Действие договора касается ближайшим образом контрагентов и состоит, во-первых, в том, что одна сторона приобретает право на действие другой, которая в свою очередь также иногда (в договоре возмездном) приобретает право на действие первой. Но договор не дает ни права на лицо, ни вещного права.
Вот почему брак нельзя считать договором: если и вытекают из него некоторые права на действия для мужа и жены, то – непосредственно или из закона, или из права на лицо, но не из брака. И вот почему также, как скоро следствием договора является установление вещного права, мы признаем, что за соглашением должна следовать еще передача вещи, по которой устанавливается право, и даже подразумеваем передачу в тех случаях, когда она на самом деле не совершается.
Далее, обязательство, родившееся из договора, переходит активно и пассивно на наследников контрагентов: только некоторые договоры не представляют преемственности, а существуют исключительно в лице самих контрагентов и прекращаются с их смертью[1]. Контрагентами, собственно, и должно бы ограничиваться действие договора, не касаться сторонних лиц, не принимавших участия в соглашении. Так действительно и поступает римское право.
Это объясняется тем, что римское понятие об обязательстве в договоре вышло из тесного понятия «nexum» и не освободилось от него вполне даже впоследствии, так как римский быт не представлял к тому особенной потребности. Но nexum составлял чисто личное отношение между двумя или несколькими лицами, символом которого, по всей вероятности, была связь между договаривающимися лицами: перевязывались руки контрагентов или, быть может, сами они по всему корпусу — nectebantur, по выражению римских юристов.
Личная связь между контрагентами до того выдержана в римском праве, что в древности веритель имел, собственно, право не на имущество должника, а на лицо его, и только впоследствии, когда мысль о порабощении гражданина стала казаться предосудительной, было принято, что гражданское обязательство ближайшим образом относится к имуществу должника, а не к его лицу.
При таком, несколько узком, взгляде римского права на обязательство естественно было считать его как бы заколдованным кругом для участников, в котором нет места стороннему лицу. Но с развитием экономических понятий потребности юридического быта расширяются, обязательство развивается и приобретает все больше значение, стесняя собой господство вещного права. Чем более развивается в каком-либо обществе экономическая жизнь, тем сильнее высказывается необходимость дробить вещи по потребностям.
Тогда как в малоразвитом экономическом быту вещь подлежит господству лица для удовлетворения иногда одной только какой-либо его потребности, хотя могла бы удовлетворять и многие, в экономическом быту более развитом вещь, сообразно заключающейся в ней мощи, действительно удовлетворяет всем тем потребностям, которым может удовлетворять, а не подвергается исключительно господству лица для удовлетворения одной какой-либо его потребности, для чего оно только и приобретает право на владение этой вещью.
Но так как вещь должна же подлежать чьему-либо господству, то естественно, что право это возникает не относительно вещи непосредственно, а относительно ее хозяина: он обязывается предоставить вещь другому лицу в пользование для удовлетворения той или другой его потребности, а не предоставляет ему самого господства над вещью. Обыкновенный пример для того, чтобы представить эту истину осязательно, – отдаваемые внаем экипажи.
В малоразвитом экономическом быту желающий пользоваться лошадью приобретает ее в собственность, хотя бы лошадь и не постоянно была для него нужна; в быту же более развитом нуждающийся в лошади не имеет надобности приобретать ее в собственность, приобретая право на предоставление ему пользования лошадью в течение известного времени. Точно так же распространяющиеся все более и более библиотеки для чтения могут служить примером и доказательством того, как в развитом экономическом быту обязательство заменяет право собственности.
Но при развитом состоянии юридического быта трудно допустить также и то, чтобы обязательство оставалось в заколдованном кругу, начерченном вокруг контрагентов, чтобы при тех новых, разнообразных отношениях, которые существуют между людьми в современных обществах, обязательство двух или нескольких лиц нисколько не отзывалось на других лицах.
Конечно, и римское право чувствовало потребность распространять обязательство на сторонних лиц; но оно не дошло до этого даже и в последнем своем развитии, а допустило только уступку права по обязательству, притом первоначально не уступку права собственно, а только действие стороннего лица в качестве поверенного цедента.
