Особую важность имеет у нас вопрос о значении и силе актов старого времени: которые из них считать следует актами приобретения, крепостями, и которым не следует придавать сего значения. Вопрос этот получил особенно важное значение при начале генерального межевания, когда надлежало определять границы окружной дачи и количество владения участников в оной по крепостям.
Где не было владения бесспорного, там надлежало требовать от владельцев крепости для определения дачи, т.е. площади, которая принадлежала к отдельному названию дачи. Для этого в тех местностях, где происходило в прежние времена писцовое измерение и описание земель, первоначальным и самым твердым способом для определения дачи приняты были писцовые книги.
Акты сего рода как нельзя лучше соответствовали делу межевания: межевание не имело целью разбирательство вотчинных прав каждого владельца и потому не касалось поверки оснований приобретения; крепость нужна была межеванию лишь в той мере, в какой представляла твердые данные для исчисления количества и для определения местности владения, и лица, которое следовало означить владельцем в межевых актах.
Писцовые книги – не крепости: ими не приобреталось и не утверждалось право. Это были акты хозяйственного и финансового описания земель, принадлежащих ко всем дачам уезда и стана, с означением урочищ, угодий, поселений и прочих хозяйственных принадлежностей каждого владения.
Посему писцовая книга служила только законным удостоверением владения, найденного писцом в той или в другой местности, но не удостоверением права, которое могло вовсе и не быть твердо, и во всяком случае основывалось на крепостях, независимо от писцовой книги; только по писцовой книге межевщик мог удобнее всего определить настоящую дачу (хотя, впрочем, межевой закон, допуская и возможность ошибки со стороны писцов и предпочитая всему бесспорное владение, не придавал писцовым книгам значения безусловного, и данные, взятые из писцовых книг, должны были уступать согласному отводу бесспорных владельцев и живым урочищам, в крепостях означенным).
Составление писцовых книг относится к трем главным эпохам: к концу XV и началу XVI столетия – эпоха приобретений и завоеваний Ивана Грозного; к первой половине XVI столетия, – когда восстановлялось государство после московского и всероссийского разорения; и к концу XVII столетия, когда описание земель стало совершаться в общей системе, посылкою валовых писцов, и по правилам вновь изданных писцовых наказов.
В писцовые книги должно было входить полное хозяйственное описание всех составных частей города и уезда. Повсюду писец обязан был отмечать, каким кто владеет имуществом, на каком праве, т.е. на своем или на казенном.
Означая участие каждого в податях и повинностях, писец разделял жителей на сохи, по достаткам и промыслам; казенные оброчные статьи, никому не отданные в дачу, отдавал в оброчное содержание с подробными отметками об этом в книге. С описанием соединялась и поверка показаний, данных местными жителями, по документам владения и по прежним писцовым книгам.
В каждом стане, волости и погосте писцовые книги перечисляют поименно всех владеющих землею, поименовывают числящиеся за каждым села, деревни, починки, выселки, слободы, пустоши и т.п., с объяснением, по каким актам и сколько у кого во владении земли, а при описании земель, жалованных в вотчину, с указанием и на то, за какие заслуги что пожаловано. Особливо означаемы были земли порозжие, т.е. никому не принадлежащие и в дачу не отданные, и отписные, т.е. возвращенные в казну из частного владения.
Земля разделяется, по качеству, на добрую, среднюю и худую; кроме пашни исчисляются – сенные покосы, лесные угодья, усадебная и выгонная земля. За каждым лицом или ведомством, а также в каждом стане, волости и погосте, и иногда и в целом уезде, приводится итог находящейся во владении земли, как приносящей доход (в живущем), так и впусте лежащей, с означением: с какого именно количества сох, вытей, четвертей и т.п. древних измерений следует платить подати.
Кроме земли, перечисляются все крестьянские и бобыльские дворы, описываются церковные здания с утварью и дворы причта; также монастыри, пустыни, погосты; исчисляются разные угодья, как-то: рыбные реки и озера, бобровые гоны, звериные ловы, бортные ухожья, с означением платимого с каждой статьи оброка.
Кроме книг собственно писцовых, велись еще следующие:
Дозорные и приправочные. Они содержат в себе дополнения и исправления, которые делались вслед за бывшею описью, и по мере надобности, для приведения в известность тех перемен, которые могли в течение времени произойти в той или другой местности, во владельческих правах, а также в составе и распределении имуществ. Для составления этих книг посылаемы были дозорщики и писцы.
Строительные и засечные книги составлялись вслед за строением или заложением вновь города, острога или засеки в диких полях, на окраинах государства; в них описывались подробно как возведенные строения и укрепления, так и раздача земель вновь поселенным служилым людям.
