Мы видели в предшествующем изложении этого учения основные различия юридических построений союзного правообладания, как они определились в классической системе и были реципированы новоевропейской юриспруденцией, с одной стороны, и с другой – мы указали опыты средневековых и современных юристов отрешиться от латинских преданий и создать свои формы коллективной личности.
На этих явлениях некоторые современные немецкие писатели демонстрируют оригинальные свойства германского правосознания. Наше заключение было в пользу того, что оба типа суть существующие в современном юридическом быту на Западе и что германская корпорация, как явление локального характера, не может иметь своим назначением вытеснение универсальных типов латинской конструкции.
В дальнейшем нам надлежит разобраться в следующих вопросах. Есть ли у нас та же двойственность в построении союзно-личного правообладания, какую мы видели на Западе?
Если такая двойственность существует, то к каким категориям юридических лиц возможно применение конструкции юридического лица латинского типа и где для нас необходимы такие же существенные отклонения от этой конструкции, какие делают германисты для своих корпораций нового типа? Какие главнейшие виды граждански правоспособных союзов знает русское право?
Выше мы показали, какие категории юридических лиц знает наша современная действующая система. Между ними первое место занимают государственные установления светские, в особенности казна, удельное ведомство, дворцовое управление.
Эти категории имущественно правоспособны как установления, а не как корпорации, и ведаются на основании отдельных положений и уставов подлежащего управления. Гражданская правоспособность казны есть вполне обособленно личная, и пределы ее ясно обозначены в составе гражданских законов.
Главные черты этой правоспособности выражены в следующих положениях. Казна и казенные установления способны владеть имуществом и ограждать владельческое состояние общими судебными средствами (ст. 1310-1315 Уст. гр. суд.).
Казна, дворцовые управления и удельное ведомство способны приобретать имущества общими способами в порядке, указанном уставами, учреждениями и положениями, применяемыми к разным ведомствам (ст. 698. Т. X. Ч. I)[1].
Присутственные места и должностные лица являются органами цивильной деятельности казны в области договорного права на тех же общих юридических основаниях, какие указаны для частных лиц (ст. 1537. Там же).
Казна отвечает по искам о вознаграждении за вред и убытки, как и частные лица, при сем, по толкованию Сената, даже в пределах ответственности недобросовестного владельца (решен. Кас. деп. 78/108)[2].
Казне принадлежит притязание к выморочному наследству (ст. 408. Т. X. Ч. I). Право судебной защиты принадлежит казне на общем основании с видоизменениями, указанными в Уст. гр. суд. (ст. 1282-1299 Уст. гр. суд.).
Мы не останавливаемся здесь на тех правах государства, коих предмет составляют тоже имущества, но притязания к коим не имеют характера приватной правоспособности, хотя многие из них введены в состав статей X т., ч. I.
Точно так же, для изучения строения казны, не считаем необходимым здесь же указывать отдельные привилегии казны, которые могут быть отмечаемы в соответствующих учениях.
Эти условия обособления гражданской правоспособности государства и приближения ее к общему типу гражданской правоспособности частных лиц не составляют достояния любой фазы в истории нашего права.
Наоборот, в целом это явление самого недавнего времени, той эпохи, когда в России были упразднены союзные формы старого типа и заменены и в области права и в области процесса новыми построениями общецивильных норм.
Выше было показано в разных местах, насколько интересы казны исстари, особенно же в XVII в., в составе Уложения, и в XVIII в., тесно соприкасались с правами частными. Мы видели выше, что поземельное обладание Московского государства все распадалось на союзы, внутри коих права лиц были поставлены в самую очевидную зависимость от интересов союза.
На этом держалась ограниченная оборотность земель тяглых, поместных для разных разрядов служилых людей, для служащих по московскому списку, для иногородних, беловерцев, ярославских детей боярских, смоленских рейтаров и проч.
