Все князья, происходя от одного общего родоначальника, считают себя прирожденными правителями. Они никогда не подданные другого князя, они равны ему. Они все одной плоти и крови.
Это бытовое явление; оно есть следствие рождения, а не соглашения. Но это начало прирожденных княжеских прав не всегда соблюдалось. Сильные князья не очень-то уважали княжеское происхождение слабых. Если они находили их лишними, они не затруднялись устранять их со своей дороги.
Вот это-то обстоятельство и повело к тому, что в княжеские договоры всегда включается статья о “братстве” союзников. Все состоявшие в договоре князья именуют друг друга братьями и обязываются относиться друг к другу соответственно этому началу братства.
Московские великие князья постоянно обязываются держать своих союзников “в братстве, во чти, без обиды”. К тому же обязывались и князья домосковского времени. Превосходный комментарий к условию о братстве князей дают переговоры, происходившие в XII веке между Андреем, владимирским князем, и Ростиславичами.
Князья эти состояли в союзе. В 1154 г. между ними возникло разногласие; Ростиславичи не выдали Андрею Григорья Хотовича, которого он подозревал в убийстве брата своего Глеба.
“Андрей же, – говорит летописец, – исполнився высокоумья, разгордевся велми, надеяся плотной силе и множестом вой огородився, разжегся гневом и посла Михна, мечьника: “едь к Ростиславичем, рци ти им: не ходите в моей воли! ты же, Рюриче, пойди в Смоленьск к брату, во свою отцину; а Давыдови рцы: а ты пойди в Берлад, а в Руськой земли не велю ти быти; а Мьстиславу молви: в тобе стоит все, а не велю ти в Руской земле быти”.
Ростиславичи оскорбились высокомерием тона и дали такой ответ:
“Мы тя до сих мест акы отца имели по любви, аже еси с сякыми речьми прислал, не акы к князю, но акы к подручнику и просту человеку, а что умыслил еси, а тое дей, а Бог за всем” (Ипат.).
Князь не простой человек, ему нельзя приказывать, говорить с ним надо почтительно. Это и значит держать “во чти”.
Принцип братства вносит в среду князей начало равенства, он уравнивает дядю с племянником, названного отца с сыном. Андрей не брат Ростиславичам, а дядя, которого Ростиславичи чтили как отца. Тем не менее, как только Андрей позволил себе обратиться к ним с нарушением их княжеского достоинства, они разорвали свой союз с ним.
В 1146 г. киевский князь, Всеволод Ольгович, приказывает спросить у своих двоюродных братьев, Давыдовичей, и у Изяслава Мстиславича:
“Стоите ли в хрестном целованьи у брата своего, у Игоря” (Ипат.).
Изяслав Мстиславич приходится Игорю не братом, а племянником. Если же здесь он назван братом, то, конечно, потому, что в договоре установлено начало братства.
В том же году, но уже по смерти Всеволода, Изяслав Мстиславич обращается к своему войску с такими словами:
“Братье! Всеволода есмь имел в правду брата старишаго” (Ипат.)
Но Всеволод не брат, а дядя Изяславу, братом же старшим он имел его в силу договора. Совершенно такие же обязательства найдем и в московских договорах.
В том же году сын Изяслава, Мстислав, обращается к союзникам своего отца, Владимиру и Изяславу Давыдовичам, с такою речью:
“Брат ваю, а мой отец, тако рекл: к городу же не приступайте, доколе же приду аз, а какоже угадаем, тако створим. Она же рекоста тако: аже тако брат велел, а тако и учиним” (Ипат.).
Это опять договорное братство, в действительности же Изяслав племянник Давыдовичей.
В 1150 г. тот же Изяслав посылает посла к дядям своим, Вячеславу и Юрию, и приказывает сказать им:
“Брата еста моя! Хрест еста целовала на том, ако моего что есть, то исправити; се же, брата, первое есми слал к вам, и ныне, любо на чем хрест еста целовали, то управита; не хочета ли того всего исправити, то яз в обиде не могу быти” (Ипат.).
Согласно с этим дяди, Вячеслав и Юрий, обращаются к племяннику, Изяславу, называя его “брат и сын” (Ипат. 1149 и сл.).
