Мы заключаем, таким образом, важный для разумения вопроса о гражданской правоспособности коллективных единиц на Западе этюд по современному французскому праву и переходим, засим, к обозрению того же явления в Германии.
Если французское право явило нам любопытный образец практической системы, развивавшейся на довольно скудной почве общего кодифицированного права ввиду быстро нарастающей потребности новых союзных форм, то действующее право Германии продолжало представлять собой бездну партикуляризмов, которые объединялись долгое время при помощи скорее теоретической, чем практической разработки принципов союзного права римского и германского происхождения.
Мы уже имели случай показать выше, какую массу попыток найти ключ к правильному построению граждански-правоспособных союзов представляет немецкая литература общего права, римского и германского.
Работы немецких юристов были и останутся для нас весьма ценными в особенности в отношении к задаче постигнуть природу явлений коллективной правоспособности, хотя долгое время эти работы оставляли многого желать для целей практических.
В результате мы приходим к убеждению, что союзная правоспособность не фикция, это такая же необходимость развитого цивильного обмена, как и правоспособность отдельного человека.
В дальнейшем нам надо коротко остановиться на законодательной обработке вопроса о юридических отношениях союзов разного типа, хотя в двух главнейших современных кодифицированных системах, австрийской и прусской[1], чтобы затем перейти к движению законодательства немецкого на новой почве имперского права и законопроектов общего немецкого гражданского Уложения, ныне составляющих уже действующий закон. Во всем изложении мы ограничимся самыми выпуклыми чертами.
Задача самостоятельной обработки общих учений о союзной правоспособности в австрийском гражданском праве в эпоху кодификации была, натурально, далеко еще не созревшей. Австрийский кодекс 1811 года трактовал о юридических лицах в одном параграфе (§ 26).
Последующие толкователи рассматривали вопрос до такой степени поверхностно, что блестящий представитель австрийской юриспруденции второй половины текущего столетия, Иосиф Унгер, объясняет этой скудостью старой обработки необходимость для него обширно трактовать это учение в его “Системе”[2].
С тех пор задачи изучения до крайности осложнились массой новообразовавшихся союзов, вовсе не знакомых старым кодификаторам. В указанной “Системе” своей Иосиф Унгер учит в явлениях коллективного правообладания различать в современном австрийском праве настоящую universitas, во-первых, от societas, и эта задача выполнена им на тех же основах, какие были установлены главнейшим образом в учениях Савиньи и его последователей.
Но, рядом с этим, во-вторых, Унгер отмечает и для Австрии постоянно усиливающуюся тенденцию к союзным образованиям нового типа, особенно для целей кредита сочленов, сбережений, обеспечения вдов и сирот, страхования, и засим, для целей религиозных, художественных, образовательных, общежительных (клубы, музыкальные собрания, артистические кружки в других областях искусства и проч.), для интересов локальных, осушения, орошения, украшения дачных местностей, для целей торговых, промышленных, которые не подчиняются ни чистому типу товарищества, ни латинскому понятию universitas.
Почтенный цивилист трактует об этих явлениях в общей части своей системы только для очищения подлинного понятия юридического лица (латинской формации) от этих новообразований, которых де не следует смешивать с явлением настоящей universitas; подробное же изучение подобных явлений должно де составлять задачу особенной части системы гражданского права (§ 43, пр. 12). Это, натурально, совершенно основательно, ибо явления этого рода вовсе не так типичны, чтоб можно было всю их природу определить немногими общими чертами.
Не менее того, и Унгер не отказывается дать им некоторое своеобразное очертание, которое открывает этим явлениям возможность стать в известных отношениях наряду с самобытной фигурой латинской universitas. Унгер далеко не без колебаний решал любопытный вопрос о природе этих явлений.
По конструкции его, определившейся в его Системе[3], союзы такого рода суть, вообще говоря, союзы только личные (то же, что у французов societe de personnes), имеющие, однако, при этом некоторое подобие корпоративной организации для внешних целей и вместе с этим представляющие видоизменения строя внутренних отношений нормального для простой societas (с. 330).
