Термин “боярин введеный” встречается в жалованных грамотах на разные льготы и, между прочим, на освобождение от суда местных органов. Таким пожалованным предоставляется, обыкновенно, право судиться пред самим князем или боярином его введенным:
“А кому будет чего искати на Марьи (Копниной, получившей жалованную грамоту), или на ее сыне, Федоре, или на их приказнице, ино их сужу яз сам, князь великий, или мой боярин введеный” (АЭ. I. № 44. 1449).
Дошедшие до нас грамоты этого рода не восходят далее половины XV века[1]. Но это, конечно, не значит, что введенные бояре возникли только в это время. О них упоминается в грамотах как об учреждении, существующем уже и общеизвестном.
Жалованная грамота Великого князя Василия Васильевича Ивану Петелину (АЭ. П. № 46), тоже упоминающая о введенном боярине, есть только повторение грамот его отца, деда и прадеда. Это дает достаточное основание думать, что бояре введенные были уже у первых московских князей, в начале XIV века.
Но мы и на этом не считаем возможным остановиться и идем далее. Боярин введенный производит альтернативно с князем тот суд, который князь предоставляет лично себе. Князья являются у нас судьями с самого древнего времени.
Но, конечно, и в самое древнее время не могли они всегда самолично разбирать все дела, подлежавшие их суду, и нуждались в помощниках. Думаем поэтому, что бояре для суда, или как их называют памятники, с XIV века начиная, введенные бояре принадлежат к древнейшим нашим судным учреждениям.
Кому было поручать князьям тот суд, который они оставляли лично за собой, как не лучшим людям волости, каковыми и были, как мы знаем, бояре? Как лучшие, старейшие люди земли, они должны были знать обычаи и дела, а потому и могли заменять князя. В одном судном деле начала XVI века, вместо доклада великому князю или боярину введенному, говорится о докладе:
“Великому князю или человеку старейшему” (Рус. ист. сб. V. 13. 1501).
Думаем, что “мужи” сыновей Ярослава: Коснячько, Перенег[2], Никифор Кыянин, Чюдин и Микула, о которых упоминает Русская правда (II заголовок и III. 4), и были древнейшими введенными боярами, имена которых дошли до нас.
Князья Ярославичи совещаются с ними о порядке суда на тот, конечно, случай, что этим мужам придется решать дела вместо князя и, таким образом, давать направление тогдашней юрисдикции.
В это отдаленное время, как и в московское, князья судили лично не только в случаях привилегированной подсудности, но и во всех тех, когда низшие судьи находили почему-либо невозможным решить дело и обращались с докладом к князю или “человеку старейшему”.
Итак, дело, для которого существовали бояре введенные, принадлежит отдаленнейшей древности. Но мы не имеем достаточных оснований утверждать то же и о самом термине. Термин “введеные”, может быть, не старее XIV века. В более отдаленное время таких бояр, в отличие от бояр вообще, могли называть просто “княжими мужами”.
С XIV века их стали называть “введеными”, потому что они вводились во двор князя и в особое к нему доверие[3]. ‘Но и в памятниках после XIV века вместо введенный боярин говорится иногда тоже “княжой боярин” (Федот.-Чехов. № 66).
С половины XV века нам уже известны имена всех введенных бояр, и мы можем из года в год следить за каждым изменением в их составе до самого конца XVII века. Введенные бояре это суть те бояре, которым сказывается боярство.
Сказывается не просто боярство, которое есть ничто иное, как бытовое наименование лучших или старейших людей, а введенное боярство. Княжеская служба создает не бояр вообще, а введенных бояр, иначе – придворных бояр, всегда состоящих при князе и делающих его дело.
Кроме жалованных грамот, говорящих альтернативно о суде князя и его введенного боярина, мы имеем еще, со второй половины XV века, ряд подлинных судных дел. Местные судьи весьма нередко заканчивают свое производство таким определением:
“И о сем судьи рклись доложить государя великаго князя или его боярина” (Федот.-Чехов. №21. 66).
За этим следует доклад боярину, который и называется по имени и отчеству. В этих судных списках, следовательно, мы имеем имена введенных бояр. Вот те, которые нам встретились в списках XV и XVI веков.
Князь Щеня, Дан. Вас; ему сделан доклад без обозначения года (АЮ. № 3).
Князь Пенько, Дан. Александр.; ему сохранялось пять докладов, но все без означения года (АЮ. № 5; Федот.-Чехов. №№ 7, 13, 19,41).
Кн. Ростовский, Дмитр. Владимир., доклад от 1501 г. (Рус. ист. сб. V. 13).
Сабуров, Юрий Констант., сохранился доклад от 1506 г. (Федот.-Чехов. № 21).
Давыдов, Григор. Фед., доклад от 1518 г. (Федот.-Чехов. № 66).
Яковлев, Сем. Вас, доклад в 1562 г. (Федот.-Чехов. №75).
Волынский, Мих. Ив., доклад в 1562 г. (Федот.-Чехов. № 76).
Юрьев, Дан. Ром., доклад до 1585 г. (Федот.-Чехов. №83).
Годунов, Григор. Васил., доклад до 1585 г. (Федот.-Чехов. № 83).
Все эти введенные бояре встречаются и в списке М.П.Шереметевой с обозначением года, когда им было сказано боярство: князю Д.В.Щене в 6984, кн. Д.А.Пенько-Ярославскому в 7008, кн. Д.В.Ростовскому – в 7009, Ю.К.Сабурову – в 7014, Г.Ф.Давыдову – в 7014, С.В.Яковлеву – в 7067, М.И.Волынскому – в 7067, Д.Р.Юрьеву – в 7057 и Г.В.Годунову – в 7092.
Введенные бояре, следовательно, суть те, кому боярство сказано.
Годы назначения в боярство могут служить для определения времени судного списка, если в списке год не означен. Списки эти не могут быть старее года, когда последовало назначение упоминаемого в них боярина в звание введенного[4].