Если в предшествовавших примерах уравнивались дяди и племянники весьма отдаленных степеней, то здесь мы имеем случай уравнения племянника с родными дядями.
Точно также и в московских договорах не только братья договариваются о братстве, но и племянники с дядями и деды со внуками. Великий князь Московский, Василий Дмитриевич, в договоре, заключенном с двоюродным дядею, Владимиром Андреевичем, обязывает его считать себя братом старейшим и сам обязывается держать его в братстве и в чести без обиды. Дмитрий Иванович заключил договор с Олегом Ивановичем Рязанским, который приходится ему внуком; но в договоре обязывается иметь его себе братом молодшим.
Итак, по договорам все князья признаются братьями. Но братья в семье неравны, между ними есть старшие и младшие. Это бытовое явление тоже переходит в договоры и проявляется двояко: во-первых, князья называют друг друга то старшими, то младшими братьями, сообразуясь с действительным старшинством, и, во-вторых, они обязываются признавать кого-либо старшим братом и, в свою очередь, обязывают этого старшего считать их младшими братьями.
Остановимся прежде на вопросе о том, что такое в семье старший брат, имел он какие-либо преимущества перед младшими или нет? Есть основание думать, что в княжеских семьях старшему сыну принадлежало некоторое преимущество в наследовании княжеских владений.
Наследование в княжеских владениях отличалось от наследования в частной собственности. Собственность делилась на равные части, а при дележе владений сообразовались с естественным делением их на волости, а волостей на города и пригороды.
При этом доли получались неравные и неодинакового достоинства; одни волости были лучше, другие хуже; города же, по общему правилу, всегда были лучше пригородов. Таким образом, при разделе княжеских отчин всегда возникал вопрос, кому дать лучшую волость, кому следующую за ней по достоинству и т.д.
При этом и обнаруживалось преимущество старшинства братьев. Старший брат, при всех других равных условиях, получал от отца лучший стол, остальные распределялись между младшими.
Такой порядок наблюдаем с древнейших времен. Святослав передает лучший свой стол, киевский, старшему сыну, Ярополку; по смерти Владимира этот стол занимает старший его сын, Святополк. В 1031 г. Мстислав Владимирович, одержав победу над братом Ярославом, уступает ему Киев на том основании, что он старший брат.
Ярослав, в свою очередь, назначает Киев старшему сыну, Изяславу. Это право старшего сына на лучший или, что то же, старший стол хорошо выражено владимирским князем, Всеволодом Юрьевичем. Посадив старшего сына своего в Новгороде, он так объяснил это назначение:
“Сыну мой, Костянтине, на тобе Бог положил переже старейшиньство во всей братьи твоей, а Новгород Великий старейшиньство имать княженью во всей Руськой земли, по имени твоем тако и хвала твоя, не токмо Бог положил переже старейшиньство во всей братьи твоей, но и в всей Русской земли; и яз ти даю старейшиньство. Поеди в свой город” (Лавр. 1206).
Константин – старейшина в семье Всеволода; этому положению его соответствует и назначение его в старейший город Новгород, такова воля Божия. Чувствуя приближение смерти, Всеволод назначает Константину лучшую свою волость, Владимир.
Только после того, как между сыном и отцом обнаружилось разногласие по вопросу об отношении Ростова к Владимиру, Всеволод изменил свое первоначальное решение и назначил Владимир второму сыну, Юрию, а Константину дал Ростов.
Это преимущество старшего сына сознают и московские князья. Сознание это с совершенной ясностью высказано Великим князем Иваном Васильевичем. Назначая своим наследником в великом княжении по смерти старшего сына, Ивана, внука Димитрия, великий князь сказал:
“Отче митрополить! Божием изволением от наших прародитель, великих князей, старина наша оттоле и до сех мест, отци, великие князи, сыновом своим прьвым дивали великое княжение; и яз был своего сына перваго, Ивана, при себе благословил великим княжением…” (Воскр.).
Иван Данилович Калита великое княжение никому не приказал; в своем завещании он распоряжается только Московским уделом. Стремясь к равному наделению своих наследников, лучший свой город, Москву, он предоставил в общее владение всех трех сыновей; в отдельное же владение он предоставил им остальные города и волости.
