельство, несовместное только с существованием сделки, представляется совершенно одинаковым с обстоятельством самоубийства; а если так, то и предлагаемый Мейером критерий для обоснования различия в занимающем нас вопросе, как основанный на неправильной квалификации значения этого последнего обстоятельства, на самом деле вряд ли может быть принят и вообще для разрешения этого вопроса по нашему закону.
На самом деле, занимающий нас вопрос заключается вовсе не в том – какое влияние должны оказывать на действительность сделки такие, обстоятельства, наступающие впоследствии, которые делают невозможным дальнейшее существование сделки, а в том – может ли влечь за собой недействительность сделки наступление впоследствии по ее совершении таких обстоятельств, которые, как обстоятельства вносящие порок в одну из ее существенных принадлежностей, влекут за собой ее недействительность, когда они существуют в момент ее совершения.
В виду отсутствия прямых и общих указаний в нашем законе для разрешения этого вопроса, следует для обоснования ответа на него принять во внимание совсем не критерий, предлагаемый для этого Мейером, а напротив, тот могущий влиять на его разрешение принцип, который может быть выведен, как мы только-что видели, и из частных постановлений нашего закона и который заключается в том, что действительность сделки должна быть обсуждаема по тем обстоятельствам, которые имели место в момент ее совершения и связь которых с этим собственно вопросом заключается в том, что положительный ответ на него должен, собственно говоря, идти в разрез с этим принципом или отрицать его применение, вследствие того, что таким ответом вопреки этому принципу утверждалось бы то положение, что на действительность сделки обстоятельства эти должны влиять и в тех случаях когда имеют место и не в момент ее совершения, но наступают впоследствии, и в виду чего не может не быть, кажется, очевидным, что если действие такого положения и может быть допущено у нас, то разве только по исключению в тех случаях, когда сам закон в отступление от принятого им общего принципа указывает на допустимость его действия.
Как на пример такого постановления закона можно указать на правило 10662 ст. X т., которым вменяется суду в обязанность ex officio при утверждении духовного завещания обращать внимание на то – является ли назначенный завещанием наследник лицом правоспособным к принятию завещаемого ему имущества, из какового постановления может быть выведено то заключение, что им требуется, чтобы наследник по завещанию обладал правоспособностью к приобретению имущества по завещанию в момент его утверждения, из чего, далее, может быть сделан тот вывод, что, напротив, в том случае, когда бы наследник обладал такой правоспособностью в момент совершения завещания, но утратил ее впоследствии к моменту его утверждения, оно утверждено быть не может или, все равно, должно стать недействительным.
В других случаях, напротив, как последующая утрата, напр., дееспособности к совершению сделки по ее совершении, так и наступление других обстоятельств, несовместных с ее существованием и делающих осуществление ее невозможным, не должны оказывать никакого влияния на ее действительность, подтверждения чему могут быть извлечены и из многих частных постановлений закона, как, напр., из 1017 ст. X т., которой объявляются недействительными завещания, совершенные безумными, сумасшедшими и умалишенными, когда они совершены во время помешательства, из чего следует то заключение, что, напротив, когда они совершены не в этот момент, они остаются действительными, несмотря на последующее помешательство завещателя, как объяснил и сам Мейер, а также и другие наши цивилисты, как, напр., Победоносцев (Курс гр. пр., т. II, стр. 452), а также и сенат (реш. 1878 г., № 92).
Также и относительно влияния других обстоятельств, наступающих по совершении сделки и могущих служить препятствием ее осуществлению, как, напр., изъятия предмета сделки из гражданского оборота, или его экспроприации, а также запрещения законом определенных сделкой действий и проч., если и можно утверждать, что обстоятельства эти должны оказывать разрушающее влияние на сделку, то однако же не в смысле разрушения ее, как недействительной, а скорее, как обстоятельства, долженствующие служить основаниями ее прекращения, подобно многим другим таким же обстоятельствам, как, напр., гибели предмета сделки, невозможности ее исполнения и проч.
