Основания социологии. 1876-1877; Lilienfeld. Gedanken uber die Socialwissenschaft der Zukunft, 1879 (есть и русский перевод, но только первого тома; имя автора обозначено лишь буквами П. Л.); Shaffle. Bau und Leben des socialen Korpers. 2 Ausgabe. 1881. Fouillee. La science sociale contemporaine. 1880. Кареев. Основные вопросы философии истории, Т. II, 1883. Guplowietz. Grandriss der Sociologie. 1884.
Мы до сих пор рассматривали право отвлеченно от той среды, в которой оно образуется и действует. Средой этой служит общество. Только в обществе образуется и действует право, потому что его задача — разграничивать интересы людей в их взаимных отношениях. Где нет общения людей, где человек является обособленным, там нет места праву.
Всякое явление определяется той средой, где оно совершается. И развитие права не может не быть обусловленным общественной средой. Задача наша теперь и заключается в том, чтобы выяснить природу и влияние на право общества и в особенности государства, как той формы человеческого общения, которая имеет ближайшее отношение к праву.
В объяснение природы общества выставлялось и выставляется немало разнообразных теорий. Большинство их можно свести к двум основным различиям в воззрениях на природу общества. Одни видят в обществе искусственное произведение людей, их произвольное установление — это воззрение механическое.
Для других общество — естественный факт, возникающий и развивающийся помимо участия человеческой воли, само собой, необходимо и закономерно, подобно естественным организмам — это воззрение органическое. Эпохой процветания и господства механической теории были XVII и XVIII столетия.
Тогда понимание общества как человеческого изобретения, как людской выдумки, было общим убеждением. Господство в то время механической теории общества обусловливалось частью общим преобладающим характером тогдашнего философского мировоззрения, частью царившими тогда психологическими учениями.
Философские системы XVII и XVIII столетий рассматривали мир не как живое целое: мир доя большинства из них представлялся распадающимся на две резко обособленные части — дух и материю, — лишь внешним образом, механически сопоставленные друг с другом.
Сообразно с таким миросозерцанием, все в мире стремились свести к механизму, даже самые организмы считали не более как автоматически действующими машинами. При таких условиях, конечно, и общественные явления не могли найти для своего объяснения иной теории, как механической.
К тому же результату приводили и обе существовавшие тогда психологические теории: и теория врожденных идей[1] и сенсуализм[2]. При всей их противоположности, обе эти теории сходились в отрицании преемственного психического развития чередующихся поколений.
Одна из них признавала, что человек во все эпохи является в мир с одним и тем же, всегда неизменным, запасом врожденных идей; другая полагала, что он является со столь же неизменною бессодержательностью духа, черпающего все свое содержание только из личного опыта.
Таким образом, и для сенсуалиста, и для сторонника врожденных идей психическое развитие ограничивалось по необходимости узкими рамками отдельной индивидуальной жизни. Каждый начинает свое духовное развитие непременно с начала и притом с одного и того же неизменного начала.
Между сменяющими друг друга поколениями отрицалось существование необходимой преемственной связи. Каждое поколение людей — сам себе господин, живет как знает, и только для себя. Отсюда прямой вывод, что и общественный быт есть не необходимый результат преемственного развития человечества, а лишь произвольное установление людей.
Общество предполагает непременное участие многих; оно не может быть поэтому произведением односторонней воли отдельной личности, для образования его необходимо совместное участие воли многих. Поэтому основание общества механическая теория объясняла соглашением людей между собой, общественным договором.
Побуждением к заключению общественного договора служило сознание необходимости соединения разрозненных сил отдельных личностей для борьбы с внешними препятствиями удовлетворения человеческих потребностей и необходимости установления власти общественной, которая бы могла обеспечить обществу внешнюю безопасность и внутренний порядок. А содержание договора составляло определение организации общественной власти и ее отношения к индивидуальной свободе.
Так как создателями и устроителями общества признавались отдельные, свободно согласившиеся между собой, личности, то это естественно приводило к крайнему индивидуалистическому пониманию общественной жизни.
Личность признавалась над всем господствующей и все определяющей. Не личность считалась обусловленной общественной средой, а наоборот, общественный порядок являлся всецело определяемым произволом отдельных личностей.
При этом, конечно, человек вне общества, в дообщественном состоянии, предполагался совершенно таким же, как и в обществе. Часть механического агрегата не меняется от того, что будет отделена или еще не включена в агрегат. Какая-нибудь шестерня нисколько не меняется от того, вставлена она в машину, или нет.
Но отдельный орган живого организма, будучи отделен, или гибнет, или, во всяком случае, значительно изменяется, продолжая существование, как самостоятельный организм. С точки зрения механической теории, человек, подобно части механизма, и вне общества предполагался наделенным теми же способностями, теми же чувствами, наклонностями, что и член общества.