Число таких введенных бояр первоначально было очень невелико. Жалованные грамоты всегда говорят о них в единственном числе. В год смерти Василия Васильевича их было только пятеро: Мих. Бор. Плещеев, кн. Ив. Юр. Патрикеев, кн. Ив. Вас. Стрига-Оболенскй, Мих. Фед. Сабуров и Григ. Вас. Заболоцкий. В год смерти Ивана Васильевича их было 13. При преемнике его число их возросло до 20.
Наибольшего развития число введенных бояр достигает при Грозном в 7061 г. К первому сентября этого года их было 32 человека, а в течение года вновь назначено 4. Но к концу царствования Грозного число введенных бояр сократилось до 10 человек. В течение XVII века оно колеблется между 20 и 30[5].
Если при Великом князе Василии Васильевиче введенных бояр было всего только пять человек, то при мелких удельных князьях их должно было быть и еще меньше.
Понятно, что наименование “боярин”, столь распространенное в Древней и Московской Руси, не могло пойти от немногочисленного придворного боярства, которое также не могло выделить из себя и громадный класс детей боярских. Отношение совершенно обратное: придворная жизнь держалась бытовых терминов, введенные бояре пошли от бояр просто.
В памятниках XVII века, даже в законодательных, термин боярин употребляется и в тесном, и в широком смысле; но в официальных перечислениях разных чинов он всегда означает только введенных бояр.
Бояре, которым докладывались судные дела вместо князя, или решали их сами (Федот.-Чехов. № 21 и др.), или, в свою очередь, докладывали их князю, если встречали какое-либо затруднение при решении (АЮ. № 3; Федот.-Чехов. № 15).
Необходимость таких докладов указывает на то, что введенный боярин находится в постоянных личных сношениях с князем, для чего и должен был состоять при его особе. Он поэтому придворный человек.
Этим объясняется то исключение, которое делается для введенных бояр в междукняжеских договорах на случай осады города:
“А осада городная, где кто живет, тому туго и сести, опроче бояр введенных и путных” (Рум. собр. I. № 58. 1436).
Бояре вообще выдерживают осаду в том городе, где они живут. Это правило не распространяется на бояр введенных, потому, конечно, что они должны находиться при дворе своего князя.
Звание введенного боярина считалось у нас высшей должностью. Это наибольшая честь, какой только мог достигнуть служилый человек. Назначение в эту должность зависело от усмотрения государей. Оно делалось посредством устного объявления назначаемому. В разрядной книге на 1615 г. читаем:
“Того же году, февраля на 2-й день, на праздник Сретение Господне, пожаловал государь из столников в бояре князь Юрья Еншеевича Сулешева, а сказывал ему боярство боярин князь Володимер Тимофеевич Долгорукой” (Двор, разр. I. 170).
Отсюда выражение “боярство сказано”.
По общему правилу государи возводили в звание введенных бояр именитейших людей. Котошихин говорит, что были “большие роды”, члены которых прямо жаловались боярством с обходом посредствующей ступени окольничего. Их не назначали окольничими, это было бы для них недостаточно почетно.
Но это не значит, что государи должны были членов известных родов непременно делать боярами или что они не могли возводить в боярство людей неименитых. Никаких ограничений такого рода у нас не существовало.
Из именитых людей государи жаловали только тех, кого хотели; а вместе с тем они могли возвести в звание боярина введенного и человека неименитого. И так всегда было. Иван Грозный почтил званием боярина Фед. Григ. Адашева и двух Годуновых, Дмитрия Ивановича и Бориса Федоровича; Федор Иванович, в первый год вступления своего на престол, пожаловал в это звание еще трех Годуновых, Степана, Ивана и Григория Васильевичей; Алексей Михайлович возвышает Хитрово, Нарышкина и Матвеева.
А с другой стороны, мы знаем, что фамилии, члены которых прямо возводились в боярство в XV веке, вовсе не встречаются в этом звании в XVI; а боярские фамилии XVI века не дают бояр в XVII.
В личном составе боярства происходили постоянные колебания: старые фамилии с высших ступеней служебной лестницы нисходили на самые низшие, а новые – подымались на высшие.
Хотя новые мелкие люди и достигали высшего положения в государстве, но движение их до высших ступеней служебной лестницы представляет некоторые особенности. По общему правилу они не прямо возводились в высшее звание боярина, а последовательно проходили чрез окольничество, а иногда и думное дворянство.
Из этого общего правила мы заметили только одно исключение: Бор. Федор. Годунов не был окольничим, а прямо из крайчих был возведен в звание боярина. Наоборот, люди именитых фамилий прямо возводились в боярство, минуя окольничество. Это отличие составляет характерный признак больших родов.
Члены их жалуются званием стольника, крайчего и другими придворными чинами, но никогда – званием окольничего. Пожалование звания окольничего низводит первостепенные роды в разряд второстепенных.
Почему именно чин окольничего, а не какой-либо другой низший, например, стольника или стряпчего, имел свойство проводить эту разграничительную черту между перворазрядными и второразрядными родами, это нам неясно.
Но мы не имеем основания заподозрить свидетельство Котошихина, прямо противополагающего большие роды, которые бывают в боярах, а в окольничих не бывают, меньшим родам, которые бывают в окольничих и в боярах (II. I, 2).
Котошихин дает нам и список этих больших родов. Этот список нуждается, однако, в поправках и пополнениях. Котошихин отнес к этому первому разряду фамилий некоторые такие, члены которых бывали и окольничими, и, наоборот, о некоторых действительно перворазрядных он забыл упомянуть.
Напечатанный материал дает возможность составить список перворазрядных фамилий по векам, с XV начиная. В каждом же веке мы расположим боярские фамилии по степени их служебной важности, а мерилом этой важности принимаем число лиц, возведенных в звание боярина из каждой фамилии.
