В Риме, по объяснению Барона, нормы права применялись одинаково ко всем лицам или к целым классам лиц, и нарушение норм права намеренное или по заблуждению всегда влекло за собой известные невыгодные последствия.
В тех, однако же, случаях, когда считалось извинительным заблуждение в факте, прощалось и заблуждение в праве, как, напр., в тех случаях, когда лицо по уважительной причине не могло знать той или другой нормы права, напр., нормы какого-либо местного обычного или иностранного права, или в тех случаях, когда лицо заблуждалось в праве вследствие его неопытности или же когда оно было поставлено в этом отношении в привилегированном положении самим законом, как, напр., малолетние, женщины, необразованные люди и проч. (Pandecten § 10).
Это же начало равенства в действии норм права по отношению ко всем лицам, живущим в государстве, проводится и в новейших гражданских кодексах: уложениях итальянском и саксонском. Так, по первому из них не только каждый гражданин Италии пользуется одинаковыми гражданскими правами, но ими пользуются одинаково также и иностранцы, в Италии пребывающие (art. 1 и 3). Также и по уложению саксонскому в Саксонии одинаково ко всем лицам применяются саксонские законы, и в этом отношении не имеет никакого значения и не устанавливает никакого различия в пользовании гражданскими правами различие по вере или состоянию лиц (§§ 6 и 51).
В нашем законе мы имеем постановление по отношению определения действия только одного из источников норм права по отношению к лицам, именно закона, выраженное в 63 ст. I т. законов основных, по которому: „Закон, в надлежащем порядке обнародованный, должен быть свято и ненарушимо исполняем всеми и каждым, как подданными, так и иностранцами, в России пребывающими, поскольку то до них принадлежать может, без различия звания, чина и пола“. Ввиду того обстоятельства, что закон этот помещен в своде законов основных, нельзя не признать, что выраженное в нем постановление должно относиться и к соблюдению одинаково всеми лицами, в России находящимися, как русскими подданными, так и иностранцами, между прочим, и законов гражданских.
В соответствие с этим предписанием и в других постановлениях закона, как, напр., в постановлении 62 ст. I т. зак. основ. указывается, что никто не может отговариваться неведением закона, когда он был обнародован установленным порядком, каковое указание повторяется, затем, еще и в некоторых других частных законоположениях и уставах, как, напр., в 715 ст. III т. уст. о службе, в которой сказано, что закон, запрещающий всем подданным отговариваться неведением законов, преимущественно подтверждается в отношении к лицам, состоящим в государственной службе, а также в 363 ст. свода местных законов кочев. инород. Восточ. Сибири, по которой и никто из инородцев не может отговариваться незнанием законов и постановлений, для них изданных, но всякий обязан исполнять их в точности.
Из первого из только что приведенных постановлений Мейер, в отношении определения действия гражданских законов по отношению к лицам, извлекает то положение, что действию их должны подлежать и у нас одинаково все лица, находящиеся в пределах Империи, как русские подданные, так и иностранцы, поскольку только сам закон не устанавливает в этом отношении каких-либо различий (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 40).
Малышев, напротив, как в этом постановлении, так и последующих видит только выражение принципа общеобязательности исполнения законов у нас одинаково всеми и каждым, из какового принципа, как чисто формального, по его мнению, никак, однако же, не следует выводить то заключение, чтобы каждый закон и по его содержанию мог подлежать одинаковому применению ко всем лицам, находящимся в пределах государства, каковое применение законов с их материальной стороны представляется у нас по различию законов, напротив, чрезвычайно разнообразным (Курс общ. гр. пр., т. I, стр. 118 и 131).
Впрочем, еще прежде Малышева, это же заключение по вопросу о действии у нас закона по отношению к лицам было высказано профессором Градовским, притом, в форме более определительной. Именно, по мнению Градовского, в действии у нас закона по отношению к лицам следует различать две стороны: а) внешнюю обязательную силу закона, и б) обязательность его по содержанию. С первой точки зрения закон обязывает к повиновению всех и каждого, и в этом смысле он равен для всех; напротив, по содержанию закон не всегда для всех равен и действие его в этом смысле различно, смотря по лицам (Начала рус. госуд. пр., т. I, стр. 136).
Этот взгляд, разделяемый и Васьковским (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 28), на постановления нашего закона о действии его по отношению к лицам и на самом деле должен быть признан вполне правильным, как вполне соответствующий точному смыслу 63 ст. I т. зак. основ., заключающей в себе коренной закон в этом отношении, так как в ней говорится о равном действии закона по отношению всех лиц, в России пребывающих, как русских подданных, так и иностранцев, в смысле только обязательности его исполнения всеми и каждым, но не в смысле одинаковости самого закона по его содержанию для всех и каждого, что̀ ясно видно из слов статьи: „поскольку то до них принадлежать может“, каковые слова иначе не могут быть понимаемы, как в том смысле, что каждый обязан к исполнению именно тех законов, которые могут иметь к нему отношение, или, все равно — „поскольку то до них принадлежать может“.