Мало того, полагали даже, что человек в естественном состоянии находился на той же ступени интеллектуального развития, что и в обществе. Иначе, конечно, естественный человек не мог бы составлять такой сложной и отвлеченной идеи, как идея об обществе, общественной власти, индивидуальной свободе, тем более, что в естественном состоянии он не мог наблюдать ничего соответствующего этим понятиям.
Между тем у всех, писавших об естественном состоянии, установление общества является результатом сознательного стремления установить общественную власть, которая бы могла обеспечить осуществление людских интересов, причем никогда не упускались из виду определенные отношения этой вновь учреждаемой власти к индивидуальной свободе.
Механическая теория в чистом ее виде является теперь уже совершенно опровергнутой, так как она оказалась прямо противоречащей и историческим и психологическим данным. История везде, в самые отдаленные эпохи, застает людей в общественном состоянии, и потому нет никакого основания предполагать существование пресловутого дообщественного, «естественного» состояния, из которого люди будто бы вышли, придумав общество и установив его свободным соглашением.
В народном сознании общественный порядок всегда представляется не как произвольное установление, а как независимо от человеческой воли сложившийся объективный порядок. Исторические данные заставляют признать естественным для человека именно общественное состояние.
С другой стороны, психология учит нас, что духовное развитие человека в самой значительной степени определяется влиянием общественной среды. Наше умственное развитие, наши чувства, наши нравственные принципы, — все это непосредственно обусловливается тем общественным бытом, среди которого мы вырастаем и живем.
Поэтому, если бы и можно было допустить существование дообщественного состояния, люди в этом состоянии должны бы были стоять на самом низком уровне духовного развития и, следовательно, никак не могли бы возвыситься до таких общих и отвлеченных понятий, и притом о вещах, никогда им не встречавшихся в опыте, как договор, общество, общественная власть, индивидуальная свобода, соотношение власти и свободы и т. п.
И среди людей, живущих в обществе, постоянно сталкивающихся с проявлениями общественной власти, большинство оказывается лишенным этих понятий. Как же они могли явиться у людей, никогда не встречавшихся в опыте с фактами людского общения?
Наконец, ко всему этому социологические исследования выяснили, что общественное развитие совершается закономерно. А если так, то или другое устройство общества не может быть произвольным, искусственным установлением людей и самое общество не может быть человеческой выдумкой. Раз общественное развитие совершается сообразно с определенными неизменными законами, существование общества не может зависеть от нашего произвола.
Все это учение об естественном состоянии и об образовании общества путем свободного и сознательного акта людей, побуждаемых к тому своими интересами, в настоящее время всеми оставлено.
Теперь не только отвергают действительность подобного дообщественного состояния — наблюдение нигде не представляет такого состояния, а тем более образования общества вновь, но отвергают вместе с тем и годность такого рода фикции для научного объяснения общественных явлений. Такого взгляда держался, например известный немецкий публицист Карл Соломон Цахария.
«Противополагая, — говорит он, — государству естественное состояние, этим вовсе не хотят сказать, что люди когда-либо действительно жили в естественном состоянии. Если даже люди всегда жили в государствах, все-таки следует различать государство и естественное состояние. Ибо человек может составить себе о чем бы то ни было понятие не иначе, как сравнивая данный предмет с противоположным ему или хотя бы и сродным, но отличным от него»[3].
Человек с современной точки зрения является, напротив, не только членом, но и продуктом общества. Вне общества мы его не можем себе представить, по крайней мере таким же, как в обществе.
Вне общества немыслимо развитие симпатических или альтруистических чувств, немыслим дар слова, и вместе с тем немыслимо, конечно, и достижение человеком той высокой степени умственного развития, которой он так резко отличается от животных.
Представление об этом пресловутом естественном состоянии людей так же бесполезно для социолога, как для физиолога бесполезно было бы представление об отдельном, изолированном, существовании отдельных органов живого тела.
Таким образом, механическая теория в ее чистом виде должна быть отвергнута безусловно. Но вместе с тем должно признать, что она имеет большое историческое значение. Она, несомненно, является первой попыткой действительно научного объяснения общественных явлений.
До того общественная жизнь рассматривалась как продукт действия какой-нибудь сторонней, независящей от самого общества и его элементов силы. Отсюда заключали, что и самый строй общественной жизни определяется не природой общества и составляющих его элементов, а вне общества стоящей силой.
Общество являлось пассивным, инертным материалом для действия чуждой ему и притом сверхъестественной силы. Механическая теория представляла, напротив, общество как продукт действия его собственных составных элементов, общественная жизнь являлась не рядом явлений, вызванных и направляемых внешнею сверхъестественною силою, а самоопределяющимся действием элементов общества, людей.
