В противоположность установлениям и сословиям публичного типа наш закон ставит лица частные и сословия лиц, как-то: товарищества, компании, конкурсы (о конкурсах было сказано выше).
Здесь, собственно, и только здесь все дело, с начала до конца существования личности, входит в круг задач цивилистики; немудрено поэтому, что на явлениях этого рода в особенности и сосредотачиваются главнейшие контроверзы современного права.
Но и здесь, т.е. в кругу союзов частных, наша практика знает такие, которые поставлены не вполне самостоятельно, а играют собственно служебную роль при установлениях публичных.
Таковы в особенности артели, которыми правительство пользуется, чтоб поставить надежным образом некоторые низшие виды служб, причем не только признает известную корпоративную организацию союза, но сверх того подчиняет его деятельность влиянию и контролю официальных лиц.
Артели этого рода имеют крайне разнообразное строение. Для примера можно взять артели судорабочих на внутренних водах, когда наем есть гуртовой, а не раздробительный (Уст. пут. сообщ. ст. 324, 326 и др.); сюда же идут артели грузовщиков, дрягилей (Уст. торгов. ст. 104. П. 3 и 4), также артели, организованные при горных промыслах (Т. IX, особ. прил. XII ст. 43; см. у Горемыкина. I, 601). Подобные артели имеют более или менее развитую организацию, но вместе с этим служебную и подчиненную роль в промышленном смысле.
Для нас здесь имели бы самую высокую цену данные, касающиеся приватной правоспособности союзов частных из эпохи, возможно отдаленной в историческом смысле, предшествующей московской централизации, когда на все союзные формы усердно налагали печать тягла или службы; к сожалению, для той отдаленной эпохи мы имеем слишком скудные данные.
Более выразившиеся и постоянные союзные типы частного права из старого времени являются нам в двояком виде, в виде поземельного владения союзом родовым и, рядом с этим, в виде землевладельческой общины, независимой от кровной связи членов. Опять и эти оба типа, особенно родовое землевладение, являются нам не в первоначальной их чистоте, а уже явно в стадии разложения.
Материал, на коем возможно основывать предположения о родовом и общинном строе, для той поры ограничивается сделками, касающимися того или другого вида имуществ и их формальной обстановкой.
В старинных новгородских купчих, также как и в последующих московских сделках, акты передачи недвижимостей совершаются нередко не от одного лица другому, а от целого ряда лиц другому ряду лиц. Иногда круг лиц, передающих или приобретающих, носит признак родственной их связи по именам их или по указаниям степени родства (см. А. Ю. N 71, I, V).
В ту пору, в XIV и XV в., развитие землевладения церкви, отдельных лиц, при некоторых начинавшихся признаках скопления богатств денежных, не могло не действовать разлагающим образом на старые союзные формы. Но они подаются не вдруг.
Мы видим постоянно, что, отчуждая земли, продавец не совершает акта бесповоротного перекрепления имущества, а лишь за себя, иногда за себя и детей передает свое особое право приобретателю.
Но за ним стоит еще целый союз, родовой, общинный, который вовсе этим его актом не стеснен в своих притязаниях на ту же землю или на тот же участок землевладения. Неволин давно заметил это явление.
Но для того, чтоб признать родовой быт или видеть в этом явлении ограниченного господства члена союза над недвижимостью подтверждение так называемой родовой теории, он требовал, чтоб род весь участвовал в сделке, а иначе сделку родича об отчуждении не своего имущества почитал недействительностью.
Родового быта или подтверждения родовой теории нельзя видеть в указанных явлениях, но нельзя тоже в ограничении притязаниями союза прав отдельного члена отрицать признаки родового правосознания.
Пусть ограничение права бесповоротно отчуждать недвижимость существует не только в пользу союза родового и его членов по отношению к чужим, но и внутри этого союза в пользу ближайших родичей у дальнейших, у старинных вотчичей вообще, у совладельцев общинных земель, у людей одного тягла, одного рода службы, – это будет доказывать, что родовой союз не был единственным или господствующим типом союзного обладания, но это не может служить для отрицания наличности и этой союзной формы[1].
Когда родич хочет приобрести себе и своим недвижимость – это видно из сделки. Точно так же видно, когда покупщик приобретает землю не у ее владельца, члена родового союза, а у владельца и вместе у родичей, в смысле укрепления ими силы сделки.
Они тут же являются свидетелями сделки, соучастниками акта (N 71. V). Или вотчич отдает свою землю в монастырь по душе, а родственники отступаются Васильевы (вотчич) земли (там же. N 110).
До чрезвычайности характерны старые акты отчуждения недвижимостей в тех случаях, где, независимо от родственных связей лиц, совершающих акт, самый объект сделки таков, что тут не может быть полного обособления части совладения, но нет тоже и признаков нераздельного совладения целым.
Приобретает новый человек в таких-то местах село земли, полсела, три села, двор, дворище, земли орамые тех сел и пожни тех сел и ловища тех сел, чем владел такой-то, в другом случае – и притеребы того села, где ни есть владели; или – земли старого заводу (N 71, VI, VIII).
Читая подобные акты, видя обстановку отчуждения, соучастие в акте соседей, мужей, заводчиков, знахарей, вы невольно приходите к той мысли, что в этих условиях не было возможности совладения, если приобретатель не состоял в союзе с общиной, родственном или не вступал в союз по иному основанию, например, договорному.
Как вступал новый член в союз для него чужой, под какими условиями выходил прежний владелец, какие притязания сохранял самый союз на долю вступавшего нового члена – это вопросы, которые далеко не всегда решались одинаково, но всегда конечно возникали, ибо обособление долей в этих условиях никогда не могло быть полным.
