Во второй главе я указал на то, что в вечевой жизни волости принимают участие и жители пригородов. Участие это выражается в двух формах:
1) в участии пригорожан в вечевых собраниях, составляемых жителями старших городов, и
2) в особых вечевых собраниях по пригородам.
Есть указание, что жители главных городов приглашают иногда пригорожан на свои вечевые собрания. В Новгородской I летописи читаем:
“Новогородци призваша пльсковиче и ладожаны и сдумавше, яко изгонити князя своего Всеволода…” (1136).
Ввиду важности случая (предстоял суд над князем) псковичи и ладожане получили особое приглашение приехать в Новгород для общей Думы. В этом же смысле надо понимать и съезд ростовцев, суздальцев и переяславцев во Владимире в 1175 г., по смерти Андрея Боголюбского, для избрания князя.
Инициативу съезда, по всей вероятности, взяли на себя старшие города, Ростов и Суздаль, но они устроили съезд во Владимире и пригласили к нему не только владимирцев, иначе незачем было бы и съезжаться у Владимира, но и переяславцев.
Но жители пригородов принимают участие в вечевых собраниях старшего города и без особого приглашения во всех тех случаях, когда они (т.е. некоторые из них) находятся в главном городе во время вечевого собрания.
Так, князь Мстислав, приглашенный новгородцами в 1147 г. в помощь против Юрия, приказывает звонить вече, а на вече сходятся новгородцы и псковичи, т.е. те псковичи, которые находились в это время в Новгороде.
Точно так же, когда вече созывается во время похода, то сходятся не только жители главного города, но и пригородов, если они принимают участие в походе. В 1217 г. новгородцы выступили в поход на чудь; чудь выслала к ним послов. Для обсуждения предложений чудских послов новгородцы собираются на Думу вместе с псковичами, т.е. теми из псковичей, которые были с ними в походе (Новогор. I).
К вечевым собраниям, составленным при соучастии пригорожан, применялись, конечно, те же порядки решения дел, какие действовали на вечевых собраниях жителей главных городов.
Но это участие жителей пригородов в вечевой жизни волости не могло быть ни столь же постоянным, ни столь полным, как участие в ней жителей главных городов. Особые приглашения рассылались только в особенно важных случаях и когда было время ждать приезда пригорожан.
Но и в этих случаях приглашались жители не всех пригородов, а только важнейших. В случаях же внезапного созвания веча на собраниях могли присутствовать только те из жителей пригорода, которые случайно находились в это время в городе.
Надо думать, однако, что и в случае особого приглашения жители пригородов являлись обыкновенно в меньшем числе, чем жители главного города. Эта разница легко объясняется удаленностью пригорода от места собрания, трудностями переезда, необходимостью больших жертв временем, деньгами и т.д.
Вторую форму участия пригородов в вечевой жизни волости составляют особые пригородные веча. В 1140 г. киевляне нарушили крестное целование Игорю и призвали к себе на стол князя Изяслава Мстиславича. В том же году Изяслав принимал послов от белгородцев и васильцев, которые также приглашали его занять княжеский стол.
“Поди, – говорили послы Изяславу, – ты наш князь, а Ольговичь не хочем”. Белгород и Василев – киевские пригороды, но это зависимое положение не помешало им самостоятельно высказаться в вопросе о князе.
В Друцке, полоцком пригороде, собирается в 1159 г. свое особое вече; то же наблюдаем во Владимире на Клязьме, Переяславле Северном и в новгородских пригородах, Пскове, Торжке и других.
Как в городских вечах участвуют жители пригородов, так и наоборот, на пригородных вечах встречаем жителей главных городов. В призвании дручанами князя Всеволода в 1159 г. участвуют полочане. Примеры участия жителей главного города в вечевых собраниях пригородов представляет и новгородская история.
“Новогородци Великого Новагорода, – рассказывает летописец, – бояре, приехаша в Торжек ставити город, сво-купишася и единишася с новоторжьци, и укрепишась крестным целованием, а сдумаша Думу, еже быти и стати за один; и заратишася с князем Михаилом Тферьскым, и слаша наместника его с города, с Торжку” (Воскр. 1372).
В 1393 г. новгородцы, находившиеся в Торжке, составили с новоторжцами вече и убили “некоего христолюбца, Максима именем, добра хотяше великому князю”[1].
