Предмет нашего исследования – древности русского права. Но оно не будет закончено, если мы не укажем, когда же перестали существовать эти древности. Новый, допетровский порядок вещей сложился в Москве. Но Москва долгое время жила старыми порядками.
Московские князья XV века также были опутаны сетью договоров, как и их отдаленные предки XII. Даже в первой половине XVI века Великий князь Василий Иванович был связан договорными отношениями к своим братьям. Когда же и как кончились договорные отношения?
В духовной грамоте Великого князя Ивана Васильевича находим такое распоряжение:
“А приказываю свою душу и детей своих меньших, Юрья, Дмитреа, Семена, Андрея, сыну своему Василью. А вы, дети мои меньшие, Юрий с братьею, држыте сына моего Василья, а своего брата старейшаго, в мое место своего отца и слушайте его во всем”.
Нельзя ли в этом приказе “иметь старшаго брата в отца место” видеть попытку перехода от договорных отношений к отношениям подданничества? Это возможно было бы в том случае, если бы Иван Васильевич действительно перенес на своего старшего сына все те права по отношению к младшим, которые принадлежали ему как отцу.
Но Иван Васильевич этого не сделал. При его жизни сыновья его состояли в полной его власти и владетельными князьями не были. Он мог посылать их куда хотел, давать такой корм, какой желал, и отбирать назад то, что раз было дано. Все это менялось со смертью его.
Младшие сыновья делались наследственными владетельными князьями; старший брат должен был держать их, по словам той же духовной грамоты, “в братстве и во чти без обиды”. Права судить младших братьев и наказывать их Василий Иванович не получил. Случай ослушания их воле старшего брата Великий князь Иван предусматривает, но предает его суду Божию, а не суду своего наследника. В духовной читаем:
“А которой мой сын не учнет сына моего Василья слушати во всем или учнет под ним подискивати великих княжеств, или под его детми, или учнет от него отступати, или учнет ссылатися с кем ни буди тайно или явно на его лихо, или учнет кого на него подимати, или с кем учнет на него одиначитися, – ино не буди на нем милости Божия и Пречистые Богоматери и святых чудотворец молитвы и родитель наших и нашего благословения в сий век и в будущий”.
Итак, младшие братья не подданные Василия Ивановича, а такие же владетельные князья, как и он сам. Этот вывод вполне подтверждается и тем фактом, что за год с небольшим до смерти своей Иван Васильевич приказал Василию и Юрию заключить формальный договор с обоюдным крестным целованием, в котором и были определены будущие отношения великого князя к его брату.
Что эти договорные отношения не отменены завещанием (время написания которого не обозначено), видно из того, что Василий и Юрий подтвердили этот договор в 1531 г.
До нас дошел только один договор будущего Великого князя Василия с братом его Юрием. Но значит ли это, что с другими братьями договора при жизни отца не было заключено? Конечно, нет.
Гораздо более есть оснований думать, что Иван Васильевич привел в крестное целование с будущим великим князем и остальных своих сыновей. Предусматривает же он в своем завещании случай подыскивания их под великое княжение.
Как же надо понимать это распоряжение – иметь “старшего брата в отца место?”
Власть отца была единственной недоговорной властью, какую только знали князья; она установлялась не в силу свободной воли сторон и была выше человеческого произвола. Состояние членов семьи под властью отца представляется замиренным, в семье нет войны. Это завидное состояние в эпоху, столь богатую войнами, как княжеская.
Отсюда понятно, что князья ничего лучшего не могли завещать своим детям, будущим владетельным князьям, как продолжение мирной семейной жизни под руководством названного отца. А так как названному отцу не сообщалась настоящая отеческая власть, то завещательное распоряжение имело значение доброго совета, и только.
Стремление сохранить добрые семейные отношения между сыновьями свойственно и другим московским князьям. Василий Васильевич с этою целью поручает детей княгине своей и приказывает им “жить за один и во всем слушаться матери своей в свое место отца”.
Великий князь Дмитрий Иванович также приказывает своим сыновьям слушаться во всем матери и из воли ее не выступать ни в чем; рядом с этим он приказывает младшим сыновьям чтить и слушать старшего брата “в свое место отца”, а старшему держать младших в братстве без обиды.