Недвижимые имущества, выходящие из круга обладания указанных союзов по разным частноправным основаниям в другие союзы, должны были быть поворачиваемы опять в союзный фонд. Примерами этого рода наполнены памятники конца XVI, XVII и частью XVIII вв.
Тяглые земли подвергаются таким же ограничениям их оборотоспособности. Возьмем примеры. Бесчисленное количество раз мы встречаем запрещение давать в приданое тяглые имущества за беломестцев (П. С. З. N 4624. П. 48).
Нельзя закладывать имуществ одного союзного типа лицам, принадлежащим к составу других союзов, с эвентуальным эффектом перехода их в другой союзный фонд (там же. N 269 и 272).
Служащим по московскому списку запрещается владеть вотчинами новгородскими или псковскими (Улож. гл. 16. ст. 68); ограничивается оборотоспособность белозерских земель (там же. ст. 49).
Смоленские рейтары, 12 человек, моты и пьяницы, поместья свои позаложили и пораспродали; велено те земли поворотить в тот же служилый рейтарский земельный фонд, а покупщикам искать своих денег с отставных рейтар (П. С. З. 1159).
Немецкие писатели, германисты, с гордостью указывают на оригинальный, нелатинский тип обладания немецкой корпорации, где раздельные владельцы связаны некоторым союзным единством, в коем права приватные сплетены с публичными и союзные с индивидуальными. Мы имеем эти типы в нашей стране в большом изобилии.
Их всячески старались разорвать прежние совладельцы, ища стать в условия возможно широкого и свободного имущественного обмена. С первого взгляда эти ограничения оборотности идут как будто прямо на пользу союза и отдельных членов, остающихся в его составе.
И это так несомненно, ибо из больших ресурсов легче нести тягость службы и податей, чем из оскудевших. Но учреждая и поддерживая замкнутые сферы обладания, государство ограждало, конечно, прежде всего свои интересы, интересы тягла и службы, и если от этого могли выигрывать и союзы, то такой эффект был только, так сказать, рефлективным, косвенным.
В течение XVIII в. внутри известных разрядов имуществ очень расширяется оборотоспособность недвижимостей, до того составлявших служебный или тяглый фонд государства. Признаки частноправного обладания усиливаются, несмотря на особые свойства некоторых объектов обладания, имений населенных.
В конце XVIII века старые союзные формы уступают место организации союзов сословных, для общества дворянского каждой губернии, для городского общества, для обществ сословных в городах, купеческого, мещанского, цехового, ремесленного. Все эти союзы суть тоже юридические лица публичного типа.
Законодательство, начиная с екатерининской эпохи, обособляет в составе сословных союзов правоспособность отдельных лиц, входящих в их состав, от правоспособности самого союза. Ранее других такое обособление видно на устройстве местных дворянских обществ.
Вместе с отменой обязательной службы для дворян сословие дворянское перестает стеснять гражданскую правоспособность отдельных своих членов, ибо не несет за них той ответственности, которую несли прежние союзы за служебную способность своих членов. Самое сословие приобретает отдельную от своего состава гражданскую правоспособность с некоторыми началами привилегии, как и отдельные члены этого союза.
Дворянство способно приобретать имущества (Т. X. Ч. 1. ст. 698. П. 4), иметь дом для собраний в губернском городе, образовывать из добровольных складов общественную дворянскую казну, производить ссуды своим членам, предпочтительно перед другими принимать подряды для местных земских повинностей, поставки провианта для войск, поручительства по делам этого рода, наследовать в выморочных имуществах потомственных дворян и пользоваться правом судебной защиты, причем общество ограждено от ответственности за своих членов; для защиты на суде дворянскому обществу предоставлено действовать через поверенного, избранного из его среды (Т. IX. ст. 90, 100, 106, 160, 163, 164; ср. 1639 Т. X. Ч. 1, 110; Т. X, под соответств. свойству сделок рубриками).
С той же эпохи (П. С. З. N 16188, 1785 г., апр. 21) и на том же корпоративном основании и городское общество приобретает обособленное положение цивильно-правоспособной личности.