Но на пригородном вече не всегда же присутствовали жители главного города; как вече главного города могло состоять только из жителей этого города, так и пригородное могло состоять единственно из жителей пригорода.
Но и в тех случаях, когда на пригородном вече принимали участие жители главного города, оно не всегда может быть рассматриваемо как вече целой волости, так как жители главного города могли находиться в пригороде случайно. Поэтому возникает вопрос об отношении пригородных вечевых собраний к собраниям главного города.
Вопрос этот должен решаться на основании тех общих начал, которыми управлялась вечевая жизнь волости. А вечевая жизнь волости, как мы видели, управлялась началом единения. В случае единения составных элементов волости в волости господствовал мир, в случае розни – война, которая в конце концов снова приводила к единению.
То же, конечно, было и во взаимных отношениях пригородов и главных городов. Каждый пригород мог составить особое пригородное вече и постановить на нем какое угодно решение. Но в действительности на такой самостоятельный образ действий решался не всякий пригород, а только достаточно сильный для того, чтобы настоять на исполнении своей воли в том случае, если воля эта не понравится вечу главного города.
Отсюда следует, что отношения пригородов к городам были различны, смотря по силе пригорода. В то время, как сильные пригороды могли принимать решения заведомо несогласные с предполагаемой волею главного города, пригороды слабые и не помышляли о самостоятельных вечевых собраниях.
То же надо сказать и об отношении пригородов к вечевым решениям главных городов. Только сильные пригороды могли взять на себя смелость противоречить решениям главного города, слабые же должны были присоединяться к ним. Этим объясняется, почему новгородцы в 1136 г. призывают на вече псковичей и ладожан, а не корельцев и ореховцев, а ростовцы в 1175 г. владимирцев и переяславцев, а не москвичей.
Большинство пригородов каждой волости составляли, конечно, слабо населенные пункты, которые не имели достаточно сил, чтобы бороться с решением главного города, а потому, обыкновенно, они присоединялись к нему. Это общее начало и выражено в известном месте летописи: “На что же старейшие сдумают, на том же пригороды стануть”.
Таким образом, взаимные отношения вечевых собраний главных городов и пригородов сводятся к тем же началам, которыми определялись взаимные отношения вечевых партий в пределах главного города.
Как между вечевыми партиями главного города существует либо мир, либо война, так и между вечами главного города и пригородов. Пригород имеет не менее прав, чем члены любой вечевой партии.
Необходимость единения нельзя, однако, понимать в том смысле, что всякое решение пригорода нуждалось в формально выраженном согласии главного города, и обратно. Молчание в случае согласия было совершенно достаточно для одобрения пригородного решения.
В случае же несогласия главного города с решением пригорода главный город, если хотел заставить пригород отступить от принятого им решения, должен был объявить ему войну. Но надо думать, что ввиду всегда сомнительного исхода войны главный город решался на это средство только в крайних случаях. В случаях же неважных или хотя и важных, но сомнительных по исходу вооруженной борьбы, он терпел неприятное для него решение пригорода.
Перейдем к памятникам и посмотрим, встречаются ли там случаи столкновения пригородных вечевых собраний с вечевыми собраниями главного города и как они разрешаются.
В 1136 г. новгородцы, составившие общее вече с псковичами и ладожанами, осудили и изгнали князя своего, Всеволода. В следующем году приверженцы изгнанного князя задумали снова доставить ему стол Новгородской волости.
Но партия их оказалась слишком слабой в Новгороде, и они потерпели там поражение; зато в Пскове им удалось склонить в пользу Всеволода громадное большинство граждан. Псковичи снова призвали Всеволода и решили защищать его против новгородцев и приглашенного ими князя, Святослава Ольговича.
Таким образом, единение новгородцев со псковичами, которое мы наблюдаем в 1136 г., в момент суда над Всеволодом, сменилось рознью в 1137 г.; псковичи, в нарушение ясно высказанной воли новгородцев, снова призвали Всеволода.
Для восстановления единения города с пригородом необходимо было обратиться к тем же средствам, к каким обращались и в стенах Новгорода в случае разделения мнений на вече: к миру, на основании уступок той или другой стороны, или к войне. Новгород под первым впечатлением обратился к войне.