Не зная размеров и доходности этих участков, мы не можем сказать, получил что-нибудь старший сын Ивана на старейшинство или нет. Если удел его был и больше, что можно допустить, все-таки младшие братья нашли нужным сделать ему прибавку. По смерти отца они заключили с ним договор, в котором сделали ему уступки “на старейшинство”. В этом договоре читаем:
“А что есмы сступилися тобе на старейшинство: тобе полтамги (а нам двум полтамги), да тобе соколничий путь, и кони ставити…х, и ловчий путь тоже; и потом на старейший путь, кто будеть старейший, тому полтамги, а молодшим двум полтамги. А опрочь того все на трое”.
Отец все разделил на три части, а младшие братья уступают старшему некоторые угодья целиком да половину таможенных доходов: все это ему на старейшинство. Эта прибавка показывает, что право первородства пустило довольно глубокие корни в общественном сознании.
Таковы преимущества старшего брата, старейшины, преимущества старейшинства в семье.
Но термин “старейшинство” употреблялся и в других смыслах. Старейшиной назывался князь, сидевший в лучшем, старейшем городе. Это будет старейшинство по городу, которого может домогаться и достигать и не старший по рождению.
Эти оба старейшинства совершенно ясно различены в вышеприведенном обращении Великого князя Всеволода к старшему своему сыну Константину. Бог положил на Константина старейшинство фактом первородства, отец делает его старейшиной, назначая ему старейший стол в Новгороде. С таким же словоупотреблением встречаемся и в более отдаленное время.
Младшие сыновья Ярослава, Святослав и Всеволод, прогнали старшего брата, Изяслава, из Киева. По смерти Святослава Изяслав возвратился из Польши добывать свою отчину. Всеволод выступил было против него, но до войны дело не дошло, и братья заключили между собой мир. Текст этого мирного договора нам неизвестен, но вот что говорит о его содержании Изяслав, когда Всеволод, разбитый половцами, обратился к его помощи:
“Елма же ты, брате мой, показа ко мне любовь, введя мя на стол мой и нарек мя старейшину собе, се аз не помяну злобы первыя, ты ми еси брат, а я тобе, и положю главу свою за тя” (Лавр. 1078).
Употребленное здесь выражение “нарек мя старейшину собе” легко объясняется из сказанного. Изяслав – старший брат и согласно этому получил от отца старший стол. Младшие братья нарушили предоставленное ему право и прогнали его из Киева.
По смерти Святослава, всему делу заводчика, Всеволод помирился с братом и уступил ему Киев, – это и значит “нарек его старейшиной”, то есть по договору признал за ним киевское княжение и старшинство, которое перед тем он отнял у него в союзе с братом.
Старейшиной по рождению Изяслав оставался и в изгнании, а потому к этому прирожденному ему старейшинству его слова, обращенные к брату, и не могут быть отнесены. Во время изгнания Изяслава старейшиной по Киеву был Святослав в силу договора со Всеволодом, который также получил значительные выгоды от этого соглашения. Таким старейшиной в случае удачи мог по договору сделаться любой князь.
В 1174 г., во время существования большого союза, составленного против киевских и смоленских князей, Ростиславичей, усилиями Андрея Юрьевича Владимирского и черниговских князей к последним присоединился двоюродный брат Ростиславичей, Ярослав Изяславич Луцкий, “ища собе старейшинства в Олговичах, – как говорит летописец, – и не ступишася ему Киева” (Ипат. 1174).
Какого это старейшинства искал Ярослав Изяславич перед Ольговичами и при их помощи? Старейшинства по первородству он не мог искать, ибо оно дается рождением, а он происходил от третьего сына Ярослава, Ольговичи же от второго, и были старше его на целую степень.
Ярослав искал старейшинства по Киеву, т.е. желал, чтобы черниговские князья предоставили ему обладание Киевом, который считался старше Чернигова. Это подтверждается и словами текста. Отказ Ольговичей выражен в такой форме: “и не ступишася ему Киева”, что и значит – не дали старейшинства. Тогда Ярослав перешел на сторону Ростиславичей с тем же требованием.
“Ростиславичи же, – продолжает летописец, – положиша на Ярославе старейшинство и даша ему Кыев” (Ипат. 1174).
