Создание идеи юридического лица как самостоятельного субъекта гражданского права, самостоятельного центра хозяйственной жизни составляет одну из крупнейших заслуг римского права; только через него эта юридическая форма вошла в оборот нового европейского права. Но в самом Риме эта форма союзной организации вырабатывалась медленно и на всем протяжении римской истории.
Несомненно, уже древнеримскому, как и всякому древнему быту вообще, свойственны известные союзные образования, имеющие внешнее сходство с юридическими лицами – общее имущество, внутреннюю организацию и т.д.; но эти внешние признаки отнюдь не свидетельствуют о том, что эти союзные образования рассматриваются уже под углом зрения гражданских юридических лиц. Идея юридического лица вообще для примитивного юридического мышления недоступна.
Старое римское jus Quiritium предполагало в качестве субъектов, носителей квиритских прав только отдельных лиц, отдельных quirites. Все отношения, не приуроченные к отдельным лицам, регулировались иными нормами и охранялись иными средствами, чем те, которые применялись между одиночными cives.
Так, прежде всего огромное значение в хозяйственной жизни уже в старом Риме имело имущество государственное: мы знаем, например, какую большую роль играли государственные земли – ager publicus.
Но все эти государственные земли, государственные рабы (sеrvi publici) и т.д., словом, все эти res publicae[1], еще по воззрениям классических юристов, суть res extra commercium, то есть находятся вне обычных гражданских отношений.
Они суть вещи populi Romani[2], но не в том смысле, чтобы populus Romanus представлялся их обыкновенным собственником, как наша казна; отношение populus к ним не есть обычное dominium ex jure Quiritium; это отношение особого рода: res publicae принадлежат всем вообще, но никому в частности.
Нет субъективных прав на них, а есть только объективное управление ими в интересах народа. Это управление находится в руках представителей власти – сначала царя, затем республиканских магистратов (консулов, цензоров, квесторов и т.д.), – и совершается оно не по началам квиритского права, а по началам права публичного.
Вследствие этого, если задачи управления приводят к сдаче тех или других вещей в пользование частным лицам (например, к отдаче участков из ager publicus в аренду за известный оброк – vectigal), то сделки магистрата с этими последними в принципе отнюдь не являются договорами обычного гражданского права и потому свободны от форм, необходимых для этих договоров.
Так же точно, если по поводу этих договоров (leges contractus, leges locationis и т. д) впоследствии возникают какие-нибудь недоразумения и споры между магистратом и контрагентом, то все эти споры подлежат не обычному гражданскому суду (legis actio), а административному разбирательству магистрата.
Не идея регулирования и охраны чьих-либо субъективных прав, а идея управления имуществом, никому, в частности, не принадлежащим, определяет собою всю данную обширную область отношений. И государственная казна – aerarium – является на этой стадии не субъектом прав, не юридическим лицом, а только складочным местом для государственных ценностей.
В аналогичном положении находятся имущества рода (gens) и древних государственных подразделений – курий, триб и т.д. Земли рода, поскольку они не состоят в частном обладании отдельных домовладык, находятся в общем пользовании gentiles[3], регулируемом родовым управлением. Имущество курий и триб есть лишь специальное имущество государства в описанном выше смысле.
Изъяты из обычного квиритского оборота и вещи, предназначенные для служения религиозным потребностям – res sacrae (храмы, жертвенные сосуды и т.д.), res religiosae (места погребения) и res sanctae (вещи, поставленные под особую защиту богов, – городские стены и т.п.). Они также res commercium, ибо они – res divini juris[4].
На них также не может быть чьих-либо субъективных прав; их неприкосновенность охраняется в публичном порядке магистратами и в сакральном порядке приставленными к ним коллегиями жрецов. Но эти коллегии жрецов отнюдь не являются субъектом прав на сакральное имущество: они только органы наблюдения и управления.
Уже в самое древнее время мы встречаем в Риме разнообразные частные корпорации. Таковы – союзы с религиозными целями (sodalitates, collegia sodalicia) и союзы профессиональные различных ремесленников (pistorum, fabrorum[5] и т.д.).
