Хозяйственная жизнь составляет содержание гражданского оборота, в котором происходит движение семьи, общественных союзов и индивида как субъектов права, и таково уже влияние содержания на форму, что различным состояниям хозяйства соответствуют необходимо и различные формы – по крайней мере, оборотного права.
Редкость в Средние века денег как общепризнанного мерила ценности и господство натурального хозяйства, в котором значение для права каждой вещи определяется и исчерпывается ее природными свойствами и делаемым из нее непосредственно применением, обусловливают следующие черты гражданского права.
Все оно тяготеет к владению и, преимущественно, земельному, которое не обменивается, не отчуждается и осуждено на неподвижность. Интереса в меновом обороте не существует, и все сводится к неизменному обладанию или пользованию одними и теми же благами.
Это – деревенское или земское гражданское право (Landrecht), существующее для крестьян и юнкеров, в отличие от городского или оборотного гражданского права, соответствующего системе денежного хозяйства и служащего не столько земледелию, сколько промышленности и торговле.
Это городское гражданское право, в противоположность деревенскому, тяготеет к меновому обороту и ищет единства в праве. Партикуляризмы, или различия в праве различных местностей, стесняют имущественный обмен, и купец как естественный носитель интересов этого обмена делается в то же время и носителем идеи единства права.
Напротив, деревенское гражданское право Средних веков не заинтересовано вследствие своей замкнутости ни в знании чужого права, ни в каком бы то ни было единстве права. Оно рассчитано только на потребности данной местности и исполнено поэтому партикуляризмов[1].
Тем не менее общностью исходной точки натурального хозяйства вызываются и более или менее общие повсюду явления гражданского права. Прежде всего собственность на движимость: украшения, оружие, домашнюю утварь, а позднее – и на недвижимость, представляет собой и при господстве натурального хозяйства в Средние века высшее право на вещь, которое нельзя считать только правом пользования уже потому, что лицо, обладающее этим правом, может не только пользоваться его предметом, но и потреблять его, и обменивать, и в известном смысле – даже продавать.
Не надо лишь упускать из виду, что вещь имеет здесь для ее обладателя не объективную, а субъективную ценность, которую, применяясь к современным понятиям, можно называть аффекционной.
Что может стоить оружие в руках того, кто не способен носить его, или домашняя утварь – в руках постоянно передвигающегося с места на место воина, если ни тот, ни другой не имеют возможности получить за эти вещи какой бы то ни было эквивалент?
Поэтому собственность в условиях натурального хозяйства получает значение только тогда, когда собственник непосредственно пользуется предметом своей собственности или прямо употребляет его на удовлетворение своих потребностей.
На языке экономических понятий собственность может иметь здесь одну потребительную, но не меновую или оборотную ценность. Понятно, что и земля, пока ее достаточно для свободной оккупации, т. е. свободного занятия ее, обладает в этих условиях ценностью только в виде обработанных участков, и если это положение дела не имеет для собственности иного значения, кроме фактического, то в другие земельные отношения оно переходит и юридическим моментом.
Отдавая свою землю в наймы, собственник передает на нее на время найма свое право совсем в другом смысле, чем он делает это впоследствии и в настоящее время. Наниматель становится к земле в положение до того близкое к положению собственника, его господство над ней так похоже на господство собственности, что то и другое отношение считается одинаково вещным правом и защищается одним и тем же вещным иском, известным в средневековом германском праве под именем Gewere.
Точно так же и залог, если им хотят обеспечить право требования кредитора, должен соединяться с владением заложенной вещью и употреблением ее со стороны кредитора для себя. Иначе залог не имел бы для кредитора ценности и не обеспечивал бы его права требования. Отсюда возникают следующие последствия для залогового права: оно устанавливается – или
1) уступкой кредитору пользования заложенной вещью, причем это пользование служит вознаграждением за оказываемый кредит и дает, сверх того, на все время действия залога и вещный иск, защищающий то же пользование, или
2) уступкой кредитору самой собственности на заложенную вещь, которой он, если и не располагает как собственник и обязан вернуть должнику при исполнении этим последним своего обязательства, то оказывает удержанием ее в своих руках прямое давление на должника в смысле понуждения его к исполнению лежащего на нем обязательства, или, наконец,
3) кредитору предоставляется на случай неисполнения должником его обязательства такое право на обеспечивающую это обязательство вещь, которое оторвано с самого начала от владения вещью, остающейся в руках собственника.