Г. Мейчик совершенно справедливо, в результате весьма тщательных изысканий, заключает так: пока владельцами этих жеребьев оставались родные (прибавим – или старинные члены союза общинного), они не препятствовали друг другу в пользовании необходимыми выгодами смежных и близких участков; с переходом же одного из таких жеребьев в третьи руки остальные владельцы могли встретить разного рода затруднения от нового, чуждого им хозяина, и вот что должно было побудить их к сохранению права преимущественной покупки при первоначальном разделе общего имущества или при последующем отчуждении отдельных частей прежнего целого (с. 83).
Коротко, это явления того самого характера, какие выше мы указывали для права германского и которые так трудно подчинить латинским определениям (выше. с. 380, 381, 384, 385). Тут нет основных данных для этого подчинения. Тут нет развитого личного сознания, ибо над индивидуумом еще господствуют союзы.
Тут нет понятия вполне раздельной принадлежности недвижимостей, на которой не лежало бы той или другой тягости союзных притязаний. В этом виде это форма переходная от старой общности к новому раздельному типу владения, но форма, ясно еще носящая на себе следы прежней безраздельной принадлежности целого союзу.
Уже в этих старых условиях быта видно, что это форма, обращенная к прошлому, что ее ищут вытеснить другие типы правоотношений, но она уступает духу времени не вдруг, и следы ее остаются очень еще долгое время в практике.
Но это следы отживающего порядка, переходящие все более и более в институты локального применения, в изъятие из общего порядка обособленных приватных правоотношений, и если союзных форм, то свободных, а не невольных, неизбежных, какими являются для этого времени рассмотренные нами формы общности.
Московская политика, обрабатывая по-своему эти старинные союзные формы, не отвергала, собственно, их, а лишь пользовалась ими для своих целей.
Поземельная общность этого типа в классе рабочем удержалась в тяглом московском землевладении в особом виде сделок, именуемых посильными или отступными. Г. Мейчик справедливо полагает, что в них нашел покойный Ив. Дмитр. Беляев основу для изображения крестьянского землевладения в древности в известном своем трактате “Крестьяне на Руси” (с. 72).
Посильем вступает в существовавший до того союз новый член. Это будет, стало быть, жребий в общем владении, на коем лежит податная тягость. Этот жребий является показателем хозяйственной и податной силы плательщика (Мейчик. с. 72).
Посилье, однако, составляли не одни земельные участки, а также дворы, промыслы, бортный, солеваренный и проч., а также лавки. Такие имущества и переходили с обозначением их понятием посилья, владения, которое продал или от коего отступился прежний владелец (с. 73). Черта весьма живая, чтоб видеть, как происходило пополнение состава совладельцев общего промысла, поля и проч.
Для остатков родовой общности в московскую эпоху находилось еще много случаев применения. Срок выкупа в эту пору фиксируется и сокращается, чем достигается легчайшая оборотность родовых имуществ; но, с другой стороны, солидарность членов, когда это было полезно для политических целей, отнюдь не отвергалась новыми легальными нормами.
Наоборот, в Уложении весьма ясно, что родичи обязаны были один за другого нести службу (гл. VII. ст. 17), могли быть привлекаемы к ответу на суде (гл. X. ст. 149).
Наконец, и это самое любопытное и характерное явление для этой эпохи развития, хотя уже и измененных, старинных союзных форм, – мы видим в том же Уложении тяжесть ответственности (гражданской), которая ложится на родичей за преступления, совершаемые одним из членов родового союза.
Правда, это имеет место при crimen enormissimum, как его называли на Западе, при государственной измене. Но вот положение ст. 38 гл. 17 Уложения, которая не оставляет сомнения, что родичи терпят, теряют право выкупа родовых вотчин изменника, которые были до измены перекреплены в чужой род и по коим совершены надлежащие акты.
Такому откупщику, говорит Уложение, владеть той вотчинной без выкупа, потому, что он у того изменника купил до его измены. А роду того изменника той вотчины на выкуп не отдавать.
Нет никакого сомнения, что имущественные невыгоды за преступления родича ложатся тяжестью на союз, т.е. на круг лиц, для коего нет оснований для так называемого вменения внутреннего, а есть лишь для вменения внешнего, формального.
Мы имеем, таким образом, целый ряд точек соприкосновения наших союзных построений с немецкими, в эпоху, соответствующую указанному выше правосознанию германскому, из коих вполне ясно, что в этих чертах не следует видеть каких-то специфических германских свойств правосознания, и которые встречаются везде на соответствующих невысоких ступенях личного сознания и поглощающего для личности значения союзных форм.
Быть может, в нашей стране, соответственно явлениям правосознания у западных народов, которые мы выше отметили как черты, отличные от латинского права, найдутся признаки вменения внешнего и в том широком применении, которое оно в свое время имело там? Нет сомнения, что вопрос заслуживает самого внимательного изыскания.
Мы его, однако, здесь не считаем уместным предпринимать. Отметим один общеизвестный факт, где вменение вещам освещается в нашей старине самым ярким светом.
Это тяжкое наказание и ссылка (см. выше во французском праве: кондемнация вещей a mort et en exil) углицкого колокола, который бил набат при убиении царевича Дмитрия в 1593 году. По преданию, Борис Годунов отправил колокол в ссылку в Тобольск с отсечением уха, отчего колокол тот и прозван корноухим[2].
Для нас достаточно этого небольшого исторического экскурса, чтоб прийти к убеждению в существовании в нашем прошлом, совершенно независимо от каких-либо влияний и заимствований, таких же отклонений от строения союзов и от общепринятых начал вменения, какие видны в истории немецкого права.
Неволин отмечает в своей истории тот любопытный факт, что в эпоху Уложения и следующую за ней у нас или было очень мало или совсем не было узаконений о товариществах (Ист. рос. гр. зак. § 457)[3]. Это справедливо.
Но положение можно расширить, и тогда окажется, что во всю эпоху господства крепостного права наше законодательство давало крайне скудное развитие не только договору товарищества, но всему договорному праву. Основание совершенно понятное.
Какой простор могли открыть себе свободные договорные отношения в условиях закрепощения всего населения? Само собой разумеется, что в этих условиях не место вольным союзам.
