Не останавливаясь на изложении философии Гегеля, ни на ее критической оценке, мы скажем лишь, что она не представляет собой научной философии, опираясь на ту же субъективную методу и отличаясь таким же априорным характером своих построений, как и школа “естественного права”.
В этом отношении влияние “гегелианизма” могло быть только отрицательное, так как им именно, его сведением всего прошлого, настоящего и будущего к неизменным логическим категориям, его так наз. “диалектической методой” – если не создано, то поддержано как раз то бесплодное направление, которое прозвано “юриспруденцией понятий” и было уже охарактеризовано нами при обзоре теорий о задачах правоведения.
Этого влияния не избегли не только представители исторической школы, – которым тоже подобало бы видеть в праве скорее иррациональный продукт множества постоянно изменяющихся факторов, чем какую-то необходимую форму мысли, – но и такие несравненно ближе стоявшие к научному правоведению юристы, каким был, напр., Иеринг, отставший от так окрещенной им же “юриспруденции понятий” лишь в позднюю пору своей научной деятельности.
Но об Иеринге можно, по крайней мере, сказать, что и подчинившись влиянию “гегелианизма”, он не терял никогда сознания о связи права с жизнью и всегда настаивал на важности соображения его теологического момента.
Напротив, крупнейшие представители исторической школы юристов: Савиньи, Пухта, Брунс, Виндшейд и др. оставались всю свою жизнь, как это ни кажется странным, и представителями “юриспруденции понятий”, и гораздо более рационалистами, чем историками. В свою очередь, ни Гегель, ни его последователи не избегли влияния исторической школы, заимствовав у нее идею развития.
Эта идея была только испорчена ими отождествлением с “диалектическим развитием”, но, с другой стороны – и исправлена распространением ее от национальной на мировую жизнь и установлением связи между развитием права и процессом мирового развития. К этому пункту учения Гегеля мы еще вернемся и укажем сейчас на положительные стороны его влияния, сказавшиеся независимо и даже вопреки исторической школе.
Во-первых, в юриспруденции пробудился снова интерес к философскому изучению права, заброшенный исторической школой. Гегель и, в особенности, его ученик Ганс справедливо упрекали историческую школу в философском индифферентизме; они указывали на то, что она видела в праве одно сцепление фактов и обычаев, смешивала право с законом, изгоняла из него всякие принципы и стремления, не принимала во внимание свободы человека и разрушала этим волю как источник прогресса.
Этот приговор над исторической школой был произнесен безапелляционно, и доктрина Савиньи и его учеников-“романтиков”, как называл их Блунчли, была уже с этого времени осуждена наукой. Вот как судил ее, напр., Иеринг: “Ложная, но безопасная в теории, она содержит в себе с общественной точки зрения самую большую ересь, какую можно себе представить.
В области, где человек должен действовать с полным и ясным сознанием цели, прилагая к своей деятельности все свои силы, – в этой области она вводит его в заблуждение, заставляя думать, что все устроится само собой, что он не может сделать ничего лучше, как сложить руки и ждать с полным доверием того, что будет произведено мало-помалу мнимо-первоначальным источником права: народным сознанием”.
Во-вторых, под влиянием “гегелианизма” в юриспруденции были сделаны первые попытки сравнительной истории права, так как из самого существа этой философии следовало, что, рассматривая историю как выражение “абсолютного” или “мирового духа”, нельзя ограничиваться изучением одного народа, а необходимо изучать все человечество как одно целое.
Отсюда уже видно, что гегелевская философия была, по существу своему, и историческая, отличаясь, однако, от исторической школы Савиньи следующей важной чертой: она не была привязана к одному месту, как эта последняя, и вместо того, чтобы искать основания права в институтах национального происхождения, история, так сказать, универсализировалась и указывала на основание права в непрерывном развитии “мирового духа”.
Бессознательному происхождению права в условиях национальной жизни учение Гегеля противополагало развитие его в условиях всемирной жизни; обычаю, развивающемуся из самого себя под влиянием национального инстинкта, противопоставлялось живое стремление к осуществлению конечной цели.
Вот почему философия Гегеля, запечатленная в равной степени фантазией и национальным самообольщением, вызвала, тем не менее, в юридической литературе выдающие труды по сравнительному правоведению, напр., Ганса “Наследственное право в его всемирно-историческом развитии”, Унгера “Брак в его историческом развитии” и некоторые другие.
В-третьих, влияние “гегелианизма” на юриспруденцию обнаружилось и в том, что заставило ее обратить внимание на психическую сторону правовых явлений и ввести этот психический элемент в юридическое исследование.
Под этим влиянием, не говоря о самих определениях объективного и субъективного права как “общей” и “индивидуальной воли” возникло и несколько специальных учений гражданского права чисто психологического характера, каковы, напр., учения о воле как основном содержании гражданских правоотношений, о владении как непосредственном выражении воли и проч.