Все сказанное в окончательном выводе приводит скорее к тому ответу на занимающий нас вопрос, что по нашему закону, подобно тому, как и по уложению саксонскому, только не в такой категорической форме, за общее правило должно быть признано то положение, что наступление впоследствии по совершении сделки такого рода обстоятельств, которые вносят такой порок в ее существенные принадлежности, которые, если бы они имели место в момент ее совершения, должны были бы влечь за собой ее недействительность, не должны оказывать на ее действительность никакого влияния, за исключением тех случаев, относительно которых, в отступление от этого общего начала, в законе указано, что наступление какого-либо из них, напротив, должно оказывать влияние на действительность сделки, в чем нельзя не видеть приближения нашего закона уже к праву римскому, которым также указывались такого рода случаи, когда последующее наступление некоторых из такого рода обстоятельств могло влечь за собой недействительность сделки, и в виду какового положения никоим образом не представляется возможным согласиться с заключением Гордона, предлагаемым им в его статье „Последствия недействительности договоров” (Суд. Вест., 1869 г., № 149) в виде правила общего, что договор может становиться недействительным и впоследствии, вследствие изменения или уничтожения одной из существенных составных частей его, составляющих необходимую его принадлежность, вследствие того, что наступление этих обстоятельств может влечь за собой собственно не недействительность договора, но его прекращение, что смешивать никак не следует.
Другой общий вопрос, касающийся недействительности сделок, наоборот, заключается в том, – может ли сделка недействительная вначале стать впоследствии действительной, по отпадении впоследствии по ее совершении одного из тех обстоятельств, которые, как вносящие порок в ее существенные принадлежности, влекут за собой ее недействительность?
Право римское разрешало этот вопрос двояким образом, смотря по тому – влекло ли то или другое из этих обстоятельств ничтожность сделки или безусловную ее недействительность, или же только ее недействительность относительную, а также ее оспариваемость.
Относительно случаев отпадения по совершении сделки одного из обстоятельств первой категории, оно разрешало этот вопрос безусловно в смысле отрицательном, что и было выражено в правиле – quod initio vitiosum est, tractu temporis convalescere non potest, т.е. что отпадение впоследствии одного из этих обстоятельств не могло обратить сделку ничтожную в действительную, вследствие чего, напр., сделка, совершенная лицом недееспособным, не могла и впоследствии стать действительной, несмотря на ее признание или одобрение им по приобретении дееспособности.
Относительно случаев отпадения по совершении сделки одного из обстоятельств второй категории право римское вопрос этот разрешало, напротив, в смысле положительном и допускало, что сделка относительно недействительная или подлежащая оспариванию могла впоследствии становиться действительной по одобрении или признании ее, или даже вследствие пропуска давности на предъявление спора о ее действительности или со стороны того лица, от согласия которого зависит вступление ее в силу, или же со стороны самого контрагента сделки.
Из наших цивилистов Мейер в отношении разрешения этого вопроса, напротив, не различает случаи ничтожности или безусловной недействительности сделки и случаи ее оспариваемости или относительной недействительности, а дает один общий ответ на него в том смысле, что сделка недействительная, по недостатку законных принадлежностей ее в момент ее совершения, не может стать действительной впоследствии, когда наступят те условия, при которых она могла бы быть действительной, причем, он прибавляет, что даже в тех случаях, когда сделка, совершенная малолетним, или несовершеннолетним без согласия попечителя, признается в силе вследствие признания ее ими по достижении ими совершеннолетия, действительность такой сделки представляется мнимой, вследствие того, что признание ими этой сделки действительной следует считать как бы за новую сделку, а не за подтверждение прежней недействительной.
