Из государств западноевропейских только в Англии участие народного элемента в судебной деятельности покоится на прочных исторических устоях; в прочих странах оно есть явление рационалистическое, а не историческое.
С ним притом связаны воспоминания о бурных политических эпохах, сопровождавшихся серьезными народными волнениями, перед которыми правительства вынуждены были делать уступки помимо своего желания. Естественно поэтому, что народное участие в судебной деятельности на континенте встречает против себя ряд возражений[1].
Для оценки их необходимо рассмотреть, как относится допущение народного элемента к двум основным качествам суда – его независимости и его способности к судебной деятельности.
Три силы могут угрожать судебной независимости – стороны, правительство и общество. Опасность от сторон для народного элемента не выше, чем для коронных судей; гласность разбирательства, право отвода, меры к устранению посторонних на суд влияний и уголовные законы, запрещающие противозаконные попытки такого влияния, составляют средства борьбы с нею, одинаково действительные для ограждения против каждого из этих элементов.
Опасность от правительства для коронных судей ввиду их должностного положения значительно выше, чем для судей народных[2]. Но боятся опасности для них от общества и замечают, что народный элемент вносит в суд демагогическое начало, превращая дело правосудия в дело политики.
Замечание это справедливо относительно тех форм народного участия, которые практиковались в классической древности и в начале средних веков, когда суд составлял одну из политических функций державного народа. В известной степени оно применимо и к судам сословным, определяемым в их деятельности интересами и взглядами своего сословия.
Но оно совершенно неверно по отношению к формам новейшим, где во главе суда во всяком случае стоит весьма сильная правительственная власть или в лице коронного судьи, направляющего процесс и управляющего ходом заседания, или в лице учреждений государственных, контролирующих деятельность народных судей (например, у нас Сенат по отношению к мировым судьям).
Ныне суд, как коронный, так и народный, подчинен закону, подзаконен и ограждается по возможности от всяких посторонних, несудебных влияний. Для наблюдения за тем, чтобы народные судьи не уклонялись от закона и не увлекались общественными симпатиями или антипатиями, в руках государственной власти имеются достаточные средства.
Применять их в этих видах она может и обязана. К ней поэтому сводятся причины встречающихся иногда уклонений народных судей от закона, на ней лежит и ответственность за такие уклонения. Народ в массе своей консервативен; он более склонен следовать закону, чем нарушать его.
Возражение против способности народных судей к судебной деятельности основывается на том, что для надлежащего исполнения всякого дела необходимы специальные познания. Отсюда нельзя, говорят, исключать деятельность судебную, которая равным образом предполагает необходимость подготовки и обширных юридических познаний.
Мало притом иметь эти познания, нужно еще правильно применять их, для чего требуется навык, даваемый только судебной деятельностью как постоянным занятием, профессией. Но возражение это не выдерживает критики.
Оно забывает, что процессуальная деятельность распадается на две части: установление фактической стороны дела, подлежащего суждению, и применение к нему соответствующей правовой нормы.
Последняя, конечно, предполагает специальные юридические познания, и было бы неправильно возлагать ее на судей, не имеющих ни юридической подготовки, ни судебного навыка; естественным органом применения закона может быть только коронный судья.
Но первая задача тогда лишь требует участия коронного элемента, если правила о силе и значении доказательств содержатся в самом законе, устраняя свободную оценку, т.е. при формальной теории доказательств; она превращает вопросы факта в вопросы права, предполагающие специальные познания и опытность.
А так как формальная теория доказательств, находясь в противоречии с целями правосудия, ныне из уголовного процесса устранена, то оценка доказательств по уголовному делу стала обыкновенной логической деятельностью, в основании которой лежат общие начала мышления и данные опыта. Чем шире первые, чем богаче представлены последние, тем способнее суд к надлежащему решению этого вопроса.
У коронных судей однообразие занятий и привычка к подсудимым развивают в более или менее значительной степени односторонность мышления, рутинность в приемах его и предубеждение в пользу виновности. Принадлежа к определенному общественному классу, они мало знают бытовые условия других классов и склонны возводить частное в общее.
