В последнее время известный профессор Биндинг[1] провозгласил учение, что “виновность в ее обоих видах (как в виде умысла, так и в виде неосторожности) составляет исключительную особенность воли уголовного правонарушителя.
Благодаря появлению этой доктрины мы обязаны поставить, на основании ее, вопрос об интересующем нас разграничительном признаке. Так мы и сделаем.
Не отличается ли уголовное правонарушение от неуголовного тем, что первое имеет место тогда, когда юридически обязанное лицо, по собственной вине: по умыслу или по неосторожности, не исполнило своей правовой обязанности; между тем как второе выступает тогда, когда неисполнение правовой обязанности произошло безо всякой вины: без умысла и без неосторожности со стороны неисполнителя?
Эта разница встречается часто, но не всегда, а следовательно, не может быть разграничительным признаком преступного.
По действующему праву нынешних просвещенных народов, каждое уголовное правонарушение есть виновное неисполнение правовой обязанности: умышленное или неосторожное.
Если юридически обязанный не исполнял своей обязанности, но не исполнил безо всякой вины со своей стороны, безо всякого умысла и безо всякой неосторожности, то в этом неисполнении нет уголовного правонарушения, хотя и может быть какое-нибудь из неуголовных.
Правда, некоторые почтенные ученые, напр., Лист[2], Таганцев[3] и др. утверждают, будто цивилизованное право, в виде исключения, вопреки собственному общему правилу, признает иногда уголовным правонарушением и невиновное неисполнение правовой обязанности. Однако это утверждение неправильно.
Действующее право каждого культурного народа, в полнейшем соответствии с разумным господствующим мнением ученых, признает за правило, что уголовное правонарушение может иметь место только там, где учинитель поступил виновно: умышленно или неосторожно[4].
Принимая это за правило, ни одно просвещенное право не провозглашает в виде исключения, что преступление может иметь место иногда и там, где учинитель поступил невиновно: без умысла и без неосторожности.
Точно так же и в отдельных уголовных статьях, насколько известно, не встречается постановления-считать данное правонарушение преступным и в том случае, когда оно учинено таким лицом, которое действовало в состоянии невменяемости, или невменения, или при условиях правомерности поступка.
Ввиду этих обстоятельств никак нельзя утверждать, будто действующее право просвещенных народов заведомо, в виде исключения, признает иногда уголовным такое правонарушение, которое учинено лицом безо всякой виновности. Но одно дело признать виновность необходимым условием преступности, а другое – правильно провести этот принцип в отдельных постановлениях.
Вот тут-то, в проведении признанного принципа, и встречаются иногда действительные ошибки. Они состоят в том, что правоучредитель, благодаря ошибке, предполагает иногда виновность там, где ее вовсе нет в действительности по отношению к предусматриваемому лицу и деянию.
Так, случается, что правоучредитель путает лица: предполагает виновность у одного, а в действительности она находится у другого. Ярким примером служит законодательное признание юридических лиц способными к учинению преступлений. Юридическое лицо, не обладая живым физическим организмом, не имеет само ни разума, ни чувства, ни воли, ни физической способности к действию или бездействию.
А потому само юридическое лицо не способно к виновности: ни к умышленной, ни к неосторожной. Но у юридического лица есть представители. В числе их находятся люди, индивидуально одаренные разумом, чувством, волей и физической способностью к действию и бездействию, вполне способные к виновности: и к умыслу, и к неосторожности.
Следовательно при учинении правонарушения членами юридического лица виновность может быть в действительности лишь на стороне учинивших членов, способных к виновности, а никак не на стороне самого юридического лица.
Тем не менее, некоторые законодательства, напр., нью-йоркское и русское[5], путая юридическое лицо с ее членами, признают иногда виновность в преступлении за самим юридическим лицом и, следовательно, поголовно за всеми наличными его членами, как способными, так и не способными к ней, а не только за способными к ней, учинившими данное деяние.
Законодательство нисколько не исключает здесь виновности из условий преступности, а только путает лица и предполагает виновность у одного, тогда как в действительности она имеется у другого.
Почтенный же профессор Таганцев[6], замечая эту-ошибку[7], неправильно видит в ней доказательство, что современное право, в виде исключения, не обусловливает иногда преступность факта виновностью лица, а признает преступлением голый факт.
Также случается иногда, что законодатель, имея в виду бесчисленное множество обыкновенных случаев и упуская из внимания крайне редкие исключения, составляет себе ошибочное понятие о доказательной силе известных внешних фактов.
Он предполагает, что при известных фактах виновность деятеля всегда имеется в наличности, а между тем в действительности это совпадение существует лишь в бесчисленном множестве случаев и вполне отсутствует в крайне редких исключениях.
