Хотя и по соображении постановлений собственно права римского, но Барон дает общие теоретические определения понятия юридических фактов и их видов, каковые определения, как общие и теоретические, могут быть установлены по соображении постановлений не только права римского, но и всякого другого законодательства, вследствие чего они могут иметь полное значение и у нас, тем более, что учение наших цивилистов о юридических фактах, как мы увидим ниже, представляется далеко недостаточно разработанным.
Самое понятие юридических фактов Барон определяет так: юридический факт есть всякое обстоятельство, влекущее за собой как юридическое последствие возникновение, изменение, перенесение, или прекращение правомочия.
Разделяет, затем, Барон юридические факты, во-1-х, по соображении их содержания, на два вида: а) положительные, и б) отрицательные, и во-2-х, по соображении их происхождения на а) действия, и б) события или факты в тесном смысле слова.
Под первыми или действиями, говорит он, разумеются собственно те юридические факты, которые вызваны к существованию волею людей и по их содержанию они могут быть или положительные, или отрицательные, когда заключаются в бездействии или упущении, а по характеру могут быть или дозволенные, как различные юридические сделки, или недозволенные.
Под вторыми или событиями, говорит он, разумеются, напротив, юридические факты, возникающие независимо от воли людей, каковые факты чрезвычайно разнообразны, так как к категории их относятся различные явления природы и события внешнего мира, как-то: рождение, смерть человека, изменение русла реки, образование нового острова, наступление и истечение времени и проч. (Pandecten, § 47).
Ни в одном из прежних курсов гражданского права наших цивилистов, напротив, нельзя найти так полно и отчетливо развитого учения о юридических фактах, как основаниях возникновения, изменения, перенесения и прекращения правомочий.
Так, напр., Кавелин в отделении об установлении и прекращении юридических отношений хотя и указывает, как на способы их возникновения и прекращения не только собственно на деятельность лиц, но и на законы природы (Права и обязан., стр. 39), но указание это вышло у него и недостаточным и неопределительным: недостаточным потому, что он говорит о них, как только о способах установления и прекращения юридических отношений, но не изменения и перенесения, а неопределительным потому, что он принимает их не за основание, а за способ возникновения и прекращения юридических отношений, что далеко не одно и то же, а Мейер, как о событиях, могущих влечь юридические последствия, без определения, притом, какие именно, говорит даже только о юридических действиях, вовсе не упоминая о фактах природы (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 140), вследствие чего его указание представляется еще более недостаточным и неопределительным.
Только в последнее время Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 62) и отчасти Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 98) дали достаточно полно развитое учение о юридических фактах, как основаниях, собственно по указанию Шершеневича, возникновения, перенесения, изменения и прекращения правомочий.
И на самом деле, по соображении указаний, имеющихся в этом отношении в нашем положительном законе, без особого затруднения могут быть установлены, как понятия юридических фактов, как обстоятельств, долженствующих служить именно основаниями возникновения, изменения, перенесения и прекращения правомочий, так и основного разделения их на события и действия именно в том самом виде, как они установлены ими и Бароном, ибо из многих постановлений нашего закона нельзя не усмотреть, что значение таких обстоятельств могут иметь не только действия людей дозволенные и недозволенные, но и очень многочисленные факты природы или события внешнего мира, от воли людей в их возникновении вовсе не зависящие, как, напр., также как и по праву римскому, рождение и смерть человека, истечение известного времени, как основание приобретения или прекращения прав по давности, в силу 533 и 694 ст. X т., изменение русла реки и образование нового острова в силу 427 и 428 ст. X т. и проч., вследствие чего, разумеется, и к руководству у нас должны быть приняты положения, высказанные по этому предмету ими и Бароном, а не прежними нашими цивилистами.
Что касается, затем, установленного Бароном разделения собственно юридических действий; во-1-х, на действия положительные и отрицательные или упущения, и во-2-х, на действия дозволенные и недозволенные, то на возможность таких разделений их указывают также и наши цивилисты: Мейер, называющий только последние законными и незаконными (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 140—141) и Кавелин, называющий последние дозволенными и запрещенными (Права и обязан. по имущ. и обязат., стр. 44—45); причем они и определения понятию тех и других действий дают совершенно аналогичные понятию их, установленному Бароном.