В XV веке по 7008 (1506) год включительно служили только в боярах:
Бороздины и кн. Оболенские – по 6 раз;
Морозовы, Сабуровы, кн. Холмские и кн. Ярославские – по 3 раза;
кн. Патрикеевы, кн. Микулинские и кн. Ряполовские – по 2 раза;
кн. Барбашины, кн. Булгаковы, кн. Дорогобужские, кн. Симские, кн. Телятевские, Хромые, Челяднины и кн. Щеня-тевы – по 1 разу.
В XVI веке по 7108 (1600) год:
кн. Шуйские – 14 раз;
кн. Пронские – 8 раз;
кн. Оболенские – 6 раз;
кн. Голицыны – 5 раз;
кн. Воротынские, кн. Глинские и кн. Трубецкие – по 5 раз;
кн. Горбатые, кн. Куракины-Булгаковы, кн. Одоевские, кн. Ростовские и кн. Черкасские по 4 раза;
кн. Курбские, кн. Микулинские, кн. Мстиславские, кн. Ростовские-Катыревы и кн. Щенятевы по 3 раза;
кн. Куракины, кн. Курлятевы, кн. Пеньковы (Ярославские), кн. Репнины, кн. Ростовские-Темкины и Челяднины по 2 раза;
кн. Булгаковы, кн. Белевские, кн. Горенские, кн. Каши-ны, кн. Ноготковы, кн. Ногтевы, кн. Ростовские-Холодковы, кн. Ростовские-Хохолковы, Сукины, кн. Холмские и Федоровы по 1 разу.
В XVII веке по 7185 г.:
кн. Голицыны – 9 раз;
кн. Одоевские 6 раз;
кн. Куракины, Морозовы, кн. Репнины и кн. Хованские по 4 раза;
кн. Сицкие и кн. Трубецкие по 3 раза;
кн. Ростовские-Буйносовы и кн. Урусовы по 2 раза;
кн. Воротынские, кн. Кашины, кн. Олшевские, кн. Ростовские-Бахтеяровы, кн. Ростовские-Темкины, кн. Пронские, кн. Сулешовы, кн. Шаховские, и кн. Шуйские по 1 разу.
Из этого списка видно, что есть фамилии XV века, удержавшие свое значение и в XVI, есть фамилии XVI века, удержавшие свое значение в XVII; но ни одна из важных фамилий XV века не сохранила своего значения в XVII.
Это вовсе не потому, что они угасли; Бороздины и Холмские встречаются и в боярских книгах XVII века, но не выше дворян московских; князья Оболенские – не выше окольничих. Они уступили свое место новым деятелям. Есть, впрочем, одна фамилия XV века, сохранившая свое первенствующее положение и в XVII. Это Морозовы; но они не пользовались этим положением в XVI.
В XVI веке ни один Морозов не был назначен прямо в бояре, 6 из них достигли боярства после окольничества, а трое и не пошли дальше окольничих. Из этого видно, что высший служилый класс в Москве далеко не представлял той неподвижности и замкнутости, как иногда думают.
Наш список расходится с Котошихинским. Кроме приведенных нами перворазрядных фамилий, он относит к ним еще: кн. Прозоровских, кн. Салтыковых, кн. Хилковых, Шейных, Шереметевых и кн.Черкасских. Члены этих фамилий бывали окольничими в XVII веке, а некоторые и в XVI, а потому мы и не отнесли их к перворазрядным[6].
Забыл же Котошихин назвать: кн. Кашиных, кн. Куракиных, кн. Олшевских, кн. Ростовских-Бахтеяровых, кн. Ростовских-Темкиных, кн. Сулешевых и кн. Шуйских. Хотя некоторые из пропущенных им фамилий были только по одному разу в звании боярина введенного, но это нисколько не оправдывает его пропуска, так как и среди поименованных им боярских фамилий есть такие, члены которых только по разу были боярами, например, Воротынские, Пронские, Шеины, Хилковы.
Второй разряд боярских фамилий составляют те, члены которых бывают и в боярах, и в окольничих. Котошихин дает список и этих второразрядных фамилий, но он также представляет неверности и еще менее полон, чем список перворазрядных бояр. Предлагаем наш список в том же порядке.
В XV веке по 7008 г. включительно бывали в боярах члены фамилий, служивших и в окольничих:
Захарьины-Романовы-Юрьевы и Плещеевы по 2 раза;
Заболоцкие – 1 раз.
В XVI веке по 7108 г.:
Воронцовы и Захарьевы-Романовы-Юрьевы по 7 раз;
Морозовы и Яковлевы (Яковля) по 6 раз;
Годуновы, Шеины и Шереметевы по 5 раз;
Кн. Вельские и Сабуровы по 4 раза;
Бутурлины, кн. Серебряные и кн. Телятевские по 3 раза;
Салтыковы, кн. Сицкие, кн. Троекуровы, кн. Хворостинины, кн. Шестуновы по 2 раза:
Адашевы, Басмановы, Борисовы, Волынские (Вороные-Волынские), Давыдовы, Даниловы, Заболоцкие, Колычевы, кн. Кубенские, Кутузовы, кн. Палецкие, Плещеевы, кн. Ромодановские, кн. Ряполовские, кн. Симские, Собакины, кн. Татевы, кн. Телепневы, Траханиоты, Тучковы, кн. Хилковы и кн. Ушатые по 1 разу.