Ярослав, сын Изяслава, старшего брата Ростислава, и, следовательно, старший двоюродный брат Ростиславичей, мог иметь перед ними старшинство лет. Что же значит, что они “положили на него старейшинство”? Это значит, что они по договору обязались считать его старейшиной по городу и доставить ему обладание Киевом, где до сего времени сидел Роман Ростиславич.
Итак, старейшинство означает, во-первых, первородство, с которым соединялись некоторые преимущества в области наследственного права; во-вторых, оно означает обладание лучшим столом, который мог достаться и не первородному; в-третьих, оно бывает договорное с предоставлением некоторых выгод или без них. В последнем случае оно может означать единственно почет, не соединяемый ни с преимуществами в праве, по общему правилу древности: “старыя чти, яко отца”.
Это особое почтение выражалось, например, в том, что первое слово предоставлялось старшему и пр. Вот в какой почтительной форме младший брат, Ростислав Мстиславич, отвечает старшему, Изяславу, на его вопрос о том, надо ли продолжать войну с черниговскими князьями или заключить с ними мир.
“Брате! кланяютися, ты еси меня старей, а како ты угадавши, а яз в том готов есмь! Аже, брате, на мне честь покладывашь, то яз бых, брате, тако рекл: рускых деля земль и хрестьян деля, то яз люблю, брате, мир лепле” (Ипат. 1148).
Пример, как понимался почет договорных старейшин, дают переговоры Ростиславичей со Всеволодом Юрьевичем. По договору между ними Всеволод был наречен Ростиславичами “старейшиной”, без предоставления ему каких-либо определенных прав, а потому киевский стол по смерти Святослава Всеволодовича (1194) занял не Всеволод, а Рюрик Ростиславич.
Узнав об этом, Всеволод отправляет к Рюрику и брату его, Давыду, такое посольство:
“Вы есте, – приказывает он сказать им, – нарекли мя в своем племени, во Володимере, старейшаго; а ныне сел еси в Кыеве, а мне еси части не учинил в Руской земле, но роздал еси инем моложьшим, брати своей.
Да же мне в ней части нет, да то ты, а то Киев и Руская область; а кому еси в ней часть дал, с тем ей и блюди и стрежи. Да как ю с ним удержишь, а то узрю же, а мне не надобе” (Ипат. 1195).
Отсюда ясно, что хотя Всеволод и признан старейшиной, но Ростиславичи не обязались ни к каким материальным уступкам в его пользу – на старейшинство; они не обещали ему ни Киева, ни какой-либо части в Русской земле. Если бы такие обещания были сделаны, Всеволод указал бы на это и упрекнул бы в несоблюдении договора.
Но он этого не делает, он только жалуется, что его не вспомнили в счастливую минуту и не дали части, тогда как все другие союзники получили, и притом младшие. Младшие наделены, а старейший нет; это очевидное неуважение старейшинства.
Всеволод не хочет этого терпеть, ибо старейшинству подобает особый почет, а ему не оказано и той чести, какая сделана младшим. Он выступает из союза. В этом и заключается его месть за недостаток почтения.
Ясно, что старейшинство в данном случае ничего не означало, кроме почетного титула, которому должно было соответствовать особое внимание младших по отношению к старейшине.
О том, что старейшинство означало какие-либо права верховенства старшего князя по отношению к младшим, здесь и речи быть не может. В этом смысле – особого почета – выражение “старейший брат” употребляется и в московских договорах.
Но переход от состояния мира к состоянию войны такого сильного князя, как Всеволод, испугал Ростиславичей, и они решили удовлетворить его. Оказалось, что Всеволод желал получить именно ту волость, которую Рюрик отдал уже зятю своему, Роману Мстиславичу.
Как ни трудно было удовлетворить Всеволода, Рюрик сделал-таки ему угодное; но он восстановил этим против себя зятя. Роман Мстиславич вышел из союза с Рюриком и вступил в крестное целование с Ярославом Всеволодовичем Черниговским,
“Поводя и на Киев, на тестя своего. Се же слышав Рюрик, ажь Роман отступился ко Ольговичем и поводит Ярослава на старейшинство, и поча Рюрик думати с братьею своею и мужи своими…” (Ипат. 1195).