Основаны эти разделения юридических действий могут быть вполне и по соображении постановлений нашего закона. Так, указание на возможность разделения их, во-1-х, на положительные и отрицательные нельзя не видеть в правиле 684 ст. X т., возлагающей обязанность вознаграждения за убытки, причиненные недозволенными действиями одинаково — заключаются ли эти действия в деянии, т. е. в действии положительном или в совершении чего-либо, или же в упущении, т. е. в действии отрицательном или в несовершении чего-либо, что должно было подлежать совершению.
Указание, затем, на возможность разделения по нашему закону юридических действий на дозволенные или законные и недозволенные или незаконные нельзя не видеть во всей совокупности постановлений нашего закона с одной стороны и различного рода юридических сделках, как действиях дозволенных, а с другой — в постановлениях о вознаграждении за вред и убытки, происходящие от действий как преступных, так и непреступных, но нарушающих права других, как действий поэтому недозволенных.
Значение юридических фактов проявляется в том, что они служат основаниями возникновения, изменения, перенесения и прекращения правомочий; между тем, наши цивилисты, кроме Шершеневича, никаких объяснений этих последствий юридических фактов не дают, вследствие чего, в видах восполнения этого пробела, ничего, конечно, более не остается, как привести данные в этом отношении вполне точные объяснения Бароном и повторяемые отчасти Шершеневичем (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 63).
Возникновение какого-либо правомочия для данного субъекта есть, собственно говоря, не что иное, как приобретение им какого-либо права; приобретение же права бывает, по объяснению Барона и Шершеневича, тогда, когда право соединяется с определенным субъектом, и бывает оно или первоначальным — acquisitio originaria, когда приобретатель права не основывает его на праве другого лица, или производным — acquisitio derivativa, когда приобретатель права, напротив, основывает его на праве другого лица, т. е. когда приобретенное им право производится от права его предшественника или юридического предместника — передатчика.
Последний, т. е. производный способ приобретения прав, в свою очередь, может проявляться в двух видах:
а) когда на основании существующего права создается в пользу приобретателя какое-либо право иного рода, когда, напр., собственником имущества устанавливается на его имуществе в пользу другого лица или какой-либо сервитут, или закладное право, и
б) когда существующее право переходит так, как оно есть, все в целости, или в части к другому таким образом, что происходит просто только перемена субъектов права или перенесение права с одного лица на другое.
Таким образом, в этом последнем случае юридический факт, служащий основанием возникновения права, является в то же время фактом, служащим основанием и его перенесения, которое в том именно и заключается, что право переходит в том виде, как оно есть, в целом или в части от одного субъекта к другому, каковой переход права и считается собственно за юридическое преемство — successio когда приобретатель права — successor является преемником в нем прежнего его субъекта — actor’a.
Правом римским такая перемена субъектов прав допускалась вообще во всех правах, не только имущественных, но и семейных, напр., в отеческой власти, которая могла переходить от одного лица к другому путем усыновления, за исключением только в чисто личных правах, каковыми представляются, напр., права на личные сервитуты, брачные, опекунские и подобные.
Преемство, затем, собственно в правах имущественных по праву римскому проявлялось в двух видах: а) или в виде преемства частного — successio singularis, и б) или в виде преемства общего — successio universalis.
Первым называлось преемство в том случае, когда оно происходило в каком-либо одном отдельном или нескольких отдельных правах в имуществе, все равно — вещных, или обязательственных; а вторым или общим преемством считалось преемство в том случае, когда оно происходило во всей совокупности имущественных прав и обязанностей известного лица, т. е. во всем активе и пассиве или всем его имуществе, или же какой-либо доле его, как, напр., при наследовании одних лиц после других.
Наконец, вообще правом римским по отношению всякого производного приобретения прав выставлялось то общее правило, в силу которого считалось, что никто не может передать другому более прав, чем сам имеет — nemo plus juris ad alium transferre potest quam ipse haberet.
От перенесения прав с одних субъектов на других следует отличать изменение прав, когда никакой перемены собственно в субъектах прав не бывает а происходят только, как объяснил Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 65), различные изменения в правах или, лучше сказать, собственно в содержании или объеме прав при принадлежности их одним и тем же лицам, как их субъектам.