Однако в обществах сословных, особенно низших городских сословий, мещанского и ремесленного, личная правоспособность членов еще весьма долгое время носит характер в известной степени зависимый от союза и им стесненный, как в старину, длящейся ответственностью союза за исправность члена в отбывании воинской повинности. ст. 1552 Т. X, ч. 1, не отмененная еще в изд. 1857 г., определяла, что по долгам мещан и цеховых, в случаях лежащей на них очередной воинской повинности, долговые взыскания имеют быть прекращаемы через уплату обществом 30 рублей за несостоятельного. Ныне, с изменившимся способом отбывания воинской повинности, это положение отменено (с 1874 г.).
С введением городового положения 1870 г. гражданская правоспособность городского общества поставлена, с устройством представительства, точнее соответствующим общим реквизитам корпоративного строя, более независимо и широко, чем прежде.
С этим вместе городской управе предоставлено по имущественным делам города искать и отвечать на суде в лице особого уполномоченного, которым может быть должностное лицо городского общественного управления (Т. IX. ст. 581, 582, пр.; т.п. Ч. 1-я Общ. учр. губ. город, пол. ст. 7).
Права отдельной гражданской правоспособности присвоены и земству, причем земским учреждениям предоставлено приобретать и отчуждать движимые и недвижимые имущества, заключать договоры, принимать обязательства, искать и отвечать на суде по имущественным делам земства (там же. Полож. о губ. и уездн. земск. учрежд. ст. 4).
Со времени преобразования быта сельских обывателей и сельским обществам предоставлена отдельная гражданская правоспособность, право приобретать движимые и недвижимые имущества, установлять для указанных в законе целей мирские сборы, вступать в договоры и обязательства, принимать подряды, поручительства при подрядах и поставках, выдавать доверенность, наследовать в выморочных имуществах и подавать через особых выборных жалобы и просьбы по делам общества или волости (Т. IX, особ. прил. I ст. 17, 34, 39, 51, п. 9; Т. IX Зак. о сост. ст. 684, 686 и соответствующие статьи Т. X. Ч. 1).
Мы видим, таким образом, в истории этих союзов, особенно сословного типа, смену явлений, сперва господства союза над членами, потом, вместе с обособлением приватного права от публичного, постепенно сближение и, наконец, уравнение гражданской правоспособности союза с таковой его отдельных членов.
В союзах низших сословных (сельское общество) это обособление не вполне проведено и теперь, но на этом явлении мы не будем здесь особенно останавливаться ввиду его связи со всей организацией крестьянского быта.
Рассмотренные нами союзы суть все по существу своему публичные, светского типа. Они не носят в своем сложении ничего вполне своеобразного и что касается сословий, то и ничего глубоко лежащего в правосознании, исстари ведущего свое происхождение. Найти в этих явлениях точки соприкосновения с явлениями истории Запада не представляет ничего затруднительного[3].
Между тем в истории права, особенно в истории союзного права, имеют на Западе чрезвычайно важное значение успехи сознания, сознательного отношения к вопросам права.
Эта сторона дела, старинные попытки определить особые свойства союзных правоотношений, отношений целого к частям, играли в истории западных союзных форм такую видную роль, что без этого освещения едва ли бы могла современная юриспруденция прийти к тем важным научным результатам, которыми пользуется ныне на Западе и юридическая школа, и законодательная и судебная практика (см. выше).
Мы видели, что там давно уже можно было с ясностью различить два течения в строе союзных правоотношений; одно развивавшееся под латинским влиянием, где глубоко проходит обособление правоспособности союза и членов, другое – локальное, где этого обособления не было, но, однако, свойство этого явления пришло к сознанию тоже через посредство юридической школы, латинской по своим основам.
Если там, на Западе, есть все научные средства, чтоб различать происхождение известных воззрений, служивших источником правосознания, историю рецепции, переработки, применения чужих воззрений к бытовым условиям нового времени, то у нас выполнение таких научных задач встречает еще большие трудности.