Последняя сделка получает, естественно, практическое значение только в том случае, если кредитор может признать какую-нибудь ценность за выговариваемым им для себя правом. Первые две из указанных форм залогового права более древни, чем третья; они соответствуют вполне условиям натурального хозяйства и носят в образовавшейся впоследствии терминологии название alte Satzung.
Третья форма, называемая neue Satzung, выходит, напротив, из рамок натурального хозяйства и представляет собой переход к современным формам залогового права, соответствующим денежному хозяйству.
В наследственном праве последствия натурального хозяйства выражаются в том, что наследуемые предметы переходят лишь к тем наследникам, которые могут пользоваться ими.
Оружие идет к сыновьям, домашняя утварь – к дочерям, а стада, остающиеся, по весьма вероятному предположению, в общем обладании и по приурочении их к хозяйству на отдельных земельных участках поступают, вместе с этими последними, к тем же сыновьям. На равном основании и приданое, насколько оно заключается в платье, украшениях, утвари, остается за женой; в остальных частях оно не выходит из семейного имущества.
Таким образом, собственность приурочивается к лицам, которые имеют возможность ею пользоваться, и участки земли, распределяемые общиной между своими членами, служат только этим последним, вкупе с их семьями.
Двор и принадлежащая к нему земля составляют достояние семьи, и это положение сохраняет силу даже тогда, когда двор и земля превращаются в частную собственность. Ее нельзя еще отчуждать, или, если отчуждение впоследствии допускается, то не иначе, как с согласия членов семьи, в качестве наследников вообще или ближайших наследников в этой собственности.
Даже кредиторы, если они не ссылаются на особую сделку с наследниками, не могут обратить своих взысканий на земельную собственность. Владелец ее, при отсутствии другого имущества, все равно объявляется несостоятельным должником, если бы даже лежащие на нем долги покрывались в несколько раз ценностью этой собственности. Отсюда получается такое странное, с точки зрения современных нам представлений, положение имущества.
Собственник распоряжается свободно одной движимостью и расплачивается ею со своими кредиторами или потому, что эта движимость составляет его личную собственность, или потому, что она принадлежит подвластным ему лицам. Недвижимость, напротив, изъята как из распоряжения собственника, так и из власти кредиторов, претензии которых могут быть удовлетворены только из одной и притом вовсе не наиболее ценной части имущества должника.
С таким положением вещей связываются два существенно важных последствия. Во-первых, никто в подобных условиях не может пользоваться личным кредитом, или этот личный кредит, во всяком случае, весьма ограничен.
Вступая в обязательственные отношения, нельзя рассчитывать на удовлетворение из наиболее ценного недвижимого имущества должника, а движимости представляют в это время слишком мало ценности для того, чтобы гарантировать какие бы то ни было обязательства.
Поэтому кредит в настоящих условиях может быть только реальный, и он устанавливается добавочными соглашениями с наследниками по обладанию той или другой недвижимостью и залоговыми сделками по той же недвижимости.
До установления частной собственности на землю, в современном значении этого понятия, указанный пробел пополняется совокупным поручительством по тем или другим обязательствам всех или нескольких членов того общественного союза, которому принадлежит обязывающееся лицо.
Во-вторых, личные долги, не обеспеченные определенным имуществом или поручительством, обязывают только лицо, их заключающее, и не переходят на наследников.
Наследство передается без долгов в указанном выше порядке: сыновьям – оружие, дочерям – утварь, семье – двор со всеми его принадлежностями, а кредиторам остается охранять свои права лишь путем залога и группового поручительства. Наследования в римском и современном нам смысле универсального преемства не существует.
Вот в общих чертах древнегерманское имущественное право, которое повторяется в своих крупнейших штрихах и в праве славянских народов и может называться по всей справедливости имущественным правом системы натурального хозяйства.
Сменяющая натуральное хозяйство система денежного хозяйства слагается под влиянием скопления запасов денег, расширения оборота, роста личности, рецепции римского права и других факторов, на которых мы не имеет возможности останавливаться в нашем изложении.