Калачева поражает то же отсутствие союзного духа особенно в XVIII в. у нас; но он объясняет себе это малым нашим знакомством с памятниками этой эпохи (Артели в древн. и нов. Рос. с. 17). Это едва ли справедливо. К тому же Калачев дает нам тут же большой список известных из этого времени артелей в одном Петербурге (см. с. 24 и 25).
Но какие это артели? Довольно одних наименований, Вульфова, Мейерова, Томсона, Стюартова, Непорова, Шилинская, Кокорина и другие подобные, чтобы безошибочно определить, в каком отношении находились все эти артели, именуемые родительными принадлежностными разных торговых фирм, к вопросу о свободе союзов и о правах лиц, в них входивших.
Мы видим, что в этих артелях одно из существенных условий поступления составляет отказ поступившего от права разбираться с артелью судом (с. 24)[4]; при этом в некоторых артелях удерживается наказание провинившихся не только штрафом, но и телесно (с. 56). Нет, однако, сомнения, что и эти артельные союзы имели серьезное экономическое значение для сочленов.
С характером союзов действительно свободных мы имеем ныне ряд любопытных образцов из той же эпохи, но образованных людьми торгового класса. Между ними легко различить союзные типы старого и нового времени.
Эта смена находится в некотором соответствии с указанным нами выше типом горнопромышленных немецких союзов. Все эти образцы мы берем частью из кассационной практики, частью из нового законодательного движения.
В исходе XVIII века сгорел в Ирбити гостиный двор. Местному городскому обществу предоставлено было своими силами построить новое здание для той же цели. И вот этот круг лиц, торговцев, формулирует договор, коим все общество поименно перечисленных торговцев принимает на себя постройку гостиного двора, устанавливая точно, какое количество строительного материала и денег имеет внести в общее дело каждый соучастник. Затем соглашение предпринимателей определяет, каким образом соучастники будут пользоваться построенным этим способом торговым помещением.
Характернейшая черта этого соглашения в том, что лавок положено не разбирать на каждого порознь ни по каким заслугам и преимуществам платимых казне податей, а уравнивать выгодой, собираемой с оного дохода, всякую в тягло постройки сего нового прочного здания по списку вступившую душу равной частью денег, “что самое да продолжится до дальнейшей впредь в нынешних душах перемены”, после которой (т.е. после ревизии) имеет последовать такое же разделение. Все несогласные с этим приговором, яко нерадивые и развратные члены общества, лишаются всех выгод и преимуществ.
Договор товарищества по постройке представляет собой в этом виде чрезвычайно любопытный и оригинальный тип продуктивной ассоциации, в которой тесный союз лиц известного промысла с их потомством входит в соглашение о порядке уравнительного пользования предназначенным для известной цели имуществом, торговыми помещениями.
Это блестящее проявление общественного духа в праве, в области отношений приватного типа, в такую пору, когда законодательство крайне слабо отвечало потребности свободной союзной предприимчивости в экономической жизни.
Здесь как будто ожил старый новгородский дух, но не для того, однако, к сожалению, чтоб восторжествовать над трудностями его проявления в новых условиях жизни.
В законодательстве не было никаких норм, коими бы точнее фиксировались приспособленность к цели и обособленно-личный, частный характер этого союзного имущества.
С XVIII и до конца 60-х годов XIX столетия, когда право гражданское нашло себе настоящую ограду в Судебных уставах императора Александра II, судьба этого имущества очень странная.
Общественный приговор, выписанный выше, был утвержден губернским правлением. Много раз имущество это рассматривалось не только местной властью, но и городским общественным управлением как частное, принадлежащее союзу торговцев, его создавших.
В 1869 г. был утвержден соответствующий сему Устав общества владельцев гостиного двора г. Ирбити. Но это все ни к чему не ведет. Ирбитское городское общество вчиняет иск к Обществу владельцев о праве собственности на это городское имущество, которое находится де в незаконном владении этого частного союза.
Вместо одного юридического лица оказывается два; и городское управление доказывает, что частное общество вовсе не вправе притязать на гостиный двор, так как постройка и содержание производились кругом лиц, входивших в состав городского общества, и частью на общественные ресурсы.
Защитник ответчика признает городское общество только пайщиком предприятия, а не собственником, причем указывает, что общественное управление само неоднократно рассматривало общество владельцев как частное.
В последнем обстоятельстве судебная инстанция усматривает простой прием симуляции с целью отклонить правительственный контроль, а не подлинное признание общества владельцев собственником зданий.
С введением городового положения 1870 года общественное управление г. Ирбити перестало бояться контроля, симулированный частный хозяин городской собственности стал не нужен и к нему предъявили иск.
Частная инициатива была на сей раз плохо вознаграждена, и читатель кассационного решения видит ясно, что сделать в свое время свои права несомненными обществу торговцев-строителей, при тогдашнем состоянии законодательства, было далеко не легко.
В любом западном праве нашлись бы без труда нормы для точного определения понятия и фиксирования личного состава такого товарищества по совладению с корпоративной организацией союза; у нас это было явно не легко, а содействие губернского правления ничего не давало для этих целей (см. Кас. реш. за 1884 г. N 53).
Между тем ограждение таких оригинальных локального типа конструкций частноправных союзов есть дело крайне важное и экономически полезное.
Немного раньше пожара в Ирбити, тоже во 2-й половине XVIII века, московский каменный гостиный двор пришел в такую ветхость, что правительство решило отдать его городу для умножения дохода, с тем чтоб город продавал места желающим строить новое здание согласно утвержденным планам. Никто не шел на зов.
Между тем 13 лавок обвалилось. Тогда велено было продавать места тамошним купцам по частям, с тем чтобы каждый строился для себя, но тоже по плану. В плане были показаны, натурально, дворы, улицы, проезды, проходы, все равно как в немецкой шахте старого типа (alte Kuxe, см. выше).
Строились вразброд, не спеша. Никаких солидных норм, коими определялась бы организация целого, соответствующих хотя бы указанному выше общественному приговору лавковладельцев в Ирбити, не было.