Такой же взгляд на значение признания в силе сделок, совершенных несовершеннолетними по достижении ими совершеннолетия и его последствий высказали также и другие наши цивилисты: Думашевский (Свод, т. I, стр. 14), Буцковский (Очерки судеб. поряд., стр. 114) и Змирлов в его статье „О недостатках наших гражданских законов” (Жур. гр. и уг. пр.; 1883 г., кн. 2, стр. 165), основываясь на правиле 222 ст. X т., по которой несовершеннолетний, совершивший какой-либо акт без согласия опекуна не подвергается по нему никакому ответу и взысканию и по достижении им совершеннолетия, и в силу которой, по их мнению, сделки, совершенные малолетними и несовершеннолетними без согласия попечителей, должны быть признаваемы ничтожными или недействительными безусловно, вследствие чего им не может быть присваиваемо никакого значения и они не могут быть почитаемы действительными и по их признании малолетними или несовершеннолетними по достижении ими совершеннолетия.
Сенат, напротив, в целом ряде решений высказал, что обязательства, выданные несовершеннолетними без согласия их попечителей, могут быть признаваемы в силе в случае подтверждения и признания их ими по достижении ими совершеннолетия (реш. 1869 г., № 8; 1870 г., № 1079; 1871 г., № 795 и друг.), несмотря на правило 222 ст. X т., на том основании, что последующим признанием акта безусловно утверждается его сила и обязательность для контрагента, выдавшего его во время несовершеннолетия.
Это заключение сената не может не быть признано вполне правильным вследствие того, что ограничения дееспособности малолетних и несовершеннолетних к совершению сделок установлены, как мы видели выше, исключительно в видах охраны частного интереса самих недееспособных, почему никак нельзя видеть препятствия к признанию совершенных ими сделок действительными в случаях одобрения и признания ими их в силе по приобретении ими дееспособности по правилу 222 ст. X т., каковое правило может быть понимаемо лишь в том смысле, что малолетний и несовершеннолетний, совершившие какой-либо акт без согласия попечителей, не должны подвергаться по нему ответу или взысканию и по достижении ими совершеннолетия лишь в тех случаях, когда бы выданный ими акт был оспорен в его действительности, посредством возражения о его недействительности, но не в тех, когда бы он, напротив, был признаваем ими для них обязательным.
Кроме этого, из Именного указа сенату 31 августа 1781 г., показанного одним из источников правила этой статьи, видно, что даже такие акты совершенные несовершеннолетними, как купчие крепости на продажу недвижимого имения, могут обратиться в акты непоколебимые в их силе в случае пропуска ими давности на предъявление спора о их уничтожении, что, конечно, также указывает на то, что акты, совершенные недееспособными, могут по нашему закону становиться актами действительными; а если так, то не может не быть очевидным, что не только не может быть признано правильным заключение Думашевского, Буцковского и Змирлова, но и мнение Мейера о единообразном решении занимающего нас вопроса по отношению всех случаев недействительности сделок, или все равно заключение его о невозможности обращения недействительной сделки в действительную во всех случаях отпадения таких недостатков в ее необходимых принадлежностях, которые делали ее недействительной вначале, но что, напротив, в виду этих постановлений нашего закона должны быть, подобно тому как и по праву римскому, и у нас, как объяснили из наших цивилистов Дювернуа (Чтения по гр. праву, изд. 4, т. I, стр. 907-909) и Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 24 и 35) в видах разрешения этого вопроса различаемы случаи ничтожности или безусловной недействительности сделок и случаи только их оспариваемости или недействительности относительной, из которых только относительно первых вопрос этот должен быть разрешаем в смысле недопустимости обращения недействительной сделки в действительную, вследствие отпадения по ее совершении таких недостатков в ее существенных принадлежностях, которые делали ее недействительной вначале, но не по отношению вторых, когда, напротив, следует и у нас считать допустимым обращение вначале недействительной сделки в действительную вследствие или одобрения или признания ее со стороны того лица, от воли которого зависело предъявить спор о ее недействительности, или даже в некоторых случаях вследствие пропуска им давности на предъявление этого спора.
Последствия, наконец, недействительности сделок, все равно, ничтожных или опороченных и уничтоженных вследствие спора о их недействительности, заключались по праву римскому в том, что восстановлялось прежнее состояние, существовавшее до совершения сделки, причем, однако же, в случаях уничтожения сделки, подлежавшей только оспариванию, права, которые были приобретены третьими лицами в промежуточное время от ее совершения до уничтожения не подлежали поражению, а оставались в силе.