Переписные книги, в коих исчислялись все люди, составлявшие в описываемой местности тяглое и податное сословие, с указанием лет каждого.
Межевые книги, в коих особенно описывались межи поземельных владений, иногда с измерением самых земель или границ: в таком случае книги назывались мерными. Их составляли межевщики и мерщики. В некоторых случаях измерение меж соединялось с описанием земель, и книга носила название писцовой и межевой.
Сохранившиеся доныне писцовые и других названий книги относятся с лишком к двумстам городам с уездами и хранятся в московском архиве министерства юстиции, откуда и выдаются желающим справки или выписки из тех книг, в доказательство вотчинного права (описание и перечень писцовых книг см. в описании документов моск. арх. мин. юст. С.-Петерб., 1869).
Писцовые книги были, так сказать, общим актом целой дачи; но владельцы, означенные в писцовой книге, не современны были генеральному межеванию; в эту эпоху владение прежних владельцев, посредством наследственных переходов и иных передач, в целости или раздробляясь, перешло к другим лицам, которые должны были представить свои крепости – старые и новые, на коих основывали свое право на владение известным количеством, или в известной местности; как-то: грамоты жалованные, правые, послушные, ввозные, выписки из дозорных, раздельных, отказных книг, судебные решения, купчие, закладные и другие акты частного приобретения, со справкою и отказом или без оных.
При этом каждый из предъявителей имел целью не оправдать вотчинное право свое, а удостоверить меру своего законного владения в даче, право значиться в ней участником на известную меру, поскольку это требовалось по цели межевания.
Мог он при межевании быть признан владельцем в меру всех своих крепостей: и независимо от межевания вотчинное право его, на сих крепостях основанное, могло быть после того отринуто приговором вотчинного суда, и владение в таком случае могло повернуться вместе с правом к другому лицу, кого суд признает вотчинником.
С другой стороны, могли его крепости или иные ссылки быть вовсе отринуты при межевании; мог он быть вовсе исключен из владельцев по межевому акту, или владение его могло быть обрезано против крепостей; но независимо от межевания мог и такой владелец после того доказать, по тем же крепостям, свое вотчинное право, и тогда подлежал включению в число владельцев на плане. Так отличалось право межевое от права вотчинного.
Законные крепости принимались при межевании за доказательство и независимо от писцовых книг, если только предъявитель не ссылался на писцовые книги; но если, ссылаясь на владение своего предместника по писцовым книгам, он требовал по этому владению более того количества, которое в крепостях его было означено, в таком случае он должен был представлять доводы от перводачников, значащихся в писцовых книгах, то есть доказать по крепостям, что подлинно те земли в таком количестве, какое он выставляет, дошли до него от перводачников прямо или преемственными переходами.
Таким образом, писцовые книги, составляя преимущественное доказательство владения для целей межевания, должны были по окончании оного утратить свою силу, как доказательство владения: с совершением межевания окончательными актами владения в даче становились уже межевой план и межевая книга, и этим актам закон присваивал исключительное значение.
Отсюда произошло правило межевых законов (704, 705 ст.): “писцовые книги принимаются за доказательство: 1) в спорах о землях тех губерний, в которых не было генерального межевания; 2) в спорах по землям в губерниях, размежеванных между владельцами, коих селения и земли обведены были при генеральном межевании одною окружною межою, без специального размежевания.
Напротив того, в губерниях размежеванных споров по землям никакими прежних дач писцовыми книгами и всякими оных приурочиваниями не разнимать и не решать, но рассматривать и разрешать оные единственно по выданным планам и межевым книгам”.
Такие планы и книги должны по закону (724 ст. Меж. Зак.) служить на будущее время “несомненным и непоколебимым доказательством владения и всеми теми землями, всякими урочищами и угодьями, кои к которому селению или пустоши примежеваны, и впредь всякие споры о тех землях разбирать и разрешать единственно выданными на оные владельцам планами и межевыми книгами”.
Эта статья, которую нередко перетолковывали у нас по недоразумению, придает планам и межевым книгам безусловную силу лишь в смысле доказательства межевого права, по спорам о меже: планом доказывается владение всеми землями, принадлежащими к селению или пустоши, а не к имени того или другого владельца.
Последнее есть уже вотчинное право владения, которое требует вотчинных доказательств: и потому акт межевой или межевое решение, при коем положительно воспрещено было касаться разбора вотчинных прав на землю, очевидно, не может служить к предосуждению вотчинных прав, ни к опровержению вотчинных доказательств: допустить противное значило бы смешать в одно понятия совсем разнородные.