Лишь в 30-х годах XIX столетия избраны от владельцев уполномоченные, выработаны правила пользования зданиями и общественным достоянием гостиного двора. Нет, однако, сомнения, что в этом союзе частное самым решительным образом превалировало над общественным.
Когда через 30 лет две московские миллионерки нашли для себя удобным застроить публичный проход, прилегавший к их магазинам, то в последовавшем за сим процессе права общественные были так мало выражены, что ответчики пытались устранить истцов за общество вовсе по недостатку процессуальных полномочий у них.
Состязание сторон разбилось на ряд мелких формальных затруднений, из коих суд, конечно, на сей раз, нашел выход, согласный чувству справедливости. Миллионерки проиграли дело. Но принципиальная разработка основных положений в процессе оставляла желать многого (Кас. реш. 1871 г. N 520).
Не было сомнений, что большое и солидное торговое дело не может существовать при этой степени неопределенности и даже неопределимости существенных вопросов правообладания.
Московский гостиный двор при этих порядках не сгорел, потому что был каменный, но скоро вновь пришел в состояние ветхости, из коего его выручила совсем новая организация дела, о коей мы сейчас скажем.
Пожаром 28 мая 1862 г. истреблены торговые помещения Щукина двора в Петербурге, принадлежавшие до того Министерству финансов. Высочайшим повелением 12 апреля 1863 г. эта местность уступлена обществу лиц, производивших до пожара торг на Щукином дворе, за 800 тыс. рублей, с обязательством выстройки торговых помещений по плану архитектора Кракау, на счет общественников, имеющих для сей цели внести часть требуемой суммы на возведение принимаемых каждым на свою долю торговых помещений.
Все лавки и земли под ними будут составлять полную частную собственность общественников. Из всех будущих лавковладельцев имеет быть составлено особое торговое общество, и для его организации и деятельности имеет быть выработан устав.
Гораздо прежде выработки такого устава круг инициаторов (до 80 человек) внес денежные ставки куда следовало и по жребию, в собрании членов еще не конституированного общества, разобрал места и стал воздвигать на лучших пунктах рынка (по Садовой) торговые помещения по плану архитектора Кракау, чтобы тут же стать вместо будущих лавковладельцев настоящими.
Устав был Высочайше утвержден больше года спустя, в июне 1864 года (Собр. узак. за 1864 г. N 64), когда многие постройки, ранее выдачи данной, были уже частью возведены, и между владельцами готовы были возникнуть несколько процессов, которые затем и получили движение, начиная с 1866 года (Кас. реш. за 1867 г. N 337).
Согласно Уставу 2 июня 1864 г. учреждено “Мариинское Общество торговцев в С.-Петербурге”. Состав его первоначально образуют все производившие до пожара торг на Щукином дворе.
Обществу сему отчуждена на указанных выше условиях местность этого наименования. Лавки с землей имеют составить полную частную собственность общественников, земля под улицами, проездами, площадями составляет собственность всего общества.
По праву полной собственности каждый лавковладелец может отчуждать принадлежащее ему торговое помещение, но под условием вступления приобретателя в состав названного общества. Сверх того, общество может от себя производить отчуждения свободных торговых помещений сторонним лицам, под тем же условием вступления их в состав общества.
Для ведения дел общества образуются два органа, общее собрание и управление, которое состоит из числа членов общества, выбранных собранием на указанный уставом срок. Компетенция каждого органа указана в уставе с точностью.
Нет сомнения, что мы имеем здесь дело с коллективным правообладателем, с юридическим лицом, члены коего суть в то же время реальные совладельцы имущества с определенным предназначением.
Определить различие этого строения от старого московского немудрено, так как в московском коллективная сторона правообладания не разработана вовсе при самой конституции союза и определилась лишь впоследствии; наоборот, в указанном выше приговоре Ирбитского общества эта сторона есть доминирующая в строении целого.
Сверх того, в Ирбити союзный строй являлся вполне замкнутым, и дестинатарии коллективного обладания суть только торговцы, сейчас вошедшие в союз, и их потомство. Здесь, в петербургском типе, союзная сторона неизмеримо сильнее, чем в московском, и слабее, чем в Ирбитском союзе; но зато обладание долями поставлено реально раздельно, и круг вступающих в союз есть самый широкий и свободный.
Мы получаем, таким образом, как непременные признаки этого союза: а) принадлежность каждого совладельца к обществу, b) корпоративную и довольно развитую организацию союза, с) владение реально-раздельными долями, которые всякий врозь для себя строил, которые всякий врозь может продавать, закладывать, обязан ремонтировать и т.д., d) притязание каждого из членов союза на долевое участие в пользовании союзным имуществом.
Того обособления союзной личности от членов, какое требуется для состава подлинной латинской universitas, нет и в этом типе. Но он составляет все же ступень приближения к ней, особенно по легкости, с которой совершается смена лиц внутри союза при длящемся юридическом существовании все той же обособленной союзной граждански-правоспособной личности “Общества торговцев Щукина двора”.
Та черта, которая определяет положение этой формы в группе типов локальных, есть именно реальная раздельность долей и свойство правоотношения к ним членов союза.
При сравнительной легкости обмена долей эта форма есть все же по строению своему довольно грузная, довольно еще близко приноровленная к известному кругу правообладателей. В этом ее достоинство как типа локального и в этом ее отличие от конструкций универсального характера.
Москва, шедшая до сего в хвосте союзного движения по рассматриваемому вопросу, внезапно, с 1884 года, оставляет позади себя все рассмотренные союзные формы локального типа и разом переходит в том же деле устройства правоотношений совладельцев торговых помещений к универсальному типу акционерной компании.
Начиная с 1884 года в Собр. узак. появляются один за другим уставы торговых рядов, Теплых (1884 г.), Верхних (1888 г.), Средних (1889 г.), которые ставят весь вопрос о построении правоотношений данного дела на совершенно новую, несравненно более соответственную требованиям юридической определенности и легчайшей имущественной оборотоспособности точку зрения.
