Нормальное физическое и умственное состояние человека (status integritatis). Полнота цивильной правоспособности, как было видно выше, рассчитана на такое состояние, физическое и умственное отдельного человека, в коем он может сам, без непременного содействия ему других людей, достигать целей обособленного личного существования в обществе.
Норму этих сил и способностей нельзя установить раз навсегда, как зрелость, посредством возраста, и отступление от нормы должно быть всякий раз отдельно исследуемо. Такие отступления от нормы являются нам в виде пороков и болезней, наличность которых делает признание человека право- и дееспособность для него собственно эфемерным и бесплодным.
Какой прок для идиота от этого свойства цивильной личности, которое мы за ним признаем? Несомненно, что возможность присваивать людям слабым свойства цивильной самобытности не составляло потребности любой эпохи в истории права.
Это явление позднейшее, знаменующее собой обособление права гражданского, признание государством свойства личности за всяким живым человеческим существом, выработки той техники юридической, при которой все гражданские правоотношения образуются как личные для целей их постоянства и известности (см. выше, понятия личности в системе институтов гражд. права).
Мы имеем совершенно несомненные свидетельства средневекового быта, где карлики, уродливые люди, больные и слабые совсем не приобщались общей правоспособности, ибо эта правоспособность не мыслилась иначе, как в связи с обязанностями нести повинность военную, на коне или пешую, тянуть тягло, пока сил станет.
Некоторые немецкие партикулярные статуты ставили очень высоко требование полноты физических сил, чтоб пользоваться правами, и для крестьянина, напр., предел его способности держать на свое имя хозяйство ограничивался 60-летним возрастом, с наступлением коего старик обязан сдать хозяйство сыну. Гримм, в своих Rechtsalterthumer (с. 95 и след.), дает образцы пробы силы, которыми определялась способность человека быть самостоятельным.
Легальные нормы, предназначенные для обеспечения страждущих от эксплуатации, в особенности способ исследования безумия и сумасшествия, ведут у нас свое происхождение из прошлого века, приноровлены к потребностям того времени и мало отвечают изменившимся, особенно после реформ прошлого царствования, условиям современного быта.
Мы рассмотрим коротко их содержание и сопоставим с другими системами.
Характернейший памятник прошлого века, свидетельствующий о предшествующих ему порядках и вводящий новые, есть известный указ Петра Великого о свидетельствовании дураков в Сенате. Он еще не вполне отжил и для нынешней практики, ибо и ныне в процессе признания лица безумным и сумасшедшим требуется решающее участие Сената. Вот этот указ.
“Понеже как после вышних, так и нижних чинов людей, движимое и недвижимое имение дают в наследие детям их таковым дуракам, что ни в какую науку и службу не годятся, а другие, несмотря на их дурачество, но для богатства, отдают за оных дочерей своих и свойственниц замуж, от которых доброго наследия к государственной пользе надеяться неможно, к тому же оных имение получа, беспутно расточают, а подданных бьют и мучат и недвижимое в пустоту приводят и смертные убийства чинят, того ради повелеваем, как высших, так и нижних чинов людям, и ежели у кого в фамилии ныне есть или впредь таковые будут, о таковых подавать известие в сенат, а в сенате свидетельствовать, и буде по свидетельству явятся таковые, которые ни в науку, ни в службу не годились и впредь не годятся, отнюдь жениться и замуж идтить не допускать и венечных памятей не давать, а деревень наследственных и никаких за ними не справливать, а велеть ведать такие деревни по приказной записке, и их негодных с тех деревень кормить и сподобовать ближним их родственникам, а буде родственников не будет, то ближним свойственникам. А ежели к свидетельству явятся не таковые, как об них в известии написано, то употребить оных в службу и в науку, кто к чему будет способен, а движимое и недвижимое имение по наследству им отдать, а жениться поурочным летам допускать” (П. С. З. N 3949, 1722 г.; для прежней практики см. там же. N 633).
Здесь характерна забота власти не о лице и его правах в особенности, а об интересах государства, что в ту пору представлялось не расчлененным, а тесно слитым. Имущества движимые и недвижимые должны принадлежать тому, кто способен нести тягость личной службы государству.
Если эта связь так тесна, то понятно, что интересы государства не могут быть поручены органам второстепенным, тем более что им угрожают не только действительно негодные в службу люди, но еще и такие, которые, при этом сочетании прав и обязанностей, находят для себя удобным симулировать дурачество. Основания для компетенции Сената, лежащие в этих условиях, мало-помалу исчезали, а сама компетенция удерживалась и удерживается до сих пор в законодательстве.
Там, где цивильная сторона отношений обособилась ранее, чем у нас, там это обособление проведено последовательно во всех институтах, процесс признания недееспособности проще, короче и целесообразнее.