Посему межевые планы и книги не имеют силы создать или утвердить за поименованным в них владельцем вотчинное право, когда вотчинные его акты сего права не подтверждают; не могут, напротив того, и препятствовать к признанию вотчинных прав его, хотя бы на плане владение его и не было признано. О первом случае упоминает 725 ст. Межев. Закон.
Когда при генеральном межевании, на основании межевых доказательств и выводов, целая дача замежевана в одно владение, а впоследствии по спору о вотчинных правах того лица, кому владение приписано, окажется, что крепости его недействительны, то план не служит препятствием к отчуждению от него целой дачи.
В этом законе буквально упоминается о целой даче, конечно потому только, что 6-я статья IX главы межевой инструкции (откуда извлечено правило Свода Зак.) предвидела сомнение о целой даче, примежеванной к одному лицу: практика могла еще сбиться на этом пункте; при единстве целой дачи с вотчинным владельцем сомнение могло возникнуть.
Но сомнение и не предвиделось по вопросу: означение лица в числе совместных владельцев дачи на плане генерального межевания – может ли почитаться доказательством вотчинных прав того лица на землю, владение коею за ним показано? Очевидно, что ответ может быть только отрицательный, на основании того же самого начала.
Применением того же начала разрешается и противоположный случай, по вопросу о том: может ли служить к предосуждению вотчинных прав неозначение лица владельцем на плане генерального межевания? Вопрос этот, впрочем, и доныне остается сбивчивым для нашей судебной практики, особливо по делам между казною или сельскими обществами и частными владельцами о спорных землях или об отделении земель в общей даче.
Министерство государственных имуществ весьма часто основывало свои возражения против вотчинного права частных владельцев на том аргументе, что владельцы не показаны на плане, и, к сожалению, судебные места нередко соглашались с этим рассуждением.
Между тем вопрос сей давно уже получил положительное разъяснение в том смысле, что непоименование на плане никоим образом не должно служить к предосуждению или к лишению вотчинного права.
Разъяснение это состоялось по такому случаю: министр финансов в 1820 году дал предписание всем казенным палатам, чтобы тех только однодворцев и казенных поселян считать частными владельцами земель по крепостям, кои при межевании поименованы в планах и книгах особенными от общества владельцами внутри окружной дачи.
Руководствуясь сим предписанием, пензенская казенная палата предположила в подобном случае: земли личного владения в деревне Лямбер, несмотря на решение уездного суда, присудившее оные в частную собственность, обратить в надел государственным крестьянам; но Сенат уничтожил ее распоряжение и велел гражданской палате обревизовать дело по сомнению, встреченному казенною палатой. Потом в общем собрании Сената рассматривался вопрос по представлению министра финансов о сем же предмете.
Министр финансов оправдывал свое предписание, утверждая, что по силе 1 п. XXXIII гл. Меж. Инстр. планы и межевые книги должны служить твердым основанием к разрешению всех споров после межевания, и все прежние крепости уже должны считаться оставленными, кроме тех лиц, кои на плане поименованы внутри дачи и в коих при внутреннем размежевании велено производить разбор по крепостям, а потому министр финансов полагал, что хотя бы до межевания земля была по писцовым книгам или крепостям писана лично на имя однодворцев или казенных поселян; но если при межевании они были размежеваны в общую округу и жалоб на межевание не было, так что межевание обратилось уже в укрепление, то все таковые земли должны по сему новейшему укреплению почитаться общественными.
Хотя же указ 24 сентября 1798 года, уничтожая все дела однодворцев между собой, велит оставить их при том владении, какое имели до межевания или до начала тяжбы, но, по мнению министра финансов, это относится только к тем, кто продолжал межевые споры и имел апелляцию, да и те однодворцы, кои поименованы на планах особыми владельцами, должны оставаться только при владении, бывшем до 1765 года, потому что все продажи после межевой инструкции уничтожаются; итак, если частные поселяне купили у общественных земли после 1765 года, то оные должны оставаться в числе общественных.
Но Сенат опроверг это умствование. Он нашел, что “границы генерального межевания утверждаются к селениям и пустошам, а не к лицам владельцев. Сие межевание не поставляется в крепость внутренним владельцам, а велено разнимать их в случае споров по крепостям, а ежели крепости явятся недействительны, то за кем селение замежевано, того в крепость не ставить.