В XVII веке по 7185 г.:
Салтыковы, Стрешневы и Шереметевы по 6 раз;
Нагово (Нагие) и кн. Ромодановские по 5 раз;
Кн. Долгорукие, Милославские и кн. Черкасские по 4 раза;
Головины, кн. Прозоровские и кн. Хилковы по 3 раза;
Кн. Барятинские, Годуновы, Захарьевы-Романовы-Юрьевы, кн.Львовы, кн. Мосальские, Плещеевы (в 7190 г.), кн. Ростовские-Лобановы и кн. Троекуровы по 2 раза;
Басмановы, Бутурлины, кн. Вельские, кн. Волконские, Далматовы, кн. Дыковы, Зюзины, Колычевы, кн. Лыковы, Матвеевы, кн. Мезецкие, Нарышкины, Нащокины, кн. Пожарские, Пушкины, Сабуровы, кн. Татевы, кн. Туренины, кн. Хворостинины, Хитрово и Шеины по 1 разу.
Разрядкой напечатаны фамилии, приводимые и Котошихиным. Кроме этих, он еще называет: кн. Куракиных, Сукиных и Измайловых. Куракины бывали только в боярах; Измайловы же ни в Шереметевском списке, ни в алфавите ни разу боярами не показаны; Сукины в XVII веке выставили только одного дворянина в Думу и одного окольничего.
Приведенные списки боярских фамилий составлены на основании Шереметевской выписки из боярских книг и сличены с данными алфавита. Но так как оба эти источника и не полны, и не свободны от ошибок, то и наш список не может претендовать на совершенную точность.
Безусловным мерилом важности старинных родов он не может служить и по другой причине. Случаи назначения в боярство условливаются не одной исстари унаследованной важностью рода, но и усмотрением князя. В силу личного расположения князя члены менее именитых фамилий могли быть призываемы чаще членов более именитых фамилий.
Из того, что две разных фамилии выставили в известное время одинаковое число бояр, вовсе еще не следует, что эти две фамилии одинаково родовиты; или что фамилия более раз призванная к введенному боярству непременно родовитее фамилии меньшее число раз призванной.
Список указывает только на служебное значение разных фамилий в данное время. А это значение условливается разными обстоятельствами, из которых на первый план выдвигается добрая воля государя, а на второй – родовитость фамилии.
Вопрос о родовитости древних фамилий и современникам не был совершенно ясен, да едва ли эта родовитость и допускает какую-либо точно определенную и общую для всех меру.
Каждая фамилия склонна была преувеличивать свое значение и уменьшать значение других. Отсюда масса споров об отеческой чести. Ближайшее рассмотрение этого предмета выходит, однако, за пределы вопросов, о которых идет речь, а потому мы и возвращаемся на прежнее, к судной деятельности введенных бояр.
Существование особых бояр, назначаемых для производства суда, дало начало и особому термину для обозначения этого суда: это “боярский суд”. В Судебнике 1497 г. читаем:
“О великом князи. А с великаго князя суда и с детей великаго князя суда имати на виноватом по тому же, как и с боярскаго суда, с рубля по два алтына, кому князь великий велит” (21).
Термин “боярский суд” удерживается и во втором Судебнике, но пошлины определяются там по 11 денег с рубля[7].
Боярский суд приравнен здесь, хотя и в одном только отношении, к суду вел. князя и его детей. Из других же статей Судебников видно, что кормления даются то с боярским судом, то без оного, что кормления с боярским судом даются даже тиунам, и не только великого князя, но и боярским.
Хорошо было бы выяснить, что такое этот боярский суд, который отделен здесь от чина введенного боярина и может быть предоставлен даже тиуну боярина, и притом боярина в самом широком смысле этого слова, а не введенного только.
Но объяснение компетенции этих судей, то жалуемых судом боярским, то нет, представляет, на наш взгляд, большие затруднения. Мы не видим возможности сделать заключение, что же такое этот передвижной боярский суд сам по себе. Это вопрос судоустройства, и для предметов, о которых у нас идет речь, он и не имеет решающего значения.
Бояре-судьи в древнее время не составляли коллегии. Каждый из них мог решить всякое дело, о котором ему докладывали, если только он сам не находил какого-либо затруднения в решении. В последнем случае он докладывал князю и решал по его указанию.
Великий князь Иван Васильевич первый нарушает начало единоличности боярского суда. Его Судебник предписывает, чтобы на суде бояр были дьяки (I). Мы считаем это новшеством. Но Судебник не определяет точно, что должны делать дьяки на суде бояр.
Надо думать, они должны были судить вместе с боярами. Это можно заключить и из значительной пошлины, предоставленной дьякам: они получали с рубля восемь денег, а бояре двенадцать (Суд. Ст. 3).
Едва ли роль их была исключительно служебная и подчиненная. Дьяки великого князя – первые товарищи, приданные боярам. Дьяки-писцы были, надо думать, при боярах и прежде.
Второй Судебник прямо уже говорит, что “суд царя и великаго князя должны судить бояре… и дьяки” (ст. 1). Но пошлину им понижает до 7 денег с рубля. Иван Васильевич держался дьяков более своего внука.
В дошедших до нас судных списках от времени после Судебников не видно, однако, участия дьяка в ведении дела. Доклад делается одному боярину, а не боярину и дьяку; по выслушании доклада вопрос тяжущимся предлагает один боярин, а не боярин и дьяк; наконец, решение произносит тоже один боярин.
Деятельность дьяка великого князя видна только в собственноручной подписи им судного списка. Думаем, что в форме составления судных списков удержалась старина, когда судил один боярин. Подпись же дьяка, конечно, означает, что он со всем написанным совершенно согласен. Это полное единение боярина и дьяка. В случае разногласия делался доклад государю.
Сопоставление худородного дьяка с благородным боярином в одном и том же суде и необходимость единогласия таких разнородных элементов представляет реформу великой важности. Московская Русь наследовала бояр Руси до-московской; в состав этого высшего класса вошла масса княжеских фамилий, лишенных московскою властью своих старинных верховных прав.
Московские государи продолжают пользоваться услугами бояр и дают им звание “введенных”, но, чтобы ослабить их значение, они ставят рядом с ними дьяков. Побежденные московскими государями владетельные князья нисходят в разряд бояр; этих именитых бояр тоже надо принизить, и вот к ним подмешивают дьяков. Великий князь Иван Васильевич в делах внутреннего управлении является столь же тонким политиком, каким он был и в делах внешних.