В современном быту допускается распространение договора и на сторонних лиц. Конечно, сообразно существу договора и в современном быту действие его, по общему правилу, не касается лиц, не участвовавших в соглашении.
Но дело в том, что в иных случаях можно почти как на нечто верное рассчитывать на согласие стороннего лица на договор, так что отказ его в согласии, если и встречается иногда, составляет величайшую редкость, выходит из всех обычных расчетов и предположений.
Так, если заключается так называемый договор в пользу третьего лица, т. е. если кто-либо договаривается в пользу стороннего лица, не участвующего в договоре, то имеется в виду, что лицо согласится на выговоренное в его пользу. И вот современное юридическое воззрение прямо приписывает стороннему лицу право по договору, хотя бы контрагент и не был уполномочен на его совершение. Но, конечно, если стороннее лицо откажет в своем согласии, договор не будет иметь для него никакого значения.
Равным образом договор может породить для стороннего лица и обязательство, как скоро лицо это изъявит согласие на договор, хотя контрагент, возложивший на него обязательство, и не был его представителем, а возложил обязательство или потому, что оно связано с какими-либо выгодами, или потому, что по существующим между ним и сторонним лицом отношениям он рассчитывал на его одобрение. Но, разумеется, и в этом случае сила договора обусловливается согласием стороннего лица – согласие составляет душу договора.
По римскому праву договор, по которому стороннему лицу без его согласия предоставляется право или на него возлагается обязательство без предварительного его согласия, неудобомыслим, безусловно ничтожен, тогда как наши юридические понятия ушли вперед и не страдают излишним формализмом.
Конечно, в иных случаях и нам приходится подчиняться ему, особенно, когда совершение договора обставлено формальностями, с которыми связаны интересы казны: тогда приобщение сторонних лиц к договору, безусловно, не допускается. Но если привлечение к договору стороннего лица не задевает интересов казны, тогда договор имеет силу.
Например, А продает В дом и в купчей крепости обязывает его предоставить в доме квартиру лицу С. Хотя бы с его стороны и не было изъявлено предварительного согласия на пользование квартирой, С все-таки приобретает право по договору. Но в иных случаях только по видимости стороннее лицо приобретает право или становится обязанным по договору – это когда лицо участвует в договоре через представителя: тогда, собственно, это лицо, по видимости стороннее, является контрагентом, представитель же является только орудием его воли.
(Договор, распространяясь иногда на сторонних лиц, с другой стороны, никогда не должен нарушать их прав. Лица, права которых всего удобнее нарушить и которые всего чаще могли бы страдать от действия чуждых им договоров, – это кредиторы должника по данному договору.
Должник, например, заключает договор купли-продажи и таким путем отчуждает все свое имущество с целью лишить кредитора возможности получить удовлетворение по обязательству. Такие договоры и по нашему законодательству недействительны[2] – кредитор может судебным порядком требовать их уничтожения. Но это уничтожение возможно лишь при наличности определенных условий.
1) Кредитор должен иметь требование, обладающее исполнительной силой, ибо ранее момента наступления последней отношение между кредитором и должником не настолько выяснено, чтобы давать кредитору право оспаривать формально действительный договор.
2) Имущества должника должно быть недостаточно для удовлетворения кредиторов; недостаточность эта должна обнаружиться при обращении взыскания на имущество должника. Только при этой, обнаруженной во время взыскания, недостаточности кредиторы имеют основание обратиться к уничтожению договора, заключенного должником, и тем вернуть в состав имущества то, что при посредстве этого договора вышло из него.
Иск об уничтожении такого договора есть средство, восполняющее взыскание, – средство исполнения решения, вступившего в законную силу, и является как бы продолжением процесса взыскания, не приведшего к желательному результату.
3) Иском об уничтожении договора кредиторы могут воспользоваться лишь в том случае, когда имущество, по поводу которого этот иск предъявлен, признается годным объектом взыскания. Понятно, если вещь, подлежащая путем уничтожения договора возвращению в состав имущества должника, не может быть предметом взыскания, то само уничтожение договора бесцельно.
4) Договор должен быть заключен должником с намерением лишить кредиторов возможности получить удовлетворение; но это лишь относительно договоров возмездных. Договоры безмездные могут подлежать уничтожению, хотя бы не было установлено, что должник имел намерение причинить ущерб кредиторам.