Святослав Ольгович совокупил всю землю Новгородскую, призвал брата своего, Глеба, с курянами и половцами и отправился к Пскову прогонять Всеволода. “И не покоришася псковичи им, – говорит летописец, – ни выгнаша князя от себя, но бяхуть ся устерегли, засекли осеки все”.
Эта твердая решимость защищать свое мнение силою остановила новгородцев; они возвратились с дороги, не желая проливать крови своей братии, как объясняет летописец. Ясно, что решительного намерения принудить псковичей к подчинению у новгородцев не было.
Они хотели только испытать псковичей; убедившись же в их решимости стоять на своем, они отступили. Вскоре после этого Всеволод умер; на место его псковичи призвали брата умершего, Святополка, ” и не бе мира с новогородци”, поясняет летописец это новое избрание, несогласное с волею старшего города.
В 1138 г. новгородцы показали путь своему князю, Святославу, и призвали Ростислава Юрьевича из Суздаля. Ростиславу удалось “заключить мир” с псковичами, но условия этого примирения города с пригородом не дошли до нас (Новогор. I).
С явлениями такого же рода встречаемся и в других волостях.
В 1151 г. полочане схватили своего князя Рогволода Борисовича и сослали в Минск, где он подвергся тяжкому заключению, а к себе пригласили Ростислава Глебовича. Ростислав сел в Полоцке, а сына своего, Глеба, назначил посадником в младший город, Друцк. Из этого надо заключить, что дручане находились в единении с полочанами.
Но единение это продолжалось только до 1159 г. В этом году изгнанный Рогволод вступил в сношение с дручанами и получил от них приглашение сесть в Друцке. Пригород и главный город разошлись.
Ростислав Полоцкий узнал об этом от сына своего, Глеба, который принужден был бежать из Друцка, потеряв там все свое имение, разграбленное гражданами. Весть о возвращении Рогволода вызвала в Полоцке волнение, так как и там были сторонники Рогволода. Но князю удалось усмирить людей подарками и привести их к новому целованию на верность себе.
Что же предпринимает Ростислав и утвердившиеся с ним полочане по отношению к дручанам, которые целовали крест Рогволоду биться за него и с детьми и таким образом отложились от главного города? Они выступают войной против Друцка, желая прогнать Рогволода. Но результат похода далеко не соответствовал ожиданиям.
Ростислав встретил такое сопротивление со стороны дручан, что вынужден был заключить выгодный для Рогволода мир, придав ему волости. По заключении этого невыгодного для Полоцка мира сторонники Рогволода снова подняли голову, получили перевес и прогнали Ростислава. Город в этом случае присоединился к мнению пригорода.
В 1175 г. ростовцы, суздальцы, владимирцы и переяславцы избрали в Ростовскую волость Мстислава и Ярополка Ростиславичей. Избрание состоялось, хотя и не все избиратели были на стороне Ростиславичей. Переяславцы хотели иметь князьями Михалку и Всеволода Юрьевичей, а не Ростиславичей.
Они, следовательно, присоединились к избранию потому, что не считали себя достаточно сильными для проведения своих кандидатов. Они представляли, таким образом, то скрытое меньшинство, которое надо предполагать при всяком вечевом решении. Ростиславичи были кандидатами ростовцев, которые и заправляли всем делом избрания.
Как только окончились выборы, ростовцы отрядили полторы тысячи владимирцев для встречи вновь избранных князей. Но Ростиславичи приехали в Ростовскую волость не одни, они захватили с собой двух дядей, Михалку и Всеволода, с которыми вошли в соглашение о совместном княжении в избравшей их волости.
Соглашение это нарушало акт призвания и вызвало неудовольствие в ростовцах, которые, по выражению летописца, “негодовали”. Иначе отнеслись к этому факту владимирцы: они приняли Михалку в свой город. Таким образом, с приездом Михалки пригород Владимир отпал от старших городов.
Ростовцы не хотели примириться с этим и подступили к Владимиру. Осада продолжалась 7 недель, и пригород вынужден был, наконец, подчиниться воле старших городов; он отказался от Михалки и признал Ярополка.