Ему же принадлежит и другая важная реформа. Он первый начинает разделять предметы управления по различию рода дел и учреждает приказы для заведования отдельными отраслями управления.
Такие приказы поручаются и боярам, но тоже не одним, а с дьяками, ибо все приказы ведают суд, а на суде должен присутствовать и дьяк великого князя. Судные списки приказов XV и XVI веков не найдены и нам неизвестны. Древнейшие из напечатанных относятся к самому концу XVI века и к первой половине XVII.
Делопроизводство этих новых учреждений, неизвестных домосковской Руси, дает важный материал для разъяснения вопроса об отношении дьяков к боярам: дьяки и бояре все делают вместе. Истцы подают челобитную в приказ боярину и дьяку; дело слушается боярином и дьяком; приговор постановляют опять боярин и дьяк (Фед.-Чехов. №№ 96, 101 и 105. 1618 – 1638; ср. №№ 91 и 98. 1612 – 1628).
Итак, боярин и дьяк (или несколько дьяков) – это древнейшая судная коллегия.
Но со второй половины XVI века мы встречаем уже указания и на существование боярской судной коллегии. В грамоте царя и Великого князя Ивана Васильевича губному старосте в Бежецкий Верх от 1558 г. читаем:
“Здесь перед нашими бояры, перед князем Андреем Ивановичем Ростовским (Катыревым, боярство сказано в 7065 г.) с товарищи, был суд Василью, Скрябину сыну, Ушакова со князем Федором, со княж Федоровым сыном Мещерскаго, в вотчинной деревне в Трубихе…” (Федот.-Чехов. № 73).
Другое такое указание относится к 1582 г. В местническом споре князя Голицына с князем Шуйским читаем:
“И государь царь и великий князь приказал бояром, князю Федору Михайловичу Трубецкому (боярство сказано в 7080 г.) с товарищи и думным дворяном, а велел князя Ондрея Голицына и князя Олександра Шуйскаго в отечестве слушати” (Рус. ист. сб. П. 38).
В судном деле 1599 г. читаем:
“И по нашему указу бояре наши, сее ваши отписки и записи мировой и грамоты, что дали есте Климетцкаго монастыря игумену с братьею, слушав, приговорили в спорной земле… игумена Климетцкаго монастыря оправити…” (Федот.-Чехов. № 249).
Разрядные книги XVII века содержат в себе уже множество указаний на разбор боярами в судебном порядке местнических споров (Дворц. разр. I. 118, 135, 138, 158, 173, 231 и др.; Кн. разр. I. 726 и др.).
Что же это за боярская коллегия? В ее состав входят не одни бояре, а и окольничие, дети боярские и некоторые иные чины. Несмотря на такой разночиновный состав судной коллегии, она и в XVII веке продолжает по-старому называться “боярами”, т.е. боярской коллегией, в силу того широкого значения, какое в старину имело слово “бояре”. Этой-то коллегии и поручается разбор дел в указанных случаях. Итак, это не коллегия бояр введенных, а коллегия – разных чинов.
Нет основания думать, чтобы эта судная коллегия до Уложения составляла обыкновенную судебную инстанцию. Она судила всякий раз по особому приказу царя. Царь же мог поручить такой суд даже одному боярину с дьяком. В разрядной книге за 1623 г. читаем:
“Тогож дни, декабря в 3 день, пожаловал государь Козьму, Данилова сына, да Павла, Федорова сына, Левонтьевых, велел им, по их челобитью, на князь Ивана да на князь Васи-лья Ромодановских суд дать; а приказал государь их судить боярину, князь Иван Ивановичу Одоевскому (с 7130 г.), да розрядному дьяку, Михаилу Данилову” (Двор. разр. I. 576; ср. Кн. разр. 932 и 1282).
Значение обыкновенной судной инстанции разночиновная судная коллегия получает только с Уложения, в котором читаем:
“А спорныя дела, которых в приказех за чем вершить будет не мощно, взносить из приказов в доклад к государю царю и Великому князю Алексею Михайловичу всея Русии и к его бояром и окольничим и думным людем. А бояром и окольничим и думным людем сидети в палате и, по государеву указу, государевы всякия дела делать всем вместе” (Х. 2).
Это новость. Боярская коллегия, которой усвояется наименование Расправной палаты, сделана высшей судебной инстанцией по всем спорным делам, которые почему-либо не могут быть решены в приказах.
Она, следовательно, заняла место, принадлежавшее в старину каждому введенному боярину в отдельности. Но статья говорит, что доклад делается “государю и его боярам”. Как же это понимать? Этого выражения нельзя понимать в том смысле, что доклад делается государю и боярам вместе.
Такое понимание предполагало бы постоянное присутствие царя в судной коллегии, что невозможно. В старину говорилось совершенно ясно: “Сужу я, великий князь, или мой боярин введенный”. Эта ясная формула заменена теперь несколько туманной.
Двадцатая же статья той же главы Уложения предписывает жалобы на приказы, если они кому “суда не дадут или против его челобитья указу ему не учинят” (т.е. не решат дела), подавать государю, а о Расправной палате не упоминается.
Этому соответствует и практика. Недовольные ходом дела в приказах подают челобитья государю; а он уже предписывает внести дело к боярам (Федот.-Чехов. № 134) в Расправную палату. Надо думать, что в силу Уложения спорные дела из приказов докладывались сперва царю, а по его указу боярам.
Но московские государи не всегда приказывали решать эти дела особой судной коллегии бояр; случалось, что такой приказ давался на имя тех только бояр, которым в данный момент приказано ведать Москву (Федот.-Чехов. II. С. 346).
