В прочих частях королевства, исключая коренной Пруссии, вотчинно-ипотечный режим впервые вводится изданным при Фридрих Вильгельме I Hypoth.- u Concurs – Og. v. 4F. 1722[1].
Всем судебным органам, которые раньше уже отправляли обязанности нотариата, вели ипотечные книги и принимали к утверждению обязательственные акты, с утратой этих полномочий вменяется в обязанность организовать немедленно полные вотчинно-ипотечные книги (Grund- u. Hyp. Bücher), если таковых вообще в данном суде не было или же, если они и были, но не отвечают предписаниям данного устава[2].
Книги ведутся по реальной системе; в них записываются в порядке номеров все недвижимости, находящиеся в данном судебном округе, с признаками, которые характеризуют недвижимости как с физической стороны, отличая их от других недвижимостей, так и с правовой стороны, вскрывая их правоотношение.
Для легкой обозримости правового положения недвижимости устав впервые в Пруссии устанавливает табеллярную форму вотчинно-ипотечного листа, отводимого в книге каждому отдельному участку.
Для еще большей обозримости правоотношений рядом с вотчинно-ипотечной книгой организуются: 1) реестр имен должников и кредиторов, с указанием под этими именами всех сведений, важных для кредитного оборота, и 2) книги протоколов о совершаемых в вотчинном установлении кредитных сделках[3].
Эта вотчинно-ипотечная система и служит впредь основой вотчинного оборота.
1. Всякая перемена владения, последовавшая по производному способу отчуждения по сделкам между живыми (устав говорит конкретно только о купле), подлежит немедленному предъявлению в вотчинное установление и записи в вотчинную книгу и только тогда признается действительной.
Упущение записи влечет: 1) ничтожность приобретения, 2) лишение нового владельца права совершать какие-либо сделки о недвижимости, подлежащие записи в вотчинную книгу.
Суд строго отвечает за нарушение последнего предписания[4]. В частности, только записанный владелец может обременить недвижимости ипотеками. Таким образом, устав окончательно порывает с римской традицией и создает организацию, ближе стоящую к старой Auf-lassung, чем позднейшей Besitztitelberichtigung, – мере полицейской, а не цивильной.
Устав, однако, лишь намечает, но не развивает начало легитимации книжного собственника как такового на распоряжение недвижимостью по книге; для полноты этого начала уставу недостает принципа fides publica вотчинной книги, без которого легитимация не имеет практического значения, ввиду не исключенного уставом действия виндикации против третьего приобретателя недвижимости.
Но устав сделал уже тот вклад, что провозгласил начало легитимации книжного собственника. Развитие идеи принадлежало будущему. Устав не знает и дуплицитета собственности.
2. Всякая договорная ипотека подлежит записи в ту же вотчинно-ипотечную книгу, и только тогда она имеет действие h. publica[5], что, по уставу, означает не более как действительную ипотеку[6].
Генеральная ипотека при записи разлагается на специальные. Но под специальной ипотекой устав разумеет ипотеку не на отдаленные недвижимости, а на весь комплекс недвижимостей, принадлежащих должнику в округе данного ипотечного установления.
И в книге каждой недвижимости отводится особая рубрика, где указываются другие недвижимости, относящиеся к общему комплексу; равно как и в ипотечном свидетельстве указывается вся сумма долга, лежащая на данном комплексе недвижимостей[7].
Законная ипотека, в принципе, также подлежит записи, чтобы иметь полную силу, наравне с прочими записанными ипотеками[8]. О записи ее иногда заботится само вотчинное установление[9].
Но незаписанные, они имеют не одинаковое действие, в зависимости от их свойств, и в конкурсе они иногда конкурируют или даже предшествуют записанным ипотекам и всегда идут вперед частных договорных ипотек и личных требований[10].
3. По-видимому, в духе римского права, смотревшего на запись как условие только привилегии ипотеки, устав требует, чтобы соглашение об ипотеке содержало clausula insinuationis или чтобы стороны обе присутствовали при записи ипотеки[11]. Еще более римское влияние сказывается на уставе в регламентации exceptio non num. pec.
Запись ипотеки не изменяет отношения сторон к ехс., известного римскому праву. Законодатель в интересе реального кредита лишь дает кредитору совет платить валюту в суде или в присутствии свидетелей, и должник и свидетели в подписи на акте сделки должны вторично оговорить, что валюта уплачена. Тогда только exceptio не допускается[12].
4. Уже из предшествующего можно заключить, как все еще мало законодатель заботится об интересах реального кредита. Эта нерешительность законодателя сказывается и в конкурсном праве устава, кстати, очень запутанном[13].
5. Устав впервые регулирует и порядок погашения ипотек по книге[14]. Он старается тщательно урегулировать и внешний порядок производства в судах по ипотечным делам, включая содержание прошений.
6. Вообще устав отражает уже ту эпоху, когда власть считала своим долгом опекать граждан. Устав стремится все предусмотреть и предрешить, но он делает это крайне безвкусно, казуистично и, в общем, далеко не удовлетворительно.
На практике этот устав прививался не легче, чем предшествовавшие ему опыты регулирования вотчинно-ипотечного дела[15].
[1] С. с. М. II 2 N XXXIX.
[2] § 1.
[3] § 2 и 1.
[4] § 4: “в интересах реального кредита”.
[5] § 5.
[6] См. § 5 и 202: незаписанная ипотека не имеет в конкурсе никаких преимуществ перед личными требованиями.
[7] § 5.
[8] § 6. “в интересах реального кредита”.
[9] Eod.
[10] § 6. § 136, 165, 168–69, 177–78, 192 и др.
[11] § 174.
[12] § 17.
[13] См. § 132–202.
[14] § 11.
[15] Декларация 14 июня 1726 § 2. С. с. М. II 2 N 48: “местами устав 1722 г. даже не опубликован”. Ср. Dernburg u. H., 10–11 стр.