В чем же дело? Унгер называет такого типа союз формальным единством лиц, в которое могут вступать и из коего могут выходить отдельные члены, не изменяя его тождества. Весь наличный состав союза образует единую волю, которую осуществляет постоянный союзный орган (с. 334).
Материально, однако, при этом положение союза есть иное, чем положение корпорации, ибо права членов, respective их обязанности, вовсе не поглощены правами союза, а постоянно выступают, как им, отдельным членам, принадлежащие (с. 333).
Пока союз существует, эти права членов несколько затемнены и составляют как бы их притязания на союзное имущество (с. 334, пр. 15), нет здесь иска на раздел общего имущества (с. 331, пр. 12), и лишь с прекращением союза материальная особенность долей каждого определяется резко и ясно (с. 334, пр. 15).
Сверх этого, союз представляет единство процессуальной личности, personam legitimam in judicio standi, с общим местожительством (с. 331 и 336). Унгер очень против того, чтоб применять сюда то же понятие корпорации, которое выражает идею латинской universitas, с простой квалификацией этих корпораций признаком их не римского, а германского происхождения (336).
Итак, два вида единства лиц, одно – поглощающее обособленную гражданскую правоспособность сочленов, другое – связующее в сфере союзных отношений раздельную дееспособность членов и образующее коллективную воле-, вернее, дееспособность целого, с некоторыми ограничениями правоспособности членов.
В результате две формы союзного единства в практике австрийского права, одна – несомненно, латинская, другая – развившаяся в новом праве явным образом независимо от реципированного права! Каждая имеет свою сферу применения, причем одна не только не поглощает, но и неспособна поглотить другую. Обе существуют рядом.
Те учители, которые принимают для подлинной корпорации необходимость особого акта креации (Унгер) со стороны государства юридической личности, отмечают как черту новой формы, что тут креация не нужна, а достаточно простого неимения препятствий со стороны полицейских установлений (334-335).
Возможно ли не узнать здесь явления той самой personnalite restreinte, о которой для французского права сейчас нам свидетельствовал передовой французский писатель Mongin?
Совпадение результатов изучения современного права у обоих писателей тем более поразительно, что один идет к изучению нынешнего союзного права от строгих формул Code civil и ищет приноровить их к требованиям современного общежития; другой, Унгер, исходит от изучения права римского и современных проблем научных и практических, определившихся в особенности у германистов.
Очевидно, тут и там явления жизни, потребности настоятельные современных европейских обществ имеют крайне много точек соприкосновения, и результаты исследования не могут быть различны, несмотря на различие исходных точек и методов изучения и построения юридических понятий.
Прусский ландрехт, как и австрийский кодекс, появился в такую пору, когда налицо была еще масса старинных форм общности, и потребность в развитии новых форм далеко еще не созрела.
Если такая потребность возникала в отдельных случаях, то законодательство точно указывало способы установления корпоративных прав посредством отдельных статутов для каждого случая, или хотя и посредством норм, но для той или другой специальной цели, наприм., для торговых товариществ в особенности.
Таким образом, в массе случаев строение юридического лица в системе ландрехта сходилось с реципированным латинским правом, за пределами коего союзы своеобразные пользовались признанием лишь всякий раз по особым соображениям.
Тип союза общий с некоторыми осложнениями корпоративного характера легко допускался законодательством лишь в тех случаях, где эти черты корпоративного строения ограничивались отношениями внутренними, как в общей собственности, без признаков самобытности союза во внешних его отношениях[4].
Однако и здесь постепенное разложение старинных союзных форм и потребность замены их конструкциями более солидными и надежными, чем простое товарищество, вело законодательство по пути все более и более широкого признания за союзами промышленными, земледельческими, торговыми тех или других свойств настоящей корпорации.