Это предписание нисколько не мешало сыновьям Дмитрия Ивановича заключать между собой договоры на обоюдных условиях единения и “не канчивати”.
Указанные попытки поддержать среди детей семейный мир также не составляют нововведения Москвы. Это опять старина. Древнейший случай восходит к XI веку. Ярослав Мудрый завещал уже младшим сыновьям “слушать старшаго в себе место”. Это распоряжение совершенно совпадает с распоряжением московского Великого князя Ивана Васильевича.
Приказывая младшим слушаться старшего, Ярослав делит между ними города и завещает детям “не преступати предела братня, ни сгонити”. По смерти его, следовательно, так же нарушалось единство власти, как и по смерти Ивана Васильевича, и Ярославичи делались владетельными князьями, как и дети московского князя.
Если у первого брата свой особый удел, то, понятно, между ними возможны враждебные столкновения. Ярослав, не раз поднимавший оружие против родных братьев, предвидел это. Но и он, как и московский великий князь, не подчинил младших сыновей суду старшего, а установил неприкосновенность владений всех своих сыновей.
Ни один из них, следовательно, не подданный другого. Они и вели себя как независимые государи, на что было указано выше. В начале летописной передачи Ярославова завещания находим такой совет детям: “Пребывайте мирно, послушающе брат брата”.
Если бы у нас не было под руками подлинных завещаний московских князей, мы могли бы упрекнуть летописца в неточной передаче воли Ярослава, который приказывает то слушать брату брата, то всем слушаться старшего “в отца место”.
Но совершенно такое же распоряжение находим и в завещании Дмитрия Ивановича, который приказывает сыновьям “жить за один”, т.е. слушать друг друга, и вместе с тем слушать старшего “в отца место”.
Эти кажущиеся нам противоречия объясняются тем, что древние князья имели в виду установить между своими сыновьями не отношения действительного подчинения младших старшему, а семейного согласия и единения между ними. Это та же цель, для достижения которой заключались и мирные союзы, в которых на первом месте говорится о единении.
Если условие иметь кого-либо “в отца место” и возлагало на названного сына нравственную обязанность быть в послушании названного отца, то, с другой стороны, оно возлагало и на названного отца обязанность любить названного сына, заботиться о нем, оказывать ему всякую поддержку и даже сложить свою голову за его обиду.
Это ясно из ниже приводимых слов мазовецкого князя Конрада Самовитовича (с. 228-229). Это семейно-нравственные обязанности. О подчинении в государственном смысле слова здесь и речи быть не может.
Северо-восточные княжения получили первое, но чисто внешнее объединение в 1238 г., по покорении их татарами. С этого момента возникло общее подчинение их ордынским ханам.
В лице ханов впервые создалась высшая власть над всеми князьями Русской земли. Ханы не только распределяли столы между князьями по своему усмотрению, но призывали их к своему суду и были вольны в их жизни и смерти.
Но здесь мы опять встречаемся с поразительным противоречием. В противность собственным своим интересам татары явились проводниками начала объединения Русской земли под главенством Великого князя Владимирского. Под 1341 г. летописец говорит, что по смерти Ивана Даниловича Калиты “вси князи рустии” поехали в Орду, и затем продолжает:
“Toe же осени выиде из Орды на великое княжение князь Семен Ивановичь, а с ним братиа его, Иоанн и Андрей, и вси князи рускии под руце его даны, и седе на столе в Володимери” (Воскр.).
Таким образом, в 1341 г. татарский хан Узбек отдал под руку Великого князя Владимирского всех князей русских. Выражение “быть под рукой” употребляется и русскими князьями, но в их устах оно имеет совсем не тот смысл, какой должны были придавать ему татары. В 1287 г. мазовецкий князь Конрад Самовитович обратился к Владимиру Галицкому с такими речами:
“Господине брат мой! ты же ми был в отца место, како мя еси держал под своею рукою, своею милостью! Тобою есмь, господине, княжил и городы свои держал, и братьи своей отъялся есмь, и грозен был!
А ныне, господине, слышал есмь, оже еси дал землю свою всю и городы брату своему Мьстиславу, а надеюся на Бог и на тя, абы ты, господин мой, послал свой посол с моим послом к брату своему Мьстиславу, абы мя, господине, со твоею милостью приял брат твой под свою руку и стоял бы за меня в мою обиду, како ты, господин мой, стоял за мною во мою обиду”.