Разработка вопросов рецепции и национальных основ правовоззрения не только по отдельным институтам, но и по основным задачам почти не тронута.
Все, что мы можем найти в нашем прошлом для этих важнейших проблем истории права, связано у нас не с успехами школы, а с распространением влияния церкви. Тоже и эта сторона дела, успехи сознания под влиянием церкви, несравненно слабее разработана в нашей истории, чем этого можно бы желать, чем это видим на Западе.
Несомненно одно, что самое явление церковного обладания, его формы, его размеры, имеют в истории развития союзных форм у нас, вместе с этим в истории нашего правосознания, громадное значение как для союзов публичного, так и для союзов приватного типа[4].
Традиция льгот и жалований для церковного общества[5] восходит к первым князьям, и уже очень рано “неотъемлемая” принадлежность имуществ церкви как юридическому лицу составляет предмет письменного и клятвенного укрепления со стороны светской власти.
Для истории права важно не столько количество земельных владений церкви, сколько юридическое разумение этого явления в ту пору, характер принадлежности этих имуществ, способы их перехода, повсеместность этого явлений. Это субъект обладания, совершенно отличный от других.
Это организованный союз, в коем единство целого поглощает вполне входящие в него части. Такова вся идея церковного обладания (у нас, как и на Западе), таковы же и отдельные церковные общества и установления. Это одна сторона дела.
С другой стороны, этот образ союзного единства не есть локальный, он есть повсюду один и тот же, вселенский по существу, везде себе равный.
Наконец, в 3-х, для юридического сознания общества, совершенно независимо от школы и учений, крайне важно развитие многообразнейших юридических средств, коими идут церковные общества и установления к расширению церковного обладания.
Сделки, кроме жалований, часто только подтверждавших уже наличное обладание, суть самые разнообразные по своей юридической природе: это купли, вкупы или условные вклады самого различного содержания (на помин души, с условием кормли или содержания вкладчика, с обязательством выполнения разнообразных назначений богоугодного характера), залоги, сделки кредитные очень различного рода.
Рядом с этим идет в обширных размерах освоение недвижимостей через заимку, культуру пустых земель, разработку отдельных промыслов. Правоотношения, истекавшие из таких актов, носили типы самые различные по свойству обладания, от совершенно временного, срочного, условного пользования, до вековечного, неотъемлемого, исключительного и полного господства.
Этих черт обособленности обладания целого, союза, от частей, универсальности его распространения и разнообразия юридических форм, достаточно, чтоб понять, какое колоссальное значение в истории нашего правосознания имели церковные владения.
Указывают, что количество их уже в конце XV в. доходило до одной трети всего тогдашнего земельного богатства Московского государства. Что оно было необъятным – это видно из опасений, которые возбуждали в ту пору у представителей власти внешней, государственной, поразительные успехи распространявшегося на земные блага господства власти духовной, внутренней.
От безмерных неподвижных церковных владений скудела служба и тягло светского правительства. Оттуда ранние попытки секуляризации церковных имуществ не в пользу частных лиц или союзов, а в пользу союза государственного.
Мы сейчас увидим результаты этого движения для современного состояния правоспособности церкви. Но для истории развития юридического сознания в древней России не было явления, которое могло бы быть поставлено наряду с этим.
Его можно, по его влиянию на юридическое сознание древнего общества и по его практическому значению, справедливо сопоставить с вторжением в западную жизнь и в западное общество, в эпоху господствующих партикуляризмов, системы права общего, отношений союзных совсем иного типа, чем те, которые господствовали до него.
Эта форма могущественного объединенного повсеместного обладания служила, так сказать, средством сопоставления и разложения в сознании людей и в практике старинных местных, племенных, особных союзных типов. При этом сопоставлении они легче приходили к сознанию людей того времени.
И если до развившегося господства церкви мы не имели не только учений, освещавших правосознание, но ниже ясно формулированных норм и письменных обрядовых сделок, то под влиянием этого явления у нас появились и сделки, и нормы юридические, и даже учения, частью направленные на поддержку, частью на отрицание соответствия церковных стяжаний с природой и назначением церковного союза[6].