Согласно новым уставам (мы будем иметь здесь в виду особенно позднейший, публиков. в Собр. узак. за 1889 г. N 59. ст. 466; они все сходны), взамен частного обладания по раздельным частям целого, имеет быть образовано единое обособленное от состава членов союзное обладание всем имуществом, построенное на той универсальной основе союзной юридической личности, коей происхождение следует отнести к латинской традиции.
Чтобы привести в исполнение широко и смело задуманный план, необходимо не одно создание коллективной личности из гостинодворских совладельцев; надо привести весь их состав и весь состав обладания в такое состояние, где приватный интерес и личные расчеты отдельных правообладателей имеют подчиняться интересу общественному и расчету общему.
Таким образом, Высочайше утвержденный устав не есть только учредительный закон для нового акционерного “Общества средних торговых рядов между Ильинкой и Варваркой в Москве”, но есть акт эвентуальной экспроприации в пользу города Москвы всех торговых помещений указанных рядов, собственники коих не захотели бы вступить в состав союза и добровольно уступить свои розные владения новому обществу.
Для того, однако, чтобы новое общество считалось состоявшимся и приобрело право оперировать на основании устава, необходимо добровольное согласие и вступление в его состав двух третей наличных совладельцев.
Когда этот состав есть налицо, то в число акционеров вступает и город Москва, который оперирует для экспроприации членов меньшинства посредством уплаты им по указанной норме цены их помещений.
Затем образуется акционерная компания указанного наименования из владельцев акций, выпущенных на имя членов союза, бывших владельцев торговых помещений.
Это общество, в качестве обособленной юридической личности, становится полным собственником всего имущества торговых средних рядов и полноправным предпринимателем сооружения новых зданий для того же предназначения и затем единственным хозяином всего дела и всего вновь образовавшегося имущества.
Резкая черта отличия этой союзной формы от указанного выше союзного типа (Ирбитское общество) состоит в том, что здесь союз образуется не из тесного круга людей торгового промысла с их потомством, а из круга акционеров, коих большинство в начале составляют бывшие московские гостинодворцы, а затем может включить в себя кого угодно, лишь бы в его руках были акции.
В этой же черте отличие этой формы и от общества Мариинского рынка в Петербурге, ибо и в этом обществе только тот будет членом общества, кто владеет торговым помещением, и тот только способен быть лавковладельцем, кто состоит членом общества.
Обособление правоспособности союза от сочленов проведено здесь вполне, как в настоящем типе анонимной компании, и чтобы не было сомнений в таком обособлении, § 70 повторяет специально ту тезу, на которой настаивали классики (…quod debet universitas singuli non debent) и в которой в то же время Лабанд думал найти неизменный и надежный общий признак подлинной universitas, отличающий ее от союзов безличных (см. выше).
Что касается органов дееспособности союза, то они те же, что в обыкновенном обширном анонимном товариществе (правление, совет, общее собрание акционеров).
Во всем, что не указано особо в этом уставе, общество подлежит действию общих законов и в особенности положениям для акционерных компаний.
Мы видим, таким образом, что в близком соответствии с германскими формами (горнозаводские товарищества) – у нас в новое время проходит смена союзных форм чисто приватного типа, с чертами то полного, то неполного обособления личности сочленов и союзной, с большим или меньшим поглощением первых последней.
И конечно, в этом разнообразии типов и в этой жизненной смене форм отнюдь не следует видеть у нас только заимствования из чужого права, а, ближе, результат действия тех самых экономических факторов, которые вызывали и на Западе подобные явления.
Все, что мы пока наблюдали в области нашего частного союзного права, касалось одних интересов владеющих классов. Но, в ближайшей очереди за сим, и у нас появляются заметные в праве гражданском признаки развития подобных союзных форм в интересах рабочего класса и постепенное вступление этого типа союзов в общий цивильный обмен в качестве союзов личного строения.
Мы говорим здесь не о правах крестьянских и иных обществ участвовать в некоторых видах договорных сделок с казной в особенности, на которые указывают отдельные положения нашего законодательства (см., напр., ст. 1709 и дальнейшие, в той же связи, ст. 1784, 1785 по изд. 1857 г., ныне замененные особыми правилами положения о подрядах и поставках, ст. 80, 81, 82); точно так же речь здесь идет не о тех артелях, которые принимают выполнение отдельных заказов или поделок под общей ответственностью соучастников.
Союзы такого рода крайне важны в экономической жизни народа, но им не следует навязывать таких юридических построений, которых они сами вовсе не ищут, именно свойств отдельной союзной правоспособности.
Обособленной союзной личности такие союзы не имеют не только тогда, когда круг людей связан общими обязательствами с 3-м лицом на условии круговой поруки, но и тогда, когда этот круг лиц подчиняется некоторой внутренней дисциплине, содействующей успеху предприятия.
Эти мелкие, ежечасно повторяющиеся сложные сделки не у нас только, но и нигде на Западе, где есть все условия легкой регламентации юридических отношений, не стесняются никакими формальными юридическими реквизитами, кроме обыкновенных договорно-товарищеских.
Для образования союзной личности в этих условиях, как и во всяких других, необходимо, чтоб в круге людей, образующих союз, сознавалась задача поставить союз в условия самостоятельной гражданской личности в более или менее широкой и постоянной области цивильных правоотношений.
Все отличие этих специфических форм ограничивается удобствами образовать такой союз из ограниченных ресурсов людей небогатых. Подобные союзы и у нас, как на Западе, преследуют, в интересах своих членов, те или другие специфические задачи, кредит, приобретение сырья, цели союзно-потребительные или производительные.
Самобытную[5] организацию, именно для низших классов, такие союзы стали приобретать у нас лишь с очень недавнего времени. Первые опыты подобной организации в эпоху освобождения крестьян были внушены нашим инициаторам теми типами этих союзов, которые были в ту пору в ходу на Западе.