Здесь опять слово “старейшинство” употреблено в смысле старшего стола, в данном случае Киева.
В 1289 г. племянник владимирского князя, Мстислава Даниловича, и сын его старшего брата, Юрий, захватил город дяди, Берестье, и вошел в соглашение с жителями. Мстислав не хотел отказаться от Берестья, но прежде начала войны отправил посольство к отцу Юрия и своему старшему брату, Льву, с таким воинственным по существу и почтительным по форме обращением:
“Жалуюсь Богу и тобе, зане ми есь по Бозе брат старейший! Повежь ми, брате мой, право, своею ли волею сын твой сел в Берестьи, ци ли твоим повелением? Оже будет твоим повелением се учинил, се же ти поведаю брате мой, не тая: послал есмь возводить татар, а сам пристраиваюся, а како мя Бог разсудить с вами! А не на мне та кровь будет, но на виноватом, но на том, кто будет криво учинил” (Ипат.).
В глазах Мстислава первое место после Бога принадлежит его старшему брату Льву. Но в этом громком признании старейшинства Льва ничего не заключается, кроме одного внешнего выражения почтения. Младший брат начнет немедленно войну со старшим, если только это он распорядился о захвате его земель.
Воля старшего брата не имеет юридического значения для младшего; для него необязательно подчиняться старейшине. Прирожденному старейшине не принадлежат никакие права господства по отношению у младшим братьям.
Старшему брату в семье предоставляются только некоторые преимущества в порядке княжеского наследования. Но и это зависит от воли отца; он может распорядиться и иначе. С признанием чьего-либо старейшинства по договору соединяются весьма разные последствия. Иногда предоставляется старший стол, иногда один почет. Этот порядок вещей переходит и в московскую практику.
В московских договорах встречаемся с тем же разделением князей-братьев на старших и младших. Титул старейшего усвояется всегда старшему брату и владельцу старшего на северо-востоке стола владимирского и московского; рязанские и тверские князья тоже старшие по отношению к их младшим братьям.
Имена князей и столов новые, но понятия старые. Старейшинство старшего брата так натурально, что в договорах сыновей Ивана Даниловича Калиты и Дмитрия Ивановича Донского оно встречается только как ходячее обращение младших братьев к старшему, а не в смысле особой обязанности, возлагаемой на младших, – считать старшего старшим.
Великий князь, Иван Васильевич, этим уже не довольствуется, он возлагает на младших своих братьев обязанность “иметь его братом старейшим” и сам по отношению к ним обязывается держать их “братьею молодшею”. Существо дела от этого, однако, нисколько не меняется.
Он только прямо высказал в договоре то, что предполагалось и прежде. Сыновья Калиты и Дмитрия Донского не обязываются иметь старшего брата старшим, но так его называют, а следовательно, и имеют.
Иван Васильевич не сделал своих братьев подданными великого князя, он обязывается держать их в братстве и “во чти без обиды”; он только сильнее оттеняет их обязанность почитать его, как старейшего, чем это делалось при его деде.
В договорах же московских князей с более отдаленными родственниками уже с Дмитрия Ивановича встречаемся с определением относительного старшинства князей и с установлением обязанности считать того или другого то старшим, то младшим, то просто братом.
В договоре Дмитрия Ивановича и двоюродного брата его, Владимира Андреевича, с тверским князем, Михаилом Александровичем, последний принимает на себя обязательство иметь Дмитрия Ивановича себе братом старейшим, а князя Владимира – братом.
Так как в этом же договоре есть особые статьи о неприкосновенности владений, то под признанием старейшинства Великого князя Московского надо видеть только обязанность к особому почтению, подобающему старшему.
Мы думаем, что во всех договорах московского времени обязанность признавать известного князя старейшиной сводится к особому почету по отношению к этому князю, и только. С точки зрения почета можно понять и встречающуюся в московских договорах градацию старшинства. Великий князь Московский, Иван Васильевич, возлагает на рязанского князя такое обязательство:
“Имети ти меня, великаго князя, себе братом старейшим и моего сына, великаго князя, имети ти его себе братом старейшим; а брата нашего молодшего, князя Андрея, имети ти его собе братом; а брата нашего молодшево, князя Бориса, и меншево нашего брата, князя Михаила, и сына его, князя Василья, имети ти себе братьею молодшею”[1].