Мы укажем коротко черты этого процесса (interdiction, Entmimdigimg) по французскому и новому немецкому праву. В том и другом есть значительные черты сходства. Оба проходят в контрадикторном порядке перед судом первой инстанции (у немцев Amtsgericht), с участием прокурора. Французский закон предполагает участие семейного совета.
Судебное исследование умственных способностей возбуждается родственниками, супругами, прокурором. Суд особой экспертизой определяет состояние умственных способностей (imbecillite, demence, fureur, Geistesschwachheit, Bresthaftigkeit и проч.), постановляет низведение больного из состояния цивильной зрелости (Entmimdigimg) и назначает провизорно попечителя, имеющего заботиться о лице и имуществе больного (Code civ. 489 и след., 497).
Стороны должны быть налицо в публичном заседании суда (там же. 498). Если бы просьба о признании больным была отвергнута, суд может, по обстоятельствам, ограничить дееспособность больного соучастием советника, коего суд и указывает.
Такие определения суда получают силу окончательную, если нет апелляции (там же. 500, немецкий Civilprocessordung. § 593-627). Со времени низведения все акты, предпринятые больным без указанной ассистенции, ничтожны.
Если нет споров, то к больному назначается опека, и все законы о малолетних и действиях опекуна применяются и к нему (Cod. civ. 509 и след.; в Код. 1896 г. ст. 6. П. 1, 104. П. 2, 105, 114 и 115; ст. 1569 указыв. здесь основание для развода, о чем позже подробности). Тем же порядком, но уже по просьбе больного или опекуна, суд исследует и определяет признание его выздоровевшим[1].
Для права польского, близкого к французскому, см. ст. 49 и след. Гр. улож. 1825 г.; для остзейского, представляющего, как и многие немецкие партикулярные законодательства, соединение деятельности судебных и опекунских установлений в этом деле, см. Св. местн. узакон. Ч. III. ст. 497 и след. Уст. гр. судопр. ст. 1673-1681 и 1913-1927.
Наш закон “предоставляет” семейству, в коем есть безумные или сумасшедшие, предъявлять о том местному начальству (367). О последовавшем поступлении больного в лечебницу заведующие обязаны дать знать медицинскому начальству и губернатору.
Освидетельствование совершается в губернских городах через врачебное отделение губернского правления (в присутствии губернатора, вице-губернатора, председателя окружного суда, прокурора или их товарищей, почетного мирового судьи, и, смотря по состоянию исследуемого, управляющего казенной палатой, губернского или двух уездных предводителей дворянства, председателя сиротского суда с членом, депутата от военного ведомства, председателя коммерческого суда в портовых городах и проч. см. ст. 368 и след.).
Самое освидетельствование производится в присутственном месте или на дому, в последнем случае через инспектора врачебной управы с двумя медиками в составе целого присутствия и под председательством представителя сословия, к коему принадлежит больной (372).
Освидетельствование заключается в расспросах, обращенных к больному по предметам домашней его жизни и обыкновенных обстоятельств (373). Все это, и особенно вопросы и ответы, должны быть точно протоколируемы, ибо заключение присутствия о болезни дает основание только к принятию мер призрения, а отнюдь не низводит его дееспособность и не подчиняет опеке.
Только Сенат, как при Петре, окончательно разрешает вопрос, признает больного недееспособным, подобно малолетнему, и подчиняет опеке. По отношению к крестьянам губернские правления составляют решающую инстанцию (374).
Выход из этого состояния интердикции совершается таким же трудным и медленным путем, как и вступление в него, причем выздоровевший получает полную свободу независимо от заключений Сената, а имение[2] его освобождается от опеки лишь с разрешения Сената (378).
Медленность этого производства, особенно в случае перемежающегося страдания умственным расстройством и в местах, отдаленных от столицы, делает его нередко почти вовсе не достигающим цели.
Способы оглашения для случаев этого рода в сенатских объявлениях указаны в ст. 3741 и 3742.
Отступления от общих норм для больных и несовершеннолетних в течение сроков разъясняются в учении давности.
Натурально, в круг лиц, устраняемых судом от свидетельства, входят признанные умалишенными, состоящие на испытании врача, не могущие иметь познания на доказываемом обстоятельстве, глухие, слепые (Полож. о нотар. части. ст. 86. Т. I. Уст. гр. суд. 371. П. 1 и 2).
Для слепых установлен особый, гарантирующий их интересы, способ совершения актов.
Неспособность к брачному сожитию (ст. 48, 49. Т. X. Ч. I) и 80-летний возраст вступающего в супружество (ст. 4. Там же) делает брак недействительным; скопцам запрещено принимать в семью чужих детей (Сбор. узак. 1884 г. N 56. с. 438).