Один из опытов был сделан костромским помещиком Лугининым, с небольшой субсидией с его стороны (1000 руб. беспроцентной ссуды на 10 лет), в Рождественской волости Костромской губернии между жителями этой волости, в виде ссудосберегательного товарищества, основанного на самопомощи. Устав этого товарищества был высочайше утвержден в 1865 году (Полн. Собрание Закон, за этот год. N 42598).
Нормы, коротко, такие. Жители Рождественской волости все, без различия сословий, могут участвовать в этом товариществе. Каждый желающий вступить обязывается вносить не менее 15 коп. в месяц до полной уплаты пая (50 руб.). Для вступающих в союз и их счетов ведется шнуровая книга, где отмечаются их поступление, взносы, выход.
Для выбытия нужна заявка за 6 месяцев, причем выбывающему выдается обратно его пай и барыш за истекший полный год (а не за долю года), не касаясь сумм, отчисленных в запасный капитал. Товарищество дает известных размеров ссуды товарищам. Ему принадлежит образующийся из вкладов запасный капитал.
Для целей усиления оборотного капитала ему предоставляется делать займы. Вклады членов идут только на уплату взысканий по этому уставу, а не на другие взыскания и не на пополнение податных платежей. Союз имеет свои общие собрания, поверочный совет, распорядителя и бухгалтера. Члены притязают на прибыль от товарищеских операций и несут тяжесть убытков.
Немного позже, в конце 60-х годов, стал прививаться и несколько другой тип союзов этого же рода, выработанный первоначально в Феллине (город в Лифляндии), по уставу которого ответственность членов за убытки, если они не могут быть покрыты средствами кассы, идет солидарно, соразмерно взносам в оборотный капитал, на всех членов, пока долг не будет покрыт вполне (§ 37).
На случай закрытия кассы остаток от основного капитала имеет поступить в Феллинское городское общество для обращения на пользу школ и церкви (§ 10). Есть и другие отклонения этого устава от Рождественского (см.: Полн. Собр. Зак. за 1869 г. N 46879[6]).
Способ утверждения подобных союзов, требовавший сперва Высочайшего соизволения, ныне значительно упрощен. Министру финансов предоставляется, по соглашению с Мин. Вн. дел, разрешать открытие народных кредитных установлений, сходных в началах своих с Рождественским ссудным товариществом и Фелинской ссудосберегательной кассой, и утверждать необходимые для их действия уставы (Т. XI. Ч. II. Разд. X. ст. 57).
Под именем артелей вообще закон наш разумеет общества работников, по добровольному между собой условию составленные, для отправлений служб и работ, силам одного человека несоразмерных (Т. XI. Ч. II. Уст. Торг. ст. 89 и след.).
Одни эти признаки не дают, без сомнения, ничего для состава понятия, кроме наличности договорных правоотношений, которые, конечно, могут очень видоизменяться, смотря по условиям случая, то приближаясь к типу простого товарищества, то удаляясь от него в область корпоративного внутреннего, эвентуально и внешнего строения.
В этих рамках наше законодательство допускало развитие тех или других признаков, весьма индивидуализирующих существо союзных правоотношений (о чем было сказано выше).
Мы не остановимся здесь вовсе на многочисленных разновидностях артельного устройства, образцы коих, в общем, собраны ныне в разных изданиях, у Калачева, в названном выше сочинении, у Пахмана, в его “Обычном праве”, наконец, у Гожева и Цветкова[7], Т. II, с. 573 и след.
К числу артелей наше законодательство относит и такие союзы, которые, нося тип чисто приватных союзов, составляют по цели своей высшую форму промышленных союзов, какую выработало современное европейское законодательство, именно союза производительного.
За образец этой союзной формы мы возьмем артель кустарных мастеров Боткинской волости Сарапульского уезда Вятской губернии (Собр. узак. 1885 г. N 47. ст. 399; напечатан у гг. Гожева и Цветкова. II. с. 608 и след.).
Это промышленный союз кустарных мастеров, изготовляющих экипажи, земледельческие орудия и обувь.
Союз образуется из лиц всех сословий не моложе 17 лет, безупречного поведения. Конституируется сей союз при наличности не менее 20 человек. Вступление затем в состав общества новых членов производится постановлениями общего собрания. Выход добровольный, с заявкой за 3 месяца. Возможна передача своих прав с соглашения артели.
Наследники (не все и не во всем одинаково) притязают на доли покойного (§ 23). Уходящий добровольно из артели берет свой взнос по истечении отчетного года. Товарищ может быть устранен из артели за невыполнение инструкции и исключен за похищение и иное подобное с лишением всех прибылей и взносов, без права быть зачисленным вновь.
Капитал артели образуется из единовременных взносов (25 р.), к чему обязывается всякий вступающий. Размер взноса может быть увеличен, соответственно возрастанию запасного капитала, на каждого артельщика; из взносов образуется оборотный капитал. Запасный образуется из 10% отчисления прибылей, процентов с этих сумм, штрафов.
Сверх сего из отчисления по 5 к. с рубля заработной платы образуется вспомогательный капитал. Артели предоставляется приобретать в собственность недвижимое имущество, вступать во всякого рода дозволенные договоры, ходатайствовать в присутственных местах и у начальствующих лиц через правление, без особой доверенности.
Органами юридической деятельности артели служит общее собрание и правление артели. Ответственность артели по всем ее операциям обеспечивается круговой порукой артельщиков в размере их взносов и всеми принадлежащими артели суммами и имуществом.
Союзы потребительные не имели у нас того успеха, какой они приобрели в Германии и в Англии.
Вот главнейшие типы правоспособности союзов, имеющих экономические стяжательные цели в своей основе.
Мы не остановимся здесь на подробностях строения этих форм, очевидно, носящих ту же двойственность в основе, какую мы наблюдали в западных системах.