Володимер же послал брату своему Мьстиславу, тако река: “брат мой, сам ведаеш, како есмь имел брата своего Кондрата, и честил и дарил, а в обиду его стоял есмь за ним, како и за собою. Абы ты тако же, мене деля, приял и с любовью под свою руку и стоял за ним в его зло”. Мьстислав же обечася Володимеру, тако река: “брат мой! рад, тебе деля, приимаю с любовью под свою руку, а в обиду его дай Бог голову свою сложити за нь” (Ипат.).
Иметь под рукою – это то же, что иметь сыном и быть “в отца место”, т.е. любить, заботиться и даже голову свою сложить в интересах покровительствуемого. Трудно думать, чтобы татары имели в виду установить такое попечительное и любовное покровительство Великого князя Владимирского над остальными северо-восточными князьями.
Отдавая русских князей под руку Семена Ивановича, они, надо полагать, имели в виду нечто иное. Ханские ярлыки, в которых, вероятно, были определены права великих князей владимирских и обязанности остальных, до нас не дошли. За отсутствием этого главного источника нам остается только гадать о смысле и значении татарской отдачи под руку.
Татары смотрели на себя как на верховных владык русского народа. Хотя они и не управляли непосредственно в пределах Русской земли, но имели здесь свои постоянные интересы и нуждались в особом органе власти, который наблюдал бы за исполнением их велений. Таким органом они и назначили Великого князя Владимирского.
Остальные князья были отданы под его руку, но, надо думать, не в старорусском смысле любви, покровительства и заботы, а в смысле подчинения по всем вопросам, имевшим отношение к татарским интересам.
По роду дел это было подчинение специальное, ограничивавшееся сферою татарской политики; по характеру – безусловное; в случае непослушания русские князья, конечно, подлежали ответственности перед ордынским царем. Но Великий князь Владимирский приказывал им не как самостоятельный государь, а как посаженник ханский и приказчик Орды.
По всей вероятности, Семен Иванович был не первым таким приказчиком. Уже отец Семена, Иван Данилович Калита, беспрекословно исполнял ханские приказания и присоединял свои силы к татарским полчищам для войны против русских городов. Князья, которые ходили с ним на Тверь, Псков, Смоленск, подчинялись не ему, а ордынскому царю, по приказу которого действовал и сам Калита. Ограничимся одним примером:
“А Товлубий (татарский воевода, посланный царем воевать Смоленск), – говорит летописец, – поиде ратью с Переяславля к Смоленьску; с ним же посла рать свою и князь Иван Великий Данилович, по цареву повелению, князя Константина Васильевича Суздальскаго, князя Константина Борисовича Ростовскаго, князя Иоанна Ярославича Юрьевскаго, князя Иоанна Дрютскаго, князя Федора Фоминьскаго, а с ними великаго князя воеводы, Александр Ивановичь и Федор Акинфовичь, и стояше у города немного дний, и поидоша прочь, граду не успевшу ничтоже” (Воскр. 1340).
Хотя большого усердия в исполнении царева повеления в данном случае и не видно, но едва ли можно сомневаться в некотором объединении русских княжений под властью Великого князя Владимирского, происшедшем в татарских интересах.
Возникает вопрос, какие последствия имело это внешнее объединение на отношения князей вне действия татарской силы? Этот вопрос может и должен быть поставлен, так как русские князья, состоя под татарским владычеством, не все же действовали по татарским велениям.
Орда была далеко, и князья продолжали жить своею жизнью, наследованною от предков. Вот на эту-то жизнь какое оказало влияние возникшее по инициативе татар начало подчинения всех князей Великому князю Владимирскому? Ответ на этот вопрос надо искать в известных уже нам договорах XIV и XV веков.
В них нет ни малейшего следа внесенного татарами начала подчинения. Даже Семен Иванович, которому царь Узбек отдал родных его братьев под руку, заключил с ними договор на обоюдном условии единения и “не канчивати”.
Насколько русская и татарская практика были различны и непохожи одна на другую, показывает следующий случай. Перед татарским судом происходила тяжба Великого князя Василия Васильевича с дядею Юрием из-за обладания Великим княжением Владимирским.