Землемерам при генеральном межевании не дано право рассматривать крепости, какие даны на лицо и какие общественные, а на бесспорно межующиеся дачи и крепостей не велено требовать; у однодворцев предковских и купленных земель отбирать не велено, а уничтожены продажи и мены их до 1766 года, только сделанные помещикам; непоименованные на планах не лишены своей части, и при расчислении на души таковые крепостные части велено оставить за теми, кому принадлежат”.
Посему Сенат признал, что действительное владение однодворцев такими землями, кои принадлежат по крепостям, но замежеваны в общую округу, преимущественнее, нежели одно только непоименование их на плане особыми владельцами, и не должно лишать однодворцев сей собственности и обращать ее в раздел как общественную землю, прежде рассмотрения крепостных прав их надлежащим порядком.
По несогласию сего заключения с мнением министра финансов и министра юстиции, дело доходило до Государственного совета, и Высочайше утвержденным мнением оного положено: утвердить заключение Сената и отменить циркулярное предписание министра финансов. См. Мн. Гос. сов. 1 декабря 1828 г. (Полн. Собр. Зак., N 2474).
В высоч. утвержд. мн. Госуд. совета 1854 года, по д. слободы Рыбной, выражено, что план (города Переславля), означая только распланирование и окружность оного, не нарушает прав собственности каждого.
Вышеприведенное постановление остается и до сих пор в полной силе, как было. Новые недоумения о нем могут возникнуть по поводу дел, производимых по правилам 1850 года о понудительном специальном размежевании дач общего владения. Сими правилами постановлено (944, 950 ст. Меж. Зак., изд. 1893 г.), что к рассмотрению суда вовсе не приемлются и доказательством не признаются крепости от владельцев, не показанных на плане генерального межевания.
Но и это положение никак не должно служить к предосуждению вотчинного права владельцев, хотя бы и не показанных на плане. Новый порядок понудительного специального размежевания установлен для дач, состоящих исключительно в частном владении, и для дач общего владения частных лиц с казною и уделом (496 и след. ст. Зак. Суд. Гражд.) – дела, прежде того производившиеся спорным вотчинно-судебным порядком.
Прежде в делах сего рода обсуждались судебными местами общего порядка – вопросы о разделе владения, совокупно с вопросами о вотчинном праве владельцев, и решения по этим делам считались окончательными и относительно вотчинных прав, поскольку права эти подвергались спору между совместными владельцами и казною. Посему и в делах сего рода ничем невозможно было бы оправдать вышеупомянутое предположение о вотчинной силе планов и межевых актов.
Нынешние же дела о специальном размежевании имеют целью исключительно разведение к одним местам общего владения соучастников в окружной даче, и разверстание между участниками угодий и хозяйственных принадлежностей.
В законе (945 ст. Зак. Меж.) сказано, что при рассмотрении представленных от владельцев крепостей суды ограничиваются одним только разбором и разрешением предъявленных ими при специальном межевании взаимных требований и споров, и определением собственного права и степени участия каждого из них в общей даче.
Что же касается споров между владельцами размежевываемой общей дачи, или с посторонними лицами, о вотчинном или наследственном праве, то таковые споры, не останавливая ни в каком случае размежевания общей дачи, разрешаются отдельно от оного тем же уездным судом, на основании общих гражданских узаконений.
Следовательно, если бы и случилось, что тот или другой владелец, сам или в степени своего предшественника, не показанный на плане генерального межевания, исключен был на сем основании из числа владельцев дачи при полюбовном ее размежевании, – вотчинное право его тем не пресекается, и межевое решение не может иметь законной решительной силы в отношении к вотчинному его праву; так что он еще может – и закон не препятствует – доказывать вотчинным порядком свое право собственности в даче по крепостям и, доказав это право, может осуществить его действительным владением. Ср. Касс. реш. 1879 г., N 313.
Вопрос о том, что есть межевое дело и что вотчинное, постоянно казался сбивчивым для нашей судебной практики, и до сих пор для многих еще представляется неясным. Посему на практике встречалось немало случаев, вызывавших разъяснения этого различия в сенатских решениях; но все такие разъяснения имеют форму казуистическую, почему нередко сбивали еще более с толку практиков, у которых общие понятия об этом предмете были неясны.
Смешение понятий о сем предмете в практике еще усилилось с изданием свода межевых законов, в котором совершенно изменено было по принятой редакциею системе расположение статей межевой инструкции, и некоторые из них вовсе исключены, другие размещены в других частях свода; так что общая идея, выраженная в манифесте 19 сентября 1765 года и в межевой инструкции, разбилась и запуталась в отдельных статьях межевых законов, которые практика затем уже привыкла подыскивать и употреблять механически.