Это исключение объясняется тем соображением, что «долг важнее дара»; должник не может щедрой рукой обогащать третьих лиц, ставя себя тем в такое положение, при котором лишает кредиторов удовлетворения; намеренно или ненамеренно он это делает – безразлично.
Наконец: 5) В тех случаях, когда от самого должника, заключающего договор, не требуется намерения причинить кредиторам вред, требовать этого от третьего лица, приобретшего посредством договора имущество, нет никаких оснований. Conscientia fraudis при отсутствии fraus – бессмыслица; а потому если должник заключил безмездный договор, то для опровержения договора не требуется, чтобы противная, обогатившаяся сторона знала о намерении должника. Таковы условия уничтожения договора.
Что касается последствий уничтожения договоров по требованию кредиторов, то они сводятся к следующим.
a) Имущество, по поводу которого договор заключен, возвращается в состав имущества должника. Оно рассматривается так, будто и не выбывало из его состава, а оставалось, юридически говоря, in bonis debitoris. Оно рассматривается как объект взыскания, и ввиду нахождения его в руках третьего лица, к которому оно перешло в силу данного договора, оно от него отбирается на основании общих правил о взыскании.
При возврате имущества лицо это подвергается ответственности за убытки, причиненные уменьшением стоимости имущества; ответственность же за доходы вещи определяется на основании общих правил о добросовестном или недобросовестном владении, смотря по тому, была ли fraus на стороне должника и сonscientia fraudis на стороне третьего лица. В случае отчуждения имущества третьим лицом оно должно уплатить стоимость его.
b) Благодаря уничтожению договора, заключенного in fraudem creditorum, он теряет свою силу лишь в одном направлении – по отношению к кредиторам и в пределах их требований. Заключение его in fraudem creditorum не порождает порока в нем самом, а вызывает лишь известные отрицательные последствия – бессилие его по отношению к кредиторам; вне этих пределов договор остается в полной силе.
Иначе говоря, обессилением тех частей его, которыми нарушаются права кредиторов, не обессиливается весь договор в целом его составе – utile per inutile non vitiatur. Практически это последствие имеет тот смысл, что имущество, по поводу которого заключен уничтоженный договор, возвращается и становится объектом взыскания лишь настолько, насколько причинен ущерб кредиторам и насколько это необходимо для их удовлетворения. – А. Г.)
Действие договора бывает непосредственное и посредственное. Непосредственное действие состоит в обязательстве совершить то, что прямо выговорено в договоре и составляет, с одной стороны, предмет права, с другой – предмет обязательства[3]. Но по отношению к договорам возмездным при этом представляется еще вопрос, кому из контрагентов следует первому исполнить договор, прежде лежащее на нем обязательство, чтобы иметь право требовать эквивалента от противной стороны?
Иногда в самом договоре одним из его условий определяется, которая сторона должна прежде исполнить обязательство. Но большей частью в договорах не определяется, кто из контрагентов первый должен его выполнить. Возьмем куплю-продажу: она очень редко определяется так, чтобы видно было, должен ли сначала продавец передать вещь покупщику, или покупщик должен прежде заплатить продавцу ее цену.
Cпрашивается, вправе ли лицо, не исполнив договор со своей стороны, требовать исполнения его от другого контрагента? Если в договоре не определено, кому из контрагентов следует первому совершить действие, составляющее предмет его обязательства, и нет между действиями естественной последовательности, нуждающейся в определении контрагентов, то действия должны считаться совместными.
Например, купля-продажа по существу своему такова, что в одно и то же время должны переходить и деньги, и товар. Поэтому ни покупщик ни продавец не вправе требовать от противной стороны предварительного совершения действия, а вправе требовать его лишь тогда, когда и со своей стороны в то же время готовы исполнить обязательство[4].
Но в тех договорах, где нет такой тесной связи между правом и обязательством, как в купле-продаже, право подлежит осуществлению независимо от исполнения обязательства. Так что если А не совершит того действия, на которое имеет право В, то А подвергается всем последствиям нарушения права, несмотря на то что и В не исполнил еще своего обязательства, ибо для него тогда только и наступает время исполнения его обязательства, когда исполнит обязательство А.
