Точкой отправления для цивилистических построений должно служить понятие о лице. Понятию лица (persona singularis) в анализе юридических явлений противополагается объект права, часто вещь.
Это понятие лица, как образующее, входит в состав юридических отношений, какого бы они ни были содержания. Для юридических отношений гражданского права оно существенно в особенности.
Понятие личности в гражданском праве может быть отождествлено с понятием конкретной цивильной правоспособности.
В условиях исторически данного юридического быта возможна полнота правоспособности, присвояемая отдельному человеку, субъекту правоспособности.
Чтобы определить весь объем правоспособности отдельного человека, надлежит представить себе сумму отдельных юридических отношений, в коих действительно находится или способно находиться, в условиях данного быта, отдельно взятое лицо.
Полнота правоспособности не будет по содержанию своему одинаковой в разных исторических условиях. Есть условия, где полнота правоспособности отдельного субъекта по содержанию ее определяется целым рядом институтов цивильной системы, институтами права семейного, институтами прав вещных, собственности, прав на чужую вещь, прав договорных, завещательных и прочее.
В этом развитом виде понятие правоспособности полной, принадлежащей отдельному человеку, мы находим в римской цивильной системе. Как собирающего, сосредотачивающего в себе оригинерным образом (первообразно и самолично) и осуществляющего всю эту сумму правоспособности, мы можем представить себе только вполне волеспособного, зрелого, бдительного человека.
Но не одним этим случайным явлением личной энергии в цивильной сфере определяется специфический, в личном смысле, характер юридического быта римского народа. Если бы правоспособность цивильная условливалась каждый раз фактической наличностью сильных характеров, то в юридическом быту римского общества недоставало бы свойств постоянства, известности и непрерывности юридических отношений, которые мы находим в действительности.
Когда уходит со сцены предположенный нами деятельный субъект цивильной правоспособности, то, с этим вместе, цельная в его лице сфера его цивильных отношений не исчезает тотчас, вместе с ним. Свойство этих отношений личное, сосредоточенное, удерживается, временно, в известной степени неподвижности, в “лежачем наследстве” (hereditas jacens).
Можно ли назвать это сосредоточенное состояние имущества безличным, хотя временно нет известного человека, определенного индивидуума, который давал бы активный характер этой сосредоточенной цивильной силе? Отнюдь нет, ибо для наличности цивильной правоспособности нет нужды (и не в одном этом случае) в непрестанно деятельном состоянии правоспособного субъекта.
Правоспособность и чисто личный характер юридических отношений, сосредоточенный и объективно известный, продолжает существовать, несмотря на отсутствие активного органа ее осуществления, несмотря на парализованное его состояние, ибо он необходим, как постулат всего социально-юридического строя в данных бытовых условиях, а не такого-то отдельного человека только.
Без этого, длящегося в личном смысле состояния юридических отношений умершего, немыслимо было бы постоянство и преемственность их, точно так, как оно было бы немыслимо при условии произвольного появления новых и бесследного исчезания прежних правоспособных субъектов.
В избранном нами примере, несмотря на последовавшую смерть человека, нам хорошо остается известным преемственный переход силы, которую представлял собой умерший в юридическом обмене, и мы можем вполне определить весь ее юридический и экономический состав.
Hereditas jacens заключает в себе требования и обязательства, иски вещные и личные, способность умаления, возрастания, экономической состоятельности и банкротства, ровно так, как и живой представитель личного характера юридических отношений.
Точно такой же личный характер эта, раз осуществленная, правоспособность удерживает и приобретает, когда средоточием ее становится несамосознающий и недееспособный субъект, дитя, умалишенный.
Недостаток деятельного фактора осуществления правоспособности не уничтожает ее в основе; она поддерживается искусственно деятельностью других людей, и не только ради особы дитяти, идиота, а в целях дальнейшей известности, дальнейшего преемства этой, раз определившейся как единой и личной, сферы цивильных отношений.
У самого субъекта правоотношений может не быть ни личного интереса, ни личного призвания пребывать в средоточии этого ожившего обмена, и, однако, он продолжает им служить, ибо цивильное и личное свойство отношения юридического в развитом римском юридическом быте не определяется исключительно ни мерой индивидуальных потребностей, ни мерой индивидуальных способностей его субъекта.