Централизация всех дел в особе государя делает дальнейшие успехи в Москве XVII века. Московские государи никому не доверяют. Все должно делаться по докладу им лично и по их указу.
В XVII веке значение введенных бояр падает сравнительно с тем положением, которое принадлежало им в первой половине XVI века и ранее, когда каждый введенный боярин был самостоятельный судья и доклад делался ему альтернативно с великим князем.
Но возвратимся к старине.
Бояре введенные ведают суд по делам, восходящим до государя. Но государи и сами лично разбирают дела этого рода, так как доклад делается нередко им непосредственно. В этих случаях государи лично выслушивают стороны, делают им вопросы, приказывают читать документы и сами произносят решение[8]. При таком личном судоговорении князей присутствуют бояре. В судных списках этого рода обыкновенно пишется:
“А на суде царя и великаго князя были бояре…” (имена).
Или:
“А на докладе были у царя и великаго князя бояре…”
Какая же роль этих бояр на суде князя? Не может подлежать сомнению, что они не судят вместе с князем. Если каждый боярин обладал достаточной властью для решения всякого дела, то тем более князь.
Но князь мог не знать существующих обычаев и порядков; боярин же, предполагалось, всегда их знал. Для разъяснения возможных недоразумений князя бояре и присутствовали на его суде.
Число их весьма различно. Встречаем одного, двух и трех. При одном боярине приглашался еще окольничий, а иногда дьяк. Это непостоянство числа и состава советников князя указывает на то, что и присутствовавшие на суде князя бояре не составляли какой-либо постоянной коллегии.
Древнее время не знало специализации чинов. Хотя каждый чин возникал для удовлетворения некоторой определенной потребности, но лица, возведенные в этот чин, назначались и к другим делам, по той причине, что они пользовались уже доверием государя.
Поэтому и деятельность бояр введенных не ограничивалась одним судом, а далеко выходила за пределы этого первоначального их назначения. Так было, надо полагать, с древнейших времен. Самые же подробные указания на эту разнообразную деятельность бояр находим в разрядных книгах.
Мы видели уже, что бояре суть советники государей по делам судным; но они же первые их советники и по всем другим делам: по законодательству, управлению внутреннему и внешнему, по вопросам войны и мира и пр. Во всех этих случаях боярину принадлежит первое место.
В конкуренции с другими чинами, но всегда на первом месте, введенные бояре призываются к отправлению всех высших должностей по военному и гражданскому управлению.
Они назначаются предводителями войск; им поручаются центральные учреждения, приказы; они управляют областями в качестве наместников и воевод, ведут переговоры с иностранными послами; а в случае выезда государя из Москвы им “приказывают” Москву, т.е. поручают центральное управление на время отсутствия государя, впрочем, в самой тесной зависимости от отсутствующего государя, с которым ведающие Москву бояре стоят в постоянных сношениях.
Находящиеся при дворе московского государя бояре принимали участие во всех торжественных событиях двора и составляли в этих случаях ближайшую обстановку царя. Они сидели в золотом платье подле государя при приеме и отпуске иностранных послов.
В торжественные выходы московских царей, когда люди разных чинов жаловались к руке, бояре стояли подле царя, а один из них поддерживал руку его, к целованию которой допускались приглашенные.
Во время венчания государей на царство бояре стояли на “чертежном месте”, особом возвышении в 12 ступеней, приготовляемом в Успенском соборе для совершения обряда венчания. Бояре введенные сопровождали государя в его поездках по монастырям, по загородным дворам, производили смотры служилым людям и пр.
Как лица, пользовавшиеся доверием государей, они назначались воспитателями царевичей и состояли при них “дядьками”. Жены их назначались к царским детям “мамами”. При совершении обряда венчания на царство бояре-дядьки поддерживали под правую руку шествующего в церковь государя.
Но не одни малолетние царевичи нуждались в особой заботливости бояр, в ней нуждалась и сама государыня. В случае временных отлучек супруга-государя из Москвы, для охраны ее, к ней всегда назначался особый боярин. Это делалось даже в тех случаях, когда государь выходил из дворца для посещения городских московских монастырей или к обедне в соборную Успенскую церковь.
В разрядной книге на 1674 г. читаем:
“Тогож году, декабря в 25 день, как был великому государю выход в соборную и апостольскую церковь, и в верху оставлены были у государыни царицы бояре: боярин Кирило Полуехтович Нарышкин да боярин Артамон Сергеевич Матвеев… У государя царевича оставлены: дядки, боярин князь Федор Федорович Куракин…” (Двор. разр. III. 1156).
Чиновные бояре не все находились в одинаковой степени близости к государю. Назначение в бояре зависело не от одного только усмотрения князя, но условливалось в некоторой степени отеческой честью служилого человека; близость же к князю исключительно зависела от степени личного расположения государя к боярину.
В силу этого уже в XVI веке, а может быть, и ранее, среди чиновных бояр образовалось различие: они распались на бояр ближних и просто бояр[9]. Ближние бояре, в силу более интимных отношений к государю и условливаемого тем права свободного доступа к его особе, называются еще “комнатными” боярами, т.е. боярами, имеющими доступ в кабинет государя. На них возлагаются самые интимные поручения.
В 1674 г. патриарх Иоаким наложил запрещение на духовника государя и любимца его, благовещенского протопопа, Андрея Савиновича. Хотя протопоп и не отличался святостью жизни, но царь был очень огорчен распоряжением патриарха. Для совещания по этому делу он пригласил его к себе во дворец, сам встретил патриарха на крыльце и провел к себе в “комнату”.
Здесь началось совещание о протопопе. Кроме царя и патриарха, в комнате были только “комнатные” бояре: князь Юрий Алексеевич Долгорукий, Богдан Матвеевич Хитрово, Кирилло Полуектович Нарышкин и Артамон Сергеевич Матвеев (Дв. разр. III. Ст. 1155).