Ограничимся указанием, что система денежного хозяйства отправляется от противоположного натуральному хозяйству принципа. Объект права, вещь, имеет в системе денежного хозяйства значение не только для того, кто им пользуется или его употребляет, но и для всего оборота: превратимость вещи в деньги делает из нее как бы звонкую монету.
Поэтому и власть собственника над его вещью становится в хозяйственном смысле шире, в юридическом – многообразнее. Ссуда, наем, залог развиваются свободнее и разностороннее. Эмансипированная личность проявляет в обороте несравненно более силы и инициативы; она постоянно покупает, продает, заключает займы и спекулирует как своим, так и чужим имуществом.
На место связанного реального кредита вступает свободный личный кредит; имущество обращается в единство, актив которого служит для покрытия пассива, и наследственное право развивается в преемство, охватывающее всю совокупность прав и обязанностей наследодателя.
Присоединим к сказанному еще чрезвычайное развитие договорного права, находившегося до того в зачаточном состоянии, и освобождение обязательства от неразрывной в прежнее время связи его с личностью управомоченного субъекта. Так как дело идет об оборотной ценности, то не все ли равно для должника, кому он заплатит по своему обязательству? В своей оборотной функции обязательство остается неизменным как при одном, так и при другом управомоченном субъекте.
Поэтому нет более речи и об ограничениях цессии, или уступки прав по имущественным обязательствам, если не имеет в виду совсем особых отношений, какими являются, напр., права мужа в имуществе жены. Нет более основания ограничивать и прямое представительство, не допускаемое древним правом; новые законодательства вводят его без колебания в институты обязательственного права, подвергая их этим существенным изменениям.
Из функции обязательства как оборотного объекта вытекает и безразличие для вопроса о его действительности всех моментов, заключенных внутри, т. е. в сознании участвующих в нем лиц. Этот вопрос решается на основании объективного критерия, лежащего в представлениях и воззрениях гражданского оборота.
Так как с известными словами соединяется здесь известный смысл, то стороны, употребляя в сделке слова, имеющие такой определенный смысл, связываются ими даже в том случае, если их действительная воля противоречит той, которую они изъявляют.
Так устраняется или, по крайней мере, видоизменяется, как мы увидим это ниже, исповедуемый старой юриспруденцией догмат воли в его применении к обсуждению ошибки, притворства и других обстоятельств, способных опорочивать заключение договоров, особенно – между отсутствующими.
Затрагивается, наконец, и последний оплот натурального хозяйства – недвижимая собственность: она подвергается путем ипотек и закладных листов такой усиленной мобилизации, что в этом отношении ее нельзя почти отличить от собственности на денежные капиталы.
Из всего изложенного трудно не усмотреть близкой связи между влиянием на строй гражданского права систем натурального и денежного хозяйства, с одной стороны, и очерченных выше процессов освобождения личности и развития государственной власти – с другой стороны.
Скопление запасов оборотного имущества и укрепление личного кредита окрыляют стремление личности к свободе и развивают деятельность государства для регулирования этой свободы.
Освобожденная личность и пришедшее к сознанию своих задач государство требуют учреждений и норм, обеспечивающих беспрепятственное развитие вновь возникающих форм хозяйства и участия личности как в имущественном обороте, так и в других, имеющих для нее не менее существенное значение, сферах правовой жизни.
В результате всех трех процессов получается обособление гражданского права от публичного и идущая все далее и далее дифференциация отдельных институтов того и другого права.
Как на примеры этой дифференциации в области гражданского права можно указать сверх приведенных уже случаев: превращение прав пользования членов поземельной общины в их частную собственность; установление защиты владения в типической форме средневекового института Gewere и позднейшей actio spolii; привлечение кредитных сделок в разряд исковых договоров вместе с отменой канонического запрета процентов; обособление брака от купли-продажи, в форме которой он прежде заключался; выделение настоящего залога от продажи с правом обратной покупки; разграничение дарений на случай смерти от прижизненных распоряжений тем или другим имуществом; допущение неизвестных древнему праву завещаний, отличных от наследственных договоров; новые формы найма, поручительства и т. д.[2]
[1] Sohm R. Burgerliches Recht // Systematische Rechtswissenschaft. С. 2-3.
[2] Huber. Указ. соч.