Если бы один интерес наличных живых особей и отдельно взятая воля каждого определяли собой все содержание гражданского права, то система его институтов была бы несравненно уже той, какую мы наблюдаем в действительности. Возьмем для примера систему вещных прав в Риме.
На что, при этих критериях, были бы нужны реальные сервитуты в этой системе? Для utilitas singuloram, взятой в точном смысле потребностей данного человека, а не цивильной личности, был бы достаточен ususfractus и usus.
Чего же ради нужно не только с определенным индивидуально лицом, а с качествами лица как землевладельца, как домовладельца, соединять известное притязание опять не к соседу такому-то, а к соседнему землевладению, кто бы ни был сосед-землевладелец?
Фактические и случайные свойства надобности, ненадобности данного притязания для известного лица в этой конструкции сглаживаются, способность или неспособность им пользоваться тоже стирается и уступает место соображениям особого рода, так сказать, абстрактным, отрешенным, независимым от индивидуальных свойств того или другого хозяина данного имения.
Мы имеем, таким образом, ряд явлений, в коих свойство личности или гражданской правоспособности субъекта юридических отношений не зависит от продолжающегося существования человека (hereditas jacens), от его способности воли или разумения интересов (дитя, идиот), и где образование юридических отношений, тоже типически цивильных, не ограничено интересом отдельного человека (предиальные сервитуты).
Из этих явлений ясно, что институты цивильные, по самому строению их, не составляют области чистого индивидуализма, а отвечают одновременно целям отдельного человека и общества.
С понятием личности мы не соединяем необходимости непрестанного воздействия воли и ежеминутно наличного интереса отдельного человека. Мы даем этому понятию более общие и независимые от индивидуальных свойств и потребностей отдельных людей признаки.
Понятие личности в гражданском праве, цивильной правоспособности, правоспособного лица (в конкретном смысле) мы имеем там, где раз определившаяся сфера конкретных юридических отношений удерживает свойство обособленности, принадлежности их к этой именно сфере, с характером постоянным и объективно распознаваемым.
Человек может не знать, что он состоит в известном юридическом отношении, и тем не менее он будет его субъектом, может не иметь способности хотеть или познавать, не иметь интереса к тому или другому обладанию, и тем не менее сфера определившихся, так или иначе обособленных его отношений будет в обороте гражданском, в смене его явлений играть определяющую роль гражданско-правовой личности этого человека, теперь живого и деятельного, завтра, быть может, недееспособного, затем – умершего.
Такое свойство личности в римской системе не составляло необходимой принадлежности всякого человека, ибо римский мир знает людей безличных, неправоспособных, людей – товар.
Созданное исторической жизнью культурного народа и разработанное юриспруденцией, это понятие личности составляло центральную исходную точку для всех цивилистических построений. Весь мир юридических отношений гражданского права в Риме был миром отношений, личных в этом смысле.
Одна из существеннейших проблем римской практической юриспруденции заключалась в том, чтоб найти определенные и точные признаки, коими фиксируются постоянным и известным образом отдельные, обособленные, в этом смысле личные сферы обладания граждан.
Внутри каждой из этих личных сфер происходит, несомненно, постоянный и живой обмен; они изменяются и в смысле их полноты, и в смысле состава заключенных в них отношений разного содержания.
Но свойство юридической известности и постоянства их обособления удерживаются, несмотря на эти внутренние изменения, в интересах всего юридического цивильного быта и совершенно независимо от воли или потребностей отдельного правообладателя.
В римском мире это свойство личности, цивильной правоспособности, сочеталось количественно совершенно преобладающим образом с отдельным живым деятелем правоспособности. Оттуда этот поразительный по энергии характер римского цивильного обмена.
Но, однако, необходим ли именно такой деятель, чтоб существовала цивильная личность? Мы видели, что определенная сфера юридических отношений может иметь своим средоточием ребенка, идиота.
В этих случаях невозможна деятельность этих правообладателей, но возможно для них пользование плодами этого правообладания через посредство деятельности других лиц, опекунов, попечителей.
Мы видели далее, что характер личности не утрачивается и там, где сейчас нет ни деятеля, ни пользователя, стало быть, ни воли, ни интереса. Таков случай с hereditas jacens. Hereditas функционирует лично в целях объективной известности, постоянства, преемства правоотношений.
Итак, функция личности нужна здесь и существует независимо от вопроса воли или интереса отдельного известного человека. Это положение вещей как единой, цельной имущественной массы, в коей нет имущего, хозяина, в смысле интересо- и волеспособного органа, есть временное.
