I. Судьи не в состоянии сохранять полного беспристрастия[1] при разборе дел, зная, что если их решения возбудят неудовольствие какого-либо органа государственной власти – потому ли, что он является стороной в процессе, или потому, что находится в близких отношениях к одному из тяжущихся, – то могут лишиться места или подвергнуться иным неприятностям по службе.
Чтобы оградить судейскую независимость, необходимо предоставить отправление правосудия особой системе органов, совершенно отделенной от других органов государственной власти и не подчиненной им.
В этом состоит принцип самостоятельности судебной власти. Он представляет собою проявление принципа разделения властей.
Какое бы значение ни придавать этому последнему принципу – понимать ли его в смысле действительного разделения государственной власти на три обособленные и друг друга уравновешивающие власти[2] и считать судебную власть равноправной с законодательной[3] или же ставить судебную власть вместе с административной в подчинение законодательной[4], видя в ней либо особую власть, либо только отрасль административной власти, во всяком случае принцип разделения властей в применении к суду означает устранение органов законодательной и административной властей от вмешательства в отправление правосудия – как прямого, в форме разрешения или перевершения судебных дел, так и косвенного, в форме начальственного влияния на судей[5].
Истинное значение принципа разделения властей состоит именно в том, что «власти, признаваемые различными, должны иметь органы не только различные, но и независимые один от другого – в том смысле, что ни одна из этих властей не может по своей воле сменить орган другой власти. Здесь-то, в этой взаимной несменяемости, и лежит активное и благотворное начало»[6].
Поэтому принципу самостоятельности судебной власти нисколько не противоречит назначение судей на должности административной властью (министром юстиции), если только дальнейшая судейская карьера – повышения по службе, награды, наказания и увольнение от должности – уже не зависят от усмотрения министра, т.е. если «разрывается связь между судьей и назначившим его на должность»[7].
Точно так же не уничтожается самостоятельность суда и в том случае, если на судей возлагаются некоторые административные обязанности, лишь бы только исполнение их не ставило судей под контроль и в подчиненность административной власти. Так, отнесение к компетенции судебных учреждений взимания судебных пошлин не может подорвать независимости судей.
II. Необходимость обособления и независимого положения судебных учреждений всегда признавалась основным условием правильного отправления правосудия.
«Идея независимости судей от власти, – по верному замечанию проф. Михайловского, – красною нитью проходит через всю историю культуры, начиная от той клятвы, которую давали судьи в Древнем Египте, – не повиноваться незаконным приказам царя[8] – до известного ответа французских судей королю: «Государь, суд постановляет приговоры, но не оказывает услуг», до гордой фразы, зарегистрированной недавно: «Английского судью не просят ни о чем»»[9].
Обособление судебных учреждений в самостоятельную группу органов государственной власти началось в государствах Западной Европы очень давно. Народы нового мира получили в наследство от римлян выработанную систему частного права и вместе с тем принесли с собой свое обычное право и свои суды, как народные, так и феодальные.
Все эти элементы юридического правопорядка не были созданием государственной власти и в первое время, при слабости ее, не подлежали ее воздействию.
По мере развития государственности отправление правосудия стало приобретать значение функции государственной власти; но судебные учреждения, отчасти в силу установившихся традиций, отчасти благодаря сознательному воздержанию государственной власти сохранили относительную независимость.
Сами носители верховной власти не могли не понимать, что независимый суд необходим для обеспеченности правового порядка, для внушения гражданам уважения к законам и к издающей их власти, для воспитания в них чувства законности.
Поэтому некоторые из наиболее проницательных монархов добровольно отказывались от вмешательства в отправление правосудия и запрещали тяжущимся обращаться к себе с жалобами на суды[10]. Однако эта независимость не могла быть ни полной, ни достаточно обеспеченной, так как, при сосредоточении всей власти в руках монарха, она обусловливалась лишь его доброю волей[11].
Только с введением конституционного устройства самостоятельность суда могла получить реальное значение: во Франции со времени Великой революции, в германских государствах позже и неодновременно, сначала в южных государствах, потом (в середине XIX в.) в Пруссии, а затем в Австрии[12].
III. В России принцип самостоятельности судебной власти был последовательно осуществлен только Судебными уставами 1864 г.
Хотя попытки поставить суды в независимое положение делались и раньше, начиная с Петра Великого[13], но они не доводились до конца, и судебная власть не только не была отделена от административной, но даже подчинялась ей, и притом в области как верховного, так и низшего местного управления.
Это обстоятельство объяснялось общим строем дореформенной жизни. Вот что говорят по этому поводу составители Судебных уставов: «Смешение властей было отчасти неизбежным последствием крепостного состояния. Помещичьи крестьяне в лице своего владельца имели администратора, хозяина, судью и исполнителя им же постановленных решений.
Эти крестьяне почти не пользовались гражданскими правами, а потому и не было никакой надобности в учреждении такого суда, который, по близости своей к их месту пребывания и по самым формам своих действий, мог бы разбирать взаимные их споры, из немногих и самых ничтожных гражданских прав истекавшие.