В результате, таким образом, и у нас, как на Западе, появились два типа союзного правообладания: один, выработанный церковной традицией, не местного происхождения, соответствующий по внутренней природе правоотношений классической universitas или pium corpus, обществу или установлению самодовлеющему в смысле его правоотношений, не связанному с теми или другими членами союза или дестинатерами, юридически обособленному; другой или другие типы, представлявшие собой большое разнообразие строения, обыкновенно гораздо менее абстрактного, формального, не столь отрешенного от наличного состава членов союза.
Вот те два течения, которые мы наблюдали в западном праве и признаки которых легко указать и в нашей истории, и в нашей действующей системе.
Мы не остановимся здесь на процессе секуляризации церковных имуществ и ограничимся указанием на чрезвычайно сильную редукцию не только церковного обладания, но и самой гражданской правоспособности церкви, церковных союзов и установлений в действующей системе.
Наделение монастырей, архиерейских домов землями и угодьями произведено в связи с позднейшими актами секуляризации и с задачей государственного межевания в царствование императрицы Екатерины.
Отсюда возникли положения действующего права, по силе коих: монастыри и архиерейские дома имеют право обладания на отводимые от казны загородные дворы, рыбные ловли, земли и другие угодья в количестве, межевыми узаконениями определенном; сии земли примежевываются к ним на одинаковом основании с владельческими дачами (Т. IX. ст. 432).
Такие наделения объявлены законом внеоборотными, т.е. не подлежащими отчуждению, но допускающими эксплуатацию имуществ отдачей внаем (433). Приобретение имений населенных какими бы то ни было актами, дарением, куплей, пожертвованием на помин души, – воспрещены (439).
Имения ненаселенные могут быть приобретаемы вновь куплей, даром, завещаниями частных лиц, но всякий раз лишь с Высочайшего соизволения (435). Сделки договорные, с небольшими ограничениями, совершаются именем этих установлений на общем основании гражданских законов.
Монастыри имеют наследовать в оставшихся незавещанными ризницах монашествующих властей, в их выморочном имуществе, равно в движимом имуществе и строениях внутри монастыря низшего монашества (440).
Тем же ограничениям, коим подвергаются монастыри и архиерейские дома, подлежат и церкви (442). Земли церковные суть: а) принадлежащие им по прежним дачам и писцовым книгам или по новейшим укреплениям, b) и земли усадебные для церковных причтов и отводимые от прихожан для довольствия в указанной межевыми законами пропорции (445).
Церковные земли и угодья остаются всегда неприкосновенной собственностью и ограждаются от всяких посторонних притязаний (446). Для церковных земель установлена та же внеоборотность, как и для монастырских (447 и 448).
Таковы положения для православных церковных установлений.
Дееспособность их упражняется, несомненно, соответственно их институтной, а не корпоративной природе, хотя кн. I, разд. II, отд. IV трактует о сословиях духовенства православного, причисляя сюда все названные церковные установления[7].
Для судебной защиты прав мы имеем общее положение о делах казенного управления, к числу коих принадлежат дела монастырей, церквей, архиерейских домов и всех христианских и магометанских учреждений.
Весьма близко с этим строем право- и дееспособности установлений православной церкви сходятся установления римско-католического, армяно-грегорианского, евангелическо-лютеранского исповеданий, причем в последнем сохранены черты сословного или корпоративного строения много виднее, чем в других исповеданиях[8] (см. Т. XI. Ч. I. Устав иностр. исповеданий и указания и выдержки в изд. Гожева и Цветкова. I. с. 269 и след.; тут же и правоспособность магометанских духовных установлений).
Вот главнейшие типы юридических лиц публичного права, коим русский закон присваивает гражданскую правоспособность и дееспособность, соответственную цели их учреждения, и указывает те или другие ее пределы. На всем строении этих и подобных союзных форм правообладания не лежит никаких признаков локального характера.
