До воцарения Петра I в России не существовало ничего похожего на современные привилегии[1]. Это, конечно, является вполне естественным, так как промышленность доимператорской Руси находилась в слишком зачаточном состоянии[2], не допускавшем даже и возникновения вопроса о защите технических новинок.
Все те акты, которые приведены в Полном собрании законов под общей рубрикой “Привилегии на промыслы, торговлю и изобретения в ремеслах и художествах” за период, предшествующий воцарению Петра I, – представляют лишь грамоты на беспошлинную и свободную торговлю, выданные, в большинстве случаев, иностранцам: “пошлин не брать”, “пропускать без всякой задержки[3]”, “пропускать без всякой зацепки[4]” и т. д.
Петр Великий с самого начала своего царствования убедился в том, что прочным основанием для всех его реформ может быть лишь поднятие благосостояния населения, основанное на всестороннем развитии “мануфактур и промышленности”.
“Понеже, – говорит он в одной из привилегий[5], – Мы прилежное старание имеем о распространении в Государствах наших и пользы общего блага и пожитку подданных Наших, купечества и всяких художников и рукоделий, которыми ей прочие благоучреждения Государства процветают и богатятся: того ради повелели Мы и т. д…”
Одним из важных средств для способствования развития торговли и промышленности признавалась в те времена на Западе выдача специальных привилегий людям, рискнувшим потратить труд и капитал на заведение новых промыслов. Немудрено поэтому, что Петр позаимствовал у шведов и французов и этот институт промышленной политики.
Полная история петровских привилегий не представляется ни возможной, ни необходимой: она пока невозможна ввиду скудости доступного материала, а также ввиду полного отсутствия сведений о том, как исполнялись на практике многочисленные указы, касавшиеся данного вопроса; она здесь не является также и безусловно необходимой, ввиду того, что привилегии первой половины XVIII века, несомненно, имеют лишь крайне отдаленное отношение к современным патентам на изобретения и, во всяком случае, касаются темы гораздо более широкой, чем предмет настоящего исследователя; полный анализ этого вопроса был бы уместен лишь в работе, посвященной широкому вопросу о свободе торговли и промышленности вообще.
Ввиду таких соображений я ограничусь здесь лишь немногими замечаниями, для того чтобы показать, что главный вывод, сделанный мною в главе 1 относительно западноевропейских привилегий первого периода, вполне применим и к русским привилегиям XVIII века.
[1] Литература этого вопроса чрезвычайно бедна. Специально посвящена ему лишь совершенно ничтожная анонимная заметка “Взгляд на историю привилегии в России”, в Журнале Министерства внутренних дел, часть VI, СПб., 1832, стр. 107.
Из общей литературы отмечу: Л. Нисселович, История заводско-фабричного законодательства Российской империи, 2 части, СПб., 1883 и 1884, в особенности II, стр. 28-39 и 98-109; И. Андреевский, Полицейское право, том II, СПб., 1873, стр. 630-643 (есть ошибки).
П. Иванов, История управления мануфактурной промышленности в России, в Журнале Министерства внутренних дел, часть V, СПб., 1844, стр. 46 и сл.; А. Лаппо-Данилевский, Русская промышленная и торговая компании в первой половине XVIII столетия, СПб., 1899; М. Туган-Барановский, Русская фабрика в прошлом и настоящем, том I, СПб., 1898, глава I
[2] Н. Аристов, Промышленность Древней Руси, СПб., 1866
[3] П.С.З., N 231
[4] П.С.З., N 274
[5] П. С.З., N 3089. Принципы эти, очевидно, были очень распространены в разбираемую эпоху, ибо в регламенте Мануфактур-коллегии мы читаем почти буквальное их воспроизведение:
“Понеже Е. И. В. прилежное старание имеет о распространении в Империи Российской, к пользе общего блага и пожитку подданных, дабы учредить разные мануфактуры и фабрики, какие в других государствах находятся, и всемилостивейше повелевает Мануфактур-коллегии прилежное старание о том иметь, каким бы образом вновь такие и иные курьезные художества в Империи вводить…” П. С. З., N 4378.