С людьми ненормальными, для коих закон, особенно закон гражданский, требующий бдительности ума и воли, не писан, правильно сопоставить расточителей. Собственно, по результату их социальной роли они приходят к тому же, к чему придет всякий беспомощный; но их беспомощность не в болезни, распознаваемой и признаваемой по симптомам, независимым от нравов, а именно в ненормальности самих нравов.
Хотя бы расточитель оказался вполне здоровым человеком по любым экспертизам, но нравы его таковы, что свойство личности цивильной, самобытности гражданской явным образом приводят его и должны приводить к разорению. Некоторые цивилисты хотят видеть здесь тоже явление болезненное, нравственную слабость, которая “жертвует заботу о будущем впечатлению минуты”.
Возможно, что это так, но не эта болезненность составляет предмет судебного изыскания, как у сумасшедшего, а нравы лица, чем бы они ни обусловливались. В основе низведения дееспособности расточителя до размеров несовершеннолетнего видны интересы разных союзов, к коим он принадлежит. В праве римском не любая расточительность, а расточительность в дедовском и отцовском имуществе могла влечь за собой умаление дееспособности.
Но ни римское, ни современное западное право не удержалось на этой узкой точке зрения интересов наследования близких, а выработало как бы общую норму социально здоровых нравов[3], отсутствие коих, хотя бы никому прямо не угрожающее невыгодами, вызывает заботливость общества о сохранении имущества расточителя, как и малолетнего и больного.
Возбуждение процесса о признании расточительности исходит от близких к моту лиц (но не от прокурора). На них лежит тяжесть доказать эту черту нравов. Инстанция и форма процедирования вообще близко подходят к таковым же в случаях сумасшествия.
Постановление суда о признании расточителем должно быть объявлено ему лично и оглашено. Тот же порядок для снятия запрещений. Последствия, по французскому и немецкому праву, близки к римскому, т.е. расточитель становится в положение impubes infantiae proximus.
Французы, впрочем, не дают ему опекуна, а лишь советника (conseil judiciaire), без соучастия коего расточитель (prodigue) не может ни искать, ни отвечать на суде, ни совершать мировые сделки, ни занимать, принимать платежи, отчуждать, обременять свое имущество ипотекой (Code civ. Art. 513-115. Ул. 1896 г. ст. 6. П. 2, 114. Civilproc. ordn. § 621-627).
Раз дело идет здесь не о болезни, а о нравах, там, где различие нравов разделяет данное общество на круги, имеющие в этом смысле мало между собой общего, суждение о расточительности должно быть поставлено в более или менее тесную связь с воззрениями того круга лиц, к коему принадлежит расточитель.
Все положения нашего законодательства о расточителях тесно связаны с почти отжившей для гражданского права сословной организацией русского общества, оставляющей, однако, такие черты различия нравов, которые может сгладить лишь продолжительное время.
При этом точка зрения полицейская есть совершенно определяющая весь состав действующего законодательства. Положения о расточителях помещены главным образом в Уставе о предупреждении и пресечении преступлений. Вот коротко эти нормы.
Когда главный начальник губернии признает нужным наложить опеку на имение дворянина, в черте его управления находящееся, то обращается к дворянскому сословию; если сословие не постановит наложить опеку, то сам начальник предписывает ее учредить.
В обоих случаях доносится 1-му департ. Сената с изложением причин. Сенат, если найдет сие основательным, предписывает то же и для имений в других местностях, принадлежащих тому же лицу. Если почетный гражданин, купец или мещанин, по беспутной жизни, расточает свое имущество, то губернаторы сообщают об этом соответствующему обществу.
Приговоры о наложении опек для двух первых категорий лиц приводятся в исполнение по заключению общего присутствия губернского правления и палат, а где введены новые суды, с участием прокурора окружи, суда; для мещан решающую инстанцию составляют губерн. правления и начальники губерний. Однако на постановления сих начальств допускается жалоба 1-му деп. Прав. Сената (Уст. о предупр. и пресеч. преет. ст. 150, приложение I и II).
Действия признания расточителем заключаются в учреждении опеки над имением, причем немедленно должны быть наложены на имения (помещичьи) запрещения. Опекуны, управляя имением, уплачивают долги, а расточители не только лишаются права закладывать, продавать имения, но и вступать в какие-либо обязательства (Уст. о пред. ст. 151, 152) и хотя не лишаются права искать и отвечать на суде, но обязаны о каждом деле уведомлять опеку, не могут без согласия опекуна избирать поверенного, оканчивать дело примирением, делать на суде уступки, предъявлять спор о подлоге акта и вступать в ответ по такому спору (Уст. гр. суд. ст. 20).
Для прекращения опеки над расточителем modus procedendi соответствует порядку ее учреждения.