Любопытен один вопрос – о вменении юридическим лицам у нас. Ответ дается законом общим и отдельными уставами лишь в пределах договорно-обязательных отношений. Но за этими пределами? Есть ли у нас те же признаки вменения внешнего, какие мы видели выше в прусском праве?
В этом не может быть никакого сомнения, ибо ст. 686 Т. X ч. I подвергает имущественной ответственности дитя и умалишенного за вред и убытки, ими причиняемые, на том же основании, как вышеприведенные положения прусского ландрехта.
Рядом с этим общие принципы вменения суть у нас, как и там, внутренние, т.е. в основе вменения лежат злая воля или виновная небрежность, следствием коей были убытки и вред для чужого имущества (684 ст.; влияние французского права здесь очевидно, но формулировка статьи неудовлетворительна; об этом скажем еще позже).
Итак, и здесь у нас ясны, в праве действующем, не устраненные следы двойственности принципов вменения в вопросах гражданской ответственности. Однако дальнейшие консеквенции отсюда не оправдываются в применении к лицам юридическим, как это обнаруживается в практике немецких судов.
Мы видели выше, что наши суды допускают определение для казны ответственности за неправое владение в пределах malae fldei possessio. Последовательно надлежит допустить ту же меру ответственности и для иных союзных форм цивильного правообладания.
Это не исключает, натурально, ни для казны, ни для союзов права взыскивать, в свою очередь, свои убытки с агентов, которые своими деяниями или упущениями обосновали строгую их ответственность перед третьими, натурально, если виновность действительно падает на таких агентов.
Для изучения с юридической точки зрения важны не только те союзные формы, которые имеют своим предметом экономические задачи, но в равной мере и те, которые ставят себе целью иные интересы людей, религиозные, общежительные, научные, художественные, воспитательные и проч.
Этого рода институты могут носить характер установлений публичных и частных. Там, где они суть публичные, их строение, задачи определяются легальными нормами публичного права (см. выше).
Долгое время и для тех случаев, когда союзы с такими целями возникали по частной инициативе, юридическое положение их упрочивалось утверждением их уставов Высочайшей властью.
В настоящее время множество дозволенных (с полицейской точки зрения) союзов с указанными целями регулируют свою деятельность уставами или правилами, исходящими от тех ведомств, к коим подобные установления имеют по своей задаче ближайшее отношение.
Уставы этого рода для обществ ученых, художественных, наконец, для общественных собраний разного типа, помещаются с начала 60-х годов в Собрании узаконений и дают, с цивилистической точки зрения, крайне разнообразные конструктивные типы[8].
Нам остается, в заключение, сказать, в чем, собственно, наиболее желательны и настоятельны улучшения нашего союзного права? Ответом на это должна служить вся предпринятая нами работа по этому предмету.
Мы всю ее выполняли так, чтобы было видно, какие формы обособленной правоспособности знает западная и наша жизнь, как возникает, обособляется, знаменуется, прекращается союзная личность.
Из сопоставления, которого мы держались до сего, ясно, что мы находимся в той поре, когда необходимо развитие союзного права, что основы его заложены в нашем прошлом столь же прочно, как и на Западе.
В чем же разница и чего и где следует искать нам, чтобы разница эта, если она не к нашей выгоде, была устранена?
Прежде всего, нас не может не поразить крайняя скудость норм нашего гражданского кодекса в области проблем союзного права. В этом отношении мы не ушли вперед от тех недостатков, которые отмечены еще Неволиным. Общих норм не только мало. Для договорного товарищества их вовсе нет в Т. X, ч. I.
Это не есть вопрос о союзной личности, но, не имея никаких положений для договорного товарищества в составе общего права, мы прямо лишены возможности указать легальную границу союзного права безличного и обособленно-личного или корпоративного. Здесь, так сказать, пустота в нашем главном источнике. Восполнить ее нечем.
И это порок не нашего юридического сознания, а именно легального кодекса, который именуется гражданским и, стало быть, для состава этих понятий должен дать все, что нужно.
Так как союзные договоры у нас идут исстари, как везде, и сейчас в общем сознании вовсе не мыслятся как ненужные, то законодательство, из каких бы то ни было ресурсов, должно указать нам нормы договорного товарищества, чтобы устранить неестественный пробел в составе нашего легального материала.
За этим уже многое станет ясным. Договоры товарищества могут быть такими, которые не обособляют личности союза от товарищей, но дают, однако, союзам некоторые, более или менее выраженные, черты корпоративного строя правоотношений, особенно для внутренних расчетов. Образцы такого эффекта договора легко найти в ныне действующих западных системах, как это было указано нами выше.
За этим главным и поразительным недостатком нашего гражданского кодекса следует отметить другие невыгодные особенности господствующего союзного права.
Неволин справедливо замечает, что в последние годы царствования Александра I и Николая I было учреждено множество компаний на акциях, и для каждой такой компании рассматривались не только подробности предприятия, но каждый раз особо и самые основания, на коих оно утверждается; между тем, продолжает Неволин, сии основания, при всем различии частностей, могут и должны быть единообразны.
Ввиду сего и было выработано общее положение о компаниях на акциях, которое в 1836 году и введено в действие, чтобы доставить всем ветвям промышленности сколь можно больше свободы в движении и развитии (Ист. рос. гр. зак. § 457).
С начала 1863 г. не одни союзные предприятия этого рода, но и масса других развилась в нашей законодательной практике в большом обилии. Мы их видели выше. Между тем общих нормативных законов для их деятельности, какими было в свое время Положение об акционерных компаниях, не прибавилось в X т., ч. I нисколько[9].
С другой стороны, невозможно утверждать ни по нашему опыту, ни по опыту наших соседей, чтоб концессионный способ разрешения компаний и товариществ был единственным наилучшим для доставления всем ветвям промышленности сколь можно больше свободы в движении и развитии. И об этом многое было сказано выше.