“И тогда, – рассказывает летописец, – царь дасть великое княжение князю Василию Васильевичу, и повеле князю Юрию конь повести под ним. Князь же велики не всхоте того дяди своего безчестити” (Воскр. 1432).
По татарским понятиям подчиненный ведет коня своего принципала, и в этом нет бесчестья, а выражается только подчинение. По русским понятиям племяннику заставить своего дядю и владетельного князя вести под собою коня – значит обесчестить его. Василий Васильевич отказался от такого выражения своего верховенства. В княжеской среде такого обычая не было.
Зависимые князья ездят рядом со своим старшим братом, но не водят его коня; коня водят слуги. Татарское завоевание оставило глубокий след в нашей истории; но идея подчинения князей власти великого князя, проводимая татарами в XIV веке, вовсе не привилась в нашей практике; она держалась единственно страхом татарского насилия и бесследно исчезла вместе с татарским владычеством[1].
Ни великие князья московские, ни татары не положили конца договорным отношениям и не низвели владетельных князей до положения подданных великого князя. Сделали это бояре московские в малолетство Ивана Васильевича, первого русского царя.
В самую полночь с 3-го на 4 декабря 1534 г. скончался Великий князь Василий Иванович. Немедленно, в тот самый час, как он умер, бояре его целовали между собою крест на том, что им великой княгине и сыну ее, Великому князю Ивану, прямо служить и великого княжения под ним беречь вправду, без хитрости, за один.
Тогда же бояре привели к крестному целованию и братьев умершего государя, Юрия и Андрея, на том, что им племяннику своему добра хотеть и великого княжения под ним блюсти и стеречи и самим не хотеть. Но присяга братьев Василия Ивановича произошла не в обычном порядке.
Бояре, требуя от них клятвы великому князю, сами отказались целовать им крест именем малолетнего государя. Это было вопиющее нарушение освященных временем порядков. Покойный князь два раза целовал крест к Юрию, и второй раз не далее как за три года до своей кончины, а бояре его не хотят ему дать “правды” за малолетнего племянника!
Юрий не желал, да и не должен был переносить такое поругание своих княжеских прав. Он долго противился и спорил. Но бояре не выпустили его с государева двора и насильно заставили целовать крест.
Юрий не считал себя связанным этим “невольным целованием” и на другой же день стал набирать дружину, перезывая от великого князя его служилых людей. Действия эти не укрылись от бояр, они усмотрели в них нарушение только что принесенной присяги и заключили Юрия в тюрьму. Он оставался в неволе до своей смерти († 1536).
Поимание Юрия должно было до крайности обострить отношения к другому дяде великого князя, Андрею. Он имел основание опасаться, что и его “поймают”, и потому не ехал в Москву, куда его усиленно приглашали; а в Москве боялись, что он первый начнет действовать против великого князя. В 1537 г. дело дошло до враждебного столкновения.
Но Андрей не решился вступить в бой с полками великого князя, а “учал у воеводы великаго князя правды просить, что его великому князю не поимати и опалы на него великия не положити”. Воевода поручился за московское правительство, и тогда дядя великого князя поехал в Москву.
В Москве, однако, не одобрили уступчивости воеводы; князя Андрея “велели поимати и в полату посадити, и тягость на него положити”. Вот в этом-то тягостном положении бояре взяли с него запись, в которой он обязался хотеть великому князю добра, извещать его о всякой опасности, не подыскивать под ним его государств, не принимать к себе его служилых людей и ни с кем на него не ссылаться.
Эту запись князь Андрей должен был скрепить крестным целованием; бояре же великого князя и на этот раз правды ему не дали и никаких прав за ним не признали. Только в конце записи они именем великого князя написали:
“А мне, Великому князю Ивану Васильевичу всеа Русин, и моей матери, Великой княгине Елене, жаловати тебя и беречи по государя своего наказу, Великаго князя Василия Ивановича всеа Русии” (Рум. собр. I. № 103).
Это простое обещание, а не договорное обязательство, скрепленное клятвой, и притом обещание очень неопределенное. Великий князь обещает жаловать и беречь князя Андрея лично, но о владениях его и владельческих правах не говорит ни слова.
Вот это и есть конец договорных отношений. Два последних удельных князя решением бояр из владетельных государей превращены в подданных великого князя. Они более не в договоре с ним, а в одностороннем целовании, как и служилые люди. Это акт низложения владетельных князей.