Попытаемся сделать шаг далее. Мыслимо ли такое обособление определенной сферы юридических отношений там, где состав этих отношений есть известный и постоянный, как у живого субъекта права, но где нет вовсе живой личной воли и интереса отдельного правообладателя, а есть только интерес пользования этим имуществом у более или менее неопределенного и неизвестного в данную минуту круга людей и где эта сфера прав, эта личность существует не для преходящих целей, как в hereditas jacens, а для целей постоянных, как в предиальном сервитуте.
Римская жизнь и римская юриспруденция хорошо знакомы с этим явлением цивильного быта. В случаях такого рода юристы видят то же самое явление обособленной правоспособности, личности, как и там, где правоспособность присвоена отдельному человеку. Таков случай, когда это качество обособленной личности присваивается имуществу и правоотношениям коллективной единицы, государства, города, коллегии, установления.
Не являются ли это имущество и эти правоотношения принадлежащими отдельным гражданам, отдельным членам коллегии? Несомненно, нет! Это имущество есть обособленное и вообще, и в особенности от имущества отдельных членов коллегии. Так как город сам не есть орган личной воли, то отсутствие личной воли восполняется, как в имуществе малолетнего, особой организацией городского управления.
Но тогда зачем же мы даем свойство личности, обособленной правоспособности подобным формам обладания? Цель, с которой так конструирует римская юриспруденция, совершенно понятна. Личность была в глазах классиков обособленной сферой юридических отношений, которая необходима для их определенности, распознаваемости и постоянства.
Называют ли классики эту правоспособность коллективных единиц и имущественных масс именно личностью? Да. Мы встречаем в пандектах очень различные обороты речи, коими определяется именно личный характер обладания коллективных единиц.
Главнейшие из них суть такие: hereditas, universitas, collegium personae vice fungitur. У Фронтина есть прямое выражение “persona coloniae ipsius”. Но нужны ли нам отдельные свидетельства тех или других писателей, чтоб удостовериться в совершенно личном характере цивильных правоотношений коллективных единиц в Риме?
Если имущество могло принадлежать коллегии, установлению, то была ли бы возможна какая-либо оборотоспособность этого имущества без свойства личного обладания им? Чтоб коротко ответить на этот вопрос, достаточно вспомнить строение римских обязательств, всегда строго личное, требующее непременной известности лица для своего состава.
Отвергнуть личный характер обладания названных коллективных единиц – значит сделать их неспособными к цивильно-обязательственным отношениям, тогда как мы видим на деле постоянно в составе их имуществ долги и требования совершенно так, как в составе имущества отдельных правоспособных людей.
Весьма важно отметить здесь, что римские систематики не разделяют цивильно-правоспособных субъектов, лиц, на две категории, лиц физических и нефизических, юридических, фиктивных, только мыслимых.
Это характеризует, во-1-х, свойство их гражданского оборота, где далеко преобладающая роль принадлежала отдельным правоспособным людям, а не этим формам коллективного обладания.
Во-2-х, их понятие личности в достаточной степени представлялось им обособленным от непременной связи его с отдельным человеком, так как они знали волеспособных, но неправоспособных людей, рабов и не останавливались в особенности на явлении обособленной от отдельного человека гражданской правоспособности в других случаях, как на экстраординарном, для юридической конструкции которого нужно создавать совсем особую категорию лиц, только мыслимых.
Явление имуществ, принадлежащих городу, коллегии, их долгов, требований, исков, было налицо. Измышлять их правоспособность было нечего, и эти лица, в обособленной сфере цивильных правоотношений, функционировали так же, как отдельные люди. Для практических целей обмена конструкция эта была вполне удовлетворительна.
Эти римские понятия и противоположения лиц и вещей, не всегда правильно понятые и истолкованные, вместе с рецепцией римского права, стали достоянием новой юриспруденции.
Применение их к условиям быта новых народов, во многом очень отличного от римского, породило массу трудностей и недоразумений, которых вовсе не знали классики и которые служат до сих пор обильным источником контроверз в этом основном учении и открывают простор многочисленным, особенно у немцев, попыткам найти надежные исходные точки для построения понятия субъективного права, правоспособного лица, существующего в действительности, или лица только мыслимого, и указать пределы действию фикций и вымыслов в практической области гражданского права.
