Определив разграничительный признак преступного с точки зрения объективного права образованных, полуобразованных, варварских и диких народов, воспользуемся найденным и определим с его помощью понятие уголовного правонарушения, или преступления, с точки зрения этого права.
Сделать это нетрудно. Стоит только взять понятие правонарушения и ввести разграничительный признак преступного. В результате получится следующее определение.
Уголовное правонарушение есть неисполнение своей правовой обязанности человеком или союзом людей в действительности, в представившемся житейском случае, но лишь такое, в котором, по мнению правоучредителя, выражается состояние преступности неисполнителя, т.е. особое духовное состояние, особенно недоброкачественное и притом особенно предосудительное, по мнению правоучредителя, или, иначе сказать, государства.
Мы уже знаем, что государство есть единственный, в одних случаях достоверно известный, а в других – наиболее вероятный учредитель права. Человек или союз людей учиняет уголовное правонарушение тем, что в представившемся житейском случае не исполняет своей обязанности, и притом не исполняет, по мнению государства, в силу своего внутреннего состояния преступности.
A между тем эта обязанность возложена государством посредством учреждения правового порядка, и притом возложена в обеспечение возможности членам государства, а иногда ради них и иностранцам удовлетворять свои потребности в среде человеческого общения.
Мы только что сказали, что, по мнению правоучредителей, уголовное правонарушение учиняется человеком или союзом людей. Но ничего не упомянули ни о предметах неорганической природы, ни о животных, ни о духах, хотя знаем, что и их судят и казнят дикари, варвары и даже иногда полуобразованные народы. Объясним же причину нашего молчания.
В эпоху грубого антропоморфизма учредители права думали, что предметы неорганической природы, животные, духи – это те же люди, только в другом образе и с другим количеством сил. В этих субъектах видели такое же состояние преступности, как в людях. Их судили и казнили, как людей, принимая за людей.
При таком положении вещей, указывая взгляды правоучредителей на субъект преступления в их чистом виде, без искажения примесью наших, мы не имеем права поместить предметы неорганической природы, животных и духов в число субъектов преступления.
Напротив, мы должны сказать, что и тогда субъектом преступления считался человек. Но для полноты сведений следует добавить, что тогда за человека принимался и тот, кто не был им с нашей точки зрения.
С прекращением грубого антропоморфизма не только в низших, но и в высших формах его проявления, выражавшихся в отождествлении животных и духов с людьми, наступило время уподобления. В этих существах перестали видеть людей, но продолжали сравнивать их с людьми и находить в них состояние сходное, хотя не тождественное с состоянием преступности.
Тут хотя судили и казнили животных и духов, но уже считали их не субъектами преступлений, а виновниками деяний, сходных с преступлениями. Судили по старой привычке. Казнили же частью по рутине, а главным образом с целью пресечения физической возможности повторения вредных действий, казнили главным образом с той же целью, с какой мы убиваем бешеных собак.
В эти времена уже сами правоучредители не считали животных и духов субъектами преступлений, следовательно, и мы, указывая взгляды правоучредителей, не имеем права упоминать этих существ в числе субъектов преступления.
С прекращением эпохи уподобления животных и духов человеку антропоморфизм окончательно испарился из области уголовного права, а потому и упоминать об них в числе субъектов преступления за эти времена нет никакого основания.