Этой переменой своего положения князь Андрей так же не удовлетворился, как и брат его. Невольную присягу он не считал обязательной, а потому, улучив время, бежал из Москвы в Новгород, надеясь найти там приверженцев. Его постигла участь брата: он был пойман и заключен в тюрьму, где и умер.
Ни Юрий, ни Андрей не захотели быть подданными; они сопротивлялись до конца новым порядкам, в которых не могли признать “правды”. Правдою для них оставались договорные отношения и обязанность великого князя держать их в братстве и “во чти без обиды”. Последние владетельные князья подданными великого князя не сделались, их пришлось извести измором в неволе и цепях.
Низложенные Юрий и Андрей умерли, но не могли ли народиться новые владетельные князья? Московские бояре указали путь, которым можно было достигнуть политического объединения России. Путь этот – низложение удельных. В этом великая их заслуга. Но мысль о политическом единстве России слышится и с другой стороны.
В 1498 г. Великий князь Иван Васильевич положил опалу на сына своего Василия и назначил преемником своим внука Дмитрия. Опала эта, однако, длилась недолго. В следующем уже году Иван Васильевич возвратил милость сыну и назначил его великим князем Новгорода и Пскова. Таким образом, в 1499 г. имелось налицо как бы два будущих великих князя: один владимирский и московский, другой новгородский и псковский.
Это отделение Пскова от Москвы не понравилось псковичам, они усмотрели в нем новую попытку раздробления Руси и отправили к великому князю торжественное посольство, составленное из посадников и бояр, по три от каждого конца; послы эти должны были просить Ивана Васильевича о том, чтобы в Пскове и Москве был один государь.
Самовластие московского государя было в это время уже так велико, что он опалился на псковских послов за это патриотическое челобитье, а одного из них велел посадить в тюрьму, хотя и ненадолго.
Государственное единство России сделало уже большие успехи. Оно становилось потребностью народа. Но разве московские государи не вольны были создать из своих сыновей новых владетельных князей? Они могли это сделать, и по чувствам родительской любви к детям они недалеки были от того, чтобы и действительно это сделать.
Они все же более любили сыновей своих, чем государственное единство России. Каждый из них испытал неудобства многокняжия, воевал с дядьями и братьями и на крестном целовании захватывал их владения; но как только возникал вопрос о наследнике государства, царствующий государь выделял каждому своему сыну особый удел и оставлял своему преемнику бремя новых владетельных князей.
Так поступил и Великий князь Иван Васильевич, так много сделавший для объединения Московского государства. Владетельные князья, которых пришлось низлагать боярам его сына, получили свою власть из его рук.
Василий Иванович также оставил особый удел своему второму сыну Юрию. То же сделал и Иван Грозный. Отказав государство свое старшему сыну Ивану, он назначил весьма большой удел и следующему, Федору.
Все это явления, неблагоприятные для государственного единства России. Можно было и во второй половине XVI века опасаться, что эти назначения поведут к образованию новых линий владетельных князей.
Но и здесь на помощь Московскому государству пришел счастливый случай. Юрий Васильевич умер, не оставив потомства; старший сын Грозного умер при жизни отца, и наследником оказался следующий, Федор, в царствование которого умер малолетним и последний сын Ивана, царевич Димитрий.
Федор же Иванович сыновей вовсе не имел. Таким образом, во второй половине XVI века не оказалось ни одного кандидата во владетельные князья. По прекращении же линии Даниловичей сознание о государственном единстве русского народа широкою волной прошло по Русской земле и выразилось в избрании одного государя на все Московское государство.
[1] Иное решение поставленного вопроса дает родовая теория. В “Истории” Соловьева (III. 312) читаем, что уже при Семене Гордом русские князья “перестали быть родичами равноправными и стали подручниками великого князя”; а доказательство такое: “вси князи русские даны были под руки Симеона”, говорят летописи.
Но ведь летописи говорят это не от себя, а приводят татарскую меру, и надо было разобрать, изменился этим татарским распоряжением русский порядок или нет. Что князья московские при Семене и после не перестали быть родичами равноправными и не сделались подручниками великого, это доказывается княжескими договорами и летописями.