Характер общества определяется не чуждою волею, а природой его элементов. Такой взгляд представляет несомненно весьма важный шаг вперед по пути научного понимания общественных явлений.
Ошибка тут заключалась лишь в упущении из виду того, что сами составные элементы общества являются продуктом общественной жизни, что потому и они сами имеют историю, что они не представляются неизменными, что они не падают с неба готовыми, а родятся от людей, также живших в обществе и передавших им путем наследственности и примера большое историческое наследие индивидуальных и общественных навыков, с которыми, каковы бы они ни были, а приходится считаться.
В настоящее время механическое воззрение на общество в его первоначальной форме имеет значение лишь историческое, как прямая противоположность преобладающему теперь органическому воззрению, явившемуся как реакция против одностороннего механического понимания специальных явлений.
Но в новейшее время крайности органического воззрения вызвали в литературе попытки возвратиться опять к механическому пониманию общества, хотя в значительно измененном виде.
Механическая теория в современном ее видоизменении признает, что общество возникло и сложилось первоначально независимо от человеческой воли, но что постепенное общественное развитие в том только и заключается, что общество все более и более, все полнее и безусловнее становится произведением человеческой воли. Представителями такого взгляда могут служить Фулье, и в нашей литературе — профессор Кареев[4].
Фулье считает общество договорным организмом в том смысле, что преобладавший первоначально в обществе органический характер постепенно уступает место договорному характеру отношений. Ту же мысль, но в иной только форме, высказывает и Кареев. По его воззрению, общество в постепенном своем развитии стремится стать из естественного факта произведением человеческого искусства.
Следовательно, в противоположность старой механической теории, современные ее представители договорный или искусственный характер общества считают не первоначальным фактом, лежащим в основании всякого общения, а, напротив, продуктом долгого общественного развития, целью социального прогресса.
Весь смысл цивилизации заключается с этой точки зрения в постепенном подчинении общественного строя человеческим идеалам. Воззрения Фулье и Кареева основываются на несомненном факте влияния человеческих воззрений и стремлений на склад общественной жизни.
Человек, видя себя членом такого общества, строй которого не соответствует его идеалам, старается устранить это противоречие, старается изменить общественные отношения сообразно своим идеалам. И одно поколение за другим непрерывно продолжают эту работу сознательного переустройства общества. Работа эта не может остаться бесплодной.
Мало-помалу человеческие идеи осуществляются в общественных формах, и общество, таким образом, делается все более и более результатом совместной воли всех тех людей, которые работали над его переустройством, произведением как бы их соглашения, и в этом смысле получает договорный характер. Или, выражаясь иначе, общество все более становится воплощением человеческих идей, и в этом смысле, — произведением человеческого искусства.
Едва ли, однако, можно принять такое воззрение. Прежде всего понятие «договорного организма» носит в самом себе неразрешимое противоречие. Если сохранять только за понятиями определенный смысл, организм и договор — взаимно исключающие друг друга противоположности.
Органическое всегда противополагается всему искусственному, произвольному, произведенному сознательной человеческой волей. А договор без участия сознательной воли невозможен. К тому же нельзя и вообще утверждать, чтобы общество с течением времени приобретало договорный характер.
Договор предполагает непременно совпадение нескольких воль. Но тот общественный строй, который является результатом стремлений целого ряда сменявших друг друга поколений, отнюдь не есть выражение их одинаковой, общей воли.
Общественные стремления меняются из поколения в поколение; исторически слагающийся порядок общественных отношений не соответствует ни одному из тех идеалов, которыми жили отдельные поколения. Ни о каком соглашении между чередующимися поколениями не может быть и речи.
Но даже и влияние одного отдельного поколения не основывается на соглашении. В каждом поколении существуют враждующие партии и влияние их стремлений на общественный строй определяется независимо от их соглашения объективными условиями их проникновения в общественную жизнь.
Более удачной представляется та форма, в какой выразил свое воззрение на общество Кареев. В ней не заключается такого бьющего в глаза противоречия, как в определении общества «договорным организмом». Но и она вызывает серьезные возражения.
Произведением искусства называют только то, что всецело определяется сознательною мыслью человека. Случайный, непредвиденный результат человеческого действия не составляет произведения искусства.
Между тем, даже имевшие наиболее глубокое и сильное влияние на общественную жизнь, идеи дают, как показывает история, результаты, являющиеся для проповедников этих идей в самой значительной степени непредвиденными. Стоит вспомнить хотя бы великую французскую революцию.
Правда, конституции 1791 и 1793 годов представляют собою прямое воспроизведение теорий Монтескье и Руссо. Но конституциям этим не удалось осуществиться на деле. Они оставались мертвой буквой. На деле же и общий ход самой революции и тот общественный порядок, который ею был подготовлен, конечно, не представляют последовательного осуществления идей, руководящих деятелями революции[5].