В нашем законе есть только частные указания на последствия недействительности сделок и, притом, указания по содержанию их далеко не одинаковые.
Так, напр., в 1415 ст. X т., указывается, что в случае продажи имения, подвергнутого опеке, описи, или секвестру, проданное имение возвращается в прежнее его положение, т.е. отбирается от покупщика, которому предоставляется право взыскивать заплаченные им за имение деньги с продавца.
Затем, в 2102 ст. X т. указано, что в случае взятия на сохранение имущества у лица, которое не в праве вступать в сделки и когда сделка, следовательно, может быть признана недействительной, поклажеприниматель все же обязан возвратить взятое им на сохранение имущество.
Затем, еще в 1630 ст. X т., указано, что в случае отдачи в залог имущества, уже ранее заложенного и состоявшего под запрещением, оно остается в прежней его обязанности по предыдущему залогу, а новому залогопринимателю предоставляется право требовать удовлетворения, т.е. возвращения данных им денег от залогодателя.
В некоторых, затем, других частных постановлениях закона указываются уже другие последствия недействительности сделок. Так, в правиле 9 ст. приложения к 698 ст. X т. указывается, что имения, приобретенные в девяти западных губерниях по правилам инструкции 23 июля 1865 г., затем проданные, или заложенные, а равно отданные в аренду или управление лицам польского происхождения, отбираются в казну.
По объяснению сената, указанное в этой статье последствие недействительности сделок, совершенных вопреки воспрещения закона лицам польского происхождения приобретать помещичьи имения в западных губерниях, имеет значение наказания за нарушение доверия, оказанного приобретателю имущества указанной инструкцией (реш. 1889 г., № 86).
Кроме этого подобные же указания на последствия недействительности многих сделок, совершенных вопреки установленных в законе ограничений правоспособности лиц, состоящих на службе, как мы видели в главе о субъекте правомочий, выражены и во многих постановлениях нашего закона, содержащихся в уложении о наказаниях, по которым имущество, приобретенное или предоставленное в залог лицами, состоящими на службе, также подлежит отобранию в казну или, все равно, конфискации.
Наконец, указания на такие последствия недействительности сделок, как мы видели в главе об объектах правомочий, содержатся в уложении о наказаниях, об имуществах, изъятых из гражданского оборота, в силу которых эти имущества во многих случаях также подлежат или конфискации, или отобранию в казну или просто уничтожению.
Не может быть, кажется, никакого сомнения в том, что все подобные определения последствий недействительности сделок, как определения карательные, должны подлежать применению только по отношению случаев недействительности сделок, прямо в них указанных, вследствие чего они и должны быть принимаемы только в значении исключений, но никак не в значении определений, могущих стоять рядом и параллельно с теми частными определениями, в которых, как на последствие недействительности сделки, указывается на восстановление прежнего положения, существовавшего до ее совершения, как, напр., определений, выраженных в 1415, 1630 и 2102 ст. X т.
В виду того обстоятельства, что именно в этих последних определениях выражен тот общий принцип, согласно которому должны вообще определяться последствия недействительности сделок, – принцип, указываемый как правом римским, так и вообще наукой права, следует признать, что и у нас общее руководящее начало по отношению определения этих последствий должно быть извлечено именно из этих постановлений закона.
Все, по крайней мере, наши цивилисты, занимавшиеся вопросом о последствиях недействительности сделок, высказываются по этому поводу в том смысле, что и у нас последствием недействительности сделок должно быть восстановление прежнего состояния, существовавшего до их совершения и, притом, одинаково, как ничтожности сделок, так и их уничтожения по спору заинтересованной стороны или третьих лиц.
Так, Мейер в этом отношении говорит, что последствия, возникшие и из сделки, подлежащей оспариванию или опорочению, до признания ее недействительной, должны становиться юридически ничтожными (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 198), т.е. должны отпадать, что само собой разумеется должно влечь за собой восстановление положения, существовавшего до совершения сделки.