По отношению к крестьянам (крепостным) в старом законодательстве не могло быть потребности в определениях об их расточительности. Ныне сельским обществам предоставлено передавать в распоряжение правительства членов своих за порочное поведение, каковой приговор подлежит утверждению губернского по крестьянским делам присутствия; однако 51-й статьей сельскому сходу не предоставлено право признавать кого-либо из однообщественников не имеющим гражданской правоспособности вследствие расточительности и назначать по сему поводу опеку (так толкует Сенат, хотя низшие инстанции смотрят на это иначе, см. вообще по вопросу о порочности любопытную практику крестьянских судов в Сборнике решений 1-го департ. Прав. Сената по крестьянским делам. Данилов И. Петербург, 1885. с. 20-68).
Новый закон (Вые. повел. 18 марта 1886 г. “Правит, вест.” 1886. N 75), направленный к ограничению семейных разделов в крестьянских хозяйствах, где имеет место общинное землевладение, постановляет, что сельский сход, имеющий ведать такие разделы (ср.: Сборн. Данилова, указан, сейчас. с. 69, а также Сборник, изд. в 1880 г. N 36 и 11), прежде всего удостоверяется, согласен ли на раздел родитель или старший член семьи, а при отсутствии согласия приступает к нему лишь при условии, что поводом к разделу служит расточительность и безнравственное поведение домохозяина (см.: Общее положение. Приложение к ст. 51. П. 5, прим. ст. 1 и 2).
В общем, положение о расточительности у нас основано на совершенно иных соображениях, чем в западных законодательствах. Инициатива исходит совсем не от того круга лиц, коих интересы имеют в виду французский и имперский закон, процедирование не носит совсем тех особых судебных гарантий, кои введены Уставом 1864 года для дел гражданских вообще, разные части действующего законодательства недостаточно согласованы, и нет сомнения, что вопрос о расточителях должен будет стать скоро на очередь безотлагательных забот законодательной власти.
Наряду с рассмотренными поводами к низведению дееспособности нем. код. 1896 г. вводит особый повод к такому низведению, именно пьянство, Tranksucht, когда пьяница теряет способность заботиться о своих делах, или повергает себя и свою семью опасности нищеты, или, наконец, угрожает безопасности посторонних людей.
Франпузск. закон знает ivrognerie habituelle, но не находит в этом пороке основания для интердикции правоспособности, если нет наряду с этим других оснований для низведения дееспособности и назначения conseil judiciaire.
В позднейшем своем движении законодательство, особенно закон 1889 г., допускает факультативно, по суду, частичное принижение правоспособности, именно потерю (decheance) отцовской власти по поводу ivrognerie habituelle, inconduite notoire et scandaleuse, mauvais traitements, которые угрожают здоровью, безопасности и нравственности детей[4].
Том X, ч. I знает особый вид опеки, по особым Высочайшим повелениям установляемой (ст. 296). Каждый случай такого рода составляет специальный закон, так что заключений к общему праву делать отсюда нельзя.
Но несомненно, что необходимость таких законов и явная польза таких особых мероприятий, в свою очередь, указывают на недостаточность общих цивильных норм по этому предмету.
Кассационная практика обнаруживает нередко затруднительность соглашения таких специальных норм с общими, и Сенат допускает, согласно ст. 296, отступление от общих правил именно только там, где изъятия прямо показаны особым Высочайшим повелением (см. наприм., Кас. реш. гражд. 1877 г. N 228).
[1] Франц. закон 1838 г., лежащий в основе действующего права, давно признается неудовлетворительным, и разработка вопроса обогащена обширными трудами парламентск. комис; обширный Rapport sur le projet de revis. de la loi sur les alienes сделан сенатором Theoph. Roussel еще в 1884 г.
Практика уже теперь настаивает на осмотрительном применении интердикции, которая отнюдь не может быть уместной в случаях совершенно преходящего смущения психической деятельности.
Только etat habituel d’imbecillite (С. с. Art. 489) оправдывает вмешательство суда, хотя это состояние не должно быть непрестанным, continuel, и светлые промежутки не исключают необходимости интердикции. Код. 1896 г. имеет в виду те же признаки (ст. 1569).
[2] Нет сомнения, что и здесь, как в вопросе об усыновлении и узаконении до закона 12 марта 1891 г., высшие классы пользуются вовсе не желательной привилегией подлежать низведению гражданской их дееспособности содействием Сената, а не местного органа, более близкого и удобного для указанной цели. Для пребывающих за границей см. ст. 370. Т. X. Ч. 1.
[3] Экономисты далеки от единодушия в вопросе о необходимости ограждения расточителей от опасности (характерно их наименование – mangetout) угрожающей их благосостоянию. Экономическая точка зрения здесь не есть, однако, решающая. Некоторые указания для французск. литературы см. у Planiol. Traite. Т. I. n° 2691.
[4] Подробности и литературу вопроса см. у Planiol. Traite. Т. I. n° 2217, 2223-2227, 2589, 2688.