При таком положении вещей несомненно оказывается, что в этих исключительных случаях законодатель, благодаря своей ошибке, признает преступным и невиновное неисполнение правовой обязанности. Однако отсюда логически нельзя заключить, будто законодатель исключает здесь виновность из числа условий преступности.
A между тем почтенный профессор Лист, встретившись с такой ошибкой германского законодателя, совершенно несправедливо обвиняет последнего в том, что тот, в виде исключения, не обусловливает иногда преступность деяния виновностью деятеля и признает преступным только одно внешнее деяние[8].
Гораздо чаще и еще несправедливее раздаются подобные обвинения в тех случаях, где между взглядом данного криминалиста и взглядом законодателя на виновность лица, обусловливающую преступность поступка, существует разлад. Напр., данный криминалист, согласно господствующей доктрине, считает преступным лишь умышленное соучастие в преступлении.
Законодатель же признает, в виде общего правила, преступность умышленного соучастия; но, в виде исключения, согласно господствующей доктрине, объявляет в некоторых своих статьях преступным и неосторожное соучастие или же выделяет последнее в особое преступление в dilictum sui generis.
Замечая этот разлад, криминалист обвиняет законодательство, совершенно напрасно, в том, что оно будто бы, в виде исключения, признает преступлением деяние, не обусловленное виновностью учинителя. Так поступает, напр., наш почтенный профессор Таганцев.
Он признает преступным лишь соумышленное соучастие в преступлении, т. е. такое, где люди, способствовавшие осуществлению преступления, способствовали не только умышленно, но и зная об умысле друг друга[9].
Встречая же такие случаи, где русское законодательство признает преступным неосторожное способствование осуществлению преступления, умышленно учиняемого другим лицом, он полагает, что русское законодательство объявляет здесь преступным голый факт, не обусловленный виновностью[10].
Умышленной виновности, требуемой Таганцевым, конечно, нет на стороне неосторожного участника, но неосторожная, требуемая законом, без сомнения, существует. Например, русское законодательство признает, что редактор повременного издания, неосторожно напечатав оскорбительный отзыв корреспондента о частном или должностном лице, или обществе, или установлении, учинил преступление[11].
Почтенный же профессор полагает, что в этом случае законодательство признает преступным со стороны редактора голый факт, нисколько не обусловленный виновностью этого лица[12]. Или, напр., русское законодательство[13] постановляет:
“Если” “подлоги и утайки по частным золотым, серебряным и платиновым промыслам, подложное ведение шнуровых книг и перевод золота из одного прииска, высшего по взиманию податей, в другой, низшего разряда” “учинены без ведома хозяев, определенными от них приказчиками и иных званий людьми, то сами виновные подвергаются наказаниям по вышепостановленным правилам, а хозяева их за несмотрение приговариваются к денежному взысканию вдвое против цены утаенного, переведенного или присвоенного через подлог приказчиками или другими людьми их”.
Почтенный же профессор Таганцев, думает, что и здесь русское законодательство признает преступным со стороны хозяев голый факт, нисколько не обусловленный их виновностью[14].
Наконец, еще неправильнее утверждать, как это делает уважаемый профессор Таганцев.[15], будто законодательство вменяет человеку в вину голые факты в тех случаях, когда оно обусловливает преступность или размер преступности деяния наличностью некоторых объективных обстоятельств, не зависящих от воли деятеля.
Каковы, напр., ночь при краже, стоимость вещи при краже или мошенничестве и т. д. Не ночь вменяется вору в вину, а то, что он воспользовался темнотою ночи для учинения кражи и тем самым обнаружил в себе присутствие большей виновности. Такова правильная, общепринятая точка зрения, проводимая не только множеством юристов, но даже и волостными судами[16].
Действующее право просвещенного народа, хотя и ошибается иногда в оценке значения объективных обстоятельств относительно виновности действующего при них лица, но заведомо не приписывает им никакого самостоятельного влияния на преступность.
Таким образом, мы имеем полнейшее основание сделать следующее заключение. По действующему праву нынешних просвещенных народов, каждое уголовное правонарушение есть виновное неисполнение правовой обязанности: умышленное или неосторожное.
Хотя действующее право, увлекаясь иногда ошибочными представлениями, и предполагает тотчас виновность там, где ее нет на самом деле, но заведомо никогда не исключает ее из числа условий преступности и никогда не видит преступления в невиновном неисполнении правовой обязанности.
Вполне сознавая, что, по взгляду современного цивилизованного права, каждое уголовное правонарушение есть виновное неисполнение правовой обязанности умышленное или неосторожное, мы, тем не менее, не имеем никакой возможности признать виновность разграничительным признаком преступного.