Помещик не только заменял для них гражданский суд, но имел право налагать на своих крестьян некоторые, даже довольно строгие, наказания. Такое смешение властей в быту крестьян помещичьих по необходимости должно было отразиться и в учреждениях крестьян других ведомств: у них власти хозяйственные и полицейские в силу самой необходимости сделались вместе и судебными…
При таком смешении властей в отдельных управлениях оно необходимо должно было проникнуть и в общее управление Империи, и потому все административные власти, начиная от станового пристава до губернатора и даже до министров, соединяя в себе разнородные обязанности, вмешивались в силу самого закона в ход судебных дел и тем самым, ослабляя истинное значение суда, останавливали правильное исполнение правосудия»[14].
«Губернское начальство… ревизовало находящиеся в губернии судебные места; от него зависела аттестация о службе чинов судебного ведомства, представление их к наградам, наложение на них легких взысканий по службе и предание их уголовному суду. Губернское начальство утверждало в должностях и даже определяло многих чинов судебного ведомства.
Следствием всего этого судебные чины в губернии, а с тем вместе и самые судебные установления находились в большой зависимости от губернского начальства и почти в прямом у него подчинении»[15]. Вполне прав был поэтому Катков, когда выразился, что до реформы 1864 г. «суды были только придатком администрации»[16].
Признавая, что «самостоятельность судебных мест в решении дел и ответственность за нарушение предписанных в законе правил и за всякую неправду суть необходимые условия правильного устройства судебных учреждений» и что «всякое подчинение судебного места лицу или месту правительственному, ослабляя высокое значение суда, ограничивает право его применять законы беспристрастно, не смотря на лица и не внимая ничьим требованиям и предложениям, как то предписано в ст. 64 т. I Свода законов основных»[17], составители Судебных уставов провозгласили в ст. 1 Основных положений судоустройства принцип самостоятельности суда: «Власть судебная отделяется от исполнительной, адмистративной и законодательной».
Осуществляя этот принцип, составители Судебных уставов предоставили судебную власть особой системе органов (ст. 1 Учр. суд. уст.) и построили ее в виде пирамиды, вершину которой образовал Сенат, наблюдающий «в качестве верховного кассационного суда за охранением точной силы закона и за единообразным его исполнением всеми судебными установлениями империи» (ст. 5 Учр.).
Благодаря этому общегражданские суды получили полную самостоятельность и образовали одну цельную систему.
Однако полное объединение и обособление органов судебной власти с изданием Судебных уставов еще не было достигнуто, так как остались неприкосновенными различные специальные суды, в организации которых принцип разделения властей не был проведен и которые вследствие этого находились в большей или меньшей зависимости от посторонних ведомств (Министерства внутренних дел, духовного ведомства и пр.).
Задачей дальнейших реформ было приведение этих судов путем соответствующих изменений в связь с системой общегражданских судов. Но вместо этого законодательство сделало резкий шаг назад – в сторону смешения судебной и административной властей: в 1889 г. мировые судьи были заменены во внутренних губерниях земскими начальниками, городскими судьями и уездными членами окружных судов.
Уездная юстиция сосредоточилась главным образом в руках земских начальников, которые являются чиновниками Министерства внутренних дел, исполняют вместе с судебными также и административные функции и находятся в прямом подчинении у губернаторов.
К каким последствиям привело это нарушение принципа самостоятельности судебной власти и каким образом должны быть преобразованы органы местной юстиции, будет изложено ниже (см. § 31).
[1] Ворошилов, Критический обзор учения о разделении властей, 1871; Трегубов, Самостоятельность суда (Журн. М. Ю., 1905, № 5); Арсеньев, Вопрос о слиянии властей на низшей ступени государственного управления (Вестн. Евр., 1886, № 12); Эсмен, Общие основания конституционного права, перев. Дерюжинского, 1898, 231 и сл..
Еллинек, Общее учение о государстве, 2-е изд., 1908, гл. 18; Коркунов, Русское государственное право, I, 1909, § 38, 39; Лазаревский, Лекции по русскому государственному праву, I, 1908, 22 и сл.
Pfeiffer, Die Selbstständigkeit und Unabhängigkeit des Richteramts, 1865; Siegel, Zur Enwickelung der Unabhängigkeit der Rechstsprechung (Annal. d. deutschen Reichs für Gesetzgebung, Verwaltung und Statistik, 1898, 31 B.).
Aubin, Die Entwickelung der richterlichen Unabhängigkeit im neuesten deutschen und oesterreichischen Rechte, 1906; Fuzier-Hermain, La séparation des pouvoirs 1880 (в приложении № 3 приведены взгляды разных французских писателей по этому вопросу); Saint-Giron, Essai sur la séparation des pouvoirs, 1881; Delpech, Quelques remarques de droit comparé sur les moyens d’assurer en pratique l’indépendence des juges vis-a-vis du pouvoir (Revue de droit publ., 1907, XXIV t., No. 1). См. также сочинения, указ. на с. 61–62.