Союзы лесохозяйственные, горнопромышленные, союзы, регулирующие пользование почвенными водными источниками, приходили к конструкции отношений внутренних между сочленами наиболее соответственной цели союза и приобретали частью имущественные права, а главным образом легчайшие способы осуществления своих интересов путем процессуальным, в смысле активной и пассивной легитимации вести процессы от своего имени.
Успехи этого рода в развитии союзных форм имущественного обладания или ведения не ограничивались, натурально, одним каким-либо ландрехтом; они были общими для всех немецких территорий.
Нет, однако, сомнения, что работы разных ландрехтов врозь только тогда достигали своих поистине высоких результатов, когда задачи развития союзного права из области партикуляризмов перешли на общенациональную, сперва только научную, а затем и практическую, законодательную и судебную, почву.
Тут уже, конечно, труднее всего найти предел интереса в изучении этого обилия форм союзного быта, частью исстари вырабатывавшихся, частью обновленных, частью совсем новых. Мы остановимся на самых характерных.
Одну из самых любопытных по своим юридическим метаморфозам союзных форм представляет собой товарищество горнозаводское. На этой форме возможно проследить превращение специфического явления раздельности обладания материально определенными частями имущества недвижимого с некоторым корпоративным единством совладельцев в высшую союзную форму, в компанию анонимную.
Метаморфоза происходит на наших глазах и принадлежит к числу самых интересных явлений современного права. На ней как будто экземплифицируется, разъясняется на отдельном примере, общий процесс перехода менее совершенных союзных форм, недоразвитых форм союзно-личного обладания, personnalite restreinte, в оконченную, вполне определившуюся, правоспособную юридическую личность.
Вот, коротко, характерные черты этого явления. Реально разделенные части (Кихе) горнозаводского дела[5], принадлежащие отдельному промыслу (Gewerkschaft), представляют собой недвижимости с особыми хозяевами, которые, однако, при всей раздельности обладания (каждая доля заносится в горнозаводские вотчинные книги как отдельная недвижимость, подлежит пересвоению, залогу, посредством занесений в ту же книгу[6]), по самому свойству дела, так тесно связано общими интересами, что необходимо подчиняются общему порядку в ведении всего дела и терпят в интересах общих известные ограничения своих частных владельческих прав.
Они должны иметь своего старшину и представителя. В вопросах ведения дела в целом решающую силу получает большинство голосов. Все соучастники этой общности несут вместе тяжести некоторых затрат и подчиняются необходимости дополнительных взносов (Zubusse).
Совладельцы способны отчуждать свои доли 3-м, но не могут требовать материального выдела своего участка из общего дела (servitude d’indivision). В случае неисправности платежа обязательных взносов (Zubusse) за продолжительные сроки соучастник теряет свою долю или освобождается от взыскания дополнительных взносов ценой отказа от совладения.
В подробностях горнозаводские промыслы разных земель носили более или менее значительные отклонения от этих черт. Во всем строе отношений легко, однако, найти черты близости с указанными нами выше явлениями разлагающихся средневековых форм общности, с одной стороны, и, с другой, очень определенные моменты различия от латинской общей собственности.
Тут есть раздельная принадлежность недвижимых долей, раздел общей прибыли, и рядом с этим черты корпоративного строения внутренних отношений, смена лиц, образующих корпорацию посредством отчуждения своих долей, внешнее представительство целого, те или другие ограничения прав соучастников на их доли и тяжесть обязанностей в отношении к союзу, тесно связанная с владением долями или частями целого.
В этом своем довольно примитивном виде эта форма общности представляет, при изменяющихся условиях производства, большие несовершенства и переходит легко в высшую форму соучастия многих в одном предприятии, по строению очень близко подходящую к анонимному товариществу.
Первый толчок к этой перемене дает обыкновенно необходимость больших затрат для усовершенствования эксплуатации, в связи с этим необходимость усилить кредит, чему в старой конструкции очень мешает право каждого участника обременять залогом свою долю в личных, а не в союзных целях.
