Если правительство Людовика XIV и не забыло фискального интереса даже там, где он менее всего мог быть преследуем, если оно, далее, не останавливалось и перед вредными для дела комбинациями, когда это было нужно, чтобы пристроить многочисленный штат должностных лиц без места, все же и оно кое-что делало в новом направлении такого, что на вид связано было с отказом фиска от некоторых преимуществ в интересах улучшения условий реального кредита.
Так, эдиктом от 1669 г.[1] дается ограничительное толкование декларации 1665 г.[2], слишком расширявшей законные ипотеки фиска на имущество чиновников-коннетаблей. А когда на практике и эдикт 1669 г. стали толковать в духе декларации 1665 г., то правительство издало новую декларацию от 11 декабря 1673 г.[3], подтверждающую ограничительный смысл эдикта 1669 г. в отношении декларации 1665 г.
Мотивом ограничительного толкования служит то, что вызвавшие декларацию 1665 г. исключительные условия (беспорядки финансового управления) устранены, а мера декларации препятствует между тем восстановлению кредита чиновников, имущества коих обременены чрезмерной законной привилегией в пользу фиска.
Впрочем, на этом относительном умерении привилегий фиска правительство и остановилось. За фиском остались еще широкие преимущества, и институт негласных ипотек фиска, крайне вредный для интересов реального кредита, оставался и неоднократно настойчиво подтверждался; ипотеки короля на ренты коннетаблей были изъяты от действия lettres de ratification, а способ очистки ипотек на имения, приобретаемые королем (Roi=Etat), был исключительно легким.
Так что и в роли кредитора, и в роли должника фиск, или король (источники употребляют оба термина в одном значении), пользовался исключительно привилегированным положением. А при широкой жизненной роли фиска, при служении массы землевладельцев государству это положение должно было сильно вредить ипотечному обороту[4].
В заключение добавлю, что строй этих привилегий фиска характеризуется таким юридическим безвкусием, таким отсутствием всякого руководящего начала, что он один может уже иллюстрировать всю ту бездарность, какую французы обнаружили в правовой организации вотчинно-ипотечного оборота не только в рассматриваемом периоде, но и все позднейшее время вплоть до наших дней, и какая может найти себе объяснение только в том, что во Франции пустила глубочайшие корни доктрина естественного права.
[1] Recueil d’Isambert XVIII 329, N 576.
[2] Передается в декларации 1673 г.
[3] Rec. d’Isambert XIX 123, N 750.
[4] Кроме декларации 1665 г. и декларации 1673 г., см. еще декларацию от 4 ноября 1680, декларацию 1689 г., эдикт 1706 г., декларацию 11 октября 1707 г., эдикт 1693 г. Находятся у Isambert, XIX 113; XX 485; XX 78; XX 526; XX 195.