Этим сторонам коронного элемента в интересах правосудия необходимо дать противовес. Введение народного элемента, расширяя кругозор суда и увеличивая запас практических познаний, у коронных судей отсутствующих, содействует более полному и правильному разрешению уголовных дел.
И чем разнообразнее те общественные классы, которые поставляют своих представителей в суд, тем более обеспечены стороны в том, что заявления их и условия их быта будут судом надлежащим образом поняты, тем более обеспечено дело правосудия. Постоянный приток свежего к суду элемента безусловно необходим при переходе законодателя от формальной теории доказательств к системе свободной оценке их.
Соображения эти легли в основание и нашего нового процессуального законодательства. В “Журнале соединенных департаментов Государственного совета” (1862. №65. С.185) изложено:
“От присяжных судей, собственно, требуется решение того, изобличается ли подсудимый в преступлении, которое выставлено обвинением и следствием. Если закон требует от обсуживающих фактическую сторону дела только одного полного внутреннего убеждения, не стесняемого никакими формальными доказательствами, то очевидно, что для справедливого решения такого вопроса присяжные, избираемые обыкновенно из той же среды, к которой принадлежит обвиняемый, имеют более средств к оценке факта, чем судьи, чуждые местности или круга, в коем совершилось преступление.
Как те, так и другие пользуются одними и теми же данными, обнаруженными следствием, и едва ли возможно допустить, чтобы из этих данных естественная логика, присущая каждому человеку со здравым умом, не могла вывести относящихся к предмету обвинения соображений.
Но сверх этих общих данных присяжные для открытия истины могут пользоваться ближайшей известностью им поведения и наклонностей подсудимого, а равно местных нравов, обычаев и порядков домашней жизни, что проливает иногда свет на такие обстоятельства, которые людям, посвятившим себя исключительно кабинетным занятиям, кажутся или темными, или не имеющими связи с преступлением[3]. …
С отменой этой системы (формальной теории доказательств), развившей у нас безнаказанность за преступления до крайних пределов, и с предоставлением суду решать вопрос о вине или невинности подсудимых по одним уликам, сила которых определяется нередко лишь ближайшим знакомством с нравами, обычаями, образом жизни и кругом понятий подсудимых, представляется совершенно необходимым дать нашим сословным заседателям значение судей одной фактической стороны дела, т.е. образовать из них присяжных судей со всеми гарантиями, предоставляемыми этим учреждением”.
Участие народного элемента в уголовно-судебной деятельности у нас в России имеет и весьма прочные исторические корни. Порой в тяжелые для народной жизни моменты иноземных угнетений, преимущественно татарского ига, оно ослабевало, но затем выступало с новой силой.
Княжеские волостели и тиуны собирали с суда доходы, но суд отправлялся народом; судейки, судные мужи, принадлежат отдаленной древности. В XVI в. появляются выборные губные старосты и целовальники с обширной юрисдикцией.
При образовании сословий все низшие и средние судебные места наполняются сословными представителями, а крестьянство, несмотря на крепостное право, путем обычая крепко держалось своего народного суда.
Институт присяжных заседателей введен у нас не как вынужденная народом у правительства уступка, а добровольным его актом как видоизменение прежних, уже устаревших форм народного участия, идея которого глубоко коренится в нашей жизни и неразрывна с нашим национальным воззрением на правосудие.
[1] Теперь мы имеем в виду возражения не против отдельных форм такого участия, а против самого принципа его.
[2] Иеринг Р. Цель в праве. С 297: “Влияние правительства на юстицию (в лице коронных судей) неустранимо путем закона, и гарантией против такой опасности может служить единственно общественное мнение и чувство справедливости самого правительства, сознание им собственного достоинства”.
[3] Автор лично и неоднократно имел случай наблюдать, до какой степени знание мелких деталей обыденной жизненной среды важно для суда. Так, в одном случае волостной суд легко разрешил крайне запутанное дело, предложив свидетелям вопрос: шли ли борозды по полю вдоль дороги или перпендикулярно к ней.
В новом германском шеффенском суде участковый судья нередко обращается к шеффенам за разъяснением значения инструментов, орудий или нравов, чем значительно сокращается необходимость в особой экспертизе.