Яснее и подробнее, затем, высказывается по этому вопросу Гордон в его статье „Последствия недействительности договоров“, по объяснению которого имущественные отношения сторон, заключивших недействительный договор, должны быть восстановлены в то состояние, в котором они находились до его заключения, вследствие того, что недействительным может быть признан только самый договор или, все равно, только выраженные в нем условия, но не факты и имущественные изменения, совершившиеся вследствие его заключения, которые, поэтому, никак не могут быть игнорируемы и которые за отпадением такого договора, как их основания, не должны оставаться в силе вследствие чего и произведенные им имущественные изменения должны подлежать восстановлению в прежнее положение (Суд. Вест., 1869 г., № 149).
В смысле этого заключения относительно определения последствий недействительности сделок вообще высказались также Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 148), Дювернуа (Чтения по гр. праву, изд. 4, т. I, стр. 907-909) п Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 29), а в частности относительно последствий недействительности собственно договоров высказались также Победоносцев (Курс гр. пр., т. III, стр. 44) и Голевинский (О происх. и делен. обязат., стр. 87 и 122), по объяснению которых, по уничтожении договора стороны по отношению имущества, составлявшего предмет договора, должны быть возвращены в то положение, которое предшествовало его заключению, т.е. что все, что ими было в силу договора от одной другой уплачено или передано, должно быть возвращено стороне, уплатившей или произведшей передачу имущества, как уплаченное или переданное без всякого основания.
В частности, затем, относительно определения последствий недействительности договора займа в смысле этого заключения высказался также и Змирлов в его статье „Договор займа по нашим законам”, по объяснению которого, по признании договора займа недействительным и уничтожении вследствие этого юридических последствий, из него вытекающих, на должнике все же должна лежать обязанность возвращения взятых им денег на основании 609 ст. X т., как на лице, являющемся владельцем чужого имущества без законного основания (Жур. гр. и уг. пр., 1882 г., кн. 5, стр. 100).
Также точно, наконец, и по объяснению сената, данному им в целом ряде решений, последствием уничтожения договора должно быть восстановление каждой из сторон его в то положение, в котором она находилась до его заключения, и возвращение каждой из них принадлежавшего ей имущества, вследствие того, что уничтожение договора ни в каком случае не может давать сторонам его право на удержание за собой имущества, полученного на основании уничтоженного договора (реш. 1874 г., № 719; 1876 г., № 519; 1878 г., № 85 и друг.), и в частности, что недействительность сделок, совершенных несовершеннолетними, не может давать им право присваивать себе чужое имущество, полученное на основании этих сделок (реш. 1874 г., № 820).
Высказывая такое заключение о последствиях недействительности юридических сделок, как сенат, так и все наши цивилисты, обсуждавшие этот вопрос, не делают при этом ни малейшей даже попытки обосновать допустимость применения его у нас по соображении указаний, могущих быть почерпнутыми из постановлений самого закона, а просто считают допустимость применения его у нас, как принципа, указываемого наукой права, не могущего подлежать никакому сомнению, и почему применение его может быть допущено и по отношению определения последствий недействительности у нас не только договоров, но и других сделок как это указывается правом римским и наукой права.
Что касается, затем, еще вопроса о последствиях недействительности сделки по отношению прав третьих лиц, приобретенных ими по этой сделке в промежуточное время от ее совершения до уничтожения, то на вопрос этот из всех наших цивилистов обратил внимание едва ли только не один Исаченко в его статье „Лица в договоре”, который и разрешает его почти в смысле положения, установленного правом римским.
Именно, по его мнению, права, приобретенные третьими лицами на основании сделки ничтожной или недействительной безусловно, должны и у нас подлежать поражению и уничтожению безусловно; права же, приобретенные третьими лицами по сделке, подлежащей только оспариванию и признанной недействительной по спору заинтересованной стороны, должны подлежать уничтожению только в случаях доказанной недобросовестности третьего лица по отношению их приобретения, в смысле какового положения высказался впоследствии также и Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 31-32).