С исполнением обязательства по договору связываются другие, дальнейшие обязательства, которые можно назвать посредственными действиями договора, но которые, однако, не всегда проявляются. Сюда именно относится по нашему праву обязательство очистки. Допустим, что лицо, обязанное по договору, лишено возможности совершить то действие, на которое верителем приобретено право.
Или действие, предмет обязательства по договору, совершено, но оказывается, что оно совершено не так, как следовало бы; или совершено не то действие; или должник не вправе был совершить действие, так что вследствие того само право верителя на действие оказывается шатким.
Во всех этих случаях веритель имеет право на восполнение несовершенств, оказывающихся относительно действия, и соответственно тому на должнике лежит обязательство устранить эти несовершенства, поставить верителя в такое положение, чтобы осуществление права было для него возможным во всей полноте и чистоте, – это и есть обязательство очистки. Оно вытекает из существа договора, хотя не прямо, почему и составляет посредственное его действие.
Случаи очистки представляются различными по различию договоров: договоры личные представляют иные случаи очистки, нежели имущественные. Но всегда обязательство очистки есть не что иное, как обязательство вознаградить контрагента за нарушение его права, и поэтому подходит под общую теорию о вознаграждении за нарушение прав.
Кроме того, очистка имеет еще и другое, более тесное значение: несовершенством права, приобретаемого верителем по договору, может представиться притязание на право стороннего лица, и вот обязательство должника противодействовать такому притязанию и называется очисткой в тесном смысле этого слова[5], соответствующем римскому praestatio evictionis.
В практике обязательство очистки представляется в двояком виде: а) контрагент обязывается отвести от верителя все возможные притязания на право, приобретаемое по договору; b) контрагент обязывается вознаградить верителя за все невыгодные последствия, какие произойдут для последнего от какого-либо притязания на право со стороны третьего лица.
В первом случае, как скоро предоставляется иск против верителя, он указывает истцу на должника, обязанного очисткой, и иск обращается на должника; во втором – веритель сам отвечает по иску, но если потерпит от того какие-либо убытки, в особенности если проиграет дело, обращается к должнику за вознаграждением.
Но стороннее лицо, предъявляющее иск против верителя, может и не согласиться обратить его на должника: не от ответчика зависит отклонить от себя предъявленный иск. Притом же, если и действительно иск обратится на должника, то все-таки, когда отсудится истцу право, которое веритель приобрел по договору, иск коснется его – право отойдет от верителя, так что в окончательном результате должнику придется его вознаградить.
Таким образом, смысл очистки и в первом ее виде заключается, собственно, в том, что должник обязывается вознаградить верителя за все убытки, могущие произойти от притязания стороннего лица на право, приобретаемое по договору, – все равно, относится ли это право к договору личному или имущественному.
Но обязательство очистки вступает в силу лишь при следующих условиях.
1) В самом праве, приобретаемом контрагентом по договору, должно скрываться основание для нападения на него со стороны третьего лица; если же право представит такую слабую сторону впоследствии, то действие обязательства очистки уже не проявляется.
Так, если контрагент передает другому с обязательством очистки право собственности по вещи, когда сам не собственник ее, или если контрагент передает полное право собственности по вещи, когда ему принадлежит только ограниченное право собственности, или если контрагент уступает другому право по обязательству, по какому-либо основанию недействительному, то во всех этих случаях обязательство очистки получает силу[6]. Вот первое условие очистки, соответствующее тому, что в римском праве называется vitium in jure transferentis.
2) Притязание стороннего лица на право должно быть основательно, т. е. таково, чтобы само по себе могло иметь последствием отчуждение права, приобретенного контрагентом по договору.
Претензия стороннего лица может быть сама по себе и не основательна, но получить значение по каким-либо формальным основаниям: они не вызывают к жизни обязательства очистки, потому что начало их не скрывается в юридических отношениях должника, а совершенно чуждо им.
Например, стороннее лицо предъявляет иск против покупщика вещи, утверждая, что она принадлежит ему. Открывается процесс, и покупщик делает какое-либо упущение, скажем, пропускает какой-либо судебный срок.
Очевидно, что здесь недостаток не лежит в праве, которое, быть может, еще было бы и признано за покупщиком; это недостаток формальный, не касающийся юридических отношений должника, обязанного очисткой, а касающийся непосредственно верителя, так что он не вправе обратиться к должнику за вознаграждением.