Дело в том, что хотя в кругу неуголовных правонарушений и существует много таких, которые представляют невиновное неисполнение правовой обязанности, зато в этом же кругу есть и такие, которые состоят в виновном неисполнении правовой обязанности: или умышленном, или неосторожном. В разъяснение приведем ряд примеров, начиная с относящихся к неуголовным правонарушениям первой категории и кончая относящимися ко второй.
Если собственник земли, сойдя с ума, не уплатит подати государству в надлежащий срок, о виновности не может быть и речи. А между тем это совершенно невиновное неисполнение правовой обязанности будет финансовым правонарушением.
Точно так же если должник, сойдя с ума, не уплатит своего долга, согласно желанию кредитора, по наступлении срока, о виновности опять не может быть и помину. А между тем это совершенно невиновное неисполнение правовой обязанности будет гражданским правонарушением.
Если крестьянин наймет у соседа лошадь съездить в город, а на дороге ее убьет удар молнии, на стороне нанимателя не будет ни малейшего правонарушения. Но если он опоит эту лошадь по неосторожности, то неосторожный опой составит неосторожное правонарушение, и притом не уголовное, а гражданское.
Если солдат умышленно или по неосторожности явится на смотр с дырой на рукаве, это виновное неисполнение правовой обязанности будут лишь дисциплинарным правонарушением.
[1] К. Binding. Die Normen und ihre Uebertretung. 2-te Aufl. I B. 1890. § 46. S. 309. Die Schuld mit ihren beiden Arten des Vorsatzes wie der Fahrlassigkeit 1st die Willenseite ausschlisslich des Delictes.
[2] Liszt – Lehrbuch § 23 N III. § 38 N III.
[3] Таганцев – Лекции. Вып. II. NN 474-475.
[4] Возьмите любое уголовное уложение любого просвещенного народа – и вы убедитесь в полнейшей справедливости моих слов. См., напр., французский Сode penal art. 64. 66. 67. 327-329. Австрийский Strafgesetz §§ 1. 24. 233. 237. 269-273. Strafgesetzbuch fur das Deutsche Keich §§ 5159. The penal code of the state of New-York. §§ 17-21. 26.
Уложение о наказаниях ст. 2-5. 91-103. 105-110, Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями ст. 9. 10. Codice penale del regno d’ltalia §§ 44-46. 49 – 53. 54. 56-58. Что господствующее мнение ученых считает виновность необходимым условием преступности, это можно видеть в любом учебнике угoлoвного права.
[5] Выше, стр. 140-141.
[6] Таганцев – Лекции. Вып. II. N 475.
[7] Несравненно хуже поступает почтенный профессор Лист. Погруженный в антропоморфические фикции, он даже не замечает вышеупомянутой ошибки, а рекомендует законодателям принять ее за образец и повторять почаще. Liszt – Lehrbuch § 27.
[8] Liszt – Lchrbuch § 38, N III. Германский союзный закон о пошлинах 1 июля 1869 года описывает в 136 параграфе состав одного из таможенных преступлений, известного под именем дефраудации. Она состоит в попытке человека надуть таможенную стражу и провести через границу без платежа ввозной или вывозной пошлины какой-нибудь предмет, подлежащий пошлине.
Изложив казуистически состав дефраудации с подробным описанием деятельности учинителя, германский законодатель вслед за тем в 137-м параграфе постановляет следующее: “Наличность излагаемого проступка и применение к нему наказания в случаях, приведенных в 136 параграфе, обосновываются единственно обозначенными там (т. е. в § 136) “фактами”, lediglich durch die daselbst bezeichne ten Thatsachen. Лист же, указывая на 137-й параграф и напирая на его последние слова, возводит на германского законодателя вышеупомянутое обвинение.
[9] Таганцев. Курс. Вып. III. стр. 4-6. Лекции. Вып. II. NN 643-632.
[10] Таганцев. Лекции. Вып. II. N 475.
[11] Уложение о наказаниях. Ст. 1040, 1044 с кассационным решением 1878 года N 84. См. также Л. Владимиров – Русский судебный оратор А. Ф. Кони, 1889. Стр. 12-16.
[12] Таганцев. Лекции. Вып. II. N 475.
[13] Уложение о нак. ст. 599. Мы изложили ее не всю, а в извлечении и с перестановкой слов, разъясняющей рассматриваемый пункт, но не искажающей его смысла. Вместо выражения “эти преступления” приведено нами законодательное перечисление их.
[14] Таганцев. Лекции. Вып. II. N 475.
[15] Таганцев. Лекции. Вып. II. N 475.
[16] Ж. Духовской. Имущественные проступки по решениям волостных судов. 1891. стр. 102.
