Применение давности к предметам межевого и вотчинного права тоже существенно различно. Генеральное межевание не касалось разбора вотчинных прав, и при исследовании наличного владения, найденного в даче, и титулов, его изъясняющих, вопрос о том: крепко ли то или другое вотчинное право, на коем опирается владение, – вопрос об основаниях вотчинного права не имеет для межевых целей существенного значения.
С определенною, срочною давностью владения соединяется юридическое предположение о том, что владение основано на безусловном праве собственности; а для межевания имело важность только существующее бесспорно до 1765 года владение в известной местности, независимо от срока, в течение коего такое состояние продолжалось и с коим могло быть связано предположение о праве собственности: притом в 1765 году, т.е. при издании манифеста о межевании, у нас не был еще и установлен общий десятилетний срок земской давности.
Отсюда понятно, почему межевая инструкция вовсе не упоминает о давности в числе межевых доказательств. Межевым доказательством могло, по смыслу инструкции, считаться вообще старинное, не ограниченное определенным сроком владение, если оно было бесспорное: т.е. такое спокойное состояние владения, которому противного никто не помнил или которого никто не опровергал. Такое состояние, как было выше показано, предпочиталось иногда даже крепостям, в смысле межевого доказательства.
Но когда явилось у нас в законах правило о срочной земской давности, то по существу межевого дела применение ее к межевым делам не представлялось юридическою возможностью.
В самом деле, давность получила общую силу для всех гражданских прав по имуществу, по крайней мере общую отрицательную силу; т.е. сроком давности утрачивалось вообще право на иск, с одной стороны, с другой стороны, приобреталось право утвердить юридически известное состояние владения, отразить от этого состояния всякое притязание во имя права.
В этом смысле ничто не препятствовало применить давность и к межевому праву, с тем только, чтобы признание владения в даче для межевания не смешивалось с утверждением владения в качестве вотчинного права.
Одно дело: может ли известное владение, бесспорно продолжавшееся в течение давности, служить законным основанием для того, чтобы признать владельца участником в даче и показать его на плане; это есть право временное, условное право значиться владельцем, участвовать в государственном акте межевания. Другое дело: может ли такое владение превратиться в безусловное вотчинное право посредством давности.
Один вопрос от другого не зависит, и самое название “бесспорное” владение имеет неодинаковый смысл в межевом и вотчинном деле. Межевой спор о владении может еще не касаться до оснований вотчинного права, имея специальную цель – доказать, что владение противника не таково, каким или не там, где – ему быть следует, либо вовсе не должно иметь места.
Межевой спор о владении – это столкновение смежных и противоположных отводов, причем каждая сторона указывает, где она владеет, где владела, где ей следует владеть; и если даже при сем изъясняет, почему именно следует владеть, со ссылкою хотя бы на крепости, все-таки такой спор, даже по крепостям, не приобретает еще значения спора о вотчинном праве.
Следовательно и давность владения по межевым делам не может служить в предосуждение давности вотчинной, и обратно. В межевом деле владение всего важнее, и крепости служат только изъяснением и оправданием существующего владения; посему при межевании и крепости, по коим нет владения, отрицаются, не принимаются в соображение, и претендент отсылается к суду вотчинному, где он должен доказывать свое вотчинное право по крепостям.
А в вотчинном деле, напротив того, всего важнее крепостное доказательство вотчинного права, и крепости, хотя бы по ним не было никогда владения, служат к утверждению за претендентом вотчинного права и к уничтожению владения противной стороны, лишь бы только не утратил он давностью право иска по крепостям.
Однако же на практике межевого и вотчинного судопроизводства, по неясности понятий, смешивалось нередко межевое право с вотчинным, и бывали попытки применить давность к межевым делам безусловно; но центральное правительство не решалось утвердить таковое применение.
Так, в известном указе 1778 года 15 мая (14750), состоявшемся по представлению межевой канцелярии о неудобстве некоторых постановлений межевой инструкции, видно, что межевая канцелярия полагала уничтожить все споры о поверстных лесах, когда о завладении их до 1765 года исковых челобитен не было, причем приводился в основание манифест 1775 года о земской давности.
Но Сенат в эту пору признал невозможным применить земскую давность к делам межевым, рассуждая, что “многим землям по крепостям написаны непременные урочища, смежества и точная мера, и все это суть явные доказательства: если же почитать и в землях 10-летнее промолчание, то ни живые урочища, ни смежества, ни мера, ни крепости не будут иметь силы: нужно будет иметь одно свидетельство о владении сторонних людей, которых легко преклонить можно.