Изменения эти могут быть, конечно, весьма различны, вследствие уже одного того обстоятельства, что самые факты, могущие их вызывать, могут быть до чрезвычайности разнообразны.
Наконец, под прекращением права или, все равно, его потерей для данного лица, как его субъекта, следует, по объяснению Барона и Шершеневича (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 63), разуметь собственно отделение права от того субъекта, с которым оно было связано.
Одним из возможных видов потери права представляется, по объяснению Барона, отчуждение, под которым в тесном смысле разумеется собственно отчуждение права другому лицу alienatio, когда управомоченный субъект права переносит его право в целом или в части на другое лицо, или предоставляет ему вещное право на свою вещь; но в более широком смысле под отчуждением разумеется также и отречение — renunciatio или отказ от своего права без перенесения его на другое лицо, как, напр., оставление своей вещи — derelictio, отречение от легата и проч.
Во всяком случае, отчуждение как в этом широком значении, так и в более тесном заключается в положительном действии управомоченного, состоящем в отделении им какой-либо части его имущества; но затем, оно может проявиться также и в отрицательном действии управомоченного или только в допущении им отделения его имущества, когда его право на него прекращается хотя и не по его воле, но согласно с ней, как, напр., в том случае, когда собственник вещи допускает приобретение ее другим лицом по давности; но, несмотря на это, отчуждение вообще представляется возможным лишь только в тех случаях, когда отчуждаемое право было приобретено данным лицом, вследствие чего отказ от возможного приобретения права только в будущем, как, напр., непринятие открывшегося наследства, или предложенного подарка не может быть почитаемо за отчуждение, а квалифицируется просто как отречение (Pandecten, § 47).
Эти объяснения последствий юридических фактов, как оснований возникновения, изменения, перенесения и прекращения правомочий вполне могут быть приняты к руководству и у нас, вследствие того, что они могут быть обоснованы и по соображении некоторых частных постановлений нашего закона.
Так, во-1-х, то положение, что приобретение или, все равно, возникновение какого-либо правомочия для известного лица есть соединение права с этим лицом, как его субъектом, может быть выведено, напр., из постановления 420 ст. X т., заключающем в себе определение права собственности, в котором указывается, что приобретение этого права бывает в том случае, когда кто-либо получил власть владеть, пользоваться и распоряжаться известным имуществом исключительно и независимо от лица постороннего, т. е., следовательно, когда это право соединилось с известным лицом — приобретателем имущества, как его субъектом.
Bo-2-х, из этого же постановления может быть, затем, извлечено основание также и тому положению, что под потерей или, все равно, прекращением какого-либо правомочия для известного лица должно быть понимаемо напротив, отделение от него этого правомочия, как его субъекта, так как в этом постановлении также указано, что право собственности остается за известным лицом до тех пор, пока оно не передаст этой власти, т. е. этого правомочия другому лицу, т. е. следовательно, пока оно не отделит от себя этого правомочия путем его отчуждения — alienatio, которое и у нас, подобно тому, как и в праве римском, должно быть почитаемо за один из возможных способов прекращения прав.
Далее, по соображении постановления этой же 420 ст., представляется вполне возможным также и обоснование существовавшего в праве римском различия в приобретении прав, как приобретений первоначального, когда приобретатель не основывает своего права на праве другого лица, и производного, когда он, напротив, основывает свое право на праве, уже существовавшем у другого лица, как это справедливо указал и из наших цивилистов Куницын в его статье „Право собственности по определению его в Своде законов“, который в начальных словах этой статьи „кто быв первым приобретателем имущества в частную его принадлежность“ усматривает указание на первоначальное приобретение имущества; а в последующих словах статьи „или кому власть сия от первого его приобретателя перешла непосредственно, или через последующие передачи и укрепления“ усматривает указание на производное приобретение имущества.
В первом случае, говорит Куницын, обладатель имущества представляется первым его приобретателем, когда он, следовательно, не основывает свое право на праве на это имущество, существовавшем прежде у другого лица, а во втором, напротив, он представляется в качестве преемника первого приобретателя, а следовательно уже основывает свое право на имущество на праве на него предшествовавшего обладателя его (Жур. Мин. Юст., 1866 г., кн. 3, стр. 425—427).