Это есть градация чести, и ничего больше. Видеть здесь какую-либо форму верховенства Великого князя Московского над рязанским не представляется возможности. Рязанский князь, младший по отношению к Ивану Васильевичу, является сам старейшиной брата московского Великого князя, Бориса, дяди его, Михаила Верейского, и племянника, Василия, сына верейского князя.
Это, конечно, не подчинение братьев московского князя рязанскому, а только форма почести, ибо в противном случае пришлось бы допустить двоякое подчинение трех последних князей – рязанскому великому князю и московскому, по отношению к которому они тоже молодшие братья.
Условие, только что выписанное из договора Ивана Васильевича, Великого князя Московского, есть буквальное повторение вышеприведенного условия из договора киевских и московских Ростиславичей со Всеволодом Владимирским. XV век повторяет зады XII. Так медленно шла наша история!
Условие об особом почете, выражаемом в наречении кого-либо старейшиной, включается в договор в том только случае, когда на это последовало согласие обязывающейся стороны. Такого условия нет в договоре Василия Васильевича с Борисом Александровичем Тверским и даже в первом договоре Ивана Васильевича с сыном Бориса, Михаилом Тверским (Рум. собр. I. №№ 76, 88).
А между тем оно было в договоре Дмитрия Донского с Михаилом Александровичем Тверским. За время Василия Темного, значит, значение великих князей московских по отношению к тверским несколько упало. Московский и тверской князья в указанных договорах одинаково называются братьями, они, значит, стали равны.
Любопытную особенность представляют те московские договоры, в которых князья обязываются иметь старейших братьев своих “в отца место”. Такое обязательство находим в договоре Дмитрия Ивановича с Владимиром Андреевичем. Но в дальнейшем изложении статей договора Дмитрий Иванович называет Владимира Андреевича то просто “братом”, то “братом и сыном” (Рум. собр. I. №№ 27, 29, 37).
Подобно этому Василий Васильевич обязывается иметь серпуховского князя своим “братом молодшим и сыном”. Но так только в одном договоре, древнейшем; во всех остальных – князья состоят только в братстве (Там же. №№ 45, 71, 78, 84). Гораздо последовательнее начало это проводится в договорах соперника Василия Васильевича, дяди его, Юрия Дмитриевича, и племянника, Дмитрия Шемяки.
Условие о братстве совершенно заменено в них условием о сыновстве. Завладев Москвой и великим княжением, Юрий Дмитриевич поспешил укрепить за собой новые приобретения союзными договорами.
В дошедшем до нас договоре его с можайскими князьями эти последние обязываются иметь Юрия себе отцом, а он обязывается держать их в сыновстве и “во чти без обиды”. Примеру отца следует и сын, Дмитрий Шемяка. Договор его с суздальскими князьями сохранился только в том экземпляре, на котором целовал крест сам Шемяка. Суздальские князья, Василий и Федор Юрьевичи, обязывают его:
“Держати ти нас собе, меня, князя Василья Юриевича, собе сыном, а брата моего молодшаго, князя Федора Юриевича, держати его собе братаничем; а сыну ти, господине, своему, князю Ивану Дмитриевичу, держати меня, князя Василья Юриевича, братом ровным, а меня ти, господине, князя Федора Юриевича, держати сыну своему, князю Ивану, братом молодшим.
А нам тебя, своего господина, держати мне, князю Василью Юриевичу, господином и отцом, а сына твоего, князя Ивана Дмитриевича, держати ми его собе братом равным; а мне, князю Федору Юриевичу, держати ми тебя собе господином и дядею, а сына ми твоего, господине, князя Ивана Дмитриевича, держати ми его собе братом старешим” (Рум. сбр. I. № 62).
В замене братства сыновством надо видеть стремление честолюбивых галицких князей возвысить свое значение перед союзниками. Союзники не братья им, а сыновья или племянники. Только сын Шемяки, Иван, состоит в братстве с другими князьями, а не отец его.
Но это условное сыновство не означает действительного переноса отеческих прав на названного отца, так как за сыном признаются все права владетельного князя, и даже в праве заключать союзы с другими князьями он уравнивается с названным отцом. Здесь дело только в почете, но в высшей его степени.