Притом не каждый владелец мог до межевания иметь точное сведение о числе владеемых земель, отчего и при завладении от просьб удерживался, тем более, что еще с 1731 года велено послать межевщиков, следовательно каждый и ожидал межевания, да и в манифесте 1765 года объявлено, чтобы никто не дерзал искать до начала межевания, если прежде 1765 года не искал, если же владельцы имели в том запрещение, то как обвинить их в молчании?”
Впоследствии, без сомнения по поводу смешения понятий о давности, замеченного в приговорах судебных мест, было предписано сенатским указом 1824 года (N 29981) межевым местам, чтобы по спорным делам межевым руководствовались общими законами о давности, где оные приличны быть могут; но о каждом решении, основанном на сих законах, межевая канцелярия обязана предварительно доносить Сенату и ожидать от него предписания об исполнении.
Но в то время, когда в общем российском законодательстве не утвердилось учреждение земской давности, учреждение это существовало издавна в законе западной Руси, в литовском статуте.
Посему при издании в 1783 году инструкции для межевания могилевской и полоцкой губерний (N 15654) постановлено, что писцовых книг в том краю нет, а первым правилом к решению межевых споров принимается 10-летняя давность и бесспорное владение до 1767 года.
Этот год принят начальным пределом для исчисления давности потому, что указом 1767 года запрещено в том краю вступаться в пожалованные, арендные и в казне оставшиеся имения и чинить владельцам позывы на суд; следовательно, имея запрещение в иске, никто и права своего потерять не мог.
Итак, кто не подавал иска до 1767 года, тот в 1767 году молчанием терял уже свое право на все, что до 1767 года было у него завлажено. Правило это в 1801 году (Ук. февр. 16) велено было применить к межеванию литовских губерний, с тою разницей, что здесь, так как литовский край присоединен к России в 1793 году, начальным сроком давности велено считать 1783 год.
По правилам о размежевании черниговской и полтавской губерний (П. С. З. 1859 г., N 35036) постановлено, что размежевание в сем краю производится по настоящему бесспорному владению.
При разрешении споров о границах за первое правило и основание принимается земская 10-летняя давность владения; до обнародования сего положения велено не принимать никаких споров от тех владельцев или ведомств, от кого в течение давности не было подаваемо ни явочных, ни исковых прошений о завладении землями, или не было 10 лет по таковым просьбам хождения, или по решении дела не было ни владения, ни ходатайства о приведении решения в исполнение.
Акты велено принимать к разрешению межевых споров только тогда, когда они писаны с известною мерой или с живыми урочищами и другими, издревле принятыми по обычаю признаками.
О размежевании в Закавказском крае (П. С. З. 1861 г., N 37186) постановлено также, что оно производится по наличному владению. Доказательства о правах на земли, находящиеся во владении другого, принимаются в уважение только в таком случае, если сей последний владелец не приобрел на оные права по силе земской давности.
Участники в общих дачах или в общих неразделенных имениях, имеющие право на определенную долю тех дач или имений, но пользующиеся впредь до раздела произвольным пространством оных, не могут требовать выдела следующей им части по действительному их владению, хотя бы такое владение продолжалось в течение земской давности.
При издании правил о судебном специальном размежевании дач, в 1850 году, определены случаи, в которых давность может иметь применение к делам сего рода. И здесь надлежит отличать межевое право от вотчинного.
Выше объяснено было, почему приобретение земли в собственность по владению на основании давности – невозможно при владении чересполосном, когда урочища смешаны и границы владения каждого из соучастников неопределительны: тогда самый предмет владения не имеет единства и целости – необходимых условий непрерывного владения, которые требуются для применения давности.
В этом смысле давность не есть доказательство вотчинного права и не служит к приобретению прав, ни на чем кроме давности владения не утверждаемых[1]. Впрочем, следует заметить: 1) что не всякое общее и нераздельное владение есть вместе с тем чересполосное и смешанное.
Могут быть случаи такие, что в общей, нераздельной по крепостям даче чересполосия нет, но исстари владеют – один справа, другой слева, один по одну сторону несомненного и непоколебимого урочища, а другой по другую сторону.
В таком случае можно спросить: не соединяются ли здесь все условия для применения давности при отделении владельцев, особенно если крепости у того и другого не имеют ясной и определительной меры?
Одно то обстоятельство, что право собственности было у владельцев нераздельное, может ли лишить всякого значения фактическую, действительную отдельность владения, и устранить применение к оному давности?
Думаю, что нет, ибо устранение вотчинной давности в дачах общего владения основывается не на прямом законе, а на соображении необходимых юридических и фактических условий для действия давности.
Нет закона, который постановил бы безусловно, что где есть нераздельная собственность, там давности вотчинной быть не может. И потому полагаю, что если в деле сходятся индивидуальные условия владения, при которых оно может юридически подходить под силу давности, то давность может быть к нему применяема.