О таких частных корпорациях упоминается уже в законах XII таблиц: по свидетельству Гая, они предоставляли членам collegia sodalicia (sodales) создавать для себя правила и уставы, лишь бы эти уставы не противоречили закону.
В период республики таких частных корпораций развивается множество: появляются корпорации apparitorum (низших служителей при магистратах), корпорации взаимопомощи (похоронные – collegia funeraticia) и т.д.
Все эти корпорации имеют, конечно, известную организацию и известное общее имущество – общую кассу (arca communis), но это имущество юридически рассматривается или как имущество всех отдельных членов (по правилам товарищества, societas) в известных долях, или как имущество одного из них – того, кто является казначеем. Вовне корпорация как единство, как особое юридическое лицо не выступает: третьи лица имеют дело только с отдельными членами.
Таким образом, те потребности, которые в развитом праве удовлетворяются при помощи фигуры юридических лиц, в древнейшее время, в неразвитом гражданском обороте, удовлетворяются иными средствами.
Но мало-помалу эти средства оказываются недостаточными: с развитием экономической жизни чувствуется необходимость создать во всех описанных случаях некоторый единый экономический центр, обособленный от тех или других отдельных физических лиц и наделенный способностью к самостоятельной юридической деятельности.
Влияние этой необходимости сказывается уже в период республики на положении имуществ государственных. Populus Romanus, правда, еще смутно начинает рассматриваться уже не как неопределенная совокупность всех, а как известное единство; магистрат действует от имени этого единства – народа как его орган, его представитель: все сделки, заключенные им с частными лицами, управомочивают и обязывают не его лично, а весь народ как таковой.
По мере того как римскому государству приходилось фактически все чаще и чаще спускаться в сферу обычного имущественного оборота, становиться в договорах и спорах на одну доску с privatae personae[6], его положение все более и более должно было уравниваться с положением этих последних.
Публично-правовой характер отношений государства к частным лицам постепенно сглаживался, как в сделках, так и в процессе. Подобно правам частных лиц, начинает зарождаться представление о субъективных правах народа как единства на принадлежащее ему имущество.
Конечно, все это еще только в зародыше, и отношения государства к частным лицам даже в конце республики проникнуты еще особым характером, – но известное движение в сторону представления о казне как об особом юридическом лице все же заметно.
Аналогичное движение наблюдается и в жизни частных корпораций. Имущество корпорации рассматривается принципиально как общее имущество всех членов по началам товарищества; но уже для того, чтобы придать корпорации устойчивость, допускается установление в уставе принципа нераздельности этого общего имущества: отдельные члены не могут потребовать выдела своей части, уход одних членов и вступление других на общем имуществе не отзывается.
Благодаря этому практически создается известная обособленность имущества от его юридических субъектов, фиксирование его вокруг известного, еще не выраженного центра.
Все эти смутные поиски фигуры юридического лица нашли себе, наконец, и первое разрешение. Во второй половине республики, как известно, в составе римского государства оказалось немало новых единиц, за которыми было признано право на внутреннее самоуправление.
Это – городские общины, муниципии, которые ранее составляли самостоятельные государства (civitates liberae), но которые были затем наделены правами гражданства и инкорпорированы. При этой инкорпорации вместе с самоуправлением за ними была признана и хозяйственная самостоятельность.
Часто это были цветущие торговые города, обладавшие своим большим имуществом и своим сложным хозяйством (например, греческие колонии Южной Италии – Тарент и т.д.). Быть может, кое-где (например, в греческом праве) эти города уже рассматривались в имущественном обороте как особые юридические лица.
Во всяком случае, инкорпорация с предоставлением хозяйственной самостоятельности поставила перед римским правом вопрос о том, как организовать участие этих общин в гражданском обороте, какому суду их подчинить и т.д.
Вопрос этот был решен в смысле подчинения их обыкновенному гражданскому праву и обыкновенному гражданскому суду: претор в своем эдикте признал за муниципиями право искать и отвечать на суде через своих представителей – муниципальных магистратов или особых actores, назначаемых ad hoc декретом муниципального сената.
Этим была признана в принципе гражданская и процессуальная правоспособность муниципий как особых субъектов прав, как некоторого самостоятельного юридического единства, способного наравне с singulae или privatae personae обладать правами и защищать их в обычных формах суда. Решительный шаг был сделан, юридическое лицо было создано, хотя оно далеко еще не обладает на первых порах всеми атрибутами этого последнего.