Замена братства сыновством также не новость московского времени. Условия подобного рода заключали и князья XII века. В 1150 г. Вячеслав целовал крест с племянником Изяславом на том, что “Изяславу иметь отцом Вячеслава, а Вячеславу имети сыном Изяслава”.
Но и в Киеве, как и в Москве, эти отцы называются и старшими братьями. Вячеслав приводит слова Изяслава, в которых тот одинаково называет его отцом и братом старейшим; сам Вячеслав, обращаясь к Изяславу, говорит: “Ты же мой сын, ты же мой брат” (Ипат. 1150-1151).
Это тоже только высшая степень почета и ничего больше. Что признание кого-либо “в отца место” и в домосковское время не означало признания за названным отцом высшей власти, это хорошо видно из столкновения киевских Ростиславичей с Андреем Боголюбским. Андрей говорит, что Ростиславичи “нарекли его собе отцом”, т.е. по договору обязались иметь его “в отца место”.
Но когда Андрей потребовал у них выдачи лиц, подозреваемых им в убийстве брата его, Ростиславичи отказали в выдаче, дальнейшие же его требования нашли несогласными с их княжеским достоинством; Андрей не хотел уступить, и Ростиславичи разорвали заключенный с ним союз и объявили ему войну. Они продолжают рассматривать себя самостоятельными князьями, а не подручниками Андрея, несмотря на то, что нарекли его отцом[2].
Таково значение старейшинства в договорном праве князей, но, как мы уже заметили, понятие старейшинства не выдумано князьями, оно есть бытовое явление. Жизнь постоянно имеет дело со старшими и младшими, это выражения ежедневной разговорной речи. В заключение остановимся на этой живой речи и посмотрим, какой смысл придается в ней слову старейшина. В живой речи старейшина означает старшего летами.
В 1151 г. Вячеслав Туровский обращается к младшему брату, Юрию, с такими словами:
“Моложьшему ся не поклоню, да се яз тебе старей есмь не малом, но многом; аз уже бородат, а ты ся еси родил! Пакы ли хощеши на мое старишиньство поехати, яко то еси поехал, да Бог за всим!” (Ипат.).
Старейшинство, на которое ссылается Вячеслав, есть старшинство лет. Здесь же указаны и преимущества его: младший обязан почитать старшего и выражать ему свое почтение – первым поклоном; воевать со старшим значит нарушить его старейшинство.
В 1195 г. Рюрик Ростиславич, заняв Киев, пожелал условиться с братом, Давыдом, о Русской земле. Послы его держат такую речь к Давыду:
“Брате! се осталися старейши всех в Руськой земле, а поеди ко мне Кыеву, что будет о Руской земле думы и о братьи своей, о Володимере племени, и то все укончаеве, а сами ся у здоровьи видеве” (Ипат.).
Старейшими Рюрик называет себя и брата своего, Давыда, потому что в это время они были старшие летами из приднепровских князей Владимирова племени. В это же время был жив дядя их, Всеволод Юрьевич, владимирский князь; он был их старший родственник, может быть, даже он был и летами их старее, но это нисколько не мешает им считать себя старейшими, так как в Приднепровье не было среди Владимировичей князей старее их. Это относительное старшинство. В одно и то же время может быть много старших летами, много старейшин.
Под 1224 г. находим описание совета князей, собравшихся в Киеве; одних князей летописец называет старейшинами в Русской земле, а других молодыми князьями. К старейшинам он относит четырех: Мстислава Романовича Киевского, внука Ростислава Мстиславича, Мстислава Святославича Черниговского, внука Всеволода Ольговича, Мстислава Мстиславича Галицкого, другого внука Ростислава Мстиславича, и Юрия Всеволодовича Суздальского; младших он не перечисляет всех, по множеству их; отметим из их числа Всеволода Мстиславича, сына киевского князя, Мстислава Романовича, и Михаила Всеволодовича, внука Святослава Ольговича, черниговских князей.
В каком смысле одни старейшины, другие молодшие? Достаточный свет на этот вопрос бросает помещение в списке молодших сына киевского князя, Всеволода. Что такое этот Всеволод? Он даже не владетельный князь, он просто молодой человек.