По издании же свода пришла в забвение межевая инструкция, а между тем изучение ее самой в оригинальном виде необходимо для всякого желающего вникнуть в дух межевых законов.
Основной мотив, на котором зиждется идея межевания, в сравнении с вотчинным правом, есть тот, что “государственное межевание утверждает земли к селениям, а не селения к владельцам”. Между тем вотчинное право есть право известного лица на землю, есть принадлежность земли к имени известного владельца. Межевание имеет в виду исключительно дачу с ее именем; вотчинное право имеет в виду владельца с его землею.
Однако же и вотчинное право на землю есть право не безмерное; сознание вотчинника о своем владении должно быть определительное, простирается на предмет, который должен быть обособлен, составлять отдельный удел владельца между других владений: с другой стороны, и площадь дачи, определяемая межеванием, составляет владение известного лица или слагается из разных владений, одно к другому примыкающих. В этом состоит узел затруднений при отграничении области межевого права от области права вотчинного.
И то и другое, т.е. основание и титул владения, и территориальная граница оного, представляется нераздельным в таком состоянии быта, когда дачи и участки владения однажды уже ограничены: тогда, буде определена уже площадь отдельной дачи, при переходах и раздроблениях владения оною, смыкание и размыкание границ и отдел участков не представляют значительных затруднений и составляют дело исключительно техническое.
Не таково состояние нашего быта в эпоху генерального межевания, когда надлежит еще провести окружную черту около каждой отдельной дачи: для этого необходимо на первый раз привести в известность только состояние владения; но когда в одном и том же месте несколько лиц показывают свое владение, является необходимость разобрать их: тогда каждое лицо необходимо должно показать, на чем оно основывает – не вотчинное право свое, из которого предполагается истекающим владение, – но свою претензию считаться владельцем в известной местности.
Один может сказать: я владею потому, что всегда владел так, другой – потому что владел, пока не захватили моего владения; третий – потому что крепость моя указывает здесь мое владение и т.п. Во всех таких претензиях при межевании дело еще не касается вопроса: точно ли владелец есть законный собственник владеемой дачи, правильны ли крепостные акты его, правильно ли дошло к нему владение.
Надлежит только разобрать, из каких урочищ составляется и какою чертою определяется местность дачи, и кого межевание застало в ней владельцами, и сколько у кого во владении найдено или сколько должно быть записано на основании тех правил, которые общим законом государственного межевания постановлены на случай неизвестности, сомнения или спора о действительном владении. К разрешению этих только вопросов и стремится государственное межевание.
Оно разрешает споры о моем и твоем только в одном смысле: где лежит на сей раз мое и твое; но не решает вопроса о моем и твоем в смысле гражданского права, т.е. что должно по праву быть моим как собственное, и что твоим, что моя, что твоя вотчина. “Межевание, – сказано в указе 1780 года октября 28-го, – дач не отменяет и не утверждает, а только намеривает число земель в селениях и приводит дачи в известность”.
Правда, что межевая инструкция, как выше показано, во многих отношениях служила к определению, к укреплению или созиданию вотчинных прав там, где прежде право вовсе не было признано государством или не выражалось еще из простого, бессознательного владения: так, например, межевая инструкция определяет право на землю разных разрядов служилых людей, однодворцев, государственных крестьян, дает в известных условиях значение и форму права владению людей, самовольно поселившихся на чужой и казенной земле.
Но это были отдельные случаи, так сказать, государственного определения прав собственности о владениях, касавшихся непосредственно государственного интереса: и здесь межевание не разбирало споров, но только записывало земли за теми, кому они по новым правилам следовали, на тех или других правах, и эта записка в таком случае служила как бы укреплением, данным прямо от государственной власти.
А где дело шло о столкновении владений, утверждавшихся на своем частном праве, прежде межевания образовавшемся, там решительно межевание не могло ни обсуждать прежде бывшее вотчинное право, ни создавать юридически право новое, не бывшее.
Касс. реш. 1877 г., N 367. Законом установлен особый порядок при производстве дел о нарушении меж генерального межевания; в таких делах имеют доказательную силу единственно выданные от межевых правительств планы и книги (4 п. 29 ст., 11 ст. прил. к 202 ст. Уст. Гр. Суд. по Прод. 1869 г.).
Но этот особый порядок неприменим к спорам не о границах вотчин, а о праве владельца одной из соседних вотчин на известную часть другой; так как такой спор не может быть разрешен установлением тех границ, которые по межевым актам должны разделять соседние вотчины, то при решении его суд обязан руководствоваться общими законами о восстановлении права собственности и владения, а не правилами о производстве дел межевых.