В следующем году произошло новое разногласие между пригородом Владимиром, к которому на этот раз присоединился Переяславль, и старшими городами, окончившееся торжеством младших городов. Рассказывая о победе Владимира, летописец прославляет ее в следующих выражениях:
“Михалко же, приехав к Володимирю с братом своим, Всеволодом, вороти городы святыя Богородицы, яже бе отъял Ярополк. И бысть радость велика в граде Володимири, видяще оу себе Великаго князя Всеволода всея Ростовскыя земля. Мы же подивимся чюдоу новомоу Божия Матере, великомоу и преславному, како застоупи град свой от великых бед и гражаны своя оукрепи.
Не вложи бо им Бог страха и не уобояшася, князя два имоуще в власти сей, и боляр их пре-щения нивчтоже положиша, за седмь недель без князя боудуче в Володимири граде, толико взложиша надежду и оупование к святей Богородици и на свою правду. Новогородци бо изначала, и смолняне, и кыяне, и полочане и вся власти на доумоу на веча сходятся, на чтожь старейший сдоумають, на том же пригороди станоуть.
А еде город старый, Ростов и Соуждал, и вси боляре, хотяще свою правду поставите, како нам любо и тако же створим, Володимир есть пригород нашь! Противящеся Богоу и святей Богородици, правде Божий, слоушающе злых человек развратников, не хотящих добра граду семоу и живущим в нем” (Сузд.).
Это место дало повод многим нашим ученым утверждать, что пригороды не имеют своей воли, а по общему правилу должны подчиняться решению старших городов. Но если это так, почему же летописец волю старших городов считает внушением злых людей, развратников, и противополагает ее правде Божией?
Почему святая Богородица была на стороне владимирцев, преступивших правду? Точка зрения летописца не сходится с точкой зрения новейших ученых. По их мнению, правы ростовцы, а владимирцы представляются им нарушителями старых обычаев; по мнению летописца, наоборот, правы владимирцы.
Для их восхваления он и представляет борьбу Владимира со старшими городами как что-то небывалое, как “чудо новое”, которому надо дивиться. Этим он и ввел в заблуждение ученых ХIХ века. Владимирский патриот, восхваляя своих сограждан, совсем упустил из виду, что он имеет дело не с первым случаем сопротивления младших городов воле старшего.
В 1136 г. Псков отражал нападение Новгорода; в 1159 г. Друцк одержал верх в борьбе с Полоцком; даже Владимир не впервые воюет со старшими городами в 1176 г.; он воевал уже с ними в 1175 г. И это, конечно, не единственные случаи.
Но понятно, что летописцу, для восхваления владимирцев, надо было умолчать о прецедентах; только при этом условии их сопротивление корыстной воле старших городов могло быть возведено до значения “чуда новаго”.
Описанное летописцем “чудо” повторилось в Ростовской волости не далее как через год. В 1177 г., по смерти Михалки, владимирцы посадили у себя на столе его брата, Всеволода, а ростовцы снова призвали Ростислава Мстиславича и объявили войну владимирцам. Победа и на этот раз была на стороне пригорода.
Если пригород Владимир в три года имел три столкновения со старшим городом Ростовом, то можно думать, что споры младших городов со старшими не составляли у нас редкости в XII веке.
С такого же рода явлениями встречаемся и позднее. Вот несколько примеров.
В 1225 г. новгородцы, по удалении от них князя Михаила Черниговского, призвали к себе Ярослава Всеволодовича Переяславльского. Судя по тому, что Ярослав княжил и в Пскове, пригород этот находился в единении с главным городом. Так продолжалось до 1228 г., когда Ярослав предпринял поездку в Псков.
Между псковичами разнеслась весть, будто Ярослав “везет с собой оковы, хотя ковати вячших мужей”; они затворились в городе и не пустили к себе князя. Опасаясь, что и новгородцы разделяют замыслы Ярослава, псковичи заключили оборонительный союз с немцами.
“То же слышавше пльсковици, – говорит летописец, – яко приведе Ярослав плкы, убоявшеся того, взяша мир с рижаны, Новгород выложивше, а рекуче: то вы, а то новгородьци, а нам не надобе; но оже пойдут на нас, т вы нам помогите”. И они рекоша: “тако буди!” и пояше у них 40 муж в талбу” (Новогор. I).