Когда царь предпринимал какую-либо поездку из Москвы, рядом с ним в карете садились комнатные бояре; а бояре просто ехали сзади. В случае болезни государя близкие бояре подавали лекарство.
Близость к государю давала, конечно, важные преимущества, по пословице “близ царя, близ милости”; но различие ближних и просто введенных бояр было дело частной, домашней жизни, а не публичное, официальное.
Составители разрядных книг знали ближних бояр и при случае они называют их по именам, но в это звание бояре не возводятся; “близость” или “комната” не ” сказываются”, а приобретаются самым делом.
Имена бояр, которые называются в дворцовых разрядах ближними, встречаются и в Новиков-ской выписке из боярских книг, но без титула ближний или комнатный. Находим их и в официальных книгах, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции, но также без титула ближних.
“Близость”, составляя естественное последствие личного расположения государя к боярину, не состоит ни в какой связи со старшинством боярской службы и со знатностью породы.
Старые бояре Алексея Михайловича, Петр Васильевич Шереметев (с 7165 г.) и князь Иван Борисович Репнин (с 7167 г.), в 1675 г. не были близкими, а молодые и вовсе не знатные, Кирилл Полуектович Нарышкин и Артамон Сергеевич Матвеев, были ими.
Заветная мысль каждого боярина, в XVII веке по крайней мере, сделаться ближним, комнатным боярином. Достоинство человека определяется в Москве близостью к царю. Удаление от царя рассматривается как наказание, хотя бы оно последовало в почетной форме назначения на одно из важнейших воеводств.
20 декабря 1674 г. боярину, князю Алексею Андреевичу Голицыну, было сказано в воеводы в Киев. До этого назначения князь Голицын был комнатным боярином и ездил с царем в карете, сидя по левую его руку, по правую сидел князь Иван Алексеевич Воротынский (Двор. разр. III. Ст. 1099). Киевское воеводство представлялось ему далеко не в розовом свете.
Он увидал в этом назначении государеву опалу и при “сказке”, указав на свою прежнюю верную службу, объявил, что, если за ним есть какая вина, пусть бы государь приказал ему об этом сказать, чтобы вина его была всем ведома: ему лучше понести заслуженное наказание, хотя бы и самую смерть, чем терпеть царскую немилость без всякой вины.
За непослушание “великий государь на него боярина гнев свой и опалу положил и с детьми; и велел послать тайных дел дьяку, Даниле Полянскому, подьячего к нему на двор: и не указано ему, боярину, до указу великаго государя, со двора съезжать и детям его тож не велено со двора съезжать и при своей государской милости быти и у государя царевича” (Двор. разр. III. Ст. 1144 сл.).
Отношения, вырабатываемые жизнью, имеют наклонность облекаться в официальные формы. Это случилось и с ближними боярами. В самом конце XVII века, при последнем московском царе, Федоре Алексеевиче, комнатное боярство начинает уже сказываться как особый чин.
Первое такое известие находим в разрядной книге 1682 г. (напечатана у Соловьева. XIII. 391): 16 апреля пожаловал великий государь в комнату боярина, князя Ивана Андреевича Хованского.
Но вместе с этим ближнее боярство должно было утратить искренность своего первоначального интимного характера, когда оно не “сказывалось” официально, на крыльце, при свидетелях, а являлось естественным последствием расположения царя. На ближнем боярстве только повторилась история введенных бояр.
Введенными первоначально тоже делались только близкие люди. Но когда потребности государства довели их число до нескольких десятков, среди них обособляется некоторый, более тесный кружок людей под именем ближних; в конце XVII века и эти ближние получают, в свою очередь, только официальное значение.
Для действительно же близких приходилось изобретать новый титул. Он и изобретался по мере надобности. Князь Василий Васильевич Голицын, стоявший так близко к царевне Софии, именуется “боярином и сберегателем” (Боярск. кн. 7194 г. в Моск. арх. М-ва юст.).
Чиновное боярство жалуется государями. Само собой разумеется, что служилый человек мог не принять такого пожалования; а раз принявши, мог впоследствии, при изменившихся обстоятельствах, отказаться от него. Но вопрос о непринятии и сложении боярского звания едва ли когда имел у нас какое-либо практическое значение.
Приближение к князю, раздавателю всяких милостей, открывало такие радужные перспективы служилым людям, что трудно предполагать с их стороны какое-либо упорство при открывавшейся возможности переступить порог княжеского двора.
Случаи выхода из боярства встречаются даже в XVII веке, когда о свободе службы и помину не было, но они всегда объясняются какими-либо чрезвычайными обстоятельствами: отвращением от мирской жизни и поступлением в монашество или, как при Иване Грозном, опасением сделаться без вины виноватым; выбытие из боярства в этом последнем случае сопровождалось бегством в Литву.
В напечатанной Новиковым выписке из боярских книг против имен некоторых бояр делается такая помета: “выбыл”, т.е. выбыл из боярского звания. Но под этим термином никак нельзя понимать одно только добровольное оставление боярского звания.
Составители боярских книг скрыли под ним самые разнообразные причины выхода из боярства, большинство которых они из почтения, может быть, к боярскому званию не решались называть собственным именем.
Случалось, что бояре навлекали на себя царскую опалу и с высшей ступени государственных почестей переходили на лобное место. О таких боярах тоже пишется, что они выбыли из боярства.
В 1471 г. Великий князь Иван Васильевич пожаловал в бояре Дмитрия Исаковича Борецкого, сына Марфы Борец-кой. В том же году началось в Новгороде движение в пользу признания власти короля польского и Великого князя Литовского, Казимира. В этом движении принял участие и но-вопожалованный боярин.
Московский великий князь разбил новгородские войска и удержал Новгород за собой; Борец-кий был взят в плен и казнен. В боярской же книге следующего года отмечено: “выбыл боярин Дмитрий Исакович Борецкой”.