Среди же старейших мы одинаково встречаем как дядей, так и племянников. Старейшинами, значит, делает их не степень родства, а старшинство лет. Старшинство же лет – явление относительное.
Таких старейшин всегда было неопределенное число.
Право старейшин на особый почет по существу своему было также довольно неопределенное. Оно было ясно, пока дело шло о таких внешних проявлениях почета, как первый поклон младшего старшему, предоставление первого слова старшему и подоб.
Но весьма натурально, что старшие не ограничивались таким внешним выражением почета и простирали иногда свои требования до полной уступчивости их воле со стороны младших.
Здесь и открывалось широкое поле для всяческих столкновений младших со старшими. Любопытный пример таких столкновений представляют отношения старого Вячеслава к племяннику своему Изяславу.
Во время княжения в Киеве черниговского князя, Всеволода Ольговича, Вячеслав Туровский должен был согласиться на значительное умаление своих владений. По смерти Всеволода киевляне призвали к себе на стол Изяслава Мстиславича. Вячеслав нашел этот момент удобным для возвращения своих утраченных городов и волостей.
“Вячеслав же, – говорит летописец, – надеяся на старишьство и послушав бояр своих, не приложи чести ко Изяславу, отъя городы опять, иже бяшеть от него Всеволод отъял; не токмо же то, но и Володимерь зая и посади в нем Андреевича” (Ипат. 1146).
Таким образом, Вячеслав, надеясь на свое старшинство перед племянником, начал распоряжаться в его владениях как в своих собственных. Летописец осуждает такой поступок; он говорит, что Вячеслав не оказал должного почтения племяннику.
Вячеславу для возвращения своих владений надо было, конечно, войти с ним в соглашение, а не распоряжаться самому. Изяслав же не одобрил действий дяди. Он послал против него своих союзников и отнял у дяди даже его город, Туров.
Но на какое старшинство надеялся Вячеслав? Здесь было не одно только старшинство лет, но и старшинство степени; Вячеслав – дядя Изяславу. Все князья – родственники, а потому старшинство лет весьма нередко совпадает со старшинством степени родства, что, конечно, должно было еще усиливать притязания князей, старших родственников.
Нет, однако, основания думать, что старшинство степени родства само по себе, вне преимущества лет, было основанием старейшинства. Князья указывают на старшинство лет там, где могли бы сослаться на старшинство степени.
Так, Рюрик Ростиславич уступает Киев Святославу Всеволодовичу потому, что Святослав “старей его леты”. Святослав приходился ему еще дядей, но это преимущество не имело никакого влияния на решение Рюрика; о нем и речи не было в думе князя с его мужами (Ипат. 1180).
Хотя старшинство степени не делает молодого человека старейшиной, но весьма понятно, что наша древность знала и особое уважение, подобающее родственникам старших степеней. В 1064 г. Святослав Ярославич ополчился на племянника своего, Ростислава Владимировича, утвердившегося в Тмутаракани.
“Ростислав же, – говорит летописец, – отступи кроме из града, не убоявся его, но не хотя противу стрыеви своему оружья взяти” (Лавр.).
По удалении Святослава на север Ростислав снова сел в Тмутаракани, прогнав оставленного там дядею сына, Глеба. В этом столкновении дяди с племянником прекрасно отразились две характерные черты древности: уважение к дяде как родственнику и полное непризнание его воли как государя. Все князья – братья и никто из них не обязан подчиняться воле другого, кроме того случая, когда он сам согласился подчиняться, о чем речь впереди.
[1] Рум. собр. I. № 115. В договоре Василия Васильевича с Дмитрием Шемякой встречаем и выражение “старишыньство” вместо старейший брат (Там же. № 52).
[2] Совершенно иначе объясняет эти термины родовая теория. “Если бы рязанский князь назвался сыном московского, – читаем у Соловьева, – то этим самым, по новому порядку вещей, поступил бы к нему в подручническое отношение” (История отношений между русскими князьями Рюрикова дома. 443).
Чтобы составить себе правильное понятие об отношениях названного отца к названному сыну, надо прочитать указанные нами выше договоры. Сын вовсе не подчинен отцу, а потому не может быть речи о подручнических отношениях.