Точно так же лишь окончательное отчуждение права вызывает действие обязательства очистки, а пока есть еще возможность добиться отмены судебного решения в высшей инстанции суда, веритель не вправе требовать от должника вознаграждения за отчуждение права.
3) Притязание стороннего лица должно быть заявлено общественной власти: только тот считается вступщиком[7], кто обращается к суду с просьбой о признании его притязания; кто самовольно присваивает себе вещь, переданную контрагенту на основании договора, тот обсуждается как незаконный владелец, и захваченная им вещь подлежит возвращению, а не наступает действие обязательства очистки. Обязательство очистки вытекает для должника из самого существа договора или, говоря вообще, из существа сделки.
И нет надобности, чтобы оно непременно было включено в договор, оно разумеется уже само собой: очистка составляет обыкновенную принадлежность сделки (naturalia negotii), и совершенно ошибочно мнение, будто нет для должника обязательства очистки, если оно прямо не обозначено в договоре, будто очистка составляет случайную принадлежность сделки (accidentalia negotii). Действительно, что такое очистка, как не последствие передачи права?
Если стороннее лицо высказывает притязание на право, то это притязание само по себе может получить успех только тогда, когда в самом праве, переданном верителю, кроется недостаток. Но между тем по договору приобретается право в том предположении, что за ним нет недостатков, которые подали бы повод к основательному иску.
А если оказываются такие недостатки, то должник становится ответственным лицом: он, значит, не предоставил верителю права, как это следовало ему по договору; то, что он предоставил верителю, – только мнимое право; потому должник и обязан вознаградить верителя.
Разумеется, по взаимному соглашению контрагентов обязательство очистки может быть и устранено; но такое соглашение должно быть явно выражено в договоре, ибо в противном случае получает силу предположение о существовании обязательства очистки, так как, повторяем, обязательство это вытекает из существа сделки и составляет ее обыкновенную принадлежность.
И действительно, случается, что передается по договору какая-либо спорная претензия со значительной уступкой – и обязательство очистки устраняется. Это значит, что лицо, приобретающее претензию, берет на свой страх выигрыш процесса; за это именно и делается ему значительная уступка. А если бы обязательство очистки не было устранено, то и уступка была бы гораздо менее значительной.
Римское право допускает еще как обязательство, посредственно вытекающее из договора, обязательство по скрытым недостаткам предмета. Например, продается лошадь или корова, на вид здоровая, не имеющая недостатков, а впоследствии они окажутся. По римскому праву продавец, хотя бы и не было о том в договоре, все-таки отвечает за недостатки на том основании, что о достоинстве некоторых вещей нельзя судить по виду.
Наше законодательство не налагает такого обязательства на лицо, передающее другому какое-либо право по договору, а предоставляет контрагентам точнее определять условия насчет вещи и ее достоинств. Но, разумеется, если передача вещи с тайными недостатками составляет обман, то к договору должны быть приложены законодательные определения об обмане, тогда и сам договор по присутствию в нем обмана со стороны контрагента можно признать ничтожным[8]. Сами же по себе тайные недостатки вещи не рождают даже и обязательства вознаграждения.
Римское право допускает еще обязательство по чрезмерному нарушению интересов, по laesio enormis. Например, вещь продана по недоразумению за половину ее цены или вдвое дороже, чем она стоит; римское право в первом случае за продавцом, во втором – за покупателем признает право на вознаграждение от противной стороны, по laesio enormis. Наше законодательство не устанавливает и такого обязательства, а довольствуется лишь общими определениями о нарушении права.
[1] Ст. 1543, 1544.
[2] Ст. 1529, п. 2.
[3] Ст. 1536.
[4] Ст. 1521.
[5] Ст. 1427.
[6] Ст. 684, 1406, 1427, 2058.
[7] Вступщиками технически называются у нас сторонние претенденты на право (см. ст. 1427).
[8] Относительно обмана наша общественная мораль слишком снисходительна; например, умышленно скрыть пороки лошади считается извинительным даже в сделках между людьми, состоящими в дружеских отношениях, и разве только по исключению когда-либо предъявляется со стороны покупщика иск о недействительности купли-продажи лошади по обману со стороны продавца.