Это положение Исаченко выводит из правил 529 и 530 ст. X т., указывающих случаи, когда владение должно считаться добросовестным или недобросовестным и в силу которых, по его мнению, и добросовестное владение может подлежать уничтожению в случаях, когда первый приобретатель имущества и его правопередатчик укрепил за собой имение таким противозаконным способом или, все равно, сделкой, основанной, напр., на насилии, или сделкой подложной, что она является безусловно ничтожной (Юрид. Вест., 1883 г., кн. 6-7, стр. 350-351).
Нельзя, кажется, не признать, что правила этих статей и на самом деле могут служить подтверждением правильности той собственно части положения, высказанного Исаченко, в которой он утверждает, что и у нас поражению и уничтожению должны подлежать и права третьих лиц в тех случаях, когда они основаны на сделке ничтожной или недействительной безусловно, но не той части, в которой он утверждает, что права, приобретенные третьими лицами на основании сделки, подлежащей только оспариванию, не должны подлежать уничтожению по признании сделки недействительной, если только приобретатель прав действовал добросовестно, вследствие того, что в законе могут быть указаны правила, могущие служить как подтверждением его правильности, так, напротив, и опровержением, что, во всяком случае, указывает на то, что оно никоим образом не может быть принято в значении такого общего положения, которое могло бы служить руководством во всех случаях.
Именно, указания, могущие служить подтверждением правильности этого положения, возможно видеть, напр., в правиле 634 ст. X т., которой возлагается на добросовестного владельца имения – в случае продажи им чего-либо из имения обязанность возвращать собственнику его стоимость проданных предметов, каковое постановление, как заметил Победоносцев (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 226), может давать повод к тому заключению, что самые сделки, о продаже чего-либо из этого имения должны оставаться в силе и по признании неправильным или недействительным его владения; между тем, как правило 609 ст. X т., напротив, может давать повод к заключению совершенно противоположному, так как им и на добросовестного владельца возлагается безусловно обязанность возвращения бывшего в его владении имения собственнику его.
В виду этих постановлений и нельзя, кажется, не признать, что у нас вопрос о последствиях по отношению прав третьих лиц, приобретенных ими на основании сделки, признанной впоследствии недействительной, как подлежавшей только оспариванию, не только не может быть разрешаем одинаково по отношению всех случаев, но что он, напротив, должен подлежать разрешению в различном смысле, соответственно имеющимся в законе частным неодинаковым указаниям на отдельные случаи, подлежащие как таковые рассмотрению уже в различных отделах особенной части настоящего труда.
Мейер, не затрагивая собственно этого вопроса, рассматривает, однако же, вопрос о последствиях недействительности сделки в случаях довольно близких, и именно в тех случаях, когда сделка может стать недействительной по причине наступления впоследствии по ее совершении обстоятельств, несовместных с ее существованием и делающим невозможным ее дальнейшее существование, по отношению каковых случаев он разрешает его в том смысле, что юридические отношения, возникшие на основании этой сделки, до момента ее уничтожения должны оставаться в силе (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 197).
Возможно, конечно, найти в некоторых частных постановлениях закона указания, могущие служить подтверждением правильности и этого положения, как, напр., в 976 ст. X т., по которой дар, учиненный под условием в случае неисполнения его со стороны лица, его получившего, возвращается дарителю; из молчания какового закона о том, чтобы дар подлежал возвращению даже и в случае отчуждения его одаренным, может быть выводимо заключение, что права приобретенные на него третьими лицами, могут и не подлежать поражению, вследствие наступления обстоятельства, могущего служить основанием его уничтожения; но вместе с тем никоим образом нельзя утверждать, чтобы нельзя было встретить в законе, быть может, и указаний противоположных на некоторые другие частные случаи, вследствие чего не представляется возможным дать один общий ответ и на этот вопрос, разрешенный Мейером столь категорически, при невозможности какового решения его ничего более не остается, как рассмотреть и его по частям в особенной части настоящего труда, при встрече в различных его отделах с теми частными постановлениями закона, к нему относящимися, которые дают ответ на него в различных частных случаях.