В сношениях с частными лицами – при заключении сделок и т.д. – муниципии действуют также через своих представителей – магистратов, или actores, но значение действий этих представителей для общины долго остается еще невыясненным.
Долго еще сказывается старое воззрение, что обязательство представителя (например, совершенный им в интересах общины заем) создает для контрагента только личный иск против него, а не против общины.
До самого конца римское право остается на той точке зрения, что за деликты своих представителей община не отвечает: “quid enim municipes dolo facere possunt?”[7] – восклицал Ульпиан (fr. 15. 1. D. 4. 3). Еще среди классических юристов дебатировался вопрос, могут ли муниципии быть субъектом владения – possessio (fr. 1. 22 и fr. 2. D. 41. 2).
Несмотря на принципиальное уравнение муниципий с privatae personae, юридические отношения их в значительной степени модифицируются некоторыми публично-правовыми элементами. Но во всяком случае муниципия как юридическое лицо уже не возбуждает сомнений: “civitates enim privatorum loco habentur”[8], – говорит Гай (fr. 16. D. 50. 16).
Выработанный в применении к муниципиям принцип юридического лица переносится затем на различные частные корпорации, collegia: последние начинают наделяться гражданской правоспособностью “по образцу муниципий” – “ad exemplum rei publicae” (fr. 1. 1. D. 3. 4).
Первым шагом и здесь было признание в преторском эдикте за ними права искать и отвечать на суде через своих представителей. За этим первым шагом последовали дальнейшие, хотя правоспособность корпораций в некоторых отдельных отношениях все же осталась более узкой, чем правоспособность муниципий.
Так, например, в то время, как муниципии уже издавна могли получать по завещательным отказам (легатам), коллегиям это право было даровано лишь сенатским постановлением времени императора Марка Аврелия (fr. 20. D. 34. 5), в то время как муниципии уже в классическом праве могли быть назначаемы наследниками, коллегии даже в юстиниановском праве нуждаются для получения этого права в специальной привилегии (с. 8 С. 6. 24: “collegium, si nullo speciali privilegio subnixum sit, hereditatem capere non posse”[9]).
Но все это были лишь отдельные ограничения; в принципе же корпорация трактуется как особое юридическое лицо, могущее иметь права и вступать в юридические отношения. В противоположность прежнему воззрению, классические юристы определенно проводят мысль о полной обособленности corpus или universitas от отдельных лиц, его составляющих:
“In decurionibus vel aliis universitatibus nihil refert, utrum omnes idem maneant, an pars maneat, vel omnes immutati sint”[10] (fr. 7. 2. D. 3. 4); “Siquid universitati debetur, singulis non debetur, nec quod debet universitas, singuli debent”[11] (fr. 7. 1. D. 3. 4); раб, принадлежащий корпорации, есть не “servus plurium, set corporis” (fr. 16. D. 50. 16).
Но в то время как в римском праве вырабатывалось признание юридической личности корпораций, римское государство встретилось с трудным вопросом о свободе союзов. Вся первая половина республики не знала никаких ограничений в этом отношении: граждане могли образовывать союзы, collegia, совершенно свободно, не испрашивая никаких разрешений правительства, и мы знаем, как широко пользовались римляне этой свободой: к концу республики мы встречаем такие коллегии в чрезвычайном количестве.
Но в I столетии до Р. Х. мы видим уже целый ряд мер, направленных против коллегий: на почве общего политического и социального кризиса, общей деморализации, коллегии профессиональные и религиозные (sodalitates) начинают делаться удобными очагами для политической демагогии, а иногда (как об этом свидетельствует, например, senatusconsultum de Bacchanalibus[12]) и местом, где под покровом религиозного культа совершаются темные, с точки зрения нравственности, дела.
Ввиду всего этого senatusconsultum 64 г. предписало распустить все коллегии, которые по расследовании со стороны магистратов будут найдены вредными для общественного порядка (“quae adversus rem publicam videbantur esse”). Однако эта мера вызвала энергичную оппозицию, и в 58 г. по предложению трибуна Клодия был принят закон, которым распущенные коллегии были восстановлены.