Таким образом, единение пригорода с городом нарушилось, и псковичи готовились дать отпор новгородцам и князю их. Но опасения их были напрасны. Новгородцы не только ничего не замышляли против них, но даже без согласия “своих братьев пльсковичей” не пошли на Ригу, к войне с которой побуждал их князь Ярослав.
В 1228 г. новгородцы дали посадничество в Торжке своему бывшему посаднику, Ивану Дмитриевичу, “и не прияша его новоторжьци”, говорит летописец. Пригород не подчинился решению главного города. Что же делает Новгород? Терпит и тем допускает отмену своего решения.
В 1232 г., в княжение Ярослава, прибыли в Новгородскую волость сторонники черниговских князей с князем Святославом Трубецким, которому они намеревались доставить стол. Святослав скоро убедился, что приятели его преувеличивали значение своей партии, и возвратился с дороги, не достигнув Новгорода.
Но приверженцы его направились во Псков, где нашли сильную поддержку. Псковичи отложились от Новгорода и князя Ярослава и заключили в оковы сидевшего у них мужа его, Вячеслава. Ярослав велел схватить находившихся в Новгороде псковичей, а во Псков послал требование освободить “мужа его” и показать путь приверженцам черниговских князей.
Но псковичи стояли за них крепко; освободить Вячеслава обещали только под условием, чтобы Ярослав освободил лиц противной ему партии, или “вы собе, а мы собе”, говорили они послу его. “И тако быша без мира все лето”, – заключает свой рассказ летописец.
Ярослав остановил подвоз соли к Пскову и тем принудил псковичей к уступчивости: они освободили Вячеслава, а князь, со своей стороны, освободил приверженцев Святослава, но мира еще не заключил. Единение пригорода со старшим городом восстановилось только зимою, когда псковичи снова признали Ярослава своим князем и показали путь сторонникам Святослава.
Но новгородцы не всегда оказывали поддержку своим князьям в борьбе с самостоятельными решениями пригородных веч. В 1266 г., в княжение у них Ярослава Ярославича, псковичи посадили у себя на столе князя Довмонта Литовского.
Новгородский князь хотел было идти войной на Довмонта, но новгородцы воспротивились и сказали ему: “Оли, княже, тобе с нами уведавшеся, тоже ехати в Пльсков ” (Новогор. I).
Князь Александр Михайлович Тверской, восставший против татарского насилия и изгнанный за это Великим князем, Иваном Даниловичем, нашел убежище во Пскове. В 1328 г. ездили на поклон в Орду Великий князь Иван Данилович и новгородские послы и получили приказание искать князя Александра.
В следующем году Иван Данилович и новгородцы послали послов своих во Псков ко князю Александру с предложением ехать в Орду и не губить христиан. Александр решился ехать, но псковичи удержали его. “Не ходи в Орду, – говорили они, – и аже что будет на тобе, изомрем с тобою во одином месте”.
Пригород сопротивляется в данном случае не только воле старшего города, но и воле великого князя и хана ордынского. Твердость псковичей была столь велика, что князь великий не находил средств овладеть князем Александром.
В этом затруднительном положении он обратился к помощи митрополита и намолвил его послать проклятие князю Александру и верным русскому делу псковичам. Князь Александр, узнав об этом, отъехал в Литву (Псков. I).
Но против воли старших городов могли идти только пригороды, которые считали себя достаточно сильными. Слабые обращались к ним с жалобами и челобитьями. Ореховцы и корельцы, недовольные посадником своим, князем Патрикеем, не прогоняют его, а являются с жалобой в Новгород (Новогор. IV. 1384).
В заключение приведем еще одно свидетельство XV века. В 1428 г. приходил князь Витовт к Порхову, новгородскому пригороду, ратью. Порховичи заключили с ним мир “за себя”. После этого замирения приехали новгородские послы и дополнили заключенный порховичами мир несколькими статьями от себя (Новогор. I).
Таким образом, порховичи, жители весьма неважного пригорода, считают себя вправе вступить от своего имени в переговоры с иностранной державой и заключить с нею мир; новгородцы не говорят, что порховичи не имели права этого сделать, а присоединяются к миру и дополняют его новыми статьями.