Для давности необходимо владение, фактически отдельное и определительное, и если это свойство в данном случае несомненно, то нет, кажется, нужды требовать, чтобы владение было и юридически отдельное, т.е. ограниченное юридически проведенною межою. Можно указать и на решения высших судов, в этом смысле состоявшиеся.
2) Вышеизъясненное соображение о том, что давность владения не имеет вотчинной силы в дачах общего чересполосного владения, применяется исключительно к владению соучастников между собою, именно в том смысле, что один из соучастников, имеющий свое вотчинное владение в даче, не может, захватив под предлогом своего права часть владения у другого соучастника, распространить потом на захваченное место силу вотчинного права вследствие давности.
Совсем иное дело, когда вопрос поставлен между соучастниками общей дачи и посторонним лицом, которое, вступив в права одного из них, владеет вместо него, хотя бы и незаконно, его уделом и дачею. К такому владению давность имеет применение.
Представим себе, например, что лицо, не бывшее владельцем в даче, Григорий, самовольно или под неправильным предлогом вступило во владение одного из участников дачи, Петра, и владело ею как собственник, более 10-летней давности, спокойно и бесспорно. В таком случае владение его может получить силу вотчинного права против притязаний не только Петра и его преемников, но и против спора прочих соучастников дачи.
Напротив того, если Григорий, не имея особого титула, принадлежал сам к числу общих участников дачи до завладения уделом Петра, то он не может сослаться на давность. А если особый титул был, в таком случае и соучастник, завладевший незаконно, может приобрести право по давности: ибо здесь он приобретает уже не в силу простого владения, а в силу титула, освященного давностью. Иван значился владельцем в общей даче после Петра, своего незаконного родителя. В сущности, он не имел права наследовать, но вступил во владение.
Иван передал свое владение – хотя бы незаконно и безъявочно как собственник – лицу или вовсе постороннему, не бывшему до того владельцем дачи, или хотя бы и бывшему (в настоящем случае это все равно), Григорию. Григорий продолжал в течение давности свое спокойное и бесспорное владение.
Затем уже законные наследники первого владельца, Ивана, лишаются права опровергать вотчинное наследственное право Петра, и вследствие того право преемника Петрова, Григория. А как скоро они лишены сего права, то остальные соучастники в даче, видя перед собою владение, на особом вотчинном праве основанное, не могут уже в силу своего только совместного с Григорием владения требовать от него безусловных доказательств.
Действие давности на межевое право в дачах общего владения, по делам о специальном их размежевании, выражается в следующих постановлениях 1853 года.
Принимается доказательством: бесспорное владение со времени генерального межевания, и давность владения (942 ст. Меж. Зак., изд. 1893 г.). Не считаются доказательством и не приемлются к рассмотрению суда: писцовые книги и крепостные акты от владельцев, не показанных на плане генерального межевания дачниками, или хотя и показанных, но которые действительного владения в той даче не имеют и в продолжение 10 лет о том нигде не просили и иска не начинали (ст. 943).
Если в дачах общего или чересполосного владения откроются владельцы, которые будут поименованы в плане генерального межевания и владеют ненаследственною землею, но крепостей на оную не представят, а между тем по обыску окажется, что они своими участками владеют бесспорно в продолжение 10 и более лет, то таким владельцам назначать полное количество земли по наличному владению только тогда, когда будут удовлетворены другие соучастники по крепостям или без крепостей, с числившимися при генеральном межевании крестьянами (Зак. Меж., изд. 1893 г., ст. 950, прим. 1). Подобное же правило об участниках владения в пустошах, вымежеванных особо (ст. 954).
Все эти правила относятся до таких дач, кои были бесспорно замежеваны в генеральное межевание в общее владение; а те дачи, кои при генеральном межевании утверждены были в единственное владение, но в коих после того образовалось общее и даже чересполосное владение, разверстываются на основании общих законов вотчинного судопроизводства по крепостям и давности (ст. 951). О применении давности к чересполосному владению см. Касс. реш. 1880 г., N 19.
[1] В 1853 году, по делу Степановой (Сборник Сен. Реш., т. 1, № 678) общее собрание Сената рассуждало: сообразив законоположения, существовавшие как во время генерального межевания, так и после оного касательно общих и чересполосных дач, оказывается, что давность в отношении к пространству владения в сих дачах не может быть признана действительною, потому что манифестом 18 сентября 1765 года, п. 24, землем. инструкцией 13 февраля 1766 года и межевой инструкцией 25 мая 1766 года повелено было: владельцев, которые между собою полюбовно не разведутся, оставлять без внутреннего размежевания, и следовательно правительство, преградив раздел между этими владельцами и отложив разбирательство их до специального межевания, тем самым отстранило возможность применения к подобным дачам закона о земской давности в том виде и пространстве, в коих оный применяется в делах о полном праве собственности.