[2] Таково было, как известно, мнение творца теории разделения властей – Монтескье (De l’esprit des lois, l. XI, ch. IV).
[3] В Соединенных Штатах Америки, где теория Монтескье нашла наиболее полное осуществление, суды не подчинены законодательной власти, а имеют право контролировать ее деятельность, проверяя, соответствуют ли новые законы, хотя бы изданные в установленном порядке, Конституции 1787 г., и если находят, что не соответствуют, то не применяют их (Hershey, Die Kontrolle über die Gesetzgebung in den Vereinigten Staaten von Nord-America, 1894, Abschn. II; Эсмен, 242, 268–269; Picot, 170; Eллинек, 454).
[4] Таков основной догмат современной теории правового, или конституционного, государства. Лазаревский, 37–38; Гессен, Теория правового государства (Вестн. пр., 1905, № 1, 115):
«Правильно понимаемое обособление властей ничего общего с разделением власти не имеет. Такое обособление требует отделения правительственной и судебной власти от законодательной не для того, чтобы их поставить рядом с нею, а для того, чтобы их подчинить ей; оно требует подзаконности правительственной и судебной власти.
В этом и только в этом своем значении начало обособления властей должно быть рассматриваемо как краеугольный камень западноевропейского конституционализма». Ср. Аншюц, Юстиция и администрация (Журн. М. Ю., 1896, № 8, 71).
[5] Даже те писатели, которые считатают судебную власть отраслью административной, признают необходимость поставить судей в совершенно независимое положение. Гарсоннэ, который придерживается такого именно мнения, сам же замечает, что не будет «настаивать на этом знаменитом, но лишенном практического значения споре, при условии согласия с двумя пунктами:
1) что судебная и административная власти должны быть разделены и 2) что иерархия, соединяющая судебную и административную власти, не препятствует предоставить магистратам несменяемость, необходимую ради независимости их функций» (I, 14). Ср. Михайловский, 51, прим. Не отражалось различие между этими воззрениями и на положительном законодательстве, как показывает история Франции (Эсмен, 375).
[6] Эсмен, 242–243.
[7] Fuzier-Hermain, 296; Эсмен, 270.
[8] Согласно Статуту Эдуарда III английские судьи приносили аналогичную присягу (Piola-Caselli, 123–124).
[9] Михайловский, 102.
[10] Иногда в очень энергичной форме. Так, в Пруссии Фридрих Вильгельм I грозил повесить без пощады, рядом с собакой, каждого, кто посмеет обратиться к нему с жалобой на решенное судами дело (Гессен, 105).
[11] Лазаревский, 47–49. Во Франции сохранению независимости судов содействовала система продажности должностей (см. § 18).
[12] Aubin, 14–16. Статья 1 Германского устава судоустройства гласит: «Судебная власть принадлежит независимым, подчиненным только закону судам». В ст. 6 австрийского Основного закона 1867 г. сказано: «Судьи самостоятельны и независимы в отправлении своих судейских обязанностей».
Во Франции независимость судебной власти не раз провозглашалась сменявшими друг друга конституциями, но в действующих конституционных законах о судебной организации ничего не говорится. Однако разделение властей проведено в постановлениях законодательства по частным вопросам (Эсмен, 276–277; Garsonnet, Précis, 8–12).
[13] Петром I, воспретившим было (в 1719 г.) воеводам вмешиваться в судебные дела; Екатериной II, которая в Учреждении о губерниях 1775 г. отделила судебные места от губернских правлений, оставив, однако, судей в подчинении наместникам; Николаем I, указом 1837 г. ограничившим точными пределами вмешательство губернаторов в судебные дела.
Петр Великий, подобно Фридриху Вильгельму I, строго запретил жаловаться на окончательные судебные решения: «В случае же неудовольствованные челобитчики от своей неразумной продерзливости и оного Сената правосудием не удовольствуются, потом им ужо больше никуда своего челобитья не иметь; и кто дерзнет о том же Его же Величеству бить челом, и тот смертному осуждению повинен будет» (П.С.З., № 3261, п. 5).
[14] Объясн. к ст. 2 Уст. гр. суд.
[15] Объясн. к ст. 249 Учр. суд. уст. До каких чудовищных размеров доходило на практике вмешательство администрации в судебные дела, видно из следующих примеров.
Петербургский генерал-губернатор приказал, по жалобе одного из недовольных решением коммерческого суда тяжущихся, арестовать всех членов суда, а губернатор Архангельска, вызвав к себе председателя судебной палаты, внушал ему, как надо разрешить какое-то дело, а в качестве наиболее веского аргумента хотел было пустить в ход палку, но председатель поспешил спастись бегством (Гессен, 13).
[16] Джаншиев, Из эпохи, 471.
[17] Объяснение к ст. 2 Учр. суд. уст.
