По краткости летописных известий мы знаем очень мало о ходе вечевых совещаний. Может показаться даже невероятным, что известия наших памятников о вечевой практике Новгорода и Пскова скуднее, чем известия о киевской практике. А между тем это так. Киевский летописец оставил нам довольно полную картину веча 1147 г. (см. с.20), северные же не дали ничего подобного.
Судя по имеющимся данным, наша древность не выработала нормы наименьшего числа членов, при наличности которых вече считалось состоявшимся. Надо думать, что оно считалось состоявшимся при всяком наличном числе, достаточно многочисленном, чтобы настоять на осуществлении своего решения.
Нет никаких указаний на существование особого председателя вечевых собраний. Как скоро народ собирался и занимал место, первое слово говорил тот, кто собрал вече. Так поступает в Киеве князь Владимир, созвавший вече (1147) по поручению брата, Изяслава. Он объясняет причины созвания.
За отсутствием председателя первая роль и до некоторой степени руководство прениями принадлежало “лучшим людям”, присутствовавшим на вече, боярам и старцам. Такое преобладающее значение боярам и старцам придано летописцем в рассказе о совещании, которое имел Владимир Святой по поводу выбора веры.
Ссылаясь на это место летописи, мы вовсе не утверждаем, что выбор веры происходил в действительности так, как описан; мы думаем только, что летописец, что бы он ни описывал, непременно будет писать красками своего времени.
На этом совещании присутствуют бояре, старцы и все люди. Но на вопрос Владимира отвечают одни бояре и старцы; остальные же люди выражают только одобрение ответу бояр и старцев (Лавр. 987).
По выслушании приветствия от послов Изяслава следующий шаг на киевском вече 1147 г. делают “кияне”. Они, а не председатель обращаются к послам с вопросом, зачем князь прислал их? Летописец не определяет ближе, кто эти “кияне”. Но, конечно, не все же кияне в один голос предложили вопрос.
Их было так много на этом вече, что, по всей вероятности, не все и слышали хорошо, о чем шла речь. Надо думать, что все присутствующие и разместились в некотором порядке. В середине, ближе к князю и митрополиту, находились лучшие люди, бояре и старцы. Эти лучшие люди, по всей вероятности, и предложили послам вопрос.
Очень понятно, что боярам, людям состоятельным, и умудренным опытом старцам принадлежало на всяких сходках первое место. Но это не значит, что они имели на вече лучшее право, чем остальные люди. Право у всех было равное, и каждый говорил или молчал по своему усмотрению.
Преобладающая роль лучших людей условливалась единственно тактом присутствующих. Если присутствующие имели интерес заглушать чьи-либо речи, они легко могли достигнуть этого, подкупив крикунов из мелких людей. Пример такого беспорядочного веча дает Новгород в 1471 г., когда партия Борецких возбуждала вопрос о переходе Новгорода от московских государей к литовским.
“То же слышавше, – говорит летописец, – новгородстии людие, бояре их, и посадници, и тысячские, и житии людие, котории не хотяще перваго своего обычаа и крестного целованиа преступити, ради быша вси тому и правитися хотяще вси к великому князю по старине.
А предиреченнии они, Исаковы дети, с прочими с их поборники ис наймиты своими, яко взбеснеша, или яко звери дикий, бесчеловечен разум имуще, князя великаго послов речей, такоже и митрополита Филиппа, слышати не хотяху, но и еще наймоваху злых тех смердов, убийць, шилников и прочих без именитых мужиков, иже скотом подобии суть, ничтоже разума имущих, но точию едино кричание, иже безсловеснаа животнаа не тако рычаху, якоже они новгородстии людие, невегласи, государем зовяху себе Великий Новгород, и ти приходяху на вече, биаху в колоколы, и кричаху, и лааху, яко пси, нелепаа глаголюще: “за короля хотим” (Воскр.).
В этом описании краски наложены весьма густо, но не это нас интересует, а то, что самые последние люди, безыменитые мужики не только могли говорить, что и когда хотели, но даже могли звонить в колокола и таким образом увеличивать число собравшихся на вече, ни у кого не испрашивая разрешения.
Понятно, что при таких условиях вечевые думы должны были представлять иногда весьма шумные и беспорядочные сборища. И это не в одном Новгороде. В описании владимирского веча 1097 г. (с.6) также не видно председателя. Все делают “людье”.
Они непосредственно обращаются к своему князю с требованием выдать виновников ослепления Василька; а когда князь начал уклоняться от исполнения этого требования, они “кликнули” на него, т.е. поднялся шум и гам.
Еще более шумное собрание имело место во Владимире на Клязьме в 1177 г. Взяв в плен противников своих, Ярополка Ростиславича и тестя его, Глеба Рязанского, Всеволод держал их, однако, на свободе. Это не понравилось владимирцам.
“И на третий день (по возвращении с победы), – рассказывает летописец, – бысть мятежь велик в граде Володимери: всташа бояре и купцы, рекуще: “княже! мы тобе добра хочем и за тя головы свое складываем, а ты держишь ворогы свое просты! А се ворози твои и наши, суждалци и ростовци, любо и казни, любо слепи, али дай нам!” (Лавр.).