Если кому рассказать только внешний ход революционных событий и описать государственное устройство наполеоновской империи или эпохи реставрации, он не в состоянии будет из этих данных составить себе хотя бы приблизительное понятие об общественной теории Руссо.
А если мы имеем пред собою произведение искусства, мы из него самого непосредственно познаем вызвавшую его мысль художника. Художественное произведение не требует для этого пояснений. Оно само выражает мысль полнее и яснее, чем можно выразить ее другим способом.
К тому же, говорить об обществе, как о произведении человеческого искусства, можно бы было лишь под тем условием, если бы человечество, как таковое в целом, было носителем единой общей мысли, постепенно воплощающейся в общественных формах, и в отношении к которой идеалы отдельных личностей и поколений были бы лишь частными ее проявлениями, но мы не имеем никаких данных утверждать существования такой единой мысли всего человечества.
Независимо от этих соображений, воззрение Кареева вызывает и другое возражение. Его воззрение предполагает постоянное вытеснение влиянием человеческих стремлений действия других объективных факторов общественного развития.
Между тем, в действительности такие объективные факторы, как влияние природы, неурожаев, голодовок, случайных открытий, продолжают действовать и теперь с неменьшей силой, как и прежде, нередко чисто технические изобретения, не имеющие никакого отношения к общественным идеалам людей, как, напр., изобретение пороха и паровой машины, оказывают на общественный строй более глубокое влияние, чем любая социальная теория.
Но странно было бы думать, что современный общественный строй является воплощением идей Шварца или Уатта. Нет никакого основания утверждать, чтобы в будущем подобные факторы перестали влиять на общественное развитие. А если так, нельзя утверждать, чтобы общество с течением времени все более и более делалось произведением искусства.
[1] Врожденные идеи или прирожденные идеи — идеи, которые лежат в основе нашего знания и не могут быть получены из внешнего опыта. Впервые учение о врожденных идеях встречается у Платона, объяснявшего ими тот факт, что в нашем разуме оказываются познания таких объектов, каким нет ничего соответствующего в мире явлений.
Учение Платона о врощенных идеях пользовалось большим влиянием в Средние века, а в Новое время представителями этого направления были Декарт и Лейбниц. Безусловным противником данного учения являлся Локк, сравнивавший душу с листом белой бумаги и утверждавший, что все познание возникает из опыта.
Компромиссную позицию выдвигал Спенсер, признававший присутствие в человеке определенным образом организованной нервной системы, унаследованной от предков, в которой, в силу бывших опытов, содержится отчасти врожденная готовность к образованию и восприятию некоторых идей.
Наибольшее значение учение о врожденных идеях играет в философии Канта: из них выводятся нравственные убеждения человека, которым следует повиноваться в силу категорического императива.
В современной правовой литературе на этой основе формулируется деонтологическая концепция права и все учение о правах человека, естественный характер возникновения которых (в силу самого факта рождения человека) не может ставиться под сомнение и воспринимается как недоказуемая аксиома.
[2] Сенсуализм — философское направление в теории познания, признающее, что разум все свое содержание получает из ощущений, а ощущение — из опыта; врожденных идей нет, источником нашего познания является внешний мир. Распространению сенсуализма способствовали учения Локка, Кондильяка, Гельвеция и др.
[3] Zacharia. Vierzig Bucher von Staate, 2. Ausg. 1838. В. I. S. 49.
[4] Кареев Николай Иванович (1850-1931) — русский историк, член-корреспондент Российской (Петербургской) Академии наук (с 1910 г.), почетный академик АН СССР (с 1929 г.), автор трудов по методологии истории, истории Франции второй половины XVIII в. и Французской революции, а также Новой истории Западной Европы.
[5] Идеи Руссо и Монтескье стали основой идеологии Французской революции и получили выражение в конституции 1791 г. и проекте якобинской конституции 1793 г. Важнейшими из них стали два взаимоисключающих принципа — «народного суверенитета» (Руссо) и представительного правления с разделением властей (Монтескье).
Первый принцип в его аутентичной трактовке отрицает возможность представительства (народ должен представлять себя сам) и разделения властей (поскольку суверенитет неделим). Второй, напротив, отрицает неограниченность народного суверенитета и метафизическую концепцию единой народной воли.
Противоречие двух принципов проявилось в нестабильности конституционной истории Франции как периода революции, так и последующего времени, породив феномен конституционной цикличности (пять республик, завершавшихся, возможно, за исключением последней, установлением авторитарных режимов в той или иной форме и воспроизводством конфликта). Подробнее см.: Медушевский А. Н. Теория конституционных циклов. М., 2005.