Князь Иван Федорович Овчина-Телепнев Оболенский, любимец Великой княгини Елены, был убит без суда своими политическими противниками, а в боярской книге следующего года отмечено “выбыл”. Падение князя Ивана Федоровича Вельского отмечено тем же многознаменательным “выбыл”.
Эта официальная стыдливость, скрывающая от потомства истинную причину выбытия из бояр введенных, продолжается у нас и в XVII веке. В книге 7142 г. против имени боярина Михаила Борисовича Шеина отмечено “выбыл”, а 2 марта того же года он находился уже под следствием, которое привело его к смертной казни.
Лицо, пожалованное введенным боярством, могло быть за вину лишено этого звания. Уложение установляет даже специальное наказание – “отнятие чести” за преступление по должности: чести лишался боярин-судья, который по недружбе или посулом обвинит правого, а виноватого оправит (X. 5).
В 1658 г. честь была отнята у боярина и дворецкого Никиты Алексеевича Зюзина (Нов. XX. 113); в 1690 у князя Голицына “отнята честь, боярство”. Об этом велено отметить “в Разряде, в боярской книге, под их именами” (Шакловитый. III. 6 и 78).
Введенные бояре награждались всеми теми милостями и пожалованиями, которые, обыкновенно, выпадали на долю служилых людей, но, конечно, в большей мере. Им назначались поместья и денежное жалованье.
Первичный оклад боярского поместья в Московском уезде был определен в 200 четей в поле (Улож. XVI. 1). За услуги он, обыкновенно, увеличивался. Размер боярского денежного жалованья не был определен.
Первично назначаемый оклад впоследствии, по мере заслуг, увеличивался и достигал до 1000 р. и более. Назначение жалованья всякий раз зависело от усмотрения государя. Вновь сказанному боярину не непременно давалось и новое содержание, он мог служить некоторое время и по старому окладу.
Точно так же от усмотрения государя зависели и прибавки к жалованью. Старый боярин поэтому мог получать меньше молодого, но более взысканного милостями государя[10].
[1] АЭ. I. №№ 46, 111, 120, 149, 215, 379; А. И. I. 115, 180; Федот.-Чехов. №№ 28, 32, 75.
[2] Пр. Шляпкин предлагает читать “Печенег”.
[3] Для объяснения слова “введений” укажем следующие места источников:
“А князь Михайло Тверский приневоли брата своего, князя Михаила Васильевича Кашинскаго, введе его во всю свою волю” (ПСРЛ. VIII. 19, 1373); “А что ввел зять твой, кн. Александр Иванович, отцу моему четыре села… в долгу в 500 рублях, и тобе то отправить по докончанию” (PC. I. С. 126. 1436).
[4] Издатели “Юридических актов” полагают, что правая грамота, напечатанная ими под № 5, была составлена около 1490 г. Но так как кн. Пенко, которому представлен был по этому делу доклад, возведен в звание боярина введенного только в 1500 г., то и правая грамота не может быть старее этого года.
[5] При Федоре Ивановиче и Борисе Годунове – 18; при восшествии на престол Михаила Федоровича – 20; по боярским книгам к 1 сентября 1627 и 1629 гг. их было 21, 1640 – 29, 1668 – 27, 1676 – 23.
[6] Шереметевский список знает между кн. Черкасскими одного окольничего, Василия Петровича, которому окольничество сказано в 7143 г. Хотя это назначение не встречается в алфавите, но верность Шереметевского списка этим еще не подрывается, так как боярской книги за 7143 г. не сохранилось.
[7] Эта разница может условливаться изменением состава московского рубля. В XV веке он состоял из 100 денег, а в XVI из 200 (Прозоровский. Зап. арх. общ. XII. 1865. Прил. III). В московских писцовых книгах XVI века рубль = 200 деньгам, а алтын 6.
[8] Федот.-Чехов. №№ 34, 70, 71, 74; АЮ. №№ 4, 7, 12, 13, 17; А. до ю.б. № 52. III. № 103.1.
[9] Приведем два места памятников XVI века, в которых речь идет о боярах и дворянах ближних. Александровская летопись говорит, что царь Иван, узнав о неправдах княгини Евфросиньи и сына ее, Владимира Андреевича, велел быть у Владимира Андреевича “своим бояром…; его же бояр…, которые при нем близко жили, взял на свое имя…” (182).
Тот же царь дал такой наказ своему гонцу в Литву на случай, если его будут спрашивать об опричнине: “Опричнины нет, живет государь на своем царском дворе, и которые дворяне служат ему правдою, те при государе живут близко, а которые делали не правды, те живут от государя по дальше” (Солов. VI. 262).
[10] По книгам 7135 г. князь Владимир Тимофеевич Долгорукий получал 300 р., боярином же он был сделан в 7115 г. Более его получали в том же году младшие по времени назначения бояре: Черкасский Иван Борисович (б. с 7121,) 600 р., Пожарский Дмитрий Михайлович и Сицкий Алексей Юрьевич (оба с 7123 г.) по 400 р., Сулешов же Юрий Еншеевич, их сверстник, не имел никакого оклада.
Морозовы, Борис Иванович и Иван Васильевич, оба пожалованы в бояре в 7142 г. Первый в 7148 г. имел уже оклад в 500 р., а второй не был еще верстан боярским окладом, и против его имени прописано старое содержание стольника.
Князь Никита Иванович Одоевский в 7184 г. получал 930 р., да потом получил в два раза по 100 р. прибавки; по книгам 7194 г., он получал 1130 р. По книгам 7194 г., боярин и оружничий Петр Шереметев получал 1040 р., боярин и оберегатель князь Василий Васильевич Голицын 850 р.
За вечный мир с польским королем первый получил 100 р. рядовой придачи, а второй за службу и за мир с польским королем 250 р., да рядовой придачи за тот же мир 100 р. (Моск. арх. М-ва. юстиции. Боярские книги).