Товарищи могут избрать для этого перехода какую они хотят форму товарищества, а если они не указывают именно таковой, то союз по закону будет собой представлять горнопромышленное товарищество нового типа, neue Gewerkschaft, коему, как лицу юридическому, принадлежит право собственности на все движимое и недвижимое горнозаводское имущество (тут нет конца спорам, как назвать права союза и права членов), а союзники приобретают взамен старого обладания недвижимостями легко передаваемые движимые доли (паи, акции) и сочленские права в ведении дел компании.
При этом переходе старой грузной и неповоротливой организации в новую, несомненно более подвижную и легкую, новая форма удерживает, однако, некоторые черты прежнего своего строения и в особенности резко отличную от строения акционерной компании обязанность сочленов к дополнительным взносам (Zubusse).
Мы взяли здесь эту смену товарищеских форм организации общего обладания или общего предприятия не потому, что имеем в виду ее ближайшее изучение. Для этого наш очерк слишком краток.
Эта эволюция важна для нас, как осязательный образчик разнообразных форм подобного типа, которые встречаются в самом различном применении к предприятиям, в коих участниками являются или совладельцы отдельных имуществ, или предприниматели общего дела, связанные общностью цели, коей они достигают.
Это могут быть совладельцы торговых помещений, лавок, амбаров, рыбных промыслов, совладельцы общего торгового судна, в особом виде товарищества, которое немцы называют Rhederei.
Эти формы правоотношений долгое время почти не останавливали на себе внимания немецкой ученой юриспруденции, потому в особенности, что нынешняя наука права преследовала главным образом разработку системы права общего, а право общее представлялось немцам не в виде национальных институтов, обыкновенно локальных и не чисто цивильного типа, а в виде системы реципированного латинского права.
В то время когда в Англии и во Франции давно уже поставлены были на очередь вполне практические задачи законодательству в смысле разработки новых союзных форм, соответствующих современным экономическим и социальным условиям, у немцев все еще разбирались в проблемах очень абстрактных сопоставления принципов латинского и национального права.
Правда, что за этими проблемами нередко скрывались задачи и практического свойства, но как будто еще ждавшие очереди, благоприятных условий для развития своего общего права наряду с чужим, а по планам германистов в отмену этой чужой системы, в которой и старались указать причину всех зол.
[1] Нет сомнения, что системы саксонского, цюрихского, баварского, а затем английского, испанского, итальянского права могут быть не только не менее важны, но частью даже более важны для полного ознакомления с современным союзным правом, и мы здесь делаем выбор названных двух систем не из предпочтения к ним, а по необходимости ограничить пределы изложения законодательствами, ближе соприкасавшимися с русским, чем другие системы.
[2] System des osterreichischen allgemeinen Privatrechts (много раз изданная). В. I. Сар. 10.
[3] См., напр., изд. 3-е. с. 330. Лит. В. до с. 337; иначе – в Krit. Uebersch. VI.
[4] Подробности у Гирке в исторической части работы. Коротко у Дернбурга. § 59 и 58.
[5] Представлять себе условия этого вида производства, необходимость общего управления и проч. нелегко, если нет общего понятия об этой отрасли хозяйства. Немецкая литература дает много средств ознакомиться с горнозаводским делом нетехнику.
У нас встречаются иногда статьи “Горного журнала”, написанные не исключительно для специалистов и дающие общую картину дела, без которой частности устройства завода мало понятны непосвященному.
Обращаем внимание читателей на талантливый очерк современного состояния енисейской золотопромышленности горн, инженера Л. Ячевского (см.: Горный журнал. 1892. т. 3, август-сентябрь). Уставы горнозаводские очень разнообразны в разных странах. Немецкие и французские частью переведены на русский язык (Штоф А. 1882 г.).
Для общего обозрения законодательств и литературы немецкой может служить Stobbe. Handbuch. Т. I. § 59. Обыкновенно реально-раздельных долей в промысле, Кихе, принимается 128.