Таковы факты. Они совершенно подтверждают сделанный выше вывод о том, что пригородам принадлежит участие в вечевой жизни волости. Но иначе и быть не могло. Под жителями пригородов мы разумеем свободных людей.
Почему бы они могли быть лишены тех прав, которые принадлежали свободным людям вообще? Говорят, что жители главного города делают “обязательныя для пригорожан постановления”. Допустим. Но если пригорожане не исполняют этих обязательных для них постановлений, как заставить их подчиниться?
Для этого надо объявить пригороду войну, как это делают новгородцы в 1176 г., полочане в 1159 г., ростовцы в 1175 г. и пр. Но так как исход войны неизвестен, то старший город не всегда на нее решается, а иногда терпит отступление пригорода от своей воли и, таким образом, допускает отмену своего постановления пригородом.
Так поступает Новгород с Торжком в 1228 г. и со Псковом в 1266 г. Мы не отрицаем, что старшие города проникнуты сознанием своего главенства над пригородами, что они смотрят на них как на пункты поселения, от них зависимые и им подчиненные. Мы не отрицаем, что слабые пригороды, действительно, всегда подчиняются.
Но жители пригородов, чувствующих свою силу, проявляют свою волю совершенно так же, как и жители главных городов. Если они подчиняются решению старшего города, то потому, что сами этого хотят; в противном случае они проводят свою волю, и старшему городу приходится иногда соглашаться с ней.
В этом смысле мы и говорим, что с точки зрения вечевой жизни города и пригороды составляют единство. Мысль о таком единстве не чужда и древности. В 1397 г. Новгород заключил вечный мир со Псковом, который был тогда не пригородом новгородским, а составлял уже самостоятельную волость. Вот как говорит летописец о скреплении этого мира крестным целованием:
“И целовал крест посадник новгороцкой, Тимофей Юрьевич, и Микита, тысяцкий, Феодорович, за весь Великий Новгород, и за пригороды, и за все свои волости; а от Пскова целовал крест Григорей, и Сысой посадник, и Роман посадник, и дружина их к Новгороду за Псков, за пригороды, и за все свои волости, месяца июня в 18, на память св. мученика Леонтия и дружины его” (Псков. I).
Крест целуется и за пригороды, они, значит, тоже участники мира. Но это единство само в себе носило начатки разложения. Войны городов с пригородами суть явления совершенно однородные с войнами вечевых партий, происходивших на улицах Новгорода. Но город представлял все же более крепкое единство, чем волость, разбросанная по большому пространству.
Войны в городе всегда оканчивались новым миром и восстановлением нарушенного распрей единства. Нельзя того же сказать о целой волости. Пригороды в случае распри могли совершенно обособиться от главного города. Друцк обособляется от Полоцка в 1159 г. под властью особого князя, Рогволода; Псков от Новгорода в 1136 г. под властью особого князя, Всеволода, и т.д.
Примеры таких обособлений не все нам известны, но можно думать, что их было весьма много. Пригороды тяготились зависимостью от главного города и стремились к самостоятельности. Они легко могли получить особого князя и порвать связь со старшим городом.
Стремление князей многочисленного рода Рюрика стать во главе самостоятельных княжений не есть единственная причина постоянного возникновения новых княжений в пределах старых; стремление пригородов к обособлению играло в этом деле также весьма видную роль. Постоянное разложение старых волостей на новые, более мелкие, происходит в интересах не одних князей, но и населения пригородов, которое стремится к самостоятельности.
[1] Воскр. В вып. 1 “Обзора” профессора Владимирского-Буданова читаем: “Предположение об участии (речь идет об участии в вечевых собраниях) всех жителей земли противоречит обширности земель и отдаленности пригородов “.
Надо думать, что автор разумеет здесь не право участия, а фактическое участие, так как обширность и отдаленность могут препятствовать фактическому участию, а не праву участия.
В этом смысле замечание автора совершенно верно; мы не знаем только, кто высказал противоположное “предположение, что фактически собираются все”. Можно настаивать только на праве участия всех свободных и самостоятельных лиц волости.
Но права не отрицает и автор. Он сам говорит на той же странице об участии пригорожан на вече главного города и об особых пригородных вечах. Почему это возможно? Потому что у пригорожан право. А собираются, конечно, не все, а кто хочет и может.