Все они имеют своим назначением служить целям публичным, и в гражданской своей правоспособности все они, как это было в подробности видно выше, обнаруживают весьма определенные черты личного обособления союза, установления, целого, от входящих в него частей или членов.
Вопрос о возникновении, упразднении некоторых видов этих союзов публичного типа принадлежит, вместе с этим, к вопросам права публичного, а не частного.
Закон наш дает наряду с перечисленными сейчас видами сословий и установлений место, в числе способных иметь имущества лиц, заведениям ученым, учебным, богоугодным и установлениям кредитным.
Ничего общего о такого рода правоспособности сказать нельзя, так как характер таких учреждений, публичный или частный, пределы правоспособности органы деятельности всякий раз выясняются лишь из устава, учреждения, положения, коим ближайшим образом определяется частноправная позиция данного института (Т. X. С. I. ст. 698 и примеч.).
[1] Краткие исторические указания в этом процессе образования имуществ государственных, дворцовых, удельных, обществ и установлений у Неволина (Истор. Рос. гр. зак. Ч. 2. § 213-216).
[2] Уполномоченный казен. ведомства (херсонско-бессарабского управл. государственных имуществ) находил, что казен. ведомство как юридич. лицо по принципу не может быть недобросовестным.
Дело прошло и судебн. и кассац. инстанции с тем результатом, что различие свойств владения (добросовестного и недобросовестного) не изменяется оттого, что владелец есть частное лицо или казенное ведомство.
[3] Для истории дворянства важное научное значение имеют труды Романовича-Славатинского, для городов – покойного профессора Ив. Ив. Дитятина.
[4] К величайшему сожалению, Неволин, несомненно, глубокий знаток и церковного нашего права, не ставил этих явлений в надлежащую связь с историей права гражданского.
[5] Понятие церковного общества у канонистов см. в “Курсе церковного права” профессора Суворова (Ярославль, 1889-1890), § 3, а также для истории устройства православной церкви, от высших органов церковной власти до приходской организации, в Т. I. Ч. 1. гл. VI; для современного состояния т.п. Ч. 4. гл. IV; затем отдельно учение о церковных обществах (монастыри, общества, братства и церковные попечительства) – там же. Ч. 4. гл. VII и учение о церковном имуществе. гл. VIII, там же.
В последнее время мы имеем еще две важные работы профессора Суворова по коренным проблемам правоспособности церкви: “Центральная организация церкви как юридического лица” (Журн. юрид. общ. 1895. Май) и “Монастыри и церкви, как юридические лица” (там же. 1896. Июнь). Теперь особ, его же Учебник церк. пр. 2-е изд. (1902), вновь переработанное, для части, права церкви.
Глава IX (с. 419). О церковн. имуществе, где § 118 посвящен вопросу о субъекте собственности в церк. имущ, и различным теориям по этому вопросу (с. 430 и след.); засим следуют (с. 435) указания обществ и установлений церковных, которые должны быть признаны за юридич. лица. В § 121 читатель найдет очерк управления церк. имущ.
[6] По этом предмету см. классическую работу московского профессора А.С. Павлова “Исторический очерк секуляризации церковных земель в России”. Одесса, 1871. Теперь еще многие стороны вопроса о церковн. обладании и его влиянии на светское освещаются работой Платона Соколова “Церковно-имущественное право греко-римской Империи”. Новгород, 1896. Суворов. Указ. выше учебник. с. 419, 426 и след. (изд. 1902 г.).
[7] Ср. особенно Суворова. II. с. 414 и указан, места его же Учебника.
[8] Любопытное ограничение установляет закон для церквей евангелическо-лютеранского исповедания. Делать долги от имени церкви не дозволяется ни в каком случае… Расходы уплачиваются наличными деньгами, а за взятое в долг попечителя отвечают как за свой долг (ср.: там же. ст. 620 и в Сборнике гг. Гожева и Цветкова. I. с. 272).