Успех этой оппозиции тем не менее был только временным: в 56 г. сенат снова постановил распустить коллегии, превратившиеся в политические клубы (по-видимому, главным образом, sodalitates). Еще энергичнее поступил Цезарь, уничтоживший все коллегии, кроме некоторых самых старых – “praeter antiquitus constituta”.
Но этими роспусками не разрешался вопрос об условиях возникновения новых коллегий, потребность в которых несомненно существовала. Ввиду этого императором Августом был издан закон – lex Julia de collegiis, которым в качестве нормального порядка образования союзов устанавливалось испрошение разрешения у сената.
Коллегии, получившие такое разрешение (“quibus ex senatusconsulto coire licet”[13]), называются collegia licita; вместе с тем эти коллегии eo ipso приобретают и права юридического лица.
“Quibus autem permissum est corpus habere collegii, societatis sive cujusque alterius eorum nomine, proprium est ad exemplum rei publicae habere res communes, arcam communem et actorem sive syndicum, per quem tamquam in republica, quod communiter agi fierique oporteat, agatur, fiat”[14] (fr. 1. 1. D. 3. 4).
Таким образом, в конце республики – в начале империи в качестве юридических лиц были признаны муниципии и частные корпорации. Что же касается государства-казны, то процесс его превращения в юридическое лицо осложнился и затруднился тем обстоятельством, что с установлением империи рядом с aerarium появился fiscus[15], который, как известно, мало-помалу поглотил все источники государственных доходов, отодвинув aerarium на степень простой городской кассы Рима.
На первых порах фиск рассматривается как личное имущество принцепса, и вследствие этого подчиняется в принципе нормам обычного гражданского права. Правда, на императоре лежит публично-правовая обязанность употреблять фискальное имущество на государственные нужды, но эта обязанность не отзывается на гражданском положении принцепса: юридически он собственник и кредитор в такой же мере, как и все прочие personae privatae.
Благодаря этому удовлетворялась указанная выше потребность в едином центре государственных средств и в сближении их в обороте с имуществами частных лиц. Правда, на месте измельчавшегося единства populus Romanus теперь в качестве такого центра оказывается физическая личность принцепса, но ближайшая задача практической жизни и этим до известной степени разрешалась.
По мере того как все источники государственных доходов концентрируются в фиске, указанное воззрение распространяется на всю область имущественных отношений государства.
Несмотря, однако, на такое принципиальное признание принцепса гражданско-правовым субъектом фискального имущества, все же в целом ряде случаев особая, государственная природа этого последнего сказывается в различных отступлениях для него от норм обычного гражданского оборота.
Так возникает мало-помалу довольно обширная система фискальных привилегий – privilegia fisci: имущества фиска не подлежат давности; требования фиска имеют право на предпочтительное перед другими кредиторами удовлетворение; фиску по его требованиям принадлежит законное закладное право на все имущество должника и т.д. Многие из этих привилегий, впрочем, переносятся и на частные имущественные отношения императора и императрицы.
В более позднее время как будто мелькает иногда мысль о том, что фискальное имущество есть имущество государства как такового (указ императора Пертинакса: эти имущества не суть “ϊδια τού βασιλεύοντος άλλάκοινά καί δημόσιατής Ρωμαίων άρκής”[16] – Herodian. 2. 4. 7); но усиление монархической власти и влияние восточных деспотий заглушило эту мысль, вследствие чего в римском праве мы не находим ясно выраженной теории о государстве как особом юридическом лице.
Практически государство-казна живет как юридическое лицо, но в теории его особность исчезает в личности императора.
Если юридическая личность корпораций развивалась в Риме медленно и с трудом, то еще медленнее и труднее вырабатывалась мысль о самостоятельной юридической правоспособности другого вида юридических лиц – учреждений.
Не только римское право республики, но и право классических юристов учреждений в таком смысле не знает.
Правда, императоры сравнительно рано развивают благотворительную деятельность, жертвуя известные капиталы на содержание сирот и т.д. (так называемые алиментарные учреждения императоров); но эти капиталы не образуют самостоятельного центра: они или рассматриваются как часть фиска, или же передаются уже существующим юридическим лицам-муниципиям с возложением на них обязанности употреблять доходы на указанные цели.