Ввиду этого обстоятельства, у нас, очевидно, и речи не может быть о равенстве перед законом всех и каждого в том смысле, в каком принцип этот проводится в новейших уложениях современных государств, как, напр., в уложениях итальянском и саксонском. Наконец, и по мнению профессора Цитовича, гражданские законы Российской Империи никак не могут быть признаны за законы всех русских подданных, как ограниченные в их действии целой системой различных племенных прав, под действие которых поставлен целый разряд подданных, известных под именем инородцев (Курс рус. гр. пр., в. I, стр. 27).
Помимо этих прав, нарушающих принцип равенства действия законов у нас по отношению к лицам, у нас есть еще немало особенных законов вероисповедных, а также различных ограничительных законов по отношению иностранцев, а также и русских подданных некоторых национальностей, которые также во многом ограничивают действие этого принципа у нас, что, конечно, не может не служить подтверждением правильности заключения, высказанного по этому предмету профессором Градовским.
Нельзя, кажется, не предположить, что в последующих приведенных несколько выше тех постановлениях нашего закона, в которых говорится, что неведением закона, надлежащим порядком обнародованного, никто у нас отговариваться не может, имелось в виду выразить правило, долженствующее служить как бы санкцией точного соблюдения всеми и каждым предписаний 63 ст. зак. основ. об обязательном исполнении законов, хотя надлежащее выражение этой санкции и не доведено в нем до конца, так как в нем не указаны собственно те материальные последствия, которыми должно сопровождаться нарушение этого принципа.
По мнению Мейера, последствия эти, т. е. последствия заблуждения, неведения или ошибки, относящейся к закону, в силу коренного правила нашего закона, по которому никто не может отговариваться неведением закона, по отношению действия, совершенного под его влиянием, заключаются в том, что действие, совершенное по незнанию закона, обсуждается также точно, как если бы лицо, его совершившее, знало закон, дальнейшее последствие какового положения заключается, по мнению Мейера, в том, что лицо, действовавшее вопреки закона по неведению его, должно нести на себе и все невыгодные последствия его действия (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 151 и 154).
Подобным же последствием сопровождается нарушение закона по неведению или заблуждению, как мы видели выше, и по праву римскому, а ввиду, затем, того обстоятельства, что оно представляется и вполне необходимым последствием этого действия, и нельзя, кажется, не признать утверждение Мейера о действии его и у нас в общем вполне правильным. Правом римским допускались, как мы видели, однако же, и довольно многочисленные исключения из принципа общеобязательности и общеизвестности норм права по различным основаниям, когда заблуждение в праве считалось извинительным.
Хотя уложения итальянское и саксонское относятся и строже, чем римское право, к точному соблюдению принципа общеобязательности закона, и из них последнее, подобно нашему, постановляет, что на неведение закона, надлежащим порядком обнародованного, по общему правилу никто ссылаться не может (§ 97), но, несмотря на это, и они указывают некоторые случаи исключений из этого правила, когда совершение действий по заблуждению в праве не должно сопровождаться вредными последствиями для лица, их совершившего. Так, по уложению итальянскому (art. 1109), заключение договора под влиянием ошибки в смысле закона или права может служить основанием к оспариванию договора, как недействительного, в том случае, когда такая ошибка была единственной побудительной причиной заключения договора.
Также точно и уложение саксонское допускает предъявление обратного требования в случае удовлетворения по такому обязательству, существование которого было признаваемо истцом по заблуждению в факте или в праве (§ 1523). Наш закон, напротив, никаких случаев исключений, когда бы действие, совершенное под влиянием заблуждения в праве, могло считаться извинительным, не указывает; но можно ли из этого обстоятельства выводить то заключение, что у нас принцип общеобязательности закона должен быть почитаем проводимым до такой степени абсолютно, что никакие случаи извинительного заблуждения в законе не могут считаться допустимыми у нас, как полагает Мейер?
Вряд ли возможно разрешить этот вопрос безусловно в смысле утвердительном, по крайней мере, относительно тех случаев исключения, которые указаны в уложении саксонском, на том основании, что допущение в этих случаях обратного требования оправдывается тем началом права, в силу которого неправомерное обогащение вообще не может считаться допустимым ни по какому законодательству, совершенно независимо от того — последовало ли оно вследствие заблуждения в факте, или в праве.
Ввиду, затем, того обстоятельства, что закон воспрещает отговариваться неведением только закона и нельзя не согласиться с заключением Мейера о том, что совершение каких-либо действий вопреки обычаю, или закону иностранному, вследствие их неведения или ошибки в них, не должно влечь за собой никаких вредных последствий для совершителя, так как закон не обязывает знать эти нормы права (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 151).
Ничего закон не говорит об обязанности знать и еще один из источников норм права, или административное распоряжение; но, несмотря на это обстоятельство, никак, однако же, нельзя утверждать, чтобы совершение каких-либо действий, вопреки этому источнику норм права вследствие неведения или заблуждения в смысле того или другого административного распоряжения, не должно было сопровождаться невыгодными последствиями для совершителя, на том основании, что административное распоряжение по самой его природе, как обязательное к исполнению постановление в территории действия его, не может считаться не обязательным к исполнению всеми теми, которых оно касается, раз оно было установленным порядком постановлено и, затем, опубликовано.