Нельзя, конечно, не признать, что в этом последнем случае последующие приобретатели имущества являются в качестве правопреемников предшествующих собственников, все равно, разумеется, в целом их имуществе или в какой-либо части его, смотря по объему его отчуждения. Следует только определить — какими они собственно являются правопреемниками — общими или частными?
Как некоторые из наших цивилистов, как, напр., Малышев (Курс гр. суд., изд. 2, т. I, стр. 443), Миловидов (Законная сила суд. реш., стр. 131), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 63) и Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 98), так и сенат (реш. 1881 г., № 159; 1889 г., № 83; 1892 г., №№ 61, 69 и друг.) справедливо утверждают, что в этом случае преемство в праве на имущество представляется частным, вследствие того, что оно в этом случае происходит только в одном определенном праве на имущество, подтверждение чему они усматривают, между прочим, также в правиле 1392 ст. X т., указывающем на объем ответственности покупщика спорного недвижимого имущества в случае его отчуждения.
В противоположность преемству частному они указывают как на известный и нашему закону случай преемства общего, на случай перехода его по наследству, которое правилом 1104 ст. квалифицируется как совокупность имуществ, прав и обязательств, остающихся после умершего, которое на основании 1258 и 1259 ст. X. т. и переходит к наследникам также и во всей его совокупности, т. е. как в правах, так и обязанностях, или в его активе и пассиве, вследствие чего преемство в этом случае и должно быть квалифицируемо именно, как преемство общее.
Ввиду этих постановлений нашего закона и нельзя, конечно, не признать, что и у нас, подобно тому, как и по праву римскому, при производном приобретении прав, преемство может представляться, как объяснили наши цивилисты и сенат, также в двух видах, как преемство частное и общее; но, затем, и у нас также, как это было указано и в праве римском, следует отличать при производном приобретении права от преемства те случаи, когда на основании существующего права устанавливается в пользу другого лица какое-либо право иного рода или какой-либо сервитут на имуществе, в каковых случаях правом римским никакого преемства усматриваемо не было, подкрепление каковому заключению нельзя, кажется, не видеть в правиле 514 ст. X т., указывающем случаи установления собственником имущества, без передачи права собственности на него, каких-либо прав на него другого рода в виде права отдельного владения и пользования им, в каковых случаях отдельные владельцы имущества никак не могут быть почитаемы частными правопреемниками собственника, вследствие того, что они являются только совместными с ним осуществителями некоторых из его прав на имущество, а никак не его преемниками.
Таким образом, в этом последнем случае, хотя и имеет место перенесение с одного субъекта на другой известных правомочий, что происходит и при действительном преемстве в них, но преемства в правомочиях нет. Правом римским указывалось еще по отношению вообще производного приобретения прав, что никто не имеет права передать другому более прав, чем сам имеет.
Сенат справедливо, кажется, усматривает выражение этого принципа и в нашем законе, выраженном в правиле 521 ст. X т., которое хотя и дозволяет собственнику такого имущества, которое находится во временном владении другого лица, передавать другому право собственности на него, но, однако же, не стесняя этим прав отдельного владения (реш. 1868 г., № 771; 1874 г., № 272 и друг.).
Само собой разумеется, наконец, что и у нас, подобно тому, как это делало и право римское, следует отличать от перенесения правомочий их изменение только в содержании или объеме, без перехода их от одного лица к другому, но в руках одних и тех же субъектов или обладателей их.
Различные события внешнего мира или явления природы, как юридические факты, независимые от воли людей, настолько многочисленны и разнообразны, что на выяснении значения каждого из них в отдельности представляется более удобным остановиться в особенной части настоящего труда, при рассмотрении по существу отдельных правомочий.
Действия людей, как юридические факты, напротив, представляют собой такую определенную группу, что рассмотрение их здесь в общей части представляется вполне удобным и возможным; а так как они представляются в двух главных видах: в виде действий дозволенных, выражающихся в различного рода юридических сделках, и действий недозволенных, то дальнейшее изложение настоящей главы и должно распасться на два параграфа, из которых в первом должны быть рассмотрены юридические сделки, а во втором — недозволенные действия.