Лишь с распространением христианства и признанием его государственной религией создана была почва для возникновения самостоятельных учреждений. Прежде всего были наделены гражданской правоспособностью церковные учреждения – ecclesiae: отдельные церкви имеют право приобретать имущества и получать по завещаниям, быть кредиторами, выступать стороной на суде и т.д.; так же, как и фиск, они наделяются, сверх того, разнообразными привилегиями.
От церквей затем правоспособность переносится и на разные частные благотворительные учреждения – госпитали, приюты и т.д., так как все они находятся под ближайшим наблюдением церковных властей (епископов).
Все эти благотворительные учреждения обозначаются выражениями piae causae, pia corpora, venerabiles domus[17] и т.д. (например, с. 45. 9. С. 13); все они являются самостоятельными юридическими субъектами, но теории их римское право уже не оставило.
Если, как мы видели, юридические лица в римском праве не достигли своего полного развития, тем не менее не только идея юридического лица была римским правом создана, но и дано ее основное практическое выражение: были выработаны понятие правоспособности, не зависимой от лица физического, приемы искусственной дееспособности и даже основные типы юридических лиц (корпорации и учреждения).
Новому миру был передан очень тонкий юридический способ, при помощи которого самые разнообразные социальные образования могли быть введены в нормальную жизнь гражданского общества, – и новый мир широко воспользовался им.
[1] Res publicae – здесь: государственные имущества.
[2] Populi Romani – “римского народа”.
[3] Gentiles – членов рода.
[4] Res divini juris – “вещи божественного права”.
[5] Pistorum, fabrorum – хлебопеков, мастеров по дереву и металлу.
[6] Privatae personae – “частными лицами”.
[7] Quid enim municipes dolo facere possunt? – “ведь что могут совершить муниципии со злым умыслом?”
[8] Civitates enim privatorum loco habentur – “ведь общины находятся в положении частных лиц”.
[9] Collegium, si nullo speciali privilegio subnixum sit, hereditatem capere non posse – “коллегия, не получив специальной привилегии, не может принимать наследство”.
[10] In decurionibus vel aliis universitatibus nihil refert, utrum omnes idem maneant, an pars maneat, vel omnes immutati sint – “в отношении декурионов или других совокупных объединений не касается, остались ли все, или остается часть, или весь состав сменился то есть объединение остается тем же самым”.
[11] Siquid universitati debetur, singulis non debetur, nec quod debet universitas, singuli debent – “если что причитается корпорации, отдельным [ее членам] это не причитается, и что должна корпорация, не должны ее отдельные члены”.
[12] Senatusconsultum de Bacchanalibus – сенатское постановление о вакханалиях, запрещавшее под страхом смерти эти празднования, посвященные богу Вакху и сопровождавшиеся разнузданным весельем.
Оно знаменательно тем, что распространялось не только на территорию собственно Рима, но и всей Италии, что в то время было одним из первых примеров вмешательства Рима во внутренние дела италийских союзников.
Запрещалась и организация сообществ почитателей бога Вакха. Постановление было принято в 186 г. до н.э. и его реализация сопровождалась многочисленными чрезвычайными процессами.
[13] Quibus ex senatusconsulto coire licet – “которым дозволено сойтись решением сената”.
[14] Quibus autem permissum est corpus habere collegii, societatis sive cujusque alterius eotrum nomine, proprium est ad exemplum rei publicae habere res communes, arcam communem et actorem sive syndicum, per quem tamquam in republica, quod communiter agi fierique oporteat, agatur, fiat – “тем же, кому дозволено иметь объединение под названием коллегии, товарищества или каким-либо другим такого рода, свойственно по образцу общины (rei publicae) иметь общие имущества, общую казну и представителя (actor) или синдика, через которого так же, как в общине, то, что должно делаться и совершаться сообща, делается и совершается”.
[15] Fiscus – личная казна императора.
[16] Не суть “частные имущества властителя, но общие и народные римского государства”.
[17] Piae causae, pia corpora, venerabiles domus – “для благочестивой цели, благочестивые, почтенные образования”.