Это число удобно в особенности потому, что оно делится на четные числа, 2, 4 и проч., и, стало быть, дает легкий способ определять такими долями соучастие в деле многих товарищей. Переход от реальной раздельности к паям товарищества будет выражаться отвлеченными долями, но уже в круглых числах, 100, 1000, а не 128. Эти доли суть в юридическом смысле движимости.
Самый промысел будет представлять собой союз, по строению очень близкий с акционерной компанией, в коей участие определяется, однако, не количеством денежных единиц (цена акции 100, 1000 руб.), а отвлеченными долями, одной сотой, тысячной всего дела (подобно тому, как Бэр предлагал формулировать и самые акции в критич. разборе нов. немецк. акционерн. закона, см. Jahrb. f. Dogmatik. XXI) и т.д., с тем еще отличием от акций, что приобретатель доли вносит за нее не только ту или другую цену как за акцию, но остается обязательным производить и дальнейшие взносы (Zubusse), пока промысел в ходу.
[6] Указанные в предшествующем примечании горнозаводск. товарищества (Gewerkschaft) с делением всего промысла на 128 реально-раздельных долей не составляют первоначальной фазы в истории этого рода промышленных организаций.
В старинном немецком праве горнопромышленники, предпринимавшие добывание какого-либо металла, занимали, обыкновенно на чужих землях, небольшие площади и устраивали дело в тесном кругу товарищей (не больше 8, из коих 4 должны сами фактически быть рудокопами), причем все дело распадалось на настоящие материально раздельные участки, в коих предприниматели состояли хозяева этих участков (Eigenlehner), связанными, однако, товариществом по общему делу, без чего и самое дело не могло бы идти, во-1-х, по свойству работ, а затем и потому, что нормально такое предприятие вначале не только ничего не приносило, но требовало еще взносов предпринимателей в общую кассу (Zubusse) для общих затрат.
К подобному небольшому вначале делу могли примыкать отдельные предприниматели, если устраивали спуски (Stollen) к промыслу и содействовали этим отводу вод и притоку воздуха.
Участок каждого составлял его недвижимость, и если бы входы к нему становились недоступны, то промышленник был вправе занимать другие входы, причем недвижимость фиктивно оставалась тою же.
Указанная выше форма промыслового союза с 128 (нормально) реально-раздельными долями составляла уже позднейшую форму промышленной организации, когда разрабатывалась обширная площадь горнозаводского промысла и соучастников являлось большое количество. На этой последующей форме удерживаются еще ясные признаки родства ее организации с прежней.
Так, хотя эти 128 долей суть собственно только отвлеченные доли целого, но каждая доля рассматривается в юридическом смысле как недвижимая вещь, каждый товарищ (Gewerk) может эту недвижимость занести в горнозаводскую книгу тем порядком, как делается такое занесение для отдельного недвижимого имущества, и может ею распоряжаться как собственник, только отнюдь не вынимая этой доли из целого дела, чего, собственно, сделать и нельзя, ибо такая долевая принадлежность ему промысла включает в себе вовсе не одно только право на известную часть эксплуатируемых недр земли, но также и притязание на соответствующее долевое участие во всех удобствах и угодьях, принадлежащих промыслу (леса, воды, строения, машины и проч.).
Другой признак родства этой формы со старинной в том, что соучастники и здесь могут быть обязаны взносами (Zubusse). Если бы все доли сошлись в руках одного владельца, то этим не был бы погашен их юридический характер реально-раздельных недвижимостей.
Эта форма товарищества по долям недвижимости (alte Kuxen) уступает в дальнейшем совершеннейшей форме, как будет ясно в тексте (neue Kuxen). Нужно ли говорить, что эта смена форм товарищеского владения долями иллюстрирует как нельзя лучше историческую смену социальных, экономических и технических условий производства.
Каждая форму говорит сама за себя, и юриспруденция немного прибавляет к этим явлениям эмпирического построения союзов, определяя расстояние этих форм от латинской societas, condominium, от корпорации того или другого типа.