Наконец, тот способ оглашать возникновение, изменение, прекращение союзных предприятий, какого держится наша практика до сего времени (ср.: Уст. торг. ст. 67, 68, 69, 70, 80, 86; Т. X. Ч. I, 2131 и примеч. 2141, 2153 примеч., 2191, 2196, 2197), уступил, как было видно выше, давно уже общему способу оглашения всех этих событий и всех изменений состава союзов через судебные реестры.
Выше были приведены:
а) образцы положений договорных товариществ,
b) нормативные законы, обнимающие целые типы союзных форм капиталистических,
с) также так назыв. soc. a capital variable или Erwerbs- u. Wirthschaftsgeriosserischafteri разного назначения,
d) указаны судебные способы регистрации всех событий, важных для юридической определенности существования обособленно-личных союзов всех типов, наконец,
е) переданы проекты общих положений для граждански правоспособных союзов вообще.
Этим мы заканчиваем наше учение о юридическом лице в современных системах.
[1] Ср.: Неволин. Истор. рос. гр. зак. Ч. III. с. 60. Ч. I. с. 339 и след. Ч. II. с. 117-120 (изд. 1857 г.). Свидетельством очень широкого применения выкупа служат публикованные г. Мейчиком акты в его книге “Грамоты XIV и XV вв. Московск. Арх. Минист. Юстиц.”. Москва, 1883. с. 81.
Г. Мейчик настаивает на определяющем значении для права выкупа экономических условий времени. Это, безусловно, один из важнейших факторов всего обмена, в каких бы кругах он ни происходил.
[2] Считаю себя обязанным выразить мою признательность почтенному товарищу моему А.С. Лаппо-Данилевскому, от которого я имею помещаемые здесь справки об этом любопытном явлении.
Их можно найти в “Древ, библиотеке”. Ч. III. с. 3; “Кратк. пок. о Сиб. воевод.”. с. 4; Словцова “Истор. обоз. Сиб.”. Изд. 1. Кн. 1. с. 517; Ал. Сул. “Ссыльный угличский колокол в Тобольске” (в “Москвитянине” за 1849 г. Ч. 3). Есть слухи, что настоящий колокол разбился, но вылит новый (хранившийся в Тобольске) по образцу старого. На колоколе надпись (очевидно, позднейшего происхождения).
Содержание ее следующее: “сей колокол, в который били при убиении благоверного царевича Дмитрия в 1593 г. прислан из города Углича в Сибирь в ссылку в град Тобольск к церкви Всемилостивого Спаса, что на торгу, а потом на софийской колокольне был набатной”.
Оттуда же указание в тексте об отсечении уха. Ср. еще: Карамзин. Т. X. Пр. 245; Свегирев “Пам. Моск. древности”. с. 201; “Описание монастырей при полном христианском месяцеслове”. 1825. с. 145; Максимов. Сибирь и каторга. Ч. 3. гл. 2.
[3] Тут же в примечаниях приведены номера Поли. Собр. Зак., где встречаются положения о товариществах. Их немало, но они все очень разбросаны, специальны и часто прямо заимствованы из иностранных законодательств. Обществ промышленных немало. Есть постоянная агентура армянской компании для торговли в Москве (П. С. З. N 410).
Есть компании для китоловного промысла, которая имеет целью привлечь к эксплуатации отечественных богатств иностранные капиталы (там же. N 4349). Есть общество спасения на водах и отыскания потопших кораблей (N 9721). Но это все союзы, ничего не говорящие о развитии свободного союзного права в России.
[4] Такое непозволительное условие повторяется и в некоторых новейших артельных договорах (см. у Калачева. с. 76. N 5. Постановления Московской биржевой артели. 1859 г. Пункт 35).
[5] Экономическая сторона дела начинается не с этого. Много ранее союзов этого характера у нас были в ходу союзы, устраиваемые властями (в уделах), помещиками (Аракчеев) в кругу зависящего от них населения. В селениях старообрядческих давно наблюдались явления отдельной, для единоверцев, но мало вообще оглашаемой кредитной организации.
[6] Оба устава, Рождественский и Феллинский, легко отыскать в изд. И.Л. Горемыкина “Свод узак. и распоряж. об устр. сельск. состоян.” II. с. 615, 620. Ныне мы имеем образцовый устав Ссудосберег. товарищ. (Собр. узак. 1896 г. N 45. ст. 593). Образцовый устав кредитных товариществ (там же. N 89. ст. 968), оба перепечатаны в 3-м изд. указан. “Свода узак. и распор.” Горемыкина И.Л. Т. II. с. 1336 и след.
[7] Для освещения некоторых вопросов судебно-практического характера в строении и деятельности артелей, особенно петербургских, может служить важным подспорьем издание так называем. “Практика С.-Петербургского Коммерческого Суда” (с 1872 по 1882 г. и с 1882 по 1894 г., куда включаются и сенатские решения и указы), за последние 11 лет сделанное г. В. Вильсоном (см. особенно с. 150 и след.). Экономическую сторону жизни артелей особенно по книге проф. Исаева “Начала политической экономии”, где и обширные библиографические указания.
[8] См. для общественных собраний, именуемых клубами, очень интересную в юридическом смысле и живо написанную работу г-на Гордона “Наши общественные собрания (клубы) с точки зрения юридической”. С.-Петербург. 1883; там же небольшая предшествующая литература и выдержки из уставов.
Характерная черта устройства некоторых наших общественных собраний та, что они сочетают цели, положим, увеселительные с целями благотворительными весьма на широкую руку (с. 6), иногда деловыми (с. 7 и дальн.).
[9] Таковые есть для отдельных видов кредитн. установлений в Уставе кредитном. Разд. X. ст. 11, 27, 40-42 и 56; но и это не нормативные законы, а только шаблоны, облегчающие канцелярскую практику по делам союзов и товариществ.
То же в XI т.ч. 2 в Уст. торг. – поразительно скудные отжившие свое время положения о товариществе полном (ст. 70 и след.), на вере (ст. 81 и след.) и об артелях (ст. 89 и след.). Ср. то же: Т. X. Ч. I. ст. 2126-2137.